Читайте также:
|
Под термином «литературный герой» понимается целостный образ человека – в совокупности его облика, образа мыслей, поведения и душевного мира; близкий по смыслу термин «характер», если брать его в узком значении, обозначает внутренний психологический разрез личности, ее природные свойства, натуру. Героями произведений могут быть не только люди, но и животные, фантастические образы и даже предметы. Все они в любом случае являются художественными образами, отражающими действительность в преломленном сознании автора.[63]
В исследовании вопроса о литературном герое как носителе многозначности произведения, мы опираемся на научный труд Л.В.Чернец «Как слово наше отзовется…». По мнению Л.В.Чернец, изображение индивидуального не самоцель в художественной литературе: читатели открывают в рассказе об этом человеке, в описании этих переживаний смыслы, представляющие общий интерес. Если произведение упорно не поддается интерпретации – оно оттолкнет читателя. [46;28] Одним из главных предметов интерпретации художественного произведения для читателя является именно литературный герой. Так или иначе, любая интерпретация – результат восприятия и обработки читателем произведения, персонаж воспринимается как некий образец человека, помещенного в конкретную среду и условия, обладающего качествами, которые могут быть схожи или различны с личными качествами и жизненной ситуацией читателя.
Рассуждая о влиянии литературного героя на читателя, мы обратимся к исследованиям Л. Мегрона о восприятии романтической литературы. Исследователь полагает, что уподобление своих знакомых литературным героям, построение собственного поведения по книжной модели свойственны многим реальным читателям – любителям романтических произведений. Литературный романтизм на реального, причем широкого читателя оказывал сильное эмоциональное воздействие, оставляющее немного места для интеллектуальной рефлексии. Читатели не столько спорят о героях, сколько подражают им. Рассвет же интерпретационной – и читательской, и профессиональной – критики связан с развитием художественного реализма. Унаследовав многое от романтизма, не только «парнасский афеизм» (А.С.Пушкин), т.е. свободу творчества от правил классицизма, но и интерес к нравственно неоднозначным, противоречивым, текучим характерам, реализм тем не менее осознавал себя через свою противоположность романтизму: восстанавливаются права действительности в многообразии ее сфер, объективного (научного) анализа, обобщения фактов. [46;40] Эффект жизнеподобия в реализме и возникает прежде всего благодаря глубокой мотивированности поведения, умонастроения героев. Множественность мотивов напоминает неоднозначность реальной жизни.
Множественность мотивировок поведения персонажей – важнейшая объективная предпосылка различных интерпретаций произведения. Их переживания, поступки часто неоднозначны. [46;43] Формируется отношение к личности героя, к его поступкам, что, в свою очередь, становится предпосылкой к процессу творчества в сознании читателя – что само по себе является интерпретацией. Покажите прямо здесь же эту множественность мотивировок для героев Чехова и для героев «Пиковой дамы». В случае с деятелями искусства данный анализ воплощается в реальный продукт творчества, которые может служить, как отражением воспринятого, так и выражением ассоциативных мыслей, противостоянием, более глубоким раскрытием образа или перенесением его в иную реальность с заимствованием некоторых черт персонажа (внешних или внутренних, условий, событий и пр.).
В своих трудах Л.В.Чернец раскрывает понятие персонажа (героя, действующего лица) как одно из важнейших при анализе произведения. Также подчеркивает, что, между тем, в понимании его места в художественной структуре нет единства. В теоретико-литературных курсах персонаж отнесен к «непосредственному содержанию произведения» (Л.И.Тимофеев), к «формам жизни, в которых содержание и форма взаимопроникают друг в друга» (Г.Л.Абрамович), к «наиболее крупным единицам предметной изобразительности» (В.Е.Хализев). Само наличие метафор, уточнений в этих разных определениях подчеркивает сложную, пограничную природу, казалось бы, ясной категории, обозначающей субъекта действия или высказывания (обычно, это человек, но персонажи могут быть и животные, вещи, олицетворения стихий и т.д.). [46;28]
Не менее употребительно, чем персонаж, тесно связанное с ним понятие характера. Именно характеры, т.е. воплощенные в человеческих индивидуальностях существенные, общественно значимые черты, познаются автором и читателями. [46;29]
В классическом произведении вне зависимости от окружающей действительности, времени, обычаев эпохи, конфликт между героем и средой (общественностью, природой, другими людьми) не теряет свой актуальности для современного читателя. Возникают художественные характеры – собирательные образы, примеры, универсальным образом отражающие действительность.
Художественные характеры, типы (типическое – высшая степени характерного) не только «отражают» жизнь, но по-своему участвуют в ее развитии, воздействуя на читателей, в частности на их ценностные установки.
Итак, художественные характеры суть те обобщения, которые отличают искусство от фактографии. Однако в самом произведении перед читателем предстают конкретные, неповторимые индивидуальности – персонажи. Как бы схематичны ни были они по сравнению с реальными людьми, они являются субъектами каких-то действий, переживаний, высказываний и пр. Иначе говоря, они изображены, а не просто названы, перечислены в произведении. И используемая в художественной литературе «форма жизни» (Н.Г.Чернышевский) открывает возможность для различных интерпретаций одних и тех же персонажей, для различных выводов относительно цементирующих их характеров. [46;30]
В свете диалогичности литературы, ее обращенности к читателю особенно очевидна необходимость разграничения персонажа как характера (предмета рефлексии читателя) и как образа. Персонажи неповторимы как художественные образы. У Чехова «информация» о Червякове (рассказ «Смерть чиновника») и о «тонком» («Толстый и тонкий») различна: первого мы встречаем в театре, «на верху блаженства», второго – на вокзале, «навьюченного» своей поклажей и только что отобедавшего «ветчиной и кофейной гущей»; первый наделен фамилией и должностью, второй – именем и чином и т.д. различны сюжеты произведений, их развязки. Но рассказы взаимозаменяемы при обсуждении темы чинопочитания у Чехова, настолько сходны характеры героев (как и функция сюжетов, их раскрывающих). [46;31] Персонажи как образы в «Пиковой даме» (где и как мы впервые встречаем Германа, его отношение к карточной игре? Где и как мы впервые встречаем графиню, ее отношения с Лизаветой Ивановной? Из чего складываются их противоречивые оченки, дающие возможность для множества интерпретаций?)
Образы героев складываются из различных компонентов и деталей предметного мира. При этом восприятие персонажа как характера не всегда нуждается в развернутой структуре образа. [46;33]
Любой художественный образ открыт для интерпретации. Но потенциал многозначности образов-персонажей может быть очень разным. Диапазон читательских, критических разночтений произведений резко возрастает в художественных системах романтизма и, в особенности, реализма, что связано, прежде всего, с развитием концепции личности.
В эстетических манифестах романтиков выдвигается новаторский тезис о многозначности, неисчерпаемости содержания подлинно художественного произведения. «Классическое сочинение не должно быть таким, чтобы его когда-либо можно было понять до конца. Но тот, кто развит и развивает себя, должен стремиться черпать из него все больше и больше», - считает Ф.Шлегель. А вот слова П.Б.Шелли, звучащие сегодня очень современно: «Высокая поэзия бесконечна; это как бы первый желудь, зародыш всех будущих дубов. Можно подымать один покров за другим и никогда не добраться до сокрытой под ними обнаженной красоты смысла» [46;33]
В заключение хочется еще раз подчеркнуть, что главным носителем многозначности является не словесная иносказательность (эпитеты, метафорика, перифрастический стиль, при всей их прихотливости, в сущности, разъясняют концепцию автора, манифестируют его ценности) и не композиция, которая почти всецело – во власти художника и «заостряет» его мысль. Порождает разночтения более всего предметный мир произведения: персонажи, за которыми нужно увидеть характеры; сюжет, за которым стоит конфликт; описание, выражающее символ, и т.д. [46;62]
Таким образом, можно судить о том, что многозначность литературного произведения объясняется неограниченным спектром возможных восприятий читателями литературного персонажа. Так как герой неоднозначен, в литературе реалистической он представлен, как живой человек, помещенный в определенные условия и в зависимости от мировоззрения и жизненных позиций читателя возникают соответствующие трактовки относительно того или иного персонажа. Литературный герой является наиболее широким источником для интерпретаций, как в сознании читателей, так и в творчестве художников, музыкантов, других авторов.
Нужно взять «Душечку», поскольку именно она затем послужит предметом интерпретации Улицкой. И, конечно, «Пиковую даму» Пушкина. 1.3 Воссоздающие интерпретации-трактовки как результат активизации потенциала многозначности художественного произведения
По словам А.А.Потебни, сущность, сила произведения не в том, что разумел под ним автор, а в том, как оно действует на читателя или зрителя, следовательно, в неисчерпаемом, возможном его содержании.
Возможность критических разночтений реальна для любого художественного произведения вследствие его образности. «Гносеологическим основанием многозначности художественного образа является то, что искусство, проникая в сущность явления, стремится вместе с тем представить его в конкретно-чувственном облике, в его неповторимой единичности и целостности». [62;148]
Однако реализация указанной возможности весьма различна для разных произведений; пьесы Фонвизина или повести Карамзина не возбуждали и не возбуждают таких споров относительно их содержания, как, например, драматургия А.Островского или «Повести Белкина» Пушкина. Трудно назвать литературную эпоху, более богатую несовпадающими критическими интерпретациями произведений, чем русский реализм 19в.
