Студопедия  
Главная страница | Контакты | Случайная страница

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Кафка . творческий путь.человек и власть.особенность творческой манеры.

Читайте также:
  1. Билет № 14. Монтаж как творческий процесс. Внутрикадровый монтаж.
  2. В) Отчет перед населением (творческий отчет)
  3. Выбор места и материала архитектурного объекта –эстетико-художественная задача творческой личности.
  4. Жизненный и творческий путь
  5. ЗА ДОСТИЖЕНИЯ В КУЛЬТУРНО-ТВОРЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
  6. За достижения в учебной, научно-исследовательской, общественной, культурно-творческой и спортивной деятельности
  7. И цветущего, сказочно великолепного скульптурного убранства. В нем ощутимо живое биение творческой мысли.
  8. Информационная карта о достижениях в культурно-творческой деятельности
  9. История становления профессии журналиста-международника в России. Творческий путь российского журналиста-международника (по выбору студента).


Кафка, Франц (Аншел; Kafka, Franz; 1883, Прага, – 1924, Кирлинг, близ Вены, похоронен в Праге), австрийский писатель. Родился в немецкоязычной еврейской семье купца-галантерейщика. В 1906 г. окончил юридический факультет Пражского университета. В 1908–19 гг. (формально до 1922 г.) служил в страховом обществе. В печати выступил в 1908 г. Осознав себя профессиональным литератором, сблизился с так называемым Пражским кружком писателей-экспрессионистов (О. Баум, 1883–1941; М. Брод; Ф. Вельч; Ф. Верфель; П. Леппин, 1878–1945; Л. Перуц, 1884–1957; В. Хаас, 1891–1973; Ф. Яновиц, 1892–1917, и др.), в основном — немецкоязычных евреев. Хотя при жизни Кафки лишь немногие его рассказы публиковались в журналах и выходили отдельными изданиями («Наблюдение», 1913; «Приговор» и «Кочегар», 1913; «Превращение», 1916; «Сельский врач», 1919; «Голодарь», 1924), он уже в 1915 г. получил одну из значительных литературных премий Германии — имени Т. Фонтане. Умирая, Кафка завещал сжечь свои рукописи и не переиздавать опубликованные произведения. Однако М. Брод, друг и душеприказчик Кафки, понимая выдающееся значение его творчества, издал в 1925–26 гг. романы «Процесс», «Замок», «Америка» (два последних не окончены), в 1931 г. — сборник неизданных рассказов «На строительстве китайской стены», в 1935 г. — собрание сочинений (включая дневники), в 1958 г. — письма.

Главная тема Кафки — беспредельное одиночество и беззащитность человека перед лицом враждебных и непостижимых для него могущественных сил. Для повествовательной манеры Кафки характерно правдоподобие деталей, эпизодов, мыслей и поведения отдельных людей, предстающих в необычайных, абсурдных обстоятельствах и столкновениях. Несколько архаичный язык, строгий стиль «деловой» прозы, поражающей в то же время мелодичностью, служит для изображения кошмарных, фантастических ситуаций. Спокойное, сдержанное описание невероятных событий создает особое внутреннее ощущение напряженности повествования. В образах и коллизиях произведений Кафки воплощена трагическая обреченность «маленького» человека в столкновении с кошмарным алогизмом жизни. Герои Кафки лишены индивидуальности и выступают как воплощение неких абстрактных идей. Они действуют в среде, которая, несмотря на точно подмеченные автором детали семейного быта среднего класса имперской Австро-Венгрии, а также общие черты ее государственной системы, свободна от конкретности и приобретает свойства внеисторического художественного времени притчи. Своеобразная философская проза Кафки, сочетающая символику отвлеченных образов, фантастику и гротеск с мнимой объективностью нарочито протокольного повествования, а глубокий подтекст и внутренние монологи, усиленные элементами психоанализа, с условностью ситуации, приемы новеллизации романа и порой расширение притчи (параболы) до его масштабов, существенно обогатила поэтику 20 в.

Написанный под воздействием Ч. Диккенса первый роман Кафки о юноше-эмигранте в чуждом ему мире — «Пропавший без вести» (1912; назван М. Бродом при публикации «Америка») — отличается детализированным описанием внешнего колорита американского образа жизни, знакомого автору лишь по рассказам друзей и по книгам. Однако уже в этом романе повествовательное бытописание смешано с сомнамбулическим, фантастическим началом, которое, как и всюду у Кафки, приобретает черты обыденности. Художественно более зрелый и более напряженный по настроению роман «Процесс» (1914) — рассказ о банковском служащем Йозефе К., который внезапно узнает, что подлежит суду и должен ждать приговора. Бесплодны его попытки выяснить свою вину, защитить себя или хотя бы узнать, кто его судьи, — он осужден и казнен. В «Замке» (1914–22) атмосфера повествования еще более мрачная. Действие сводится к тщетным усилиям пришельца, некоего землемера К., попасть в замок, олицетворяющий высшую силу.

Усложненное, во многом зашифрованное творчество Кафки некоторые исследователи объясняют его биографией, находя ключ к пониманию его личности и произведений в его дневниках и письмах. Представители этой психоаналитической школы видят в произведениях Кафки лишь отражение его личной судьбы, а главное — длившийся всю жизнь конфликт с деспотичным отцом, тягостное положение Кафки в семье, у которой он не находил понимания и поддержки. Сам Кафка в своем не предназначенном для печати «Письме к отцу» (1919) утверждал: «В моих писаниях речь шла о тебе, я излагал там свои жалобы, которые не мог излить на твоей груди». Это письмо, являющееся блестящим образцом психоанализа, в котором Кафка защищал свое право следовать призванию, стало значительным явлением мировой литературы. Считая единственно возможным для себя способом существования литературное творчество, Кафка тяготился также и службой в конторе по страхованию от несчастных случаев. В течение многих лет он страдал бессонницей и мигренью, а в 1917 г. у него обнаружили туберкулез (последние годы жизни Кафка провел в санаториях и пансионах). Невозможность для Кафки совместить поглощенность творчеством с высоким представлением о долге семьянина, неуверенность в себе, боязнь ответственности, провала, насмешек отца были главными причинами расторжения его помолвок с Фелицией Бауэр и Юлией Ворицек. Не закончилась браком и его большая любовь к Милене Есенской-Поллак, первой переводчице его произведений на чешский язык.

Опираясь на факты неяркой биографии Кафки, психоаналитики рассматривают его произведения лишь как «романизированную автобиографию». Таким образом, фатальное одиночество его героев, обусловленное, например, трагической метаморфозой человека в огромное насекомое в «Превращении» или положением обвиняемого в «Процессе», чужака в «Замке», неприкаянного эмигранта в «Америке», отражали всего лишь беспредельное одиночество Кафки в семье. Знаменитая притча «У врат закона» (включенная в «Процесс») трактуется как отражение детских воспоминаний Кафки, изгнанного ночью отцом и стоящего перед запертой дверью; «Процесс» якобы отражает чувство вины, заставившее Кафку расторгнуть брачные обязательства, или является наказанием за безлюбие как за нарушение нравственного закона; «Приговор» и «Превращение» — ответ на столкновение Кафки с отцом, признание своей виновности в отчуждении от семьи и т. д. Однако при этом подходе остаются в стороне даже такие моменты, как интерес Кафки к социальным проблемам (он составил проект «коммуны» — сообщества свободных тружеников); его преемственная связь с Э. Т. А. Гофманом, Н. Гоголем, Ф. Достоевским, С. Кьеркегором (предварившим идею Кафки об абсолютной беспомощности человека), с многовековой традицией еврейской притчи, с местом в текущем литературном процессе и т. д. На неполноту биографическо-фрейдистского подхода к трактовке творчества Кафки указывали представители социологической школы, отмечая, что символический мир Кафки разительно напоминает современность. Творчество Кафки толкуется ими как отражение в фантастической форме реальных социальных противоречий, как символизация трагического одиночества человека в неустроенном мире. Некоторые видят в Кафке провидца, как бы предсказавшего (особенно в рассказе «В исправительной колонии»; написан в 1914 г., опубликован в 1919 г.) фашистский кошмар, что отметил уже в 1930-х гг. Б. Брехт (все сестры Кафки, как и М. Есенская, погибли в нацистских концлагерях). В этой связи интересна и оценка Кафки массовых революционных движений (речь шла о революции в России), результаты которых, по его мысли, будут сведены на нет «господством новой бюрократии и появлением нового Наполеона Бонапарта».

Большинство интерпретаторов усматривают в произведениях Кафки символическое изображение религиозной ситуации современного человека. Однако эти интерпретации колеблются от присвоения Кафке экзистенциалистского нигилизма до приписывания ему веры в Божественное спасение. Представители, например, так называемой мифологической школы считают, что мифологизация житейской прозы с ее алогичностью и несоответствию здравому рассудку доводится до необычайной последовательности в творчестве Кафки, где фон образует «травестия иудаистского мифа» (в смысле библейских и талмудических /см. Талмуд/ сказаний). Существует точка зрения, согласно которой отчуждение героев Кафки от своей среды, приобретающее в его глазах значение универсального закона, символически отражает изоляцию еврея в мире. Герои же Кафки — это евреи галута с их философией страха, безысходности и неустроенности, предчувствием грядущих катаклизмов, а его творчество выражает мироощущение представителя религиозного и социального гетто, усугубленное чувством немецко-еврейского изгоя в славянской Праге. М. Брод считает, что у Кафки речь идет в основном не о человеке и обществе, а о человеке и Боге, а «Процесс» и «Закон» — это две ипостаси Бога в иудаизме: Правосудие (миддат hа-дин) и Милосердие (миддат hа-рахамим). М. Брод также считал, что в контроверзах (внутреннем противоборстве) героев Кафки сказалось влияние еврейской религиозной литературы (в первую очередь Талмуда). По концепции исследователей, рассматривающих творчество Кафки в свете его еврейства, он видит путь к спасению для себя и своих героев в постоянном стремлении к совершенствованию, которое приближает к Правде, Закону, Богу. Сознание величия еврейской традиции и отчаяние перед невозможностью найти в ней точку опоры Кафка выразил в повести «Исследования одной собаки» (русский перевод — журнал «Менора», №5, 1974, Иер.): «Предо мной восстали грозные видения наших праотцев... я склоняюсь перед их знанием, которое они черпали из источников, уже позабытых нами».

По Кафке, «литературное творчество — всегда только экспедиция в поисках Правды». Обретая Правду, его герой найдет путь к сообществу людей. Кафка писал о «счастье быть вместе с людьми».

