|
Читайте также: |
9.
ЛИБЕРАЛЬНЫЕ ЖУРНАЛЫ
«Русское богатство».
Публицистика В. Г. Короленко
Журнал «Русское богатство», один из крупнейших ежемесячных журналов второй половины XIX в., возник в 1876 г. и просуществовал до 1918 г.
Первые два года «Русское богатство» выпускал некий Са-вич, нерегулярно, с убытком для себя, сначала в Москве, а затем в Петербурге, три раза в месяц. Журнал посвящался экономическим вопросам, сельскому хозяйству, торговле и промышленности. Избегая острых проблем современности, «Русское богатство» не могло стать в 70-е годы популярным и влиятельным органом.
В 1879 г. журнал перешел к Д. М. Рыбакову, был преобразован в ежемесячный, и в том же году владелицей его стала С. Н. Бажина, жена известного литератора Н. Ф. Бажина, сотрудника журналов «Русское слово» и «Дело». С 1880 г. «Русское богатство» выходило «под новым издательством и редакторством, — подчеркивалось в объявлении, — и по новой программе».
Приняв за основу журнальных книжек статьи научные и экономические, редакция добилась права печатать беллетристику, литературную критику, хронику внутренней и заграничной жизни и отдел «Смесь», состоявший из небольших заметок сатирического характера, фельетонов, пародий и разных мелких известий.
С января 1880 г. по март 1881 г., хотя издательницей официально продолжала оставаться Бажина, журнал фактически выпускался на артельных началах группой публицистов-на-родников: Н. Н. Златовратским, Н. Ф. Анненским, С. Н. Кривенко, Г. И. Успенским, Н. С. Русановым, М. А. Протопоповым, А. М. Скабичевским, В. М. Гаршиным. Участвовал в «Русском богатстве» и Плеханов, еще не вполне освободившийся от народнических иллюзий (статья «Поземельная община и ее вероятное будущее»), сотрудничал Берви-Флеровский, печатались Бажин, Наумов, Эртель, Засодимский, Терпигорев-
Атава, Трефолев и другие писатели. В журнале оживились отделы беллетристики, литературной критики, внутреннее обозрение.
Наступил недолговременный период успеха журнала, однако число подписчиков — 700 — все же оставалось невелико. «Русскому богатству» трудно было конкурировать с «Отечественными записками» и «Делом». Тем не менее журнал с 1880 по 1881 г. представляет известный общественный интерес как выразитель современных народнических взглядов. Внутреннее обозрение его затрагивает вопросы крестьянского малоземелья, налогов, расслоения деревни. Редакция ставила задачей выяснение тех идеалов, «которые носятся в народном сознании», имея в виду общину, и призывала интеллигенцию слить свои стремления с общинными.
В беллетристике и публицистике наряду с правдивыми сценами из русской жизни идеализировался крестьянин, якобы обладавший «коммунистическим инстинктом», доказывалось превосходство деревенского быта над городской цивилизацией. Официальный редактор журнала Златовратский в статье «Народный вопрос в нашем обществе и литературе» писал: «Мы признаем общину в ее полном объеме, со всеми ее логическими последствиями и исключаем всякие шатания, выверты и компромиссы... Мы пламенно желаем ее санкционирования и охраны в ее основных принципах...» (1880. № 3).
Признавая, что Россия стоит в преддверии капитализма, «Русское богатство» все-таки выражало надежду, что усилия народнической интеллигенции не дадут капитализму поглотить общину и помогут стране избежать противоречий капиталистического развития. Публицисты Русанов, Плеханов, Воронцов, Берви-Флеровский с разной степенью уверенности полагали, что интеллигенция спасет Россию от капиталистического разорения, сохранив общину. Вместе с тем они понимали, что интеллигенция может выполнить свою роль, только добившись для себя политической свободы, свободы личности.
Цензура быстро уловила изменение характера журнала и назвала его «тенденциозным» уже в начале 80-х годов. «Кому не известно, — писали цензоры, — что редакция журнала “Русское богатство” ставит себе задачей проводить в общество крайние социалистические и радикальные идеи, и что в редакции журнала сгруппировались так называемые новые
Передовые литераторы нигилистического оттенка...»72 Однако это было не совсем так.
После 1 марта 1881 г. артель распалась, ряд членов редакции, в том числе многие беллетристы, покинули «Русское богатство», а на их место пришли новые литераторы. При новом редакторе П. В. Быкове журнал захирел, чему способствовали общая политическая обстановка в стране и строгость цензуры. В условиях усиливающейся реакции журнал в конце 1882 г. был продан литератору Л. Е. Оболенскому. В его руках «Русское богатство» сохраняет либерально-народническое направление, но либерализм явно берет верх над демократизмом. Беллетристика отходит на второй план, главное место занимают отделы научный и философский, причем философско-нравственные и религиозные рассуждения захватывают и литературно-критические статьи. С этой тенденцией связано привлечение к сотрудничеству Л. Толстого как публициста и философа, Но и оно не оживило издания, тем более что многие сочинения Толстого запрещались к печати.
Цензура на какое-то время' стала относиться к журналу помягче. «При новом издателе, — указывал цензор Косович, — направление журнала резко изменилось. Беллетристика и полемика отступили совершенно на задний план; отделы — научный, научно-философский, критический и научных новостей расширились... издание приняло вид почти исключительно научного периодического журнала. Отделу же беллетристики посвящалось постоянно не более трети размера книги. Такой более или менее специальный характер журнала... предполагая более ограниченный круг читателей... требует от них весьма солидного образования. В подобном периодическом издании беллетристика составляет, собственно говоря, балласт и перелистывается теми же солидными образованными людьми, для которых исключительно и предназначаются такие издания»73. Называя направление журнала «скромным», цензор не усматривал, по его же словам, «в общем направлении издания ничего предосудительного». Но уже в конце 1883 г. Главное управление по делам печати потребовало от цензурного комитета не ослаблять бдительности
При чтении «Русского богатства», а цензор Косович получил выговор.
Литературные мнения журнала, при общей народнической окраске, были неустойчивы. Самой большой удачей была проникновенная оценка Оболенским творчества Чехова в 1886 г.
Расцвет журнала и усиление его роли в периодической печати связаны с переходом «Русского богатства» в руки новой редакции: с 1892 г. журнал становится общепризнанным легальным органом народников и редактируется С. Н. Кривенко и Н. К. Михайловским при официальных редакторах П. В. Быкове и С. П. Попове74. В журнале принимают участие С. Н. Южаков, Н. Ф. Анненский, В. П. Воронцов, М. Н. Семев-ский, С. Я. Елпатьевский и другие публицисты-народники.
Интерес к идеям «экономического материализма», как тогда часто называли марксизм, все шире охватывал общество. В 90-е годы и позже на страницах «Русского богатства» встречаются постоянные выпады против основных произведений К. Маркса, Ф. Энгельса, против работ Г. В. Плеханова. Борьбу с марксизмом возглавил Михайловский. В своих обозрениях «Литература и жизнь» с конца 1893 г., т. е. со времени нового подъема освободительного движения России, он развернул критику идей марксизма, Струве и др. Его поддержали Кривенко, Южаков, Русанов, Зак.
Выступления публицистов «Русского богатства» вызвали ряд протестующих писем со стороны марксистов. Несколько писем прислал Михайловскому известный революционер Н. Е. Федосеев, который указывал на нечестные приемы ведения полемики (марксисты имели возможность отвечать своим критикам лишь в частных письмах), клеветнический характер обвинений. Позднее об этом говорил В. И. Ленин в работе «Что такое “друзья народа” и как они воюют против социал-демократов?». Полемические выступления «Русского богатства» он возмущенно назвал потоком «либеральной и защищенной цензурой грязи»).
Статьи Михайловского по вопросам научного социализма в 90-е годы резко отличаются от его же оценки трудов К. Маркса, данной на страницах «Отечественных записок» в 70-е годы. Такая перемена отношения к марксизму объясняется перерождением самого народничества из социально-революционного в либерально-буржуазное течение и обострением классовой борьбы в стране. В 1895—1897 гг. сподвижники Михайловского атакуют не только труды Маркса, но и сочинения Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», «Анти-Дюринг», книгу Плеханова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю».
Иногда, учитывая растущую популярность марксизма, враждебное отношение сотрудников журнала к идеям научного социализма пряталось под маской объективности, мнимого доброжелательства. Такой характер, например, носила рецензия на III том «Капитала» Н. Ф. Даниельсона (псевдоним «Николай — он») — одного из активных сотрудников «Русского богатства» в 90-е годы, переводчика на русский язык I тома «Капитала», постоянного корреспондента Маркса, слывшего «знатоком» марксизма. Пересказывая содержание книги, Даниельсон рассыпался в комплиментах перед Марксом, называл его «великим», но при этом сумел «не заметить» учения Маркса о классовой борьбе.
Полемика с марксистами не принесла никаких лавров народникам «Русского богатства». Плеханов, несмотря на ограниченные возможности легальной печати, в ряде работ «К вопросу о роли личности в истории», «О материалистическом понимании истории» и других дал блестящий ответ критикам марксизма.
Весьма характерно, что Ф. Энгельс, следивший за откликами на свои труды за рубежом, не придавал большого значения нападкам этого журнала. «У меня не будет времени прочитать критику, которую дает “Русское богатство” на мою книгу, — сообщал он в одном из писем. — Я уже достаточно прочел по этому поводу в январском номере за 1894 год»76. Лицо «Русского богатства» как противника марксизма Ф. Энгельсу бьито известно. В. И. Ленин считал в 90-е годы руководителей «Русского богатства» (Михайловский, Южаков, Кривенко) прямыми врагами социал-демократии.
Михайловский пытался не раз публично оправдаться перед русской революционной молодежью и заигрывал с нею, желая защитить свои теоретические позиции. В. И. Ленин в работах «Что такое “друзья народа” и как они воюют против социал-демократов? (Ответ на статьи «Русского богатства» против марксистов)», «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве», «От какого наследства мы отказываемся?» и других нанес сокрушительный удар народнической идеологии.
Публицисты журнала, выдавая себя за верных хранителей наследства 60-х годов, одновременно вели полемику с реакционной печатью по ряду общественных вопросов, тем самым они несколько затушевывали политическое направление своего издания. Михайловский, Южаков, Протопопов, Анненский выступали с критикой крепостнических пережитков, реакционных идей толстовства, философии смирения Достоевского, шовинизма Суворина. Это создавало «Русскому богатству» популярность среди читателей. Тираж издания в лучшие годы доходил до 14 000 экземпляров. В журнале широко освещалась жизнь России, печатались очерки из провинциального быта (Короленко, Елеонский, Соколовский, Голубев и др.), подробно анализировались внешнеполитические события и новости. Видное место занимала литературная критика, представленная статьями Михайловского, Протопопова и др.
Михайловский играл в 80—90-е годы заметную роль как литературный критик. Он сурово относился к эстетам, сторонникам «чистого искусства», требовал от литературы служения обществу и правде, активного вмешательства в жизнь, авторского приговора ее явлениям. В этом отношении он был верен заветам Чернышевского. Михайловский резко критиковал произведения декадентов Мережковского, Гиппиус, Сологуба за недостаток идейности, содержательности в их произведениях, за бессмыслицу искусственного слога (1985. № 10). Здраво судил он о творчестве писателей-натуралистов И. И. Ясинского и П. Д. Боборыкина. Михайловский своевременно поддержал талант Л. Андреева, но в то же время не смог оценить по достоинству Чехова, не оставил статей с глубоким анализом творчества своих современников — Некрасова и Салтыкова-Щедрина. Спорными были его статьи о творчестве Достоевского («Жестокий талант»), Л. Толстого («Десница и шуйца Льва Толстого»),
Беллетристика занимала в журнале значительное место. На страницах «Русского богатства» в 90-е годы помешались
Произведения видных русских писателей-реалистов — Короленко, Г. Успенского, Н. Г. Гарина-Михайловского, Д. Н. Ма-мина-Сибиряка, А. С. Куприна, К. М. Станюковича, Л. Н. Андреева, И. А, Бунина, В. В. Вересаева и других. В 1895 г. в седьмом номере был напечатан рассказ М. Горького «Челкаш». Прогрессивный характер беллетристики журнала в 90-е годы не подлежит сомнению. Большое значение имело сотрудничество в журнале «Русское богатство» В. Г. Короленко, писателя-реалиста и крупнейшего демократического публициста второй половины XIX в., мастера художественного очерка.
Первое выступление Короленко в печати относится к 1878 г., когда в газете «Новости», где он работал корректором, была помещена его заметка «Драка у Апраксина двора». В «Русском богатстве» он выступил впервые в 1886 г. с рассказом «Лес шумит». Активное сотрудничество Короленко в журнале начинается с 1892—1894 гг. («Ат-Даван», «В голодный год», «Парадокс» и др.). До тех пор он печатался в «Северном вестнике», «Русской мысли», «Русских ведомостях», «Волжском вестнике» и в некоторых других изданиях, в том числе и в провинциальных. В журнале «Русская мысль» (1890, сентябрь-ноябрь) были опубликованы «Павловские очерки» — первый публицистический цикл писателя, очень характерный для мировоззрения Короленко и его литературной деятельности. Не чуждый в юности народнических иллюзий, Короленко и в 90-е годы испытывает еще влияние народников. Но тщательное изучение жизни приводит его к преодолению в известной мере прежних симпатий.
Народники, отказавшись к этому времени от революционной борьбы, продолжали рассматривать крестьянскую общину как готовую форму социализма, как идеал общественного устройства. Они не хотели понять, что в общине и в кустарной артели нет равенства, что в ней орудует кулак, эксплуатирующий бедноту, что на арену классовой борьбы вышел пролетариат.
Короленко не был марксистом, однако в его очерках и рассказах содержался правдивый материал, который опровергал народнические представления и подтверждал выводы марксистов. В «Павловских очерках», посвященных жизни кустарей села Павлово на Оке, близ Нижнего Новгорода, Короленко резко разошелся с народническими публицистами, которые считали, что старинные кустарные промыслы в этом селе якобы дают пример «народного производства». Уже во вступительной главе очерков Короленко иронизирует над представлением о селе Павлово как «оплоте нашей самобытности». Надтреснутый павловский колокол становится символом реального состояния кустарной промышленности в России и народнических представлений о промышленности без капиталистов.
Короленко нарисовал верную, запоминающуюся картину жизни и труда павловского крестьянина-кустаря, показал его полную зависимость от хищнической «скупки» и постепенное разорение. Писателю было ясно, что кустари, продающие свои изделия капиталисту-скупщику, давно утеряли всякую хозяйственную самостоятельность, а их эксплуатация приняла на редкость тяжелую форму. «Нищета есть везде, — говорит он, — но такую нищету, за неисходною работой, вы увидите, пожалуй, в одном только кустарном селе. Жизнь городского нищего, протягивающего на улицах руку, да это рай в сравнении с этой рабочею жизнью!»77 Народники идеализировали эту «рабочую жизнь», которая якобы дает какое-то особое моральное удовлетворение труженику.
В. И. Ленин в книге «Развитие капитализма в России» сослался на «Павловские очерки» при характеристике положения русских кустарей, признав тем самым достоинства этого произведения.
Зиму J892 г. Короленко провел в одном из уездов Нижегородской губернии, сильно пострадавшей от голода, наступившего после неурожайного лета. Результатом поездки явился цикл очерков «В голодный год», основу которого составили ежедневные записки автора. Очерки первоначально предназначались для газеты «Русские ведомости», где и начали печататься под нейтральной рубрикой «По Нижегородскому краю». Цензура запрещала в газетах употреблять слово «голод», выражение «голодный год». Название «В голодный год» появилось в окончательной редакции текста, по которой произведение с 1893 г. публиковалось в журнале «Русское богатство» и не раз переиздавалось затем в виде книги.
Новый цикл написан в той же форме, что и более ранние «Павловские очерки». Публицистика чередуется здесь с картинами и художественными образами. Короленко свойственно непосредственное вмешательство в жизнь, горячее участие в событиях, свидетелем которых он является. Как всегда, в поездке по Нижегородскому краю писатель не ограничился ролью корреспондента-наблюдателя: он много содействовал спасению погибающего от голода и эпидемий народа. Реакционные газеты, например «Московские ведомости», обвиняли крестьян в пьянстве и в лени, послуживших якобы причиной неурожая. Короленко подверг беспощадной критике «невежественную, консервативную» лживость реакционной прессы и показал истинные причины крестьянского разорения, которые заключались в пережитках крепостничества, пренебрежении губернских чинов к нуждам мужика. Он лично убедился в живучести крепостнических порядков в России 90-х годов, бесправии народа и безобразиях, творящихся на селе, хотя по цензурным соображениям мог сказать далеко не все из того, что ему хотелось, особенно когда дело касалось революционных настроений деревни.
С прозорливостью большого художника, неразрывно связанного с жизнью народа, Короленко отмечал расслоение крестьян. Он убедился сам и рассказал другим, что «просто мужика», о котором говорили народники, «совсем нет» в русской деревне, а «есть... бедняки, богачи, нищие и кулаки... хозяева и работники» и между ними идет борьба не на жизнь, а на смерть.
Вслед за одним бедствием пришло другое — эпидемия холеры охватила в 1892 г. южные районы Поволжья. И снова Короленко в гуще событий. Летом 1892 г. он выехал в Саратов и свои впечатления изложил в очерке «В холерный год», не пропущенном цензурой. Писатель бесстрашно обличал царских администраторов, оказавшихся неспособными организовать борьбу против эпидемии, резко осудил алчность православного духовенства.
В 1893 г. Короленко совершил заграничную поездку: посетил Америку. Вернувшись в Россию, он с конца 1894 г. принял активное участие в редакционных делах журнала «Русское богатство», а в 1895 г. был утвержден одним из его официальных издателей.
Очерки Короленко об Америке, а также повесть «Без языка», напечатанные «Русским богатством» в 1895 г., до сих пор не утратили своей злободневности. В капиталистической Америке писатель увидел безработицу, нищету и бесправие трудового народа, безраздельное господство доллара. Он показал продажность на выборах, высмеял падкую до сенсаций американскую прессу, был возмущен отношением к неграм, заклеймил позором суд Линча. Картина американской жизни, созданная Короленко, была далека от изображения буржуазного режима как идеального общественного устройства, о чем твердила русская либеральная печать. Признавая превосходство буржуазно-демократических порядков над самодержавно-крепостническими, Короленко был свободен от преклонения перед ними и показал их несостоятельность в решении главных задач народного благополучия.
В 1895 г. Короленко принял участие в «Мултанском деле» — судебном процессе, организованном, по его выражению, «шайкой полицейских разбойников» с целью разжечь национальную вражду. Процесс группы крестьян-удмуртов, жителей села Старый Мултан, обвинявшихся в принесении человеческой жертвы языческим богам, — одно из громких и памятных дел конца ХГХ в. — три раза прошел перед судом, причем дважды заканчивался приговором невинных людей к пожизненной каторге.
«Мултанское дело» было основано на клеветническом обвинении. Короленко, заинтересовавшийся процессом, присутствовал в качестве корреспондента на втором разбирательстве в городе Елабуге осенью 1895 г. Он и два других журналиста сумели провести запись судебного заседания со стенографической точностью. Писатель был потрясен раскрывшейся перед ним драмой. «Люди погибают невинно» — вот впечатление, которое вынес он из зала суда. И Короленко немедленно начал борьбу за спасение осужденных. Используя печать и личные связи, Короленко добился пересмотра дела. Он посетил село Старый Мултан, расследовал все детали преступления, а затем, выступив на суде в качестве защитника, доказал ложность обвинений и добился оправдания крестьян. Выяснилось, что труп Матюнина, в убийстве которого обвинялись удмурты, был обезглавлен полицейскими для того, чтобы создать «ритуальный процесс».
В 1895—1896 гг. «Мултанское дело» было предметом оживленной дискуссии в мировой печати. Короленко принял в ней самое горячее участие, защищая честь и достоинство всех народов, населяющих просторы России. Отчет Короленко о процессе печатался в «Русских ведомостях» за 1895 г. и занял двенадцать номеров. В ноябре того же года в «Русском богатстве» появилась другая серия статей Короленко под заглавием «Мултанское жертвоприношение», рисующая картину суда в Елабуге. В 1896 г. Короленко отредактировал свой отчет и выпустил его отдельной брошюрой.
Статьи о «Мултанском деле» были не единственным выступлением Короленко по национальному вопросу, когда он со всей страстностью и блестящим знанием темы разоблачал политику царизма, сеявшего рознь между народами. Целью его выступлений в печати было не только спасение невинных людей, но и опровержение кровавого навета, возведенного на удмуртскую народность, на всю Россию. Иностранные газеты писали о «каннибализме в России». Короленко хорошо знал удмуртов, так как прожил с ними несколько лет, находясь в ссылке, и мог смело отвергать самую возможность кровавого языческого культа. Более того, как свидетельствуют письма Короленко, планы его шли дальше: он стремился раскрыть методы провокационных действий царской администрации и власти вообще, защитить закон.
Участие Короленко в мултанском процессе — отличный пример борьбы журналиста за правое дело. Короленко-жур-налист не посчитал за невозможное стать стенографом, следователем, защитником и юристом, когда этого потребовала справедливость. Защищая равноправие наций и языков, борясь с национальным гнетом в царской России, он еще раз зарекомендовал себя смелым публицистом-демократом.
Большой интерес представляют статьи Короленко, относящиеся к 900-м годам и более позднему времени, например «Девятое января в Петербурге», «Возвращенке генерала Куро-паткина», «Сорочинская трагедия». «Бытовое явление», «Черты военного правосудия» и многие другие. Публицист неизменно защищал права личности, свободу слова.
Работая долгие годы в журнале, который вел борьбу против русских социал-демократов и марксизма, Короленко занимал очень своеобразную позицию по отношению к теории научного социализма. Он не был марксистом и не разделял сущность этого нового учения (как впоследствии не принял Октябрьской социалистической революции). В 900-е годы писатель явно тяготел к левому крылу конституционных демократов. Тем не менее он и в эту пору оставался «несомненным демократом», писателем-гражданином, как писала О нем «Правда» в 1913 г. В своих письмах Короленко подчеркивал, что не относится к марксизму враждебно, и видел в нем «явление... живое и интересное. Несомненно, что они (марксисты. — Б. Е.) вносят свежую струю даже своими увлечениями и уж во всяком случае заставляют многое пересмотреть заново» (Т. 10. С. 275). А еще раньше, в 1896 г., он как редактор «Русского богатства» отклонил рассказ писателя Сведенцова-Ивановича, направленный против марксистов, заметив, что «в русской жизни найдется много такого, с чем следует бороться прежде, чем с марксистами» (Там же. С. 244).
Работая в «Русском богатстве», Короленко всегда был правдивым писателем-реалистом, гуманистом, непримиримым борцом против всякого угнетения, насилия и покорности самодержавному строю.
В профессиональном опыте Короленко-публициста есть много моментов, поучительных для современного журналиста. Прежде всего Короленко являет собой образец добросовестности, точности. Именно это давало ему возможность быть смелым в своих выступлениях в печати. Он умел выделять в массе повседневных фактов значительные проблемы и разрабатывать их по убеждению в необходимости, неотложности их освещения. Короленко отличала большая требовательность к себе. Так, несмотря на успех своих первых публикаций, он признавался: «Я чувствовал, что для того, чтобы стать публицистом, мне нужно... так отточить перо, чтобы оно писало тонко, отчетливо... Я чувствовал, что мне нужна школа».
Будучи признанным мастером слова, в 1913 г., отвечая на задушевные строки поздравительной телеграммы Тимирязева, своего учителя по сельскохозяйственной академии, Короленко писал: «...и теперь, как встарь, ваш привет говорит мне, что и в мои годы все надо учиться и становиться лучше» (Там же. С. 495).
Ему приходилось писать о тяжелых драмах жизни, о несправедливости и угнетении, часто надо было выступать с критикой конкретных виновников зла. «Когда у меня перо в руках, — говорил Короленко, — я не знаю жалости»78. Многих удивляла бестрепетная смелость его обличений. Сам публицист объяснял это следующим образом: «Я пишу в газетах уже лет десять... Я не помню случая, когда мне приходилось жалеть о напечатанном. Прежде чем отослать в редакцию, я всегда стараюсь представить себе, что человек, о котором я пишу, — стоит передо мною и я говорю ему в глаза то самое, что собираюсь напечатать. Если воображение подсказывает мне, что я охотно повторил бы все, даже может быть резче, — я отсылаю рукопись. Если же, наоборот, чувствую, что в глаза кое-что хочется смягчить или выбросить, — я это делаю немедленно, потому что не следует в печати быть менее справедливым, осторожным и деликатным, чем в личных отношениях» (Т. 10. С. 228).
Так писал он М. Горькому, так говорил он, выступая перед нижегородскими журналистами.
Короленко был противником пустописания, решительно отрицал «перезвон красивой стилистики» (Там же. С. 59), где бы он ни писал: в столичном или провинциальном издании. В высшей степени обладая чувством меры, он не уставал повторять: «Во всем нужна мера». Обвинять всех — «кидать слова на ветер» (Там же. С. 229).
После первой русской революции журнал «Русское богатство» стал органом так называемых народных социалистов — группы интеллигентов, занявших промежуточное место между эсерами и кадетами (А. В. Пешехонов, В. А. Мякотин, Н. Ф. Анненский и др.). Они громогласно объявили себя противниками подпольной революционной деятельности, защищали мирную тактику и широкое использование «парламентских» возможностей,
С 1914 г. до марта 1917 г. «Русское богатство» выходило под названием «Русские записки», а в 1918 г. журнал вновь принял старое название, однако в том же году был закрыт декретом Советской власти как издание, начавшее активно бороться против диктатуры пролетариата.
«Вестник Европы»
Либеральные издания в последней трети XIX в. были заметным фактором общественной жизни России. После расправы правительства с демократической прессой в 1884 г. крупные либеральные журналы и газеты («Русская мысль», «Вестник Европы», «Русские ведомости») остались в монопольном положении. Как бы осторожно и умеренно ни звучали их высказывания против крепостнических контрреформ и ярого национализма в защиту науки и просвещения, Это была, по существу, единственная легальная трибуна для критики.
Революционная демократия в обстановке спада революционной борьбы, разброда и шатаний среди большей части русской интеллигенции в 80-е годы не обходила и эту трибуну, готовя новое наступление на самодержавие и буржуазию.
Одним из крупных и наиболее долговременных ежемесячных журналов либерально-буржуазного склада в России второй половины XIX в. был «Вестник Европы». Он издавался с 1866 г. как журнал преимущественно исторический и выходил объемистыми книжками раз в три месяца. Редакто-ром-издателем «Вестника Европы» был отставной профессор истории Петербургского университета М. М. Стасюлевич.
С 1868 г. журнал стал ежемесячником. Умеренно-либеральное направление его не изменилось, но программа расширилась. Более интересной стала проза, полнее освещалась политическая жизнь России.
Первую часть каждой книжки занимали беллетристика, статьи и очерки научного характера, вторая часть под названием «Хроника» включала в себя ряд постоянных отделов: Внутреннее обозрение, Иностранная политика, Литературное обозрение, Известия — и на последней странице обложки — Библиографический листок.
В публицистической части журнала наиболее важным, насыщенным современными сведениями являлось Внутреннее обозрение. Здесь в полной мере реализовалась либеральнобуржуазная программа редагадин. Другие отделы, особенно иностранный и библиография, имели подчеркнуто объективистский, информационный характер.
«Вестник Европы» был органом русской либеральной буржуазии и отражал ее стремления к некоторым реформам, к буржуазному прогрессу страны под властью самодержавия. Дальше конституционной монархии политические идеалы редакции не шли, и совершенно естественно, что журнал резко отрицательно относился к революционным методам борьбы, отгораживался от революции. Но так как «Вестник Европы» все же толковал о пользе реформ, он подвергался постоянным нападкам консервативной прессы во главе с «Русским вестником» Каткова. Именно это обстоятельство позволило Салтыкову-Щедрину в годы безвременья, после закрытия «Отечественных записок», не компрометируя себя, сотрудничать в «Вестнике Европы», программа которого была очень Далека от его собственных взглядов. С 1884 по 1889 г. писатель напечатал в журнале ряд своих сказок, «Пошехонскую старину», «Пестрые письма» и «Мелочи жизни». Его участие безусловно придавало большой интерес «Вестнику Европы» в глазах русских читателей и способствовало популярности издания в 80-е годы.
Среди ведущих сотрудников журнала, выражавших его основное направление, выделяется большая группа либеральных ученых и публицистов, преимущественно историков и литературоведов. Это сам Стасюлевич, Н. И. Костомаров, который до 1985 г. участвовал в редактировании журнала, Д. Л. Мордовцев, К. К. Арсеньев (редактор «Вестника Европы» в 1909—1913 гг.), А. Н. Пыпин, Н. А. Котляревский, А. Н. Веселовский, Евг. Утин, Ф. Ф. Воропонов, Ю. А. Жуковский, А. Ф. Кони и др. Внутреннее обозрение долгое время вел публицист Л. А. Полонский, враждебно настроенный по отношению к революционерам 70-х годов. Активно выступал в журнале К. Д. Кавелин, не принадлежавший, однако, к его постоянным сотрудникам.
На протяжении ряда лет в «Вестнике Европы» помещал свои статьи искусствовед и музыкальный критик В. В. Стасов. Будучи страстным борцом против теории «искусство для искусства», против проявлений формализма, натурализма, декадентства, Стасов направлял развитие отечественного искусства по пути реализма и демократической идейности, был вдохновителем и наставником многих писателей, художников, композиторов и артистов. Его статьи о Мусоргском, Иванове, Крамском, статьи «25 лет русского искусства», «Художественная статистика» характеризуют Стасова как продолжателя традиций русской демократической эстетики.
«Вестник Европы» отличался солидно поставленным беллетристическим отделом. В нем кроме Салтыкова-Щедрина участвовали Гончаров, опубликовавший роман «Обрыв», Тургенев, Островский, Мамин-Сибиряк, Эртель. Много было хороших стихов Плещеева, А. Толстого, Фета, Апухтина, Полонского. Вместе с тем редакция, желавшая подчеркнуть свою беспартийность, предоставляла место декадентам — Гиппиус, Минскому, философу-идеалисту Вл. Соловьеву и др. Вл. Соловьев был заметной фигурой в журнале, выступая здесь как философ-публицист, поэт и литературный критик.
В 70-е годы через Тургенева был привлечен к активному сотрудничеству в качестве публициста-обозревателя Эмиль Золя («Парижские письма»). Среди «Писем» были статьи С изложением теории экспериментального романа. Искания Золя — художника и теоретика — вызывали враждебные отклики парижской прессы, и он рад был возможности развернуть свою теорию в России. Его взгляды не встретили полного одобрения со стороны демократической критики, но тем не менее Золя был признателен за возможность выступить в русском журнале. «В ужасные часы материального стеснения и отчаяния Россия возвратила мне мою веру и силу, предоставив трибуну... Я не могу говорить об этом без волнения и сохраняю постоянную благодарность»79 — писал французский романист.
Большое место в журнале отводилось мемуарной литературе. Иа протяжении ряда лет печатались воспоминания Панаева, Анненкова, Буслаева, Гончарова, Софьи Ковалевской. В научном отделе время от времени появлялись статьи крупнейших русских естествоиспытателей: Сеченова, Мечникова, Бекетова, Хволъсона.
Журнал в 70-е годы был весьма распространенным. В 1879 г. «Вестник Европы» насчитывал около шести тысяч подписчиков.
Для политического лица журнала весьма характерна высокая оценка реформ правительства Александра II в 60-е годы — крестьянской, судебной — и даже Временных правил о печати 1865 г. Публицисты «Вестника Европы» сожалели лишь о том, что эти реформы были искажены позднейшими административными мерами, и говорили о необходимости их «очистить» от всяких ограничений и наслоений. Руководители «Вестника Европы», выступая за буржуазный прогресс, считали полезным повторять, что благосостояние страны «не в застое, не в отчуждении от других народов, но, наоборот, в постепенном, но смелом, беспрерывном движении вперед, в следовании за другими народами по их пути развития и рациональной свободы» (статья «Железные дороги и экономическое развитие», 1879. № 12).
В связи с этим они резко и подчас смело критикуют русские консервативные органы печати (в частности, Каткова) за их крепостнические замашки и постоянное требование решительных, «крайних мер». Журналу свойствен был дух умеренной критики самодержавия. Он признавал несовершенство русской гражданской, экономической и политической жизни и стремился к смягчению классовых противоречий.
Довольно сочувственно журнал выступает по крестьянскому вопросу, скорбит о малоземелье. «К делу нынешних крестьянских нужд нельзя относиться невнимательно, равнодушно, — указывается, например, в статье Воропонова «Теория достаточности крестьянских наделов». — Вопрос о достаточности и недостаточности крестьянских наделов принадлежит к числу жгучих современных вопросов русской жизни» (1880. № 3). Правда, журнал не желает глубоко вникать в причины, породившие малоземелье, а предпочитает брать его как существующий факт, но тем не менее ставит его на своих страницах.
Сотрудники журнала Стасюлевича стремятся решить крестьянский вопрос полумерами буржуазного характера, хотя они еще и не вполне осознают классовый смысл своих пожеланий, защищают мелкий кредит, законодательное увеличение наделов там, где они чрезмерно малы, уменьшение платежей, активизацию земской деятельности, просвещение и другие средства прогресса.
В отличие от изданий Каткова и Страхова «Вестник Европы» ставит в 70-е годы и рабочий вопрос, возражая тем, кто продолжает обольщаться мыслью, что «у нас нет ни обезземеленных рабочих, ни пролетариата и что все толки о неприглядном положении первых, по меньшей мере, преувеличены... Положение дел далеко не оправдывает такого оптимизма» (1879. № 1).
Указывая справедливо на главные причины тяжелого положения русских рабочих — низкую зарплату и длительный рабочий день, который нередко доходил до 14 и более часов, — журнал, однако, лечение этих зол предполагает начать с конца — с проблемы образованности пролетариев, с организации школ для рабочих.
В годы второй революционной ситуации и активной деятельности партии «Народная воля» журнал неизменно осуждает террористические действия и оправдывает контрмеры самодержавия, хотя и не разделяет преувеличенных страхов реакционной прессы. Каждый случай политического террора, включая события 1 марта 1881 г., использовался редакцией как удобный повод для пропаганды излюбленной идеи о необходимости реформ. Сотрудники журнала утверждали, что реформы — единственное условие для изменения почвы, порождающей терроризм.
В числе вопросов, нуждающихся в скорейшем решении, называются: крестьянский, финансовый, судебный, земский, реформа школы, администрации и т. д. Отсюда идет критика реакционной прессы, которая отвергала необходимость каких бы то ни было преобразований. Одновременно журнал решительно выступает против революционных методов борьбы, он искренне осуждает врагов мирного прогресса — русских социалистов-революционеров, называет их не иначе как «политическими убийцами» (1881. № 4).
Цензура, относившаяся терпимо к этому органу печати, довольно точно определила позиции «Вестника Европы» и его место в русской журналистике. Вот отрывок из сведений, сообщенных Главным управлением по делам печати в 1879 г. временному Санкт-Петербургскому генерал-губернатору:
«“Вестник Европы” — ежемесячный журнал, при обилии статей, касающихся вопросов общественных и также внутренней и внешней политики, всегда отличался сдержанным и строго приличным тоном, не допускающим грубых или чрезмерно резких выражений».
Нежелательное, как считала цензура, в направлении этого журнала заключалось в первую очередь «в стремлении указать преимущества конституционного образа правления и убедить в том, что для благосостояния России наше правительство не должно останавливаться на осуществившихся реформах, а продолжать их дальнейшее развитие...» Далее цензурное ведомство замечало, что «противоцензурньте идеи нигде не изложены вполне ясно и определительно, а высказываются при случае, часто одними намеками и всегда обставлены оговорками самого благонамеренного характера».
Правы были чиновники, находя, что по серьезности содержания и форме своих статей «Вестник Европы» предназначался «исключительно для образованных и развитых читателей, на которых вредные увлечения журнала» не могли иметь «такого влияния, какого бы можно было опасаться при изложении более популярном, доступном массе читателей»80. Достаточно верно описывая издание, этот отзыв не учитывает, однако, того революционизирующего влияния, которое имели произведения отдельных прогрессивных, демократических журналистов, например Салтыкова-Щедрина.
«Вестник Европы», издававшийся в годы широкого распространения в России идей научного социализма, во время роста рабочего движения, отнесся враждебно к марксизму и русской социал-демократии. За исключением статьи Кауфмана «Точка зрения политико-экономической критики у К. Маркса», опубликованной в 1872 г. и достаточно объективно излагавшей экономическое учение Маркса, журнал отверг идеи научного социализма. В 1877 г. «Вестник Европы» принял активное участие в полемике с «Отечественными записками» по поводу первого тома «Капитала». На его страницах Ю. Жуковский критиковал и экономические воззрения, и историко-философскую теорию Маркса. В 90-е годы журнал занимал совершенно определенную враждебную позицию по отношению к русским марксистам. Особенно часто против марксистов выступали: профессор Н. И. Кареев, которого зло высмеял и раскритиковал в ряде своих работ Плеханов, а позднее Л. З. Слонимский стал главным антимарксистом журнала.
«Вестник Европы» был закрыт как контрреволюционное издание в 1918 г.
«Русская мысль».
Публицистика Н. В. Шелгунова
Журнал «Русская мысль» был разрешен к выходу в 1880 г., когда некоторое время правительство, напуганное революционным движением, заигрывало с либералами. Издавался он в Москве В. М. Лавровым под редакцией литератора и театрального деятеля С. А. Юрьева. Важную роль в журнале играл секретарь редакции профессор В. А. Гольцев. Руководство Юрьева было номинальным, и через два года он вовсе отказался от редактирования. В связи с этим влияние Гольцева усилилось, и в 1885 г. он вместе с Лавровым и Ремезовым стал официальным редактором «Русской мысли».
Гольцев был по своим убеждениям типичным либералом. Еще в 1875 г., будучи за границей, он пишет открытое письмо за подписью «Русский конституционалист» редактору журнала «Вперед!» П. Л. Лаврову. В этом письме, основные положения которого позже целиком вошли в идейный арсенал партии кадетов, Гольцев выступает как умеренный либерал и конституционалист. Либерализм его был несколько иным, чем либерализм руководителей «Вестника Европы».
Если публицисты этого журнала резко отгораживались от революции, то Гольцев, напротив, считал возможным действовать совместно с революционными кругами, чтобы, опираясь на их поддержку, вести борьбу за ограничение власти монарха. Поэтому он не уклонялся от знакомства и сближения с революционерами, печатал в своем журнале статьи Чернышевского, Плеханова, революционеров-эмигрантов. Об этом было известно правительству, и «крайний радикал» Гольцев неоднократно подвергался обыскам и арестам.
Первоначально в «Русской мысли» приняли участие ряд профессоров Московского университета: М. И. Семевский, В. О. Ключевский, Н. И. Костомаров, И. И. Иванюков, О. Ф. Миллер и др. Печатались здесь крупные земские деятели: В. Ю. Скалой, Н. П. Колюпанов, публицисты А. А. Головачев, В. В. (В. П. Воронцов), С. А. Венгеров, Вас. Ив. Немирович-Дан-ченко.
После закрытия в 1884 г. «Отечественных записок» из семи тысяч их подписчиков четыре с половиной перешли к «Русской мысли», до этого издававшейся в убыток. Редакция журнала усилилась за счет сотрудников «Отечественных записок»: Г. Успенского, Плещеева, Михайловского, Златовратского, Южакова, Протопопова и некоторых других. Почти одновременно, после цензурного разгрома журнала «Дело», в «Русской мысли» начал печататься Н. В. Щелгунов.
С 1885 г. участие в журнале принял вернувшийся из ссылки Н. Г. Чернышевский. Он не мог печататься под своим именем, но был полон духовных сил и попытался войти в идейно чуждый для него мир журналистики 80-х годов. Чернышевский опубликовал в 1885 г. под псевдонимом «Андреев» стихотворение «Гимн деве неба», а несколько позднее, за подписью «Старый трансформист», — ряд статей научного характера. Одна из них — «Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь» (1888) — была направлена против реакционных сторон учения Дарвина, мальтузианства и перенесения из области естествознания в область социологии теории благотворности борьбы за жизнь. Печатаясь в «Русской мысли», Чернышевский подчеркивал в письмах, что его мнения «по многих вопросам» отличаются от мнений журнала и ни о какой близости его к идейному направлению издания речи быть не может.
В конце 80-х годов в журнал приходит А. П. Чехов как официальный редактор беллетристического отдела и как автор очерков и рассказов. Нельзя не признать, что «Русская мысль» по составу сотрудников была наиболее интересным журналом 80-х годов.
По принятому обычаю каждая книжка делилась на две части: первую составляли художественные произведения и статьи научно-исторического содержания; вторую — публицистические статьи. В эту часть входили подотделы: Новые книги, Внутреннее обозрение, Политические заметки, Театральные рецензии, Земство. Позднее появились рубрики Смесь, Современное искусство, Очерки русской жизни (обзор провинциальной печати), Заметки по внешним делам и очень обширная Библиография. Последняя имела свое собственное оглавление и занимала до пятидесяти страниц. Библиография «Русской мысли» велась в духе аннотаций, исключавших оценку книг, т. е. совсем не так, как в демократических журналах 60-х годов, всегда высказывавших свою точку зрения в библиографических заметках.
Поначалу одним из ведущих был отдел Русская жизнь, где печатались многочисленные очерки о России и затрагивался крестьянский вопрос. К нему примыкал отдел Земство. Редакция возлагала на земство большие надежды, о чем громко заявила во втором номере «Русской мысли».
В отделе науки печатались статьи прогрессивных русских ученых, пропагандистов естественно-научного материализма, защитников передовой науки — К. А. Тимирязева («Опровергнут ли дарвинизм?»), А. Г. Столетова («Энергия солнца», «Гельмгольц и современная физика») и других.
Беллетристический отдел заметно улучшился после 1884 г., когда в «Русскую мысль» волей-неволей перешли писатели, ранее принадлежавшие к кругу «Отечественных записок». Здесь печатались Г. Успенский, Чехов, Короленко, Гаршин, Мамин-Сибиряк, Григорович, Златовратский, Эртель, Плещеев, Апухтин, Пальмин, Майков. Из иностранных писателей редакция охотно переводила польских авторов — Г. Сенкевича и Э. Ожешко.
Программа издания в значительной степени определялась статьями самого Голъцева и публицистов, близких к либеральному народничеству. Объявляя себя защитницей земельной общины, «Русская мысль» выступила «за ее постепенное превращение в свободный союз на основе общинного землевладения». Государство обязано «представить общине полный простор и не вмешиваться в ее внутренние распорядки», — писал Гольцев в предисловии к «Внутреннему обозрению» (1880. № 1).
Обстоятельно по вопросам общины журнал высказывался в статье И. И. Иванюкова «Общинное землевладение» (1885. № 1). В основе его взглядов лежало убеждение, что капитализм проникает в русскую общину извне, ибо в ней самой нет предпосылок для его развития. Интеллигенции надо только придумать средство для того, чтобы укрепить общину и восстановить общинную собственность там, где она уже разрушена. Статья Иванюкова считалась одной из наиболее крупных теоретических работ либерального народничества в журналистике 80-х годов. Его точку зрения с небольшими поправками разделял и Гольцев. Но вера в общину уже не связывается с революционным преобразованием общества.
Для того чтобы вывести народ из нужды и неграмотности, журнал устами Гольцева призывал государство «опереться на здоровые силы русской интеллигенции». Но так как между последней и крестьянством существует досадное «непонимание», им необходимо сближаться. Образованные люди должны изучать народный быт и распространять знания. А чтобы интеллигенция, хорошо познавшая народ, могла сыграть свою благородную роль, ей нужны конституция и представительные учреждения. «Скромные желания русского общества заключаются, — писал Гольцев в статье «Новый год» (1881. № 1), — в стремлении достигнуть либеральных законов, которые высоко подняли бы авторитет власти в глазах всех образованных людей».
Неудивительно, что страницы журнала пестрили множеством верноподданнических фраз и выражений, чего не было ни в одном подлинно демократическом издании 60—70-х годов. Царский суд назван «правым и милостивым», день «освобождения» крестьян — «вечно славным днем» и т. д.
Редакция не раз предоставляла слово либеральным народникам и буржуазным ученым для полемики против марксизма, прикрывая их наскоки до поры до времени видимостью «объективизма».
В 1880 г. «Русская мысль» напечатала обширную статью Иванюкова «Синтез учений об экономической политике» (№ 2, 3, 9). Автор заявляет, что есть две политэкономиче-ские школы: свободной конкуренции, т. е. капиталистическая, и социалистическая. Отрицательно относясь к школе свободной конкуренции в политэкономии, автор не лучше отзывается и о школе социалистической. Сам он придерживается третьей школы — реалистической, которая, не изменяя основ
Современного общества, желает найти способ более равномерного распределения благ культуры между всеми классами населения. Требования социалистической школы осуществить нельзя — для них «не имеется» подходящих условий: «Чувства, нравы, понятия громадного большинства современного общества делают невозможными общественные формы, на которые указывает социализм». А потому попытки насильственно ввести их неминуемо потерпят неудачу, заявляет Иванюков, и вместо общего блага произойдет лишь «бедственное и напрасное сотрясение общественного организма» (1880. № 2).
Объективно излагая в девятом номере отдельные стороны теории Маркса, например положения о пролетариате как могильщике капитализма, об экономических принципах социализма, и даже отвергая наиболее грубые выпады против социализма, Иванюков тем не менее в целом фальсифицирует марксизм, навязывает несвойственные ему выводы и рассуждения. Он ставит Маркса в один ряд с Дюрингом и буржуазными экономистами — Шмоллером, Ланге, Вагнером, не признает учения о классовой борьбе.
Отрицая революционную сущность марксизма, «Русская мысль» пыталась очернить рождавшееся в конце XIX в. русское социал-демократическое движение. Обращаясь к «нашим русским социал-демократам», агитирующим в народе коммунистическую революцию, превратно понявшим учение Маркса и поэтому полагающим, что оно солидарно с их деятельностью, автор советует «одуматься». Социализм наступит без борьбы, сам по себе, когда «труд откажется выносить далее свою капиталистическую оболочку» (1880. № 9).
Иванюков сознательно разрывает социализм и политическую борьбу. Он пишет: «с о ц и а л-д емократия есть политическая партия, а социализм — научная теория».
В 90-е годы редакция печатает статьи народников: В. В. (Воронцова), Южакова, Михайловского, которые открыто полемизируют с марксистами, хотя еще в «приличном тоне», по выражению Ленина, а также Петрункевича, одного из организаторов будущей кадетской партии. Гольцев пытается спорить с Плехановым. Журнал вовсю расхваливает книгу Воронцова «Судьбы капитализма в России». Неудивительно, что в 1893 г. редакция отклонила работу В. И. Ленина «Новое хозяйственное движение в крестьянской жизни» (рецензия на книгу Постникова). Нет ничего неожиданного и в том, что Гольцев
После 1905 г., напуганный революцией, становится кадетом, а «Русская мысль» — органом кадетской партии. В последние годы редактировали ее Кизеветтер и Струве. Закрыт журнал был в середине 1918 г., как контрреволюционное издание.
Позицию, во многом отличную от взглядов Гольцева на вопросы общественной и литературной жизни, занимали в журнале демократические писатели — Г. Успенский, Чехов, Короленко, Шелгунов, вынужденные сотрудничать там в 80-е годы. Успенский, например, не разделят мнений руководителя «Русской мысли» и его основных сотрудников, ему был чужд оптимизм относительно спасительной миссии русской общины, иначе оценивал он революционную борьбу западноевропейского пролетариата, теорию научного социализма. Об этом говорят его очерки: «Равнение под одно», «Выпрямила», «Горький упрек» и др.
Очерк «Равнение под одно» (1882. № 1) являлся прекрасным примером глубокого анализа тех противоречий, которые охватили деревенскую жизнь в 70-е годы. Успенский ставит в глупое положение сочувствующего народникам собеседника, который никак не хочет понять, что община не спасает мужика от голода, разорения, эксплуатации. Он приходит к важному выводу, что в общине нет «однородности деревенских интересов», что крестьянство расслаивается, деревню раздирают острые противоречия. К своим выводам публицист приходил не умозрительно. Он много ездил по стране, причем в дешевых вагонах и каютах третьего класса, где пассажирами были беднейшие слои населения, мужики. Из разговоров, споров, слышанных в дороге, часто поражаясь меткости народного слова, а иногда и тупости мужика, писатель намечал, выводил темы новых публицистических исследований — очерков и рассказов.
Замечательный русский публицист Н. В. Шелгунов также имел мало общего с редакцией «Русской мысли». Привлекая революционера-демократа Шелгунова к работе, Гольцев и Лавров не собирались рисковать журналом. Они очень строго редактировали его рукописи и так придирались, что Шелгунов в письмах не мог удержаться от жалоб: «Не скрою от Вас, что я вступил в “Русскую мысль” с традициями прежней журналистики (“Современник”, “Русское слово”, “Дело”). Эти журналы давали большой простор своим сотрудникам (и “Отечественные записки” держались того же). Я радовался, что буду работать в неподцензурном журнале, но увы! Встретил самое жестокое отношение к моим статьям»81.
На протяжении 1886—1891 гг. Шелтунов печатал в «Русской мысли» чрезвычайно разнообразные по тематике «Очерки русской жизни», в которых содержались отклики на злобу дня и ставились крупные общественные проблемы.
Первоначально обозрение русской жизни было поручено вести Г. Успенскому. Однако тот не нашел себя в жанре публицистического обзора. Он тяготел к художественному очерку и именно в этом виде литературного творчества дал образцы художественной публицистики. В отличие от него Шелгунов, никогда не стремившийся к образному изображению действительности, предпочитавший рациональный способ познания жизни, сумел блеснуть в жанре очерков-обозрений.
Начинается цикл очерком «Крестьяне и землевладельцы Смоленской губернии», посвященным наиболее важному вопросу времени — положению крестьянства в России. Причины безысходной бедности мужика Шелгунов видит в первую очередь в малоземелье. «Когда освобождали крестьян, помещики... приняли весьма предусмотрительные меры... Мужик получил земли меньше, чем ему нужно, чтобы есть чистый черный хлеб. Мужик увидел, что у него и пашни мало, и лугов мало, и лесу мало, а выгону и совсем нет. Все это “мало” и “нет” оказалось в “отрезках”»82.
Во втором очерке «Деревня и подать» публицист говорит о налогах, о выкупных платежах за землю, «горше» которых нет ничего для мужика (С. 11). В дальнейшем Шелгунов в своих очерках не раз возвращается к положению крестьян. Публицист был убежден, что аграрный вопрос — один из коренных вопросов русской жизни, а решен он может быть только национализацией земли (см. его «Что читать и как читать?»).
Чуткий и правдивый журналист, Шелгунов отмечает расслоение деревни, батрачество и мироедство, характеризуя сельские порядки сравнением: «Каждый или молот, или наковальня». Он говорит о росте земледельческого пролетариата и кулачества, оспаривая утверждения либеральной прессы О случайности появления кулака в русской деревне. «Не личное чувство, не энергия наживы, не бездушие или жестокосердие создали его (кулачество. — Б. Е.), а такие условия и такое положение массы, когда даже и не падкий до наживы человек может развить в себе аппетиты наживы и стать ростовщиком... Кулачество — явление, созданное известным положением вещей, и пока это положение существует, будет процветать и кулачество» (С. 468).
Шелгунов в известной мере преодолевает свойственные ему в 60-е годы общинные иллюзии и в новых исторических условиях более правильно оценивает роль и возможное значение общины в освобождении русского народа. Он критикует либеральных народников за слепое преклонение перед «общинностыо» русского мужика, говорит о неизбежном разрушении общины в процессе буржуазного развития страны.
Как всегда в своей журналистской деятельности, Шелгунов освещает вопросы рабочего движения. В очерке «Деревенские пожары» есть рассказ о Морозовской стачке. Цитируя судебные материалы как документальные свидетельства тяжелого положения пролетариев на фабриках, он объясняет причины стачки и оправдывает дружные действия орехово-зуевских ткачей.
В очерке «По поводу статьи Деревенского жителя...» Шелгунов пишет: «Пролетариат земледельческий и фабричный стал теперь у нас таким же экономическим явлением, как и в Европе... только не бросается у нас так резко в глаза и о нем теперь очень мало пишут» (С. 314). Действительно, консервативная пресса старалась преуменьшить размах рабочего движения в стране, и Шелгунов был в числе тех немногих русских публицистов, кто систематически обращал внимание общества на возрастающую роль пролетариата.
Шелгунов справедливо отмечает в «Очерках» моральное превосходство городского рабочего над крестьянином. Учитывая некоторую неточность терминологии, надо признать весьма знаменательными его слова: «Босяк (под босяком подразумевается всякий разорившийся человек, особенно горожанин. — Б. Е.), по-видимому, беспутен, не умеет он справляться с собою, со своими слабостями и наклонностями», но, несмотря на это, «он горд и независим и очень оберегает свое достоинство. Это общая черта всякого городского пролетария. Босяк не только считает себя честным человеком, но он и в действительности честен... Между настоящими босяками воров нет... потому что босяк — рабочий» (С. 470—471). Очень важно, что к кощу своей жизни Шелгунов понял революционное значение нового класса. «Рабочий вопрос» — это вопрос о борьбе «труда с капиталом, с капиталистическим строем современного общества», — говорил писатель в очерке «Что читать и как читать?» (С. 1064). Наряду с экономическим гнетом Шелгунова глубоко возмущает юридическое и гражданское бесправие русского народа, то беспредельное угнетение человеческой личности, которое царило в самодержавной России. В его очерках собрано множество фактов, изобличающих невероятно дикое «неуважение к личности и свободе ближнего». «Человека, для которого, казалось бы, все и должно делать, мы всегда ухитримся оттереть в сторону, запихнуть в угол и зажать так, чтобы он едва дышал» (С. 1003).
«Образованные» и «правящие классы» до сих пор «чувствуют себя белой костью». Народ для тех, кто на авансцене, не есть сословие, он — просто мускульная сила, которой нужно управлять (С. 1027). Убежденность автора в том, что порядок отношений между людьми не может быть иным при данном государственном строе и что необходимо его изменить, изобличает в нем последовательного революционного демократа, не способного на компромиссы.
Шелгунов критикует экономическую политику царизма, указывает на отсталость страны, неумение правительства освоить Сибирь и другие окраины. Экономические успехи везде и всегда зависят «исключительно от гражданских свобод», — говорит он в очерке «Простор Самарской земли». Публицист разоблачает колонизаторскую политику' и «культурную» миссию молодого русского капитализма в Средней Азии и на Кавказе.
Много внимания в «Очерках» уделяется печати. Так, например, очерк «Провинция и провинциальная печать» целиком посвящен бурно развивающейся областной прессе 80-х годов. Подробная характеристика местных газет заключена в очерке «Провинциальные города» и др. Ряд очерков посвящен либерально-народнической газете «Неделя», «Новому времени» и другим столичным изданиям.
Смелые, настойчивые выступления Шелгунова против идейной реакции 80-х годов составляют особенно важную сторону «Очерков русской жизни».
Борьбе со взглядами либеральных народников, с их теорией «малых дел» посвящены многие очерки: «По поводу статьи Деревенского жителя», «К чему способна наша интеллигенция» И др. Шелгунов критикует главный орган либерального народничества — газету «Неделя», публицистов Абрамова, Ди-стерло и их различных сподвижников из провинциальной прессы, уверявших читателей, что в русской жизни много «светлых» и «бодрящих» впечатлений. Народники 80-х годов не в революционной борьбе пролетариата и крестьянства видели «светлые явления», а в организации интеллигенцией общественных сыроварен, аптечек и библиотек, в жизни русской общины, в патриархальности русского мужика.
Теория «светлых явлений» и «бодрящих впечатлений» — бесполезная, лживая, и ею, писал Шелгунов, «как я ни усиливался... не мог разрешить ни вопроса о малоземелье, ни переселенческого вопроса, ни вопроса о найме рабочих» (С. 651). Сторонники «малых дел» постоянно говорят об излечении общественных недугов, «но все эти “хорошие” слова оказываются только словами, потому что и борьба, и энергия, и общеполезная деятельность предполагаются не иначе как при условии неподвижности границ плохой действительности» (С. 677), т. е. в рамках существующего режима, что является бессмысленным, ибо, не сломав общественного строя, нельзя шагнуть вперед. За отказ от передовых идей 40-х, 60-х и даже 70-х годов, за отсутствие политической мысли и проповедь жалкого культурничества Шелгунов называет газету «Неделя» «школой общественного разврата».
Писатель правильно указывал на связь взглядов «восьмидесятников» с буржуазным практицизмом. Проповедь теории «малых дел» заслонила «идейные стремления более доступными для большинства стремлениями практическими» (С. 683). Теория «восьмидесятников», заявляет Шелгунов, — это просто-напросто буржуазная тенденция, выражающая намерение в пределах существующих условий наиболее энергично бороться на экономическом попрщце. Тогда это поняли еще немногие, и Шелгунов был в их числе.
Неизменно отрицательное отношение к русской пореформенной действительности, критика либерально-народнических воззрений вызвали раздраженные, грубые нападки на публициста-демократа со стороны «Недели». Шелтунову она заявила, что он стар, отжил свое время, ничего не понимает, потерял чутье к жизни и якобы завидует «новому теперешнему молодому поколению», как это всегда бывает между отцами и детьми.
Но Шел Гунов не складывал оружия. В ряде очерков он устанавливает связь между теориями «Недели» и толстовством 80-х годов. Он критикует «Неделю» и Толстого за проповедь опрощения и попытки сблизиться с народом путем отказа от умственного багажа и цивилизации. «Одни хотели мужика превратить в барина, другие — барина в мужика: одни предлагали ради слияния идти вперед, другие — назад» (С. 586). Единственный правильный путь — путь развития мужика до интеллигента, утверждает Шелгунов, а не наоборот, как предлагают народники и толстовцы. «Поход интеллигентов в деревню, стремление их жить “своим хлебом” — вовсе не подвиг, как полагают и толстовцы, и народники. Подвиг заключается в идейном развитии, в чувствах, воодушевляющих на задачи “высшего порядка”, которые руководят всем поведением и дают ему общественный, человеческий смысл» (С. 669).
В конце 80-х годов в очерке «Петербург и его новые люди» Шелгунов дает отповедь «Неделе» за выраженное ею сожаление о том, что философские идеи Толстого не проникают в литературу сквозь преграду твердо хранимых «традиций прежних направлений». Очень хорошо, что традиции критического направления предшествующих десятилетий еще живут и воспитывают общественную мысль. Очевидно, «старое-то» лучше «нового», заключает Шелгунов. Поэтому и пользуются успехом Короленко, Гаршин, Надсон — писатели, верные прогрессивным началам демократической литературы.
С конца 1886 г. борьба с толстовством занимает в «Очерках русской жизни» все большее место. Этой теме целиком посвящены очерки: «Решаются ли исторические вопросы усовершенствованием личности», «Моралистическая и общественная точка зрения», «По поводу письма одного толстовца» и др.
В философии Толстого, в его проповеди личного самоусовершенствования и непротивления злу насилием Шелгунов видел вредную философско-общественную теорию. Работа над нравственным обогащением личности не может заменить общественной деятельности людей, не может быть средством борьбы против зла, царящего в России. Мир спасут «хорошие учреждения», а не «хорошие люди» (С. 579). Толстовцы начинают не с того конца. Они отвлекают народ от борьбы за свои права. Для того «чтобы новые нравственные отношения установились, следует сначала уничтожить те преграды, которые именно и мешают установлению этих отношений» (С. 695).
В этом свете Шелгунов рассматривает «каратаевщину» и говорит об историческом фатализме в романе «Война и мир». Толстой идеализирует то, от чего народ бежит, утверждает он. «Каратаевщина» обозначает угнетенное положение народа, с покорностью надо бороться, поднимая в людях чувство гражданского достоинства.
«...Солдатик Каратаев — человек только факта, и больше ничего. Ну, холодно, так холодно». Но человек родился «не для того, чтобы переносить холод, голод и смерть, а чтобы так устроить дела, чтобы не было ни холоду, ни голоду, да и смерть отодвинуть подальше» (С. 673).
В оценке творчества Толстого Шелгунов был односторонен, но философские идеи писателя он критиковал верно. Прав был Шелгунов и тогда, когда он усматривал связь толстовских идей с народничеством 80-х годов.
Всем этим «новым» теориям и течениям 80-х годов Шелгунов противопоставляет социалистические идеи 60-х годов и Щедрина с его революционно-демократическими идеалами.
Шелгунов прожил долгую жизнь и последние произведения писал в начале 90-х годов XIX в. Это время ознаменовалось некоторым ростом общественного движения в стране. Писатель-журналист чутко уловил перемену и в очерке «Недавнее прошлое и общественные барометры» приветствовал наступающее десятилетие, несущее конец общественному индифферентизму и безыдейности 80-х годов.
Дата добавления: 2015-01-29; просмотров: 171 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |
| Сотрудничество | | | Введение |