Опираясь на опыт исследователя Л.В.Чернец, возьмем за основу трактовку понятий «интерпретация» и «восприятие» В.Е.Хализева – будем отличать интерпретацию как рассмотрение произведения, включающее в себя «толкование его содержания, идеи, смысла», от восприятия произведения, «которое может протекать исключительно в форме непосредственно эмоциональной». [61;51-52]
Белинский и К. Аксаков о «Мертвых душах», Добролюбов и Ап. Григорьев о пьесах Островского, Чернышевский и П.В. Анненков об «Асе», Д.И. Писарев и Н.Н. Страхов о «Преступлении и наказании» - вот несколько примеров интерпретаций, во многом полярных по отношению друг к другу. [60;184]Важнейшая из причин столь бурных критических дискуссий, ставших неотъемлемой частью истории русской литературы и, несомненно, продолжающих влиять на сегодняшнее восприятие классики – борьба идейных течений. Зависимость того или иного прочтения от мировоззрения критика на данном материале прослеживается очень четко. Вот и покажите это на примере различных «идейных» интерпретаций «Пиковой дамы» (например, Белинского и Надеждина) и «Душечки» (например, Н.К. Михайловского и Л.Н. Толстого). Можно взять и других критиков. Для этого нужно взять ПСС Пушкина и Чехова, открыть соответствующие тома и посмотреть в конце комментарий к «Пиковой даме» и «Душечке». ПСС Пушкина лучше взять в издательстве «Наука», 1970-е гг. Чехова – синий 30-ти томник.
Повесть Пушкина “Пиковая дама” была опубликована в 1834 г. в «Библиотеке для чтения» и была хорошо принята читателями журнала. ««Пиковая дама», – отметил П.В.Анненков, – произвела при появлении своём <…> всеобщий говор и перечитывалась, от пышных чертогов до скромных жилищ, с одинаковым наслажденьем…». Успех повести был предопределен занимательностью сюжета, в повести видели «игрецкий анекдот», литературную безделку – не больше. Критик А.А.Краевский писал: ««Пиковая дама» - рассказ простой, отличающийся изящностью».
Отзывы выражали восхищение повестью, но трудно сказать, что читатели и критики видели в «Пиковой даме» выдающиеся произведение или хотя бы претензию на глубокий смысл. Пушкина хвалили только за занимательность сюжета и изящность стиля, но тем самым упрекали в отсутствии идеи. Такая оценка отчётливо выразилась у В.Г. Белинского: «Пиковая дама» – собственно не повесть, а мастерский рассказ. В ней удивительно верно очерчена старая графиня, её воспитанница, их отношения и сильный, но демонически-эгоистический характер Германна. Собственно это не повесть, а анекдот. Но рассказ – повторяем – верх мастерства». [66]
При такой оценке «Пиковая дама» выглядела непонятной неудачей Пушкина. Совершенно иначе издатель журнала О.И.Сенковский в письме Пушкину охарактеризовал «Пиковую даму»: «Вы создаёте нечто новое, вы начинаете новую эпоху в литературе <…> вы положили начало новой прозе, – можете в этом не сомневаться». Таким образом, прижизненная критика не могла понять, что такое “Пиковая дама” – изящный анекдот или начало новой русской прозы. Только два отзыва? Мало!
Различные критические толкования (а не просто оценки) произведений Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева, Л.Толстого, Островского и других русских классиков, получившие широкий резонанс в читательских суждениях, возможно, были одним из стимулов ревизии тезиса о единстве содержания и формы (идеи и образа) в поэзии, предпринятой психологической школой в литературоведении. Во всяком случае, обращение А.А. Потебни и его учеников к этому материалу способствовало остроте постановки вопроса. Приводя признания писателей, свидетельствующие о неясном понимании ими идеи будущего сочинения, о «стыдливости» творчества, с одной стороны, и факты различного понимания (т.е. критики) произведений, - с другой, А.А. Потебня с их помощью атакует традиционный тезис о названом единстве (исходный, в частности, у Белинского): «Если форма может вполне соответствовать идее, то, чтобы судить об этом, мы должны знать идею автора, что, безусловно, невозможно». [39;309] Мерилом достоинства произведения объявляется иносказательность художественного образа (уподобленного «внутренней форме» слова), а не его соответствие априорно определяемой идее. [60;190]
«Заслуга художника не в том минимуме содержания, которое думалось ему при создании, а в известной гибкости образа, в силе внутренней формы возбуждать самое разнообразное содержание». [39;181-182] А собственно художественное произведение – столько же произведение, сколько и деятельность, которая осуществляется двояким путем: при создании его автором, при понимании читателем.
Сравните, что сам Чехов говорил о замысле «Душечки», с тем, как интерпретировался этот рассказ в критике.
Рассмотрим рассказ А.П.Чехова «Душечка», как яркий пример возможного несовпадения замысла автора с дальнейшей интерпретацией его произведения, более того, разночтения возникают не только между автором и критиком, но между критиками, что еще больше доказывает потенциал многозначности произведения.
«Душечка» - само это слово соотносится со многими словами, эпитетами, выражениями в тексте рассказа. Оно образно и, если так можно сказать, морфологически подчинено общему строю рассказа о душе человеческой, доведенной до масштаба «душечки».
Эта «уменьшительность» образа героини ставит ее в особое положение, которое не определишь привычными координатами «положительного - отрицательного героя». То, что душа уменьшена,- это, конечно, момент отрицательный, но душа - не мертвая, не футлярная. И уменьшившись, она во многом осталась душой, не утратила доброты, участливости, способности к самоотречению. [64]
Сложность образа «душечки» вызывала самую различную реакцию у читателей рассказа - от резкого осуждения до самых взволнованных похвал.
«Вот тревожно, как серая мышь, шмыгает «Душечка» - милая, кроткая женщина, которая так рабски, так много умеет любить,- писал Горький.- Ее можно ударить по щеке, и она даже застонать громко не посмеет, кроткая раба» (М. Горький. Собрание сочинений, т. V. М., ГИХЛ, 1950, стр. 428 (очерк «А. П. Чехов»).).
И - почти противоположный отзыв Льва Толстого. Приятель Чехова П. Сергеенко писал ему, что Толстой читал рассказ четыре раза вслух и называет «Душечку» выдающимся художественным произведением, цитируя из нее на память различные места (ОР ГБЛ).
В предисловии к чеховскому рассказу Толстой говорил: «Он (Чехов), как Валаам намеревался проклясть, но бог поэзии запретил ему и велел благословить, и он благословил и невольно одел таким чудным светом это милое существо, что оно навсегда остается образцом того, чем может быть женщина для того, чтобы быть счастливой самой и делать счастливыми тех, с кем ее сводит судьба». [65]
Между двумя этими полюсами – горьковским и толстовским – многочисленные отзывы читателей, которые останавливались в недоумении, порой даже в растерянности перед непонятной сложностью образа.
«Я привыкла,- читая Ваши произведения последних лет,- писала Чехову Евгения Ломакина 5 января 1899 года,- всегда выносить более или менее ясное представление о цели - ради которой писался Ваш тот или другой рассказ». Но в случае с «Душечкой» читательница стала в тупик: «Почему Вы остановились на подобном типе женщины, что подобный тип знаменует в современной жизни, неужели Вы считаете его положительным благодаря только тем сторонам души, которые открылись в героине во второй половине ее жизни,- считаете ли Вы всю первую половину повести типичной для современного брака, для современной девушки среднего класса и образования?»
В заключение читательница признавалась: «во мне и в большей части моего кружка, тип, выведенный Вами, вызвал не столько сочувствие, сколько вполне отрицательное отношение, а во многих даже насмешку и недоумение» (ОР ГБЛ?? Надо ссылаться на том, откуда взяты эти комментарии).
И. И. Горбунов-Посадов, один из самых чутких и внимательных читателей-корреспондентов Чехова, сообщал ему 24 января того же 1899 года: «Какая-то дама сказала, что «Душенька» [«Душечка»] написана очень мило, но что это насмешка обидная над женщиной. Она совсем не поняла рассказа. По-моему, отношение автора к «Душеньке» никак не насмешка, это милый, тонкий юмор, сквозь который слышится грусть <...> над «Душенькою», а их тысячи...» (ОР ГБЛ. Опубликовано в «Известиях» ОЛЯ АН СССР», 1959, № 6. Это все не надо. Опять-таки – том, стр.).
При всей широте амплитуды читательских оценок чеховского рассказа есть среди них отзывы, в которых говорится о противоречии между замыслом автора и его реальным воплощением. По мысли Льва Толстого, Чехов хотел осудить и высмеять героиню, однако на деле, как художник, сделал нечто обратное - воспел ее, овеял своей симпатией.
Сама рефлексия над данным непростым кругом проблем была плодотворна для дальнейшего развития науки, в частности для изучения функционирования классики. Воссоздание жизни произведений после их написания как неотложная задача литературоведения поставлена учениками Потебни, особенно остро и эмоционально – А.Г.Горнфельдом. Он сравнивал великое художественное произведение в момент его завершения с семенем: «Конечно, из горошины не вырастет дуб, конечно, гениальное творение таит в себе возможности, каких не имеет художественная однодневка. Но все-таки возможности эти раскрываются лишь в истории». (Горнфельд А.Г. О толковании художественного произведения. // Вопросы теории и психологии творчества, т.7. Харьков, 1916, с.11)
Дата добавления: 2015-01-30; просмотров: 34 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |