|
Читайте также: |
И.К. Шмидт родился в 1806 году в Баварии. В 1826-28 годах изучал философию и теологию в Берлине, а с1828 по 1829 года в Эрлангене. В 1829 году прервал занятия и совершил путешествие по Германии. В 1832 году возобновил научные занятия и в 1835 году сдал экзамены на звание учителя. Занимался преподаванием в женской школе, затем уволился, жил в Берлине, где и умер в 1856 году.
Под псевдонимом Макс Штирнер выпустил несколько работ, главным образом философского содержания. Он является философом-идеалистом, примыкал к младогегельянцам. Основатель анархического индивидуализма. Его анархическое учение изложено в книге “Единственный и его собственность” изданной в 1845 году.
Немалое влияние на развитие анархизма оказала книга “Единственный и его собственность” (“Единственный и его достояние”), опубликованная в 1844 г. под псевдонимом Маке Штирнер (автор - Каспар Шмидт, 1806 - 1856 гг.). Левогегельянец Штирнер подверг основательной критической проверке идеи, отношения, учреждения, навязанные людям обществом, церковью, государством. Вся жизнь - борьба за самоутверждение личности, самобытное проявление своего “Я”. Существующие и существовавшие философии стремятся подчинить человека окружающему миру во имя той или иной надуманной идеи. То же относится к понятиям “бог”, “общество” - за ними не стоит ничего реального, но вера в бога создала церковь, а вера в общество - государство.
По Штирнеру, высшим законом для нас является личное благо.
Штирнер считал, что “Мы ищем радостей жизни”. Смысл жизни не в том, чтобы её завоёвывать, а чтобы прожить жизнь, наслаждаясь ею и тратя жизнь наиболее лучшим образом. Чтобы восторжествовать над жаждой жизни, наслаждение должно преодолеть её через подавление духовных и телесных лишений, а также жажду идеала и нужду в насущном хлебе.
“Тот, кто прозябает, не может наслаждаться жизнью, а ищущий жизни - не имеет её и ещё менее может наслаждаться ею: оба - бедны”.
Для Штирнера личное благо являлось законом. “Какое мне дело до того, согласно с христианством то, что я мыслю и делаю? Человечно это или бесчеловечно, либерально или нелиберально, но это хорошо, но это хорошо, если ведёт к моей цели и если удовлетворяет меня. Называйте это как угодно, мне всё равно”. “Итак, вот в чём состоят мои отношения к миру: я ничего не делаю “ради Бога”; я ничего не делаю “ради человека”, но всё, что я делаю, я делаю “ради себя”.
“Если мир становится мне поперёк дороги (а становится он постоянно), я поглощаю его, чтоб утолить голод моего эгоизма: ты для меня только пища; точно также, как и я для тебя. Между нами только одни отношения: пользы, выгоды, прибыли”. Я также люблю людей и не только некоторых, но всех вообще. Но я люблю их из эгоизма: я их люблю, потому что любовь делает меня счастливым, я люблю потому, что для меня естественно и приятно любить. “Я не знаю обязанности любить”.
С точки зрения личного блага, М. Штирнер отрицает право неограниченным образом независимо от времени и места.
Право держится не тем, что человек считает его полезным для личного блага, но тем, что считает его священным.
“Кто может сообразоваться с “правом”, если только оно не стоит на религиозной точке зрения? Разве “Право” не есть религиозное понятие, т.е. нечто священное? “Когда революция признала равенство правом, то она вступила в царство святости и идеала”. “Я обязан почитать в султанском царстве право султана, в республике - право народа, в католической общине - каноническое право и т. д. я должен подчиняться этим правам, считать их священными”. “Закон - свят, тот, кто нарушает его - преступник”. “Преступником можно быть только по отношению к чему-нибудь святому”, “преступление рушится” раз исчезает святыня.
“Наказание имеет значение лишь по отношению к святому”. “Что делает священник, напутствующий преступника? Он выясняет ему его великий грех, ибо он осквернил то, что освящено государством, государственную собственность (под этими словами разумеется и жизнь граждан)”.
Но право так, же мало священно, как и мало полезно для личного блага. “Право есть своего рода пугало, созданное химерой”. Люди не в состоянии победить о “праве”, которую они сами создали; их собственное сознание поработило их”. “Пусть личность домогается всех прав мира; какое мне дело до её прав и обязанностей. “Я их не признаю”. “Если ты имеешь силу жить, то имеешь и право жить. Я источник всякого право и закона; я имею право низвергнуть Зевса, Иегову, Бога и т. д., если я это могу; если же я этого не могу, то эти боги будут правыми и сильными”.
“Право превращается в ничто, когда поглощает сила”, “с понятием самое слово теряет свой смысл”. “Если народ против богохульства, то издаётся закон против него. Разве отсюда следует, что я не должен богохульничать? Этот закон для меня не более чем “приказание””.
“Кто имеет силу, тот “выше закона””. “Мир принадлежит тому, кто может его взять, или тому, кто не позволяет отнять у себя. Если он завладеет им, то он получит не только мир, но и право на него. Это эгоистическое право, которое выразить так: я желаю, следовательно, имею право”.
II. Личное благо требует, чтобы в будущем оно само было руководящим законом для каждого.
Каждый из нас является “единственным”, “он сам есть всемирная история” и, если он осознаёт себя единственным, то он “собственник”.
“Бог и человечество основали все ни на чём другом, как только на своем “Я”. И я также строю все лишь на своём “Я”, как и Бог; я отрицание всего остального. Все я “Единственный”. Долой всё то, что не является всецело моим делом! Вы думаете, что моё дело должно быть “хорошим делом”?
Что хорошо, что дурно?
Я сам - моё дело и я ни хорош, ни дурён; это пустые звуки. Божественное есть дело Бога, человеческое - дело человека. Мое дело ни божественное, ни человеческое; оно ни истинное, ни хорошее, ни справедливое, ни свободное оно - Моё; оно не общее, но единственное в своём роде, как и я! Ничто не выше меня.
“Какая разница между свободой и индивидуальностью! Я - свободен от того, от чего избавился; я - собственник того, чем владею, что в моей власти”. “Моя свобода станет неограниченной, когда сделается моей силой; только благодаря ей я перестаю быть просто свободным и делаюсь индивидом и собственником”. “Каждый должен сказать себе: я для себя, всё для себя, и делаю всё для себя. Если когда-нибудь вам станет ясно, что Бог. Закон и т. д. лишь вредят, умаляют и губят вас, то вы, наверно, отбросите их подальше, как христиане ниспровергли Аполлона, Минерву и всю языческую мораль”. Так как каждый поступает так, как ему нравится, то христиане решили, что Бог действует так, “как ему нравится”.
“Сила - прекрасная вещь и полезна во многих случаях, ибо “с горсточкой силы” можно добиться большего, чем с мешком прав. Вы жаждете свободы? Безумцы! Имейте силу, и свобода придёт сама собой. Смотрите: кто имеет силу, стоит “выше закона”. По вкусу, ли вам это, “господа законники”? Но у вас совсем нет вкуса”.
Отрицая право, Штирнер равным образом отрицает также правовое учреждение называемое государством.
Государство без права немыслимо. “Уважение перед законом!” - вот спайка, которой держится всё здание государства.
“С государством - то же, что с семьёй. Для того чтобы семья признавалась каждым её членом, необходимо, чтобы каждый считал кровную связь священной, испытывал бы к ней такое набожное уважение, которое делало бы святым каждого из его родственников. Точно также для каждого члена государства должно быть святым это государство, и то понятие, которое государство считает верховным, должно и им почитаться верховным”. И государство “не только имеет право, но и обязано требовать это”.
Но государство не есть святыня. Государство действует грубым насилием; его насилие называется “правом”, насилие отдельной личности “преступлением”.
Если я не сделаю того, чего хочет государство, то “оно набросится на меня со всею силой своих когтей и зубов, ибо оно - царь зверей - лев и орёл”.
“Если даже вы внушите страх противнику, вы всё же не являетесь дл него святыней. Он не обязан вас почитать и уважать, хотя и должен вечно бояться вашей силы”.
Государство не приносит пользы и личному благу. “Я смертельный враг государства”. “Общее благо не есть моё личное благо; оно есть высшая степень самоотречения. Общее благо может кричать от радости, а мне приказывать валятся у него в ногах: государство может ярко блистать в то время, как я умираю с голода”. “Всякое государство есть деспотия, всё равно один деспот или их несколько, или, как в республике, все властвуют, т.е. один царит над другим”. “Государство позволяет каждой личности играть свободно, но запрещает принимать эту игру за правду и забывать о государстве. Государство имеет всегда одну только цель: ограничить, связать, покорить личность, подчинить её чему-нибудь отвлечённо-общему. Оно существует только при условии, чтобы личность не была всем; оно навязывает мне самоограничение, ломку, рабство. государство никогда не стремится развить самостоятельности”. “Государство стремится стеснить свободную деятельность своей цензурой, надзором, полицией; оно считает это стеснение своим долгом, ибо это действительно для самосохранения”.
Я не смею делать того, что мне по силам, но только то, что позволено государством: я не могу развивать, ни своих мыслей, ни свой труд, вообще ничто своё”. “Пауперизм есть результат моей бесценности, невозможности использовать себя. Поэтому государство и нищенство - два нераздельных явления. Государство не допускает мне быть полезным и существует лишь благодаря моей ничтожности. Оно старается извлечь из меня выгоду, т. е. эксплуатирует меня, грабит, пользуется мною для всего, хотя бы размножения proles (пролетариат); оно желает, чтобы я был его “созданием”. Государство не может допустить непосредственных сношений человека с человеком: оно должно вмешаться как посредник. Оно разделяет людей и становится между ними как “Дух святой”. Рабочие требуют повышения, они его не добьются и силой постараются вырвать его у хозяев; на них смотрят как на преступников. Что остаётся им делать? Без принуждения они его добьются; в принуждении государство усматривает самопомощь, действительное использование своей личности; всего этого оно допустить не может”.