Герои Кафки терпят крах в попытках прорваться через одиночество: землемер К. остается чужим в деревне, где он нашел непрочный приют. Однако замок — некая высшая цель, которая все же существует. Поселянин из притчи «У врат Закона» осужден умереть в ожидании разрешения войти в них, но перед смертью видит мерцающий вдали свет. В притче «Как строилась китайская стена» все новые и новые поколения возводят стену, но в самом стремлении строить заключена надежда: «пока не перестают подниматься, не кончаются ступени». В последней новелле Кафки «Певица Жозефина, или Мышиный народ» (прототипом образа Жозефины была обучавшая Кафку ивриту уроженка Эрец-Исраэль Пуа Бен-Тувим-Митчел), где в трудолюбивом, стойком мышином народе легко угадывается еврейский народ, — мудрая мышь говорит: «Мы ни перед кем не капитулируем безоговорочно... народ продолжает идти своим путем». Таким образом, несмотря на острое ощущение трагизма жизни, эта маячащая перед героями надежда не дает права считать Кафку безысходным пессимистом. Он писал: «Человек не может жить без веры в нечто неразрушаемое в себе». Это неразрушаемое — его внутренний мир. Кафка — поэт сочувствия и сострадания. Осуждая эгоизм и сочувствуя страждущему человеку, он заявлял: «Мы должны взять на себя все страдания, окружающие нас».

Судьбы еврейства всегда волновали Кафку. Формальный, сухой подход отца к религии, бездушная, автоматическая обрядность, соблюдавшаяся лишь по праздникам, оттолкнули Кафку от традиционного иудаизма. Подобно большинству ассимилированных пражских евреев, Кафка в юности лишь смутно осознавал свое еврейство. Хотя его друзья М. Брод и Г. Бергман познакомили его с идеями сионизма, а в 1909–11 гг. он слушал в пражском студенческом клубе «Бар-Кохба» лекции о еврействе М. Бубера (оказавшего влияние на него и др. пражских экспрессионистов), однако толчком к пробуждению интереса к жизни еврейства, в особенности восточноевропейского, послужили гастроли еврейской труппы из Галиции (1911) и дружба с актером Ицхаком Лёви, познакомившим Кафку с проблемами еврейской литературной жизни Варшавы тех лет. Кафка с увлечением читал историю литературы на идиш, выступил с докладом о языке идиш, занимался ивритом, изучал Тору. И. М. Лангер, обучавший Кафку ивриту, познакомил его с хасидизмом. В конце жизни Кафка становится близок к идеям сионизма и принимает участие в работе Еврейского народного дома (Берлин), лелеет мечту о переселении в Эрец-Исраэль с подругой последнего года жизни, Дорой Димант, однако считает себя недостаточно очищенным духовно и подготовленным к такому шагу. Характерно, что свои ранние произведения Кафка публиковал в ассимиляторском журнале «Богемия», а последние — в берлинском сионистском издательстве «Ди шмиде». При жизни и в первое десятилетие после смерти Кафки с его творчеством был знаком лишь узкий круг ценителей. Но с приходом нацизма к власти в Германии, в годы Второй мировой войны и особенно после нее творчество Кафки приобрело международную известность. Влияние творческого метода Кафки, характерного для модернистской литературы 20 в., в разной мере испытали Т. Манн (он писал: «Произведения Кафки следует причислить к наиболее достойным чтения из всего, что создано мировой литературой»), П. Вайс, Ф. Дюрренматт, Э. Канетти, В. Набоков, Ж. Сартр, А. Камю, «авангардисты» (Э. Ионеско, С. Беккет), польский прозаик Б. Шульц, многие писатели стран Америки (например, аргентинец Х. Л. Борхес), иранец С. Хедаят и другие. К творческим приемам Кафки прибегают израильские писатели И. Каньюк, И. Орен, И. Орпаз, отчасти А. Аппельфельд и А. Б. Иехошуа.

Произведения Кафки переведены почти на все языки мира, в том числе на иврит. В 1963 г. по инициативе Э. Гольдштюкера была созвана Пражская (так называемая Либлицкая) конференция, посвященная творчеству Кафки, привлекшая либеральные силы коммунистического движения, что способствовало временному снятию запрета с творчества Кафки в коммунистических странах (переводы Кафки в 1964–68 гг. на русский, украинский, грузинский языки) и явилось предвестником так называемой Пражской весны.

Эпитет «кафкианские» вошел во многие языки мира для обозначения ситуаций и чувств человека, попавшего в лабиринт гротескных кошмаров жизни. Автограф письма Ф. Кафки Пуе Бен-Тувим-Менчел. 1923 г. «Сион», №26, 1978 г. Тель-Авив. --

 

 

2. новелла притча в кафки превращение тема отчуждения и ее художественное воплощение

Если бы надо было представить прозу Кафки только одним произведением, то, несомненно, была бы выбрана новелла «Превращение» (1912). Это не только действительно одно из лучших его произведений. Здесь все: идейный смысл и герой, художественная манера и символика — типично для Кафки.

Сюжет новеллы можно пересказать в нескольких словах. Проснувшись однажды утром, ее герой, заурядный коммивояжёр1 Грегор Замза обнаруживает, что он превратился в насекомое, похожее на таракана. Некоторое время он живет в таком обличье и, наконец, прекратив есть, умирает от голода. Сделал он это ради своей семьи, родителей и сестры, поняв, что стал им обузой.

«Образ человека-насекомого, — говорится в статье М. Рудницкого " Франц Кафка, прочитанный сегодня", — сам по себе не более чем устойчивая метафора социальной ничтожности. (Вспомним хотя бы и нашу, уже советских времен, поговорку: "Без бумажки ты букашка...") Под пером Кафки, однако, метафора художественно реализуется, раскрывая все глубины своего жуткого смысла в картинах поразительной ясности».

Несомненна перекличка метафоры «человек-насекомое» в новелле Кафки «Превращение» с подобной метафорой в романе Достоевского «Преступление и наказание». Такая метафора и реализуется в новелле Кафки.

Невероятное превращение Грегора сочетается в новелле с реалистическим изображением быта и жизни его семьи. В его отношениях с близкими отразились реалии жизни Кафки в семье. И в этом смысле новелла заключает в себе элементы автобиографии. Например, именно мать в «Превращении» понимает случившееся с ее сыном лучше других, понимает, что он тяжело болен и нуждается в заботе и сочувствии.

Превращение Грегора в насекомое — метафорическое воссоздание того отчуждения, которое испытывает герой в обществе и в семье. На работе, в фирме он только тот, кто выполняет определенные функции. Там никому не интересна его внутренняя сущность. Для семьи он только тот, кто должен выполнять свои обязанности — зарабатывать деньги, особенно с тех пор, как развалилось дело отца.

Подробно описан внутренний мир Грегора Замзы. Герой полностью осознает, что с ним случилось и как это тяжело для его семьи. Отсюда и его намерение уйти из жизни. Так решается в новелле ситуация отчужденного существования. Но одновременно «Превращение» обнаруживает и скрытую до тех пор от внешнего взгляда человечность Грегора, готового принести себя в жертву ближним.

Тема отчуждения человека в современном обществе, его несвободы, нашедшая такое яркое воплощение в новелле «Превращение», была основной в творчестве Кафки. Она становится все более актуальной в условиях развития современной цивилизации и технического прогресса, все сильнее разъединяющих людей.

По сравнению с «Превращением» другая знаменитая новелла Кафки «В исправительной колонии» (1914) казалась его современникам уже совершенно фантастичной. Действие происходит в некой отдаленной от западной цивилизации стране. Здесь, в исправительной колонии, для поддержания порядка используется аппарат для пыток и умерщвления людей. Порядок этот был создан еще старым комендантом колонии, который считал его справедливым, несмотря на жестокость. Офицер-экзекутор, демонстрирующий путешественнику работу аппарата на живых людях, сокрушается, что при новом коменданте старый порядок постепенно уходит. Убийство человека аппаратом лишилось своего былого ореола и превратилось в рутинное событие. И тогда офицер, обслуживающий зловещий аппарат, добровольно превращается в его жертву, а аппарат ломается. Кажется, он может исчезнуть из этой колонии навсегда, как ушел из жизни его создатель — старый комендант. Но неожиданную тревогу в финале новеллы внушает надпись на камне, который стоит на могиле старого коменданта: «Здесь покоится старый комендант. Его сторонники, которые сейчас не могут назвать своих имен, выкопали эту могилу и поставили этот камень. Существует предсказание, что через определенное число лет комендант воскреснет и поведет своих сторонников отвоевывать колонию... Верьте и ждите!»

В этой мрачной фантазии, как свидетельствует история, писатель предвидел реальные черты будущих тоталитарных государств: «будущие концлагеря, будущее бесправие, будущую абсолютизацию государственного аппарата, глухую, управляемую непостижимыми силами, жизнь одиночек» (Б. Брехт).

На образ старого коменданта, организовавшего пытки и верящего в их справедливость, «отбрасывает тень» образ великого инквизитора из легенды Достоевского в романе «Братья Карамазовы» (Б. Сучков). Подобно тому как инквизиторы при помощи костров и пыток добивались, как они думали, общего благоденствия, старый комендант считал, что справедливость может поддерживаться только жестокостью. Франц Кафка не верил в возможность справедливого устройства жизни, но опасности, которые подстерегали людей в их стремлении к справедливому обществу, он видел хорошо. Чего стоит только принцип, заявленный офицером-экзекутором: «Виновность всегда несомненна», — напоминающий наше не столь уж отдаленное прошлое.

Сегодня сходные с этой новеллой Кафки произведения получили в литературе и в кино жанровое обозначение «триллер»1. Но если главная задача триллеров — заставить читателя и зрителя пережить страх и только, то у произведений Кафки лишь внешнее сходство с ними. А главное для него — постановка важнейших проблем нашего существования и мироустройства.

В 1924 году вышел последний прижизненный сборник произведений Кафки2. Название сборнику дала включенная в него новелла «Голодарь». Известен отзыв Германа Гессе об этой новелле: «"Голодарь" — одно из самых прекрасных и трогательных сочинений Кафки, эфирное, как мечта, точное, как логарифм». Герой новеллы выступает перед людьми как мастер необычайного «искусства голодания». Однако его искусство недолго вызывало интерес у людей. В конце концов он оказался в цирке, где, не привлекая почти никого, предавался своему искусству «на задворках» сцены. Перед смертью он открывает тайну преданности своему искусству: он голодает потому, что ни одна пища на земле не нравилась ему.

В этой новелле Кафки своеобразно отразились взгляды писателя на искусство, а точнее — на взаимоотношения искусства и окружающего писателя мира. Искусство, как считал Франц Кафка, находилось в очень непростых отношениях с повседневной действительностью, даже противостояло ей. Эту особенность творчества Кафки может прояснить его запись в дневнике: «Нет нужды выходить из дома. Оставайся за своим столом и прислушивайся. Даже не прислушивайся, жди, даже не жди, будь неподвижен и одинок. И мир откроется тебе, он не может иначе».

Однако уединенность художника в процессе творчества не снимает «болевого» вопроса о его взаимосвязи с окружающим миром. Современный исследователь творчества Кафки замечает, обращаясь к финалу новеллы «Голодарь»: «Вдруг выясняется, что великий художник, мечтающий достичь совершенства в своем искусстве, не может жить без той самой "публики", "толпы", которую он так ненавидит и презирает. Попав в безвестность и получив возможность сколько угодно голодать, артист затосковал по оркестру, аплодисментам».

Здесь затрагивается важнейшая для художника XX века проблема его взаимосвязи с читателем, о которой с особой обостренностью чувств писал в своих стихах Осип Мандельштам:

Читателя! Советчика! Врача!
На лестнице колючей разговора б!

Содержание «Голодаря» не сводится только к общей мысли о соотношении искусства и действительности. Глубинный смысл рассказа раскрывается в соотнесенности насыщающих его художественных деталей.

Творческое наследие Кафки невелико по объему. Кроме немногочисленных притч и новелл писатель работал над тремя романами — «Америка», «Процесс» и «Замок», которые остались незавершенными. К наследию Кафки относятся и его дневники, которым писатель поверял свои сокровенные мысли о человеке и жизни и в которых представлены интересные суждения о творчестве других писателей.

Сегодня Франц Кафка не только не устарел, но, может быть, стал еще более актуальным. Он по-прежнему привлекает читателей искренностью своего ощущения трагизма жизни. В эстетическом познании мира ему принадлежит особое место в литературе прошедшего столетия. Встреча с его произведениями помогает осмыслить важнейшие духовные проблемы, встающие перед современным человеком

3. жизненный и творческий путь ремарка. Особенности художественной манеры(сочетание лиризма, трагизма, иронии…..) “Мы хотели было воевать против всего, всего, что определило наше прошлое, - против лжи и себялюбия, корысти и бессердечия; мы ожесточились и не доверяли никому, кроме ближайшего товарища, не верили ни во что, кроме таких ни когда нас не обманывавших сил, как небо, табак, деревья, хлеб и земля; но что же из этого получилось? Все рушилось, фальсифицировалось и забывалось. А тому, кто не умел забывать, оставались только бессилие, отчаяние, безразличие и водка. Прошло время великих человеческих и мужественных мечтаний. Торжествовались дельцы. Продажность. Нищета.”

Этими словами одного из своих героев Э.М. Ремарк высказал сущность мировосприятия своих ровесников - людей “потерянного поколения”, - тех, кто прямо со школьной скамьи уходил в окопы первой мировой войны. Тогда они по-ребячески ясно и безоговорочно верили всему, чему их учили, что слышали, что прочли о прогрессе, цивилизации, гуманизме; верили звонким словосочетаниям консервативных или либеральных, националистических или социал-демократических лозунгов и программ, всему, что им втолковывали в родительском доме, с кафедр, со страниц газет...

Но что могли значить любые слова, любые речи в грохоте и смраде ураганного огня, в зловонной грязи траншей, заливаемых туманом удушливых газов, в тесноте блиндажей и лазаретных палат, перед бесконечными рядами солдатских могил или грудами искромсаных трупов, - перед всем страшным, уродливым многообразием ежедневных, ежемесячных, бессмысленных смертей, увечий, страданий и животного страха людей - мужчин, юношей, мальчиков...?

Все идеалы разлетелись в прах под неотвратимыми ударами действительности. Их испепеляли огненные будни войны, их топили в грязи будни послевоенных лет. Тогда, после нескольких коротких вспышек и долгого угасания немецкой революции, на рабочих окраинах трещали залпы карателей, расстреливавших защитников последних барикад, а в кварталах “шиберов” - новых богачей, нажившихся на войне, - не прекращались оргии. Тогда в общественной жизни и во всем быту немецких городов и городков, еще так недавно гордившихся безупречной опрятностью, строгим порядком и бюргерской добропорядочностью, воцарились нищета, распутство, нарастали разруха и неурядицы, опустошались семейные копилки и человеческие души...

Внезапно оказалось, что война и первые послевоенные годы уничтожили не только миллионы жизней, но и идеи, понятия; были разрушены не только промышленность и транспорт, но и простейшие представления о том, что хорошо и что плохо; было расшатано хозяйство, обесценивались деньги и нравственные принципы.

Те немцы, которые поняли настоящие причины и настоящий смысл войны и вызванных ею бедствий и были достаточно мужественны, пошли за Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург, за Кларой Цеткин и Эрнестом Тельманом.

Но и они были в меньшинстве. И это явилось одной из причин последующей трагической судьбы Германии. Однако многие из немцев не поддержали и даже не смогли понять революционной борьбы пролетариата. Одни искренне, но бездеятельно сочувствовали и сострадали, другие ненавидели или боялись, а подавляющее большинство растерянно и недоуменно смотрело со стороны на то, что казалось им продолжением братоубийственных кровопролитий большой войны, они не различали правых и виноватых. Когда отряды спартаковцев и красногвардейцев вели отчаянные бои за право жить, на труд и счастье для всего немецкого народа, сражаясь против многократно превосходящих сил реакции, многие немцы вместе с героем романа Ремарка лишь скорбно отмечали: “Солдаты воюют против солдат, товарищи против товарищей”.

Особенно остро и мучительно проявляется этот трагический нейтрализм в сознании и мироощущении тех мыслящих и честных бывших солдат, которые после страшного опыта войны и первых послевоенных лет утратили доверие уже к самим понятиям “политика”, “идея”, “цивилизация”, не представляя себе даже, что бывает честная политика, что есть благородные идеи, что возможна цивилизация, не враждебная человеку.

Они постарели, не зная юности, им очень трудно жилось и позднее: в годы инфляции, “стабилизации” и нового экономического кризиса с его массовой безработицей и массовой нищетой. Им трудно было везде - и в Европе и в Америке, в больших городах шумных, пестрых, суматошных, лихорадочно деятельных и равнодушных к страданиям миллионов маленьких людей, кишевших в этих железобетонных, кирпичных и асфальтовых лабиринтах. Не легче было и в деревнях или на фермах, где жизнь была более медлительной, монотонной, примитивной, но такой же равнодушной к бедам и страданиям человека.

И многие из этих мыслящих и честных бывших солдат с презрительным недоверием отворачивались от всех больших и сложных общественных проблем современности, но они не хотели быть ни рабами, ни рабовладельцами, ни мучениками, ни мучителями.

Они шли по жизни душевно опустошенные, но упорные в соблюдении своих простых, суровых принципов; циничные, грубые, они были преданы тем немногим истинам, к которым сохранили доверие: мужской дружбе, солдатскому товариществу, простой человечности.

Насмешливо отстраняя пафос отвлеченных общих понятий, они признавали и чтили только конкретное добро. Им внушали отвращение высокопарные слова о нации, отечестве, государстве, и они так и не доросли до понятия класса. Они жадно хватались за любую работу и трудились упорно и добросовестно, - война и годы безработицы воспитали в них необычайную жадность к производительному труду. Они бездумно распутничали, но умели быть и сурово-нежными мужьями и отцами; могли искалечить случайного противника в кабацкой потасовке, но могли без лишних слов рисковать своей жизнью, кровью, последним имуществом ради товарища и просто ради человека, возбудившего мгновенное чувство приязни или сострадания.

Их всех называли “потерянным поколением”. Однако это были разные люди - различны были их социальное положение и личные судьбы. И литературу “потерянного поколения”, возникшую в двадцатые годы, создавало творчество также разных писателей - таких, как Хемингуэй, Дос-Пассос, Олдингтон, Ремарк.

Общим для этих писателей являлось мироощущение, определявшееся страстным отрицанием войны и милитаризма. Но в этом отрицании, искреннем и благородном, ощущалось полное непонимание социально-исторической природы бед и уродств действительности: они обличали сурово и непримиримо, но без какой бы то ни было надежды на возможность лучшего, в тоне горького, безотрадного пессимизма.

Однако различия идейного и творческого развития этих литературных “ровесников” были весьма существенны. Они сказались в последующих судьбах писателей “потерянного поколения”. Хемингуэй вырвался за пределы трагически безысходного круга его проблем и его героев благодаря участию в героической битве испанского народа против фашизма. Несмотря на все колебания и сомнения писателя, живое, горячее дыхание народной борьбы за свободу придало новые силы, новый размах его творчеству, вывело его за пределы одного поколения.

Напротив, Дон-Пассос, попавший под влияние реакции, то и дело противопоставлявший себя передовым общественным силам, безнадежно старел, творчески мельчал. Он не только не сумел перерасти свое злосчастное поколение, но опустился ниже его. Все сколько-нибудь значительное в его прежнем творчестве связано с проблемами, волновавшими солдат первой мировой войны.

Олдингтон в поисках решений старых и новых вопросов занялся преимущественно публицистикой.

Ремарк дольше других старался держаться в русле, намеченном уже в самом начале его творческой жизни, и сохранить в годы новых великих потрясений неустойчивое равновесие трагического мироощущения своей молодости.

Эрих Мария Ремарк родился в 1898 г. в Оснабрюке в семье переплетчика. Прошел войну рядовым солдатом. Был учителем начальной школы, торговым служащим, коммивояжером, репортером, пытался писать бульварные романы. В 1928 г. вышел его первый роман о первой мировой войне “На западном фронте без перемен”. В этой книге с большой полнотой и художественной проникновенностью воплотилось непосредственное восприятие страшных будней войны, таких, какими их испытали люди “потерянного поколения”. Она принесла Ремарку мировую известность. Следующий роман “Возвращение” (1931 г.) был посвящен первым послевоенным месяцам. В нем в еще большей степени проявилось безысходное отчаяние, безнадежная тоска людей, не знавших, не видевших пути, чтобы вырваться из бесчеловечной, бессмысленно жестокой действительности; в нем проявилось, вместе с тем, отвращение Ремарка ко всякой политике, в том числе и революционной.

После захвата власти гитлеровцами, в 1933 году, Ремарку пришлось покинуть родину. Некоторое время он жил в Швейцарии, затем во Франции, потом переехал в США, где и остался жить. Нацистские пропагандисты бешено травили его, обвиняя прежде всего в “подрыве воинского духа”, в дискредитации немецкой солдатчины.

Уже в эмиграции был издан роман “Три товарища” (1938 г.). В 1941 г. вышли романы “Люби своего ближнего” и “Флоттзам” о жизни эмигрантов-антифашистов. Той же теме посвящен роман “Триумфальная арка” (1946 г.). В книгах “Время жить и время умирать” (1954 г.) - о второй мировой войне и “Черный обелиск” (1956 г.) - о годах инфляции - все внятней и отчетливей ощущается целеустремленная, непримиримая ненависть писателя к фашизму и милитаризму.

“На западном фронте без перемен”, “Возвращение” и “Три товарища” - первые книги Ремарка - явились своеобразным художественными документами эпохи, поэтическими летописями и манифестами поколения. В них отразилось мироощущение писателя, сдержанно страстного, застенчивого и поэтому сурового в своей нежности, печального в веселой насмешливости, циничного в доброте. Больше всего он избегает красноречия, риторики, брезгливого отстраняется от звонких патетических слов. Его речь скупа, шершава, но тепла, как солдатская шинель; отрывиста и грубовато-насмешлива, но задушевна, потаенно-ласкова, как ночной разговор в блиндаже, как неторопливая беседа старых друзей-фронтовиков за бутылкой рома.

Строгая, временами даже кажущаяся нарочитой, объективность повествования Ремарка вместе с тем пронизана глубоким лиризмом. В “Трех товарищах”, так же как в первых двух романах, рассказ ведется от первого лица. И это не просто искусственный литературный прием, а естественно необходимое выражение подлинного отношения художника к тому, о чем он пишет, потому что Роберт Локамп - это, прежде всего лирический герой, который видит мир и воспринимает людей, думает и чувствует во многом, как сам автор. Это нисколько не ослабляет индивидуального своеобразия его характера и психологии. И, разумеется, усталый и безнадежный цинизм Локампа, ограниченность и узость его духовных интересов существенно отличают лирического героя от его автора. Он не зеркальное отражение самого Ремарка, но очень близкий ему человек, сверстник и друг.

Писатель очень сдержан, немногословен в описаниях людей и событий, изредка едва приметно, но тем более выразительно расцвечивая их иронией, шуткой; он стенографически точно воспроизводит диалог и несколькими скупыми штрихами четко изображает местность и предметы. Словно неожиданно возникают картины природы: цветущее дерево, сад, поля, горный ландшафт; они выделяются такой лаконичностью и вместе с тем поэтической густотой и яркостью красок, такой музыкальностью речи, - последнее, к сожалению, труднее всего воспроизводимо в переводе, - что звучат как своеобразные молитвы вдохновенного пантеиста. В записи душевных состояний, во внутренних монологах своих лирических героев Ремарк создает патетическую приподнятость суровой и стыдливой мужской нежности, грубоватого, но подлинного целомудрия...

Он никуда не зовет, ничему не хочет учить. Он просто повествует о своих сверстниках, об их мыслях, ощущениях, страданиях и радостях; просто вспоминает о боях и солдатских озорных досугах, о женщинах, вине, о встречах на фронте, в тылу, в смятении послевоенных лет.

Бесцельна и бессодержательна жизнь его героев. Но автор хочет быть только повествователем, а не моралистом-проповедником. Он не осуждает их непрерывного пьянства, легкого, даже циничного отношения к любви. Ремарк пытался во всем оставаться нейтральным наблюдателем. К счастью, это ему не удавалось, - к счастью для его писательской судьбы, к счастью для художественной правды.

В “Трех товарищах” - последнем из романов, написанных до второй мировой войны, - он рассказывает о судьбах своих друзей-ровестников во время мирового экономического кризиса 1929-1933 гг.

В этом романе он все еще сохраняет первоначально избранную позицию. Все еще хочет быть только художником-литописцем. Никого не судить. Не участвовать в борьбе общественных сил, смотреть со стороны и честно и нелицеприятно запечатлевать образы людей и событий. В “Трех товарищах” это особенно ощущается. Описывая Берлин в годы напряженных политических боев, накануне гитлеровского переворота, автор старательно избегает проявления каких бы то ни было политических симпатий или антипатий. Он даже не называет тех партий, на собраниях которых бывают его герои, хотя и дает яркие зарисовки некоторых эпизодов; он не указывает, кто именно были те “парни в высоких сапогах”, которые убили ленца. Совершенно очевидно, что это были гитлеровские штурмовики, но писатель как будто нарочно подчеркивает свое самоустранение от политической злобы дня. И месть друзей за Ленца для него не расправа с политическими врагами, а просто личное возмездие, настигающее конкретного, непосредственного убийцу.

Однако, хотя Ремарк несомненно вполне искренен в своих стремлениях к полной “нейтральности”, он прежде честный художник-гуманист. И поэтому вопреки всем болезненным наслоениям ему неотъемлемо присущи в конечном счете здоровые нравственные принципы, здравый смысл и живые чувства простого человека, ненавидящего войну, лицемерие и хищное корыстолюбие и горячо, взволнованно любящего людей, любящего их такими, какие они есть, - несчастливыми, грешными, измученными и даже изуродованными, измельченными трудной, безобразной жизнью.

Поэтому книги Ремарка, вопреки всем субъективным намерениям автора, стали оружием в борьбе прогрессивного человечества против сил реакции. Поэтому писателю пришлось покинуть родину, чтобы избежать расправы гитлеровцев. Поэтому его романы выбрасывали из библиотек и сжигали на городских площадях гогочущие коричневорубашечники. А в СССР книга “На западном фронте без перемен” выдержала несколько массовых изданий.

В “Трех товарищах” Ремарк еще пытался сохранить позиции художника, стоящего “над схваткой”. В последующих книгах - о жизни немецкой эмиграции “Люби своего ближнего”, “Триумфальная арка”, в романе о второй мировой войне “Время жить и время умирать”, в пьесе о последних днях гитлеровского рейха “Последняя остановка” и в романе “Черный обелиск”,посвященном судьбам бывших солдат первой мировой войны в годы инфляции, - писатель все решительнее определяет свое отношение к политическим проблемам. Он по-прежнему отражаем мировоззрение несколько отвлеченного, при всей своей образной конкретности, пацифистского индивидуалистического гуманизма, мировоззрение скептического, даже иногда циничного, но глубоко искреннего одинокого человеколюбца. Он по-прежнему лишен какой бы то ни было положительной программы, положительного общественного идеала. Но зато он все более определенно высказывает свою ненависть и призрение к фашизму и милитаризму во всех их проявлениях в прошлые годы и в современной Западной Германии. Бережно лелеемая литературная аполитичность Ремаркп оказывается несостоятельной для него самого.

Для всего тридцатилетнего творческого пути писателя особое значение имеет роман “Три товарища”. В нем Ремарк надолго прощался с героями своих первых книг - друзьями военных лет. Впоследствии к ним на смену пришли люди иных поколений, иных судеб. Но в “Черном обелиске” он опять возвращается к своим ровесникам, словно для того, чтобы заполнить пробел в художественной летописи поколения - рассказать о последнем этапе послевоенного кризиса. В сюжете этой книги многое напоминает роман “Три товарища”. Отчасти она болезненнее, циничнее, в ней явственно ощутимы и декадентские и натуралистические наслоения, в известной мере даже нарушающие художественную целостность повествования. Но в то же время в “Черном обелиске” политическая борьба автора более ясна: уже “открытым текстом”, без литературного шифра обличает он те зловещие силы, которые определили всю трагедию “потерянного поколения”. И поэтому явственней звучит мелодия надежды, которая воспринимается как призыв к сопротивлению, к борьбе против шовинизма и военщины.

В “Трех товарищах” ведущая мелодия трагически печальна. Она особенно выразительна, так как звучит на шутливом, ироническом, даже озорном фоне пестрых будней захудалой авторемонтной мастерской, в сутолоке дорожных и трактирных похождений, автомобильных гонок, потасовок, неказистого быта берлинских окраин, ночных баров, убогих “меблированных комнат” и горного санатория для туберкулезных.

На первый взгляд может показаться, что в последних главах книги воплощены только безнадежность и отчаяние, только бессильная печаль: бессмысленно погибает славный “последний романтик” Ленц; продана с торгов мастерская, только и поддерживавшая существование трех друзей; едва испытав радость большой, настоящей любви, умирает неожиданно обретенная героем подруга... Смерть, нищета, безысходная тоска, отчаяние...

Так, и все же не так. Потому что любовь и дружба сильнее смерти; потому что светла печаль мужественных и упрямых людей. Нет никаких зримых или хотя бы предполагаемых надежд на лучшее, но уже в самой сущности человеческих характеров героев романа, в их грубоватой сердечности, которую не поколебал весь горький опыт, вся грязь и все уродство их жизни, теплится робкая, но живая надежда на силу верной дружбы доброго товарищества настоящей любви.

В этой надежде - обаяние Ремарка-художника. Нам во многом чужды, даже прямо противоположны политические, философские взгляды и нравственные идеалы Ремарка.

Однако в то же время в книгах Ремарка открываются перед нами правдивые картины буржуазной действительности. Мы видим живых людей, слышим их речь, следим за их судьбами, мыслями о ощущениями, сочувствуем их бедам и страданиям. И познавая этот чуждый нам мир, - а познание всегда необходимо, - мы в то же время находим в его многообразных проявлениях и прежде всего в том, как рассказывает о нем правдивый и чуткий художник, - близкие и дорогие нам черты живого человеколюбия.

Так сила художественной правды преодолевает ограниченность сознания самого художника. Его книги становятся суровым обличием, обвинительным актом против уродливой буржуазной действительности.

4. Тема потерянного поколения в романах ремарка и хеменгуея Литература "потерянного поколения" сложилась в европейских и американской литературах в течение десятилетия после окончания первой мировой войны. Зафиксировал ее появление 1929 год, когда были изданы три романа: "Смерть героя" англичанина Олдингтона, "На Западном фронте без перемен" немца Ремарка и "Прощай, оружие!" американца Хемингуэя. В литературе определилось потерянное поколение, названное так с легкой руки Хемингуэя, поставившего эпиграфом к своему первому роману "Фиеста. И восходит солнце" (1926) слова жившей в Париже американки Гертруды Стайн "Все вы - потерянное поколение". Сказанные в одном конкретном случае, безотносительно к искусству, эти слова оказались точным определением общего ощущения утраты и тоски, которые принесли с собой авторы названных книг, прошедшие через войну.

В их романах и повестях было столько отчаяния и боли, что их определяли как скорбный плач по убитым на войне, даже если герои книг и спаслись от пуль. Это реквием, по целому поколению, не состоявшемуся из-за войны, на которой рассыпались, словно бутафорские замки, идеалы и ценности, которым учили с детства. Война обнажила ложь многих привычных догм и государственных институтов, таких, как семья и школа, вывернула наизнанку фальшивые моральные ценности и ввергла рано состарившихся юношей в бездну безверия и одиночества.Герои книг писателей "потерянного поколения", как правило, совсем юные, можно сказать, со школьной скамьи и принадлежат к интеллигенции.

Для них путь Барбюса и его "ясность" представляются недостижимыми. Они - индивидуалисты и надеются, как герои Хемингуэя, лишь на себя, на свою волю, а если и способны на решительный общественный поступок, то сепаратно заключая "договор с войной" и дезертируя (лейтенант Генри). Герои Ремарка находят утешение в дружбе и любви, не отказываясь от кальвадоса. Это их своеобразная форма защиты от мира, принимающего войну как способ решения политических конфликтов и подчиняющего культу милитаристской пропаганды всю систему идеологического и нравственного воспитания молодежи.

Героям литературы "потерянного поколения" недоступно единение с народом, