Главная страница | Контакты | Случайная страница Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Послание 4, к пресвитеру Кледонию, против Аполлинария—второе

Поскольку многие, приходя к твоему благочестию, требуют утверждения в Вере, а потому ты с любовью просил у меня краткого определения и правила, излагающего образ моих мыслей; то писал я твоему благо­честию, что я (о чем ты знал и прежде моего писания) никогда ничего не предпочитал и не могу предпочитать Никейской Вере, изложен­ной святыми отцами, собравшимися в Никее для низложения арианской ереси, но при помо­щи Божией держусь и буду держаться сея Ве­ры, проясняя только неполно сказанное в ней о Святом Духе; потому что не возникал еще тогда вопрос о том, что в Отце и Сыне и Свя­том Духе нужно признавать единое Божество, Духа исповедуя Богом Посему, кто так дума­ет и учит, с тем и ты, подобно мне, имей об­щение, а держащихся иного учения отвра­щайся и считай чуждыми Богу и вселенской Церкви. Поскольку же предлагается вопрос и о Божием очеловечивании, или воплощении, то уверяй всякого о мне, что Сына Божия, рожденного от Отца и потом от Святой Девы Марии, свожу воедино и не именую двумя сы­нами, но поклоняюсь единому и тому же в не­раздельном Божестве и в нераздельной чести. Если же кто или теперь не согласен, или по­сле не будет согласоваться с сим, то он даст перед Богом ответ в день Суда. Таково в крат­ких словах и такой силы мое возражение и противопоставление на безумное их мнение касательно ума: ибо почти одни они чему учат, то на самом деле претерпевают, по безумию отсекая ум.

А чтобы не обвиняли меня в том, что прежде принимал, а теперь отвергаю веру воз­любленного Виталия, которую он изложил письменно, по требованию блаженного Дамаса, епископа Римского; то и о сем объяснюсь кратко. Когда они богословствуют при искренних своих учениках и посвященных в их тайны, подобно как манихеи при своих так называемых избранных, тогда, обнаруживая перед ними весь свой недуг, едва присваива­ют Спасителю и тело. Но когда общими по­нятиями об очеловечении, какие представляет Писание, бывают обличены и приведены в за­труднение, тогда исповедуют благочестивые речения, но касательно ума прибегают к хит­рости; не говорят, что Христос есть человек, не имеющий души, слова и ума и несовершен­ный; но вместо души, слова и ума вводят самое Божество, будто бы соединено было с плотью Оно одно, а не что-либо ваше и человеческое, хотя безгрешное, выше нашего естества и есть очищение наших немощей. Таким образом, и сии слова: «Мы же ум Христов имамы» (1 Кор. 2,16), толкуют они худо и весьма нелепо, под умом Христовым разумея Божество, а не как мы понимаем, что имеющи­ми ум Христов называются очистившие свой ум через подражание тому уму, какой ради нас воспринят Спасителем, и по возможности сообразующиеся с этим умом; равно как мож­но было бы сказать, что имеют плоть Христо­ву те, которые обучили плоть свою и в этом отношении стали «стелесником и спричастником о Христе Иисусе» (Еф. 3,6). И «якоже облекохомся во образ перстнаго», так сказано, «да обле­чемся и во образ небесного» (1 Кор, 15,49). Равным образом они учат, что совершенный человек не есть человек, искушенный по всяческим, что только сродно нам, грехам (см.: Евр. 4,15), но со­единение Божества и плоти: это, говорят они, совершенно. Ухищряются они также в объяс­нении слова «очеловечивание». Очеловечился, толкуют они, не значит был в человеке, кото­рого теснейшим образом соединил с Собой, по сказанному: «Сам бо ведяше, что бе в человеце» (Ин. 2,25), но значит, говорят и учат они, что Он беседовал и жил вместе с людьми; и в подтверждение этого прибегают к изречению: «Посем на земли явися и с человеки поживе» (Вар. 3,38). К чему еще спорить с ними? Отвергая человека и внутренний образ через вводимую ими новую и только види­мую личину, они очищают одно внешнее наше, до того противореча самим себе, что ради пло­ти иногда и другое объясняют грубо и плотски (отсюда произошли у них новое иудейство, ты­сячелетнее, ни на чем не основанное наслаж­дение в Эдеме, и мнение, что мы опять воспри­мем почти то же и для того же употребления, что имеем теперь), а иногда вводят более при­зрак плоти, нежели действительную плоть, вводят такую плоть, которая не испытывает ничего свойственного нам, даже и того, что свободно от греха; и в подтверждение этого берут апостольское слово, только не по-апос­тольски понимаемое и изрекаемое, а именно, что Спаситель в нашем подобии человеческом был, «и образом обретеся якоже человек» (Флп.2,7), как будто сими словами означается не чело­веческий образ, но какое-то обманчивое пред­ставление и призрак. Итак, поскольку те же слова, если понимать их хорошо, согласны с благочестием, и если толковать худо, заключа­ют в себе злочестие; что удивительного, если и Виталиево писание я, убеждаемый в том соб­ственным желанием, принимал в благочести­вом смысле, а другие оскорбляются смыслом написанного? Мне кажется, что и сам Дамас, рассмотрев дело вновь и вместе услышав, что они остаются при прежних толкованиях, отлучил их от Церкви и письменное изложение веры их изгладил с произнесением анафемы, огорчившись на них за самый обман, какому подпал по простоте.

Посему, будучи так ясно обличены, пусть не гневаются, но усрамятся и сотрут с дверей это свое великое и удивительное пред­начертание и воззвание Православия, и не станут уже входящих встречать прежде всего вопросом и различением, что должно покло­няться не человеку-Богоносцу, но Богу-плотоносцу. Может ли что быть безумнее сего, хотя и высоко думают о сем речении эти новые про­поведники истины? Оно не более как софис­тическая забава, состоящая в быстроте превращения, проворное перекидывание камней, увеселяющее невежд; на самом же деле, оно есть нечто из смешного смешное, из неразум­ного неразумное. Ибо если кто-нибудь, из­менив слова «человек» и «плоть», из которых первое нравится нам, а второе им, в слове «Бог» потом употребит это чудное и боголюбезное превращение, что тогда выйдет? То, что должно поклоняться не плоти богоносной, но Богу-человеконосцу. Какая нелепость! Сегодня только возвращают нам мудрость, сокровен­ную от времен Христовых, что подлинно до­стойно слез! Ибо если вера началась только за тридцать до этого лет, а почти четыреста лет протекло со времени явления Христова, то в продолжение столь долгого времени суетно было наше благовествование, суетна была и ве­ра наша, напрасно мученики приняли муче­ничество, напрасно столь многие и великие предстоятели управляли людьми, и благодать состоит в стихах, а не в вере. Но кто не поди­вится их учености? Сами они ясно различают касающееся Христа и то, что Он родился, был искушен, алкал, жаждал, утруждался, спал, приписывают естеству человеческому, а то, что Он был прославлен Ангелами, победил искуси­теля, накормил народ в пустыне, и накормил чудесно, ходил по морю, присваивают Божест­ву; также говорят, что слова: «Где положисте Лазаря?» (Ин. 11, 34) свойственны нашему естест­ву, и сказанное: «Лазаре, гряди вон» (Ин. 11,43), и воскрешение четверодневного мертвеца, принадлежит тому, что выше нас, равным образом то, что Он скорбел, был распят и погребен, относится к завесе, а то, что Он уповал и вос­крес, и восшел на небо, относится к внутренне­му сокровищу. После этого обвиняют они нас, будто бы вводим два естества, совершенные или противоборствующие, и разделяем сверхъес­тественное и чудное единение. Им надлежало бы или не делать того, в чем обвиняют дру­гих, или не обвинять в том, что сами делают, если бы только умели быть верными сами се­бе, а не высказывали вместе и собственного мнения, и мнения противников. Таково нера­зумие: оно в противоречии и само с собой, и с истиной, так что они или не понимают, или не стыдятся своего затруднительного по­ложения. И если кто думает, что пишу и го­ворю это добровольно, а не по крайнему при­нуждению, и что отвращаюсь единения, а не особенно о нем стараюсь, тому да будет изве­стно, что он превратно рассуждает и не уга­дал моего желания. Для меня нет и не было ничего предпочтительнее мира, в чем уверяют самые дела; хотя единомыслие совершенно преграждается тем, что делают и предприемлют против меня.