II. Личное благо требует, чтобы общежитие людей покоилось на предписаниях личного блага. Штирнер называет подобное общежитие “Союзом эгоистов”.
Освободившись от государства, люди должны всё-таки жить общественной жизнью. “Индивидуалисты будут бороться за желанную личную независимость”. Но что соединит людей в таком союзе? Во всяком случае, не общение! “Если бы я был связан своей вчерашней волей на сегодня и навсегда, то моя воля была бы недвижна. Моё творчество, т.е. определённый акт моей воли, сделалось моим хозяином. На том основании, что вчера я был дураком, разве я должен оставаться им всю жизнь”? Союз - это моё создание, моё дело; он не свят, он не духовная власть над моим духом. Я не желаю быть рабом своих правил; они должны свободно подвергаться критике, и я не могу ручаться за их долговечность.
Точно так же я не обязуюсь перед союзом относительно своего будущего поведения и не “продаю ему мою душу”, как дьяволу и, как это действительно бывает в государстве, по отношению к духовному господству. Я есть и остаюсь для себя чем-то большим, нежели церковь, Бог и пр., и, следовательно, я выше союза”.
Связь, соединяющая людей в союзе, есть та польза, которая в каждый момент вытекает для них из этого союза. “Если ближний мой может быть полезен мне, я сговариваюсь и соединяюсь с ним для того, чтобы соглашением увеличить мою силу, чтобы нашею соединенной мощью достигнуть большего, чем каждый в одиночку. Но в этом союзе я вижу только усугубление своих сил и сохраняю его, пока он их умножает”.
Поэтому союз есть нечто совершено другое, чем то “общество, которое хочет основать коммунизм”. “В союз ты вносишь свою мощь, всё своё богатство и ценность. В обществе же пользуются тобой и твоей работой. В первом ты живёшь, как эгоист, во втором, как человек, т. е. религиозно: ты заботишься о спасении души. Ты должен обществу всё, что имеешь, ты - его должник, и ты осаждён “общественными обязанностями”; союзу же ты не должен ничего: он служит тебе, и ты его бросаешь, как только он перестаёт приносить тебе пользу.
Если общество сильнее тебя, то оно станет выше тебя, и ты сделаешься его слугой; союз же есть твоё орудие, твой меч, которые изощряют и увеличивают природную силу. Союз существует для тебя и тобою, общество же, наоборот, пользуется тобою, как собственностью, и может обойтись без тебя. Одним словом, общество священно, а союз есть твоя собственность; общество пользуется тобой, а союзом пользуешься ты.
Каким образом могут образоваться подобные союзы? Штирнер в своей полемике с Моисеем Гессом даёт пример уже существующих союзов. “Может быть, в этот момент перед его окном играет толпа детей. Пусть он присмотрится к ним и увидит весёлые союзы эгоистов. Может быть, г. Гесс имеет друга, возлюбленную; тогда он может понять, как одно сердце привязывается к другому, как две эгоистические личности соединяются, чтобы наслаждаться друг другом и как при этом никто не обижается. Может быть, он встретит на улице друзей, которые пригласят его с собой на стакан вина, - разве он пойдёт за ними, чтоб оказать им благодеяние? Или он “соединяется” с ними, потому что ожидает удовольствия?
Разве сотоварищи должны будут благодарить его за “жертву”? или они поймут, что образовали на часок “эгоистический союз”? “Штирнер думает даже основать “немецкий союз” (эгоистов).
Книга Штирнера, отвергающая все формы давления на личность, обычно считается кодексом индивидуалистического анархизма. Штирнер, безусловно, враг государства, церкви, законов - всего, что навязано личности извне. Но главная его забота - обоснование и защита своеобразия каждой личности именно как самобытного “Я”, неповторимого индивида, а не “абстракции”, “типа” или “разновидности” рода человеческого. В таком виде индивидуализм противопоставлялся насилию среды, давлению коллективного духа, массовой психологии, навязыванию идей, религий, традиций - любого внешнего авторитета, посягающего на своеобразие “Единственного”. Общественный идеал Штирнера (“союз эгоистов”) по существу не отличается от обоснованного Прудоном идеала федеративной ассоциации свободных и равных автономных (“само-законных”) людей. С Прудоном Штирнера сближают также критика буржуазии, неприятие государственного коммунизма, сочувственное отношение к пролетариату, отрицание церкви, государства и права, осуждение эксплуатации человека человеком. Поэтому в общем контексте социальной и политико-правовой идеологии середины XIX в. книга Штирнера способствовала распространению идей не только анархо-индивидуализма, но и социализма.
анархизм политическое демократия равенство
Дата добавления: 2015-01-30; просмотров: 143 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |