Студопедия  
Главная страница | Контакты | Случайная страница

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

THE GREAT INVOCATION 5 страница

Читайте также:
  1. A GREAT DEAL OF TROUBLE
  2. A XVIII 1 страница
  3. A XVIII 2 страница
  4. A XVIII 3 страница
  5. A XVIII 4 страница
  6. Abstract and Keywords 1 страница
  7. Abstract and Keywords 2 страница
  8. Abstract and Keywords 3 страница
  9. Abstract and Keywords 4 страница
  10. BEAL AEROSPACE. MICROCOSM, INC. ROTARY ROCKET COMPANY. KISTLER AEROSPACE. 1 страница

Я написала родным, спрашивая, могу ли я ехать, — я бы поехала в любом случае, просто хотелось поступить правильно и по крайней мере быть вежливой. Моя тётя, г-жа Клэр Парсонс, написала, что предпочитает, чтобы у меня был обратный билет, — и я взяла обратный билет. Затем я поехала в Лондон, чтобы купить всё необходимое для Индии; не нуждаясь в то время по-настоящему в деньгах, я покупала всё, что хотела, испытывая потрясающее удовольствие. Я безусловно сильно транжирила. Между прочим, когда сундуки с моими новыми вещами прибыли в Кветту, в Белуджистан, я обнаружила, что всё их содержимое похищено и подменено отвратительными, грязными тряпками. К счастью, я 65] взяла многое с собой, тем не менее я усвоила свой первый важный урок, гласящий: вещи эфемерны. Однако, любя хорошо одеваться — что я и до сих пор люблю, — я послала за другим комплектом одежды.

Сестра с тётей проводили меня в Тильбюри Докс, и я должна признаться, что никогда не получала большего наслаждения, чем во время трёхнедельного плавания в Бомбей. Я всегда любила путешествовать (как все Близнецы) и, будучи в то время ужасным мелким снобом, упивалась тем, что на моём шезлонге (одолженном одним из дядей) значится титул. Мелкие детали льстят мелким умам, а мой ум был тогда очень мелким — практически спящим.

Я отлично помню ту первую поездку. Кроме меня, за обеденным столом собирались две женщины и пятеро на вид состоятельных и очень искушённых мужчин. Мы, три женщины, очевидно, нравились им, но лично меня они ужасно шокировали. Они говорили об азартных играх и бегах, много пили, играли в карты и — что хуже всего — никогда не молились перед едой. Первая же трапеза ошеломила меня. После ленча я ушла к себе в каюту и горячо молилась за то, чтобы иметь силы поступать правильно. За обедом мужество изменило мне, и я была вынуждена молиться ещё больше. В результате на следующее утро во время завтрака я произнесла речь, постаравшись прийти в кают-компанию до появления двух других девушек, но в присутствии всех пяти мужчин. Я была в полном смятении и чувствовала себя чрезвычайно неловко, но сделала то, что, по моему мнению, сделал бы Иисус. Я оглядела мужчин и выпалила нервно и поспешно: “Я не пью и не танцую, не играю в карты и не хожу в театр; я знаю, что вы возненавидите меня, и думаю, будет лучше, если я уйду и сяду за другой стол”. Воцарилась мёртвая тишина. Затем один из мужчин (с очень громким именем, поэтому не буду его называть) встал, протянул мне руку через стол и сказал: “По рукам! Если вы будете терпеть нас, то и мы будем терпеть вас и очень постараемся быть хорошими”. У меня было 66] самое восхитительное путешествие. Мужчины были невероятно любезны со мной, и я вспоминаю их с нежностью и признательностью. То было прекраснейшее путешествие в моей жизни, а я шесть раз за пять лет совершила путешествие между Лондоном и Бомбеем, так что у меня был опыт. Хорошо ли провели время эти мужчины — другое дело, но они были безупречно предупредительны ко мне. Один из них позднее доставил мне много религиозной литературы для Солдатского дома. Другой любезно прислал чек на крупную сумму, а третий, высокопоставленный железнодорожный чиновник, оформил мне бесплатный проезд по железным дорогам Индии, которым я пользовалась всё время, когда жила там.

По прибытии в Бомбей я рассчитывала сделать пересадку и доплыть на судне Британской Индии до Карачи, чтобы далее отправиться в Кветту, в Белуджистан. Но этому не суждено было тогда случиться, хотя позднее я действительно совершила такую поездку. Оказалось, что меня ожидает телеграмма, предлагающая мне из Бомбея отправиться экспрессом до Мирута, в центральной Индии. Я испугалась. Ведь никогда в своей жизни я ещё не путешествовала в одиночку. Я прибыла на континент, где никого не знала, а мне нужно было не только вернуть билет на пароход до Карачи, но и приобрести билет на поезд до Мирута. Подобно почтовому голубю, я полетела в ХСЖМ, где ко мне отнеслись очень хорошо и помогли решить все проблемы. Напомню, что я была молодой, хорошенькой, и занималась тем, чего девушки обычно не делали.

На Бомбейском вокзале я получила настоящий урок человечности. Он показал мне, как прекрасны люди, а это, если вы заметили, единственное, что я могу и хочу доказать в этой книге. Как вы могли заключить, я была законченным педантом, пусть и с благими намерениями. Я была слишком хорошей для этой жизни, и, безусловно, достаточно “святой”, чтобы меня ненавидели. Я не принимала никакого участия в текущей жизни корабля и расхаживала с важным видом по палубе со своей толстой Библией подмышкой. Был на корабле человек, ставший предметом моего особенного отвращения с момента, как мы покинули Лондон. Он был душой 67] корабля; он ежедневно устраивал тотализатор, танцы и любительские спектакли; он играл в карты и, насколько я знала, поглощал огромное количество виски с содовой. Путешествие длилось три недели, и я всё это время с презрением наблюдала за ним. С моей точки зрения, он был сущий дьявол. Раз или два он заговаривал со мной, но я ясно дала понять, что не желаю иметь с ним ничего общего. Когда я в тот день ожидала поезда на большом Бомбейском вокзале, донельзя испуганная и проклинавшая тот день, когда сюда приехала, этот человек подошёл ко мне и сказал: “Молодая леди, я вам не нравлюсь, и вы дали это понять со всей прямотой. Но у меня дочь примерно вашего возраста, и будь я проклят, если бы пожелал ей путешествовать одной по Индии. Нравится вам это или нет, вы должны показать мне, где ваше купе. Я бы хотел присматривать за вами в пути, и вам не следует пренебрегать моим предложением. Кроме того, на остановках я могу сопровождать вас на станцию, где мы сможем перекусить”. Что нашло на меня, не знаю, но я взглянула ему прямо в глаза и произнесла: “Мне страшно. Пожалуйста, позаботьтесь обо мне”. Что он самым добросовестным образом и делал, и в последний раз я видела его, когда он глубокой ночью стоял в пижаме и халате на узловой станции и давал проводнику чаевые, чтобы тот присматривал за мной в дальнейшем, поскольку ему самому скоро нужно было выходить.

Три года спустя я приехала в Раникет, в Гималаях, чтобы открыть там новый Солдатский дом. И вот, издалека прибыл посыльный с запиской от друга того человека, он умолял навестить его, потому что ему осталось жить совсем немного и он нуждается в духовной помощи. Он спрашивал обо мне. Моя сотрудница, которая сопровождала меня повсюду, была очень шокирована и отказалась отпустить меня. Я не поехала, и человек умер в одиночестве. Я никогда не прощу себе этого — но что я могла сделать? Традиция, обычай и ответственность той женщины за меня — всё 68] было против меня, и я чувствовала себя несчастной и беспомощной. На пути из Бомбея в Мирут он как-то вечером за ужином прямо сказал мне, что я вовсе не такая чопорная святоша, какой выгляжу, и что, по его мнению, я когда-нибудь обнаружу, что я прежде всего человек. Он был в то время в беде и в сильном горе, — как было ему не помочь? Он возвращался из Англии, где ему пришлось поместить свою жену в сумасшедший дом; его единственного сына только что убили, а единственная дочь сбежала с женатым мужчиной. У него никого не осталось. Ему ничего не надо было от меня, кроме доброго слова. И такие слова у меня нашлись, потому что теперь он был мне по сердцу. Когда настала пора умирать, он послал за мной. Я не поехала и сожалею об этом.

С того времени жизнь моя завертелась каруселью. Мне пришлось (в отсутствие мисс Шофилд) нести ответственность за ряд Солдатских домов: в Кветте, Мируте, Лукноу, Чакрате, и за два дома, открытых с моей помощью: в Умбалле и Раникете, в Гималаях, недалеко от Алморы. Чакрата и Раникет расположены в предгорьях, на высоте пяти-шести тысяч футов, и служили, естественно, только летними стоянками. С мая по сентябрь мы становились “горными попугаями”. Был ещё дом в Равалпинди, но я там не работала, и только один раз съездила туда на месяц, чтобы заменить руководительницу, мисс Эш. В каждом доме служили две леди и двое управляющих, ответственных за кофейную и за общий распорядок. Как правило, управляющие были бывшими солдатами, и у меня остались наилучшие воспоминания об их доброте и отзывчивости.

Я была молода и очень неопытна; я никого не знала на всём азиатском континенте; я нуждалась в большей защите, чем тогда сознавала; я была склонна к глупейшим поступкам просто потому, что не знала, откуда действительно грозит опасность, не имела ни малейшего понятия о том, что может случиться с девушкой. Например, однажды я страдала от ужасной зубной боли, и дошло до того, 69] что я уже не могла её выносить. В войсках, где я работала, не было постоянного дантиста, но неподалёку оказался приезжий дантист; такие дантисты, обычно американцы, разъезжают с места на место, оборудуют себе кабинет в каком-нибудь бунгало для проезжающих (или постоялом дворе) и работают, пока есть работа. Я слышала, что один такой появился в городе, и отправилась к нему совершенно одна, не сказав ни слова своей сотруднице. Я нашла молодого американца с помощником, тоже мужчиной. Зуб был хуже некуда и требовал удаления, поэтому я попросила дать мне наркоз и выдернуть его вон. Дантист посмотрел на меня несколько странно, однако сделал, как я просила. Когда же я очнулась от наркоза и пришла в себя, он прочитал мне нотацию, заявив: я никак не могла знать, что он приличный человек; находясь под наркозом, я была всецело в его власти; согласно его опыту, по Индии странствует немало случайных людей, — и они отнюдь не принадлежат к лучшим представителям рода человеческого. Перед моим уходом он взял с меня обещание быть в будущем осторожнее. В дальнейшем — как правило — я следовала его совету и вспоминаю о нём с благодарностью, хотя и забыла его имя. В те дни я была чрезвычайно бесстрашна; я не знала, чего надо бояться. Частично то была естественная беспечность, частично — невежество, а частично — уверенность в том, что Бог позаботится обо мне. Очевидно, Он это и делал, — наверное, согласно тому принципу, что пьяные, дети и дураки не отвечают за свои поступки и их нужно охранять.

Итак, первое место, куда я прибыла, был Мирут, где я познакомилась с мисс Шофилд и получила от неё некоторые наставления относительно того, что мне следовало знать, временно её замещая. Главная моя беда состояла в действительности в том, что я была слишком молода, чтобы нести ответственность. Происходившее слишком многого от меня требовало. Я не имела опыта и, стало быть, не обладала чувством относительности ценностей. 70] Малозначительное казалось прямо-таки ужасным, а действительно серьёзные вещи не затрагивали меня по-настоящему. Но, оглядываясь на те годы и размышляя о них, я думаю, что справлялась не так уж плохо.

Поначалу я была заворожена Востоком. Всё было таким новым, таким странным, так разительно отличалось от всего, что я себе представляла. Яркие цвета, красивые здания, грязь и деградация, пальмы и бамбук, симпатичные малыши и женщины с кувшинами воды на голове (в те времена); буйволы и диковинные повозки, такие как гхарри и экка (интересно, существуют ли они сейчас?), толпы людей на базарах и целые улицы туземных лавок, серебряные изделия и замечательные ковры, бесшумно снующие местные жители: мусульмане, индусы, сикхи, раджпуты, гуркхи, туземные солдаты и полицейские; слон с погонщиком, странные запахи, незнакомый язык, неизменное солнце, за исключением сезона дождей, — и всегдашняя, неотступная жара. Вот некоторые мои воспоминания о том времени. Я полюбила Индию. Я всегда надеялась вернуться туда, но боюсь, что в этой жизни уже не смогу. У меня много друзей в Индии и среди индийцев, живущих в других странах. Я кое-что знаю о проблеме Индии, её стремлении к независимости, её внутренних раздорах и конфликтах, многочисленных языках и расах, перенаселённости и множестве конфессий. Я не знаю её слишком близко, поскольку провела в ней всего несколько лет, но я полюбила её народ.

Здесь, в Соединённых Штатах, ничего не знают об этой проблеме и поэтому позволяют себе давать Великобритании советы о том, что надо делать. Зажигательные речи вспыльчивых индусов воспринимаются здесь более серьезно, чем спокойные заверения британских властей о том, что как только индусы и мусульмане уладят свои разногласия, Индия может получить статус доминиона или полную независимость. Время от времени делаются попытки составить такую конституцию, при которой мусульмане (могущественное, богатое и воинствующее меньшинство — меньшинство 71] в семьдесят миллионов!) и индусы смогли бы жить мирно, конституцию, устраивающую обе группы, а также индийские княжества и миллионы людей, не признающих или не сочувствующих Партии Индийского Конгресса.

Несколько лет тому назад я спросила одного известного индуса, что, по его мнению, случится, если англичане выведут все свои войска из Индии и перестанут считать её сферой своих интересов. Я просила дать искренний, а не конъюнктурный ответ. Поколебавшись, он ответил: “Мятежи, гражданская война, убийства, разбой и избиение тысяч миролюбивых индусов мусульманами”. Я предположила, что в таком случае неторопливый метод воспитания был бы лучше. Он пожал плечами и вдруг спросил: “Алиса Бейли, что вы делаете в британском теле? Вы — перевоплотившийся индус и много жизней прожили в индусском теле”. “Я тоже так думаю”, — ответила я. Затем мы обсудили тот несомненный факт, что Индия и Великобритания тесно связаны и у них много общей кармы, которую им придётся когда-нибудь отработать, ибо не вся эта карма — британская.

Интересно, что во время прошедшей войны система воинского призыва в Индии не применялась. Тем не менее несколько миллионов человек добровольно завербовались в армию, и лишь очень немногие — из общего количества населения Индии и Бирмы свыше пятисот пятидесяти миллионов человек — сотрудничали с японцами. Индия станет и должна стать свободной, но это должно произойти правильным образом. Реальная проблема заключается не в отношениях между британцами и населением Индии, а между мусульманами, когда-то завоевавшими Индию, и индийцами. Когда эта внутренняя проблема разрешится, Индия будет свободной.

Когда-нибудь мы все будем свободны. Расовая ненависть исчезнет; государственная принадлежность сохранит свою значимость, но человечество в целом будет значить гораздо больше. Границы и территории займут своё должное место в мышлении людей, но большее значение будут иметь добрая воля и международное взаимопонимание. Религиозные различия и межсектантская неприязнь 72] должны, в конечном счёте, исчезнуть, и мы все будем признавать “одного Бога и Отца всех, Который над всеми и через всех и во всех нас”. Это не праздные визионерские грёзы. Это медленно выявляющиеся факты. Они будут обнаруживаться быстрее, когда новые поколения будут находиться под влиянием правильной системы образования, когда церкви осознают реальность Христа — вместо своих теологических толкований — и когда деньги и продукты земли будут рассматриваться как блага, которыми следует делиться. Тогда эти критические международные проблемы будут решаться правильно, и мир людей, спокойный и безопасный, будет прогрессировать к новой культуре и будущей цивилизации. Возможно, мои пророчества не интересуют вас, но эти вопросы интересуют меня и всех, кто любит своих собратьев.

Я не помню ничего особенного из первых моих недель в Мируте; фактически я стала набираться опыта только в Кветте. Работа в Солдатском доме в Кветте видится мне одним из самых интересных этапов работы. Я люблю Кветту. Она находится на высоте около пяти тысяч футов, там очень жарко и сухо летом и сорок пять градусов ниже нуля* зимой. Тем не менее даже в самый колючий мороз нам приходилось носить шлемы от солнца. Похоже, шлемы от солнца сейчас уже не в таком употреблении; две из моих дочерей, годами живших в Индии со своими мужьями, редко их носили и посмеиваются над моими представлениями. Но в моё время они были обязательны.

Кветта — крупнейший город в Белуджистане, а Белуджистан — нечто вроде буферного государства между Индией и Афганистаном. Я провела там около двух лет, включая перерывы, когда несколько раз выезжала в Индию и пять раз пересекала пустыню Синд. В Белуджистане очень мало растительности, за исключением можжевельника, но при орошении растёт всё, что угодно. Розы 73] в Белуджистане такие, какие я редко где видела, и в моё время они цвели в каждом саду. Весной в стране буйство цветов, затем наступает пора подсолнечников. С ними у меня связана одна история. Как-то после полудня я проводила беседу в моём воскресном классе по изучению Библии в Кветте, рассказывая солдатам, что для человека нормально и естественно обращаться к Богу. В качестве иллюстрации я использовала подсолнечник, указав, что он называется подсолнечником потому, что всегда поворачивается к солнцу в небе. На следующее утро к двери класса подошёл солдат и, с убитым видом, попросил меня выйти на минутку в сад. Я последовала за ним, и он, ни говоря ни слова, показал на подсолнечники. Сотни подсолнечников, все как один, стояли, отвернувшись от солнца.

Кветта была местом, где я впервые взяла на себя ответственность и поступала более или менее по-своему, хотя со мной была мисс Клара Шоу. Солдаты, расквартированные в Кветте, вели себя в Солдатском доме настолько вольно, что совершенно отбились от рук. Заведующая, как я полагаю, была изрядно напугана, хотя наверно не так сильно как я. Компания солдат вечер за вечером развлекалась как могла, стараясь разворотить всё кругом. Около двадцати их являлось из казарм. Они приходили в кофейную, требовали какао и яичницу и остальную часть вечера занимались тем, что швыряли кувшины с какао и яичницу по стенам. Результат легко себе представить. Вакханалия творилась невообразимая, а настрой у них был ещё хуже. Поэтому меня послали посмотреть, что можно сделать. Я пришла в ужас и просто не знала, что делать. Несколько вечеров я занималась тем, что ходила туда-сюда по кофейной и читальным залам, обнаружив, что моё присутствие делает их только хуже. Прошёл слух, что я очень решительная молодая особа 74] и собираюсь донести на них властям. Поэтому они решили показать себя.

Когда я наконец точно установила, что они собой представляют и кто у них заводилы, я однажды утром послала вестового попросить тех из них, кто не на службе, подойти к Солдатскому дому к определённому часу. По какой-то причине никто не был занят, и из чистого любопытства они явились все. Когда они прибыли, я посадила их в местные экипажи (гхарри), взяла всё необходимое для пикника, и мы поехали в место, которое тогда называлось Рощицей Вальдшнепов. Был восхитительный жаркий ясный день, и то обстоятельство, что это место кишело в ту пору змеями (маленькими и особо ядовитыми), по-видимому, не смутило нас. Мы устроили чаепитие и рассказывали дурацкие истории; мы ни разу не затронули религии, а я не упоминала об их бесчинствах. Вечером мы вернулись домой. Я не произнесла ни слова осуждения, критики, не требовала, не упрашивала. Они были явно сбиты с толку. За весь вечер я не сказала ничего назидательного, и они так и отправились в казарму в недоумении. На следующий день один из заведующих кофейной разыскал меня и попросил на минутку зайти. Там я увидела, как все эти люди моют и красят стены, скребут полы, делая это место гораздо красивее, чем раньше. И вот вопрос: боялась ли я довести это дело до сведения начальства или просто оказалась смышлёной? Эпизод случился сам собой — я его не планировала.

В тот раз я усвоила великий урок. Я доказала себе, к своему немалому удивлению, что понимание и любовь оказываются действенными тогда, когда осуждения и обвинения не дают результата. У меня больше никогда не было неприятностей с этой компанией. Один из них всё ещё остаётся моим другом, остальных я потеряла из виду за сорок истекших лет. Этот человек пришёл ко 75] мне в Лондоне в 1934 году, и мы вспомнили те далёкие времена. С ним всё благополучно. Итак, я сделала открытие, которое меня смутило. Эти люди исправились не благодаря моей красноречивой проповеди или подчёркиванию теологической догмы о том, что кровь Иисуса может их спасти, а лишь благодаря любящему пониманию. Я не верила, что такое возможно. Мне всё ещё нужно было усвоить: любовь — ключевая нота учения Христа, спасают именно Его любовь и жизнь, а не яростные теологические угрозы и запугивания адом.

Я бы могла привести массу других мелких происшествий, относящихся ко времени моего пребывания в Индии, но они знаменательны скорее для меня, чем для кого-то другого. Я ездила из одного дома в другой, выслушивая отчёты, беседуя с управляющими, проводя бесконечные евангельские собрания, беседуя с солдатами об их душе или семье, посещая военные госпитали и утрясая многочисленные проблемы, естественно возникающие, когда сотни людей размещены вдали от дома и сталкиваются с проблемами жизни в жарком климате и в чужой цивилизации. Я была очень хорошо известна во множестве полков. Как-то я подсчитала количество полков, с которыми я работала в Ирландии и Индии, — их оказалось сорок. Во многих из них меня называли по-своему. В знаменитом кавалерийском полку меня называли “Бабуся”. В другом, гвардейском, полку меня почему-то звали “Китаянкой”. В хорошо известном пехотном полку обо мне всегда говорили и писали как о Б.С.Л. — “Благожелательная Старая Леди”. Большинство ребят называли меня просто “Матушкой”, вероятно потому, что я была чересчур молода. Переписка моя очень разрослась, я отлично узнала психологию солдат и никогда не слышала, чтобы они разговаривали так, как изобразил Редьярд Киплинг. Вообще-то среднего Томми Аткинса возмущает такое описание солдат.

76] Я сыграла тысячи партий в шашки и хорошо набила руку в этой игре, не потому, что искусно играю, а потому, что неведомым образом угадываю будущий ход своего противника. Запах какао и яичницы навсегда остался у меня в ноздрях. Я обычно “барабанила” — как это называлось — популярные песни на пианино в читальном зале, пока мне до смерти не надоедало слушать, как мужчины горланят “Совсем как плющ прильну к тебе” или “Стая анютиных глазок глазки проказливо строят” — популярные тогда песни. У мужчин, однако, были собственные варианты слов этих песен, которые я изо всех сил пыталась не слышать, чтобы не пришлось вмешиваться. Я часами играла гимны на фисгармонии, выучив их чуть ли не наизусть. У меня в то время было отличное меццо сопрано, звучное и великолепно поставленное. Я потеряла его из-за пения в накуренных комнатах. Подозреваю, что я продавала больше пачек сигарет, чем табачный магазин. Я вдохновенно аккомпанировала пению гимнов на каждом собрании. Солдаты не утруждают себя учтивостью, и я вскорости уловила, что когда они требуют “цыплячий гимн”, они имеют в виду гимн “Грешный, я лечу к фонтану”, а “чадо во чреве” — это гимн со строчкой “Неиссякаема матери нежность к чаду, носимому ею во чреве”. Мы пользовались сборником гимнов Муди и Сэнки, достоинством которого являются действительно славные, живые мелодии, хотя в литературном, поэтическом отношении он просто ужасен.

Помню, как-то вечером в Чакрате я объявила гимн “Когда сойдёмся у реки”, где нас уверяют, что как только мы это сделаем, мы будем счастливы навеки. При этому я громко пошутила насчёт не слишком удачной рифмы слов “river” (река) и “forever” (навеки). Подняв глаза, я увидела в дальней части комнаты генерала с адъютантом и свитой, прибывших инспектировать дом и посмотреть, чем 77] мы занимаемся. Они с недоумением разглядывали довольно легкомысленную в религиозном отношении молодую особу в белом платье с синим шарфом, ничуть не напоминающую проповедника, которого они себе рисовали. Хочу отметить, что, общаясь со мной, офицеры различных полков всегда проявляли безграничную любезность, и в моей жизни были моменты (они уже далеко позади) действительно наполненные нелепым тщеславием, когда я выходила из церкви после службы и меня приветствовали офицеры и рядовые. Трепет, который я тогда испытывала, помнится до сих пор.

Жизнь моя за эти годы моего формирования протекала почти исключительно среди мужчин. Нередко я целыми неделями не общалась ни с одной женщиной, помимо своей сотрудницы и очередной компаньонки. Я по сей день искренне считаю, что не разбираюсь в женском уме. Это, конечно, обобщение, и оно, как всякое обобщение, не совсем верно. У меня есть подруги, я им предана, но, как правило, предпочитаю мужской ум. При общении с мужчиной могут время от времени случаться серьёзные осложнения, но женщина непрестанно доставляет вам массу пустячных, мелких осложнений, а мне не нравится, когда меня так беспокоят. Полагаю, я не феминистка, но знаю: если женщина по-настоящему умеет мыслить, она может добраться до вершины древа.

Утро я обычно посвящала штудированию Библии, поскольку проводила в среднем пятнадцать собраний в неделю, занималась текущей корреспонденцией, совещаниями с управляющими, а ещё ломала себе голову, корпя над отчётами, потому как никогда не разбиралась в цифрах. Мы обеспечивали питанием пять-шесть сотен мужчин в каждой кофейной ежевечерне, а это означало солидные объёмы закупок и продаж. Послеполуденное время проводилось в госпиталях, по большей части в палатах, где не хватало женщин-сиделок, в которых всегда была острая нужда. Я ходила по просторным военным госпиталям, от одного бунгало к другому, доверху нагруженная газетами, брошюрами и книгами. Сейчас припоминаю 78] только две брошюры. Одна называлась “Отчего пчела ужалила маму” (я так этого и не выяснила), а другая — “Простые беседы с простыми людьми”, и я всегда удивлялась, а почему непростых людей не привлекли к беседам.

Я приобрела широкую известность в госпиталях, и капелланы всех конфессий постоянно посылали за мной, прося посидеть с умирающим юношей, и если я ничем не могла помочь, то просто позволяла держать себя за руку. Одно важное обстоятельство я усвоила, сидя с умирающими и наблюдая их уход на ту сторону, а именно: природа или Бог заботится в это время о человеке, и он обычно умирает совершенно бесстрашно, а зачастую и очень радуясь. Или ещё бывает, что он находится в коме и ничего физически не сознаёт. Только двое из тех, при чьей смерти я присутствовала, вели себя иначе. Один, в Лукноу, умер, проклиная Бога и свою мать и браня жизнь, другой скончался от ужасной формы бешенства. Смерть не так страшна, когда вы встречаете её лицом к лицу. Она часто казалась мне добрым другом, и у меня никогда не было ни малейшего чувства, будто что-то реальное, или жизненное, приходит к концу. Я ничего не знала о психических изысканиях или о Законе Перевоплощения, тем не менее даже в те ортодоксальные времена была уверена, что это — вопрос перехода к другой работе. Подсознательно я никогда не верила в ад, в который многим людям, с точки зрения христианских ортодоксов, предстояло отправиться.

Я не собираюсь рассуждать о смерти, но хотела бы привести определения смерти, всегда казавшиеся мне подходящими. Смерть — это “касание Души, непереносимое для тела”; это зов божественности, которым нельзя пренебречь; это голос внутренней Духовной Индивидуальности, взывающий: возвратись на время в свой центр, или источник, и поразмышляй о пережитом и усвоенном, пока не придёт момент возвращения на землю для другого цикла обучения, продвижения и духовного обогащения.

79] Итак, ритм и интерес к работе захватили меня, и я любила каждую её минуту несмотря на то, что никогда не обладала хорошим здоровьем и страдала от невыносимых головных болей, которые покушались на целые дни уложить меня в постель. Но я всегда умудрялась подняться и делать, что надо. К возникающим проблемам (как уже упоминалось) я была совершенно не подготовлена, а некоторые из них были весьма трагичными. У меня было так мало реального жизненного опыта, что, принимая решение, я вовсе не была уверена, что оно лучшее или правильное. На меня сваливались дела, улаживать которые мне было бы тяжело даже сегодня. Однажды ко мне явился убийца, только что застреливший своего дружка, и мне пришлось передать его в руки правосудия, когда пришла полиция и попросила его выдать. В другой раз один из наших управляющих сбежал из дома со всеми деньгами, и я целую ночь гналась за ним по железной дороге. Притом прошу заметить, что это случилось не в мой рабочий день и поведение моё действительно было совершенно возмутительным в глазах таких особ, как г-жа Грунди.*

Однажды утром в Лукноу я проснулась с сильнейшим ощущением, что мне надо немедленно отправиться в Мирут. У меня был пропуск на бесплатный проезд в вагоне первого класса по железным дорогам Индийского полуострова, и я имела возможность ездить по всей северной Индии. Моя сотрудница пыталась отговорить меня от поездки, но я чувствовала, что должна ехать. По прибытии в Мирут выяснилось, что одного из управляющих хватил солнечный удар, он стукнулся головой о балку и сошёл с ума. Его молодая жена и ребёнок были убиты горем. У него развилась мания самоубийства, и доктор предупредил, что дело может кончиться смертью. Мы с женой присматривали за ним десять дней, пока я не устроила ему переезд в Великобританию, где он в конце концов выздоровел.

Другой управляющий впал в депрессию и стал угрожать самоубийством. Я понаблюдала за ним и, пресытившись его нескончаемыми 80] угрозами, принесла кухонный резак и попросила его прекратить болтовню и выполнить свою угрозу. Увидев резак, он испугался, и тогда я протянула ему билет в Англию. Эти мужчины не выдержали климата, одиночества и общей неустроенности быта в Индии в ту пору. Мы тогда плохо разбирались в психологии, и мало что делалось для того, чтобы помочь им уладить свои психологические проблемы. Это лишь некоторые из ситуаций, с которыми я сталкивалась и совладать с которыми была отнюдь не готова. Именно беспрерывный поток подобных инцидентов под конец сломил меня. Одновременно было и много хорошего. Я успешно привлекала мужчин в Солдатские дома, удерживая их от посещения злачных мест. Я обычно приписывала это своему большому духовному могуществу и красноречию на сцене. Сейчас думаю, это объяснялось тем, что я была молода, жизнерадостна и не имела конкурентов. Мужчинам больше не с кем было поговорить, за исключением леди в Солдатских домах. Полагаю также, что у меня хорошо получалось передавать свою симпатию к ним, — а она у меня была.




Дата добавления: 2015-09-11; просмотров: 20 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав

ВЫДЕРЖКА ИЗ ЗАЯВЛЕНИЯ ТИБЕТЦА | THE GREAT INVOCATION 1 страница | THE GREAT INVOCATION 2 страница | THE GREAT INVOCATION 3 страница | THE GREAT INVOCATION 7 страница | THE GREAT INVOCATION 8 страница | THE GREAT INVOCATION 9 страница | THE GREAT INVOCATION 10 страница | THE GREAT INVOCATION 11 страница | THE GREAT INVOCATION 12 страница |


lektsii.net - Лекции.Нет - 2014-2024 год. (0.011 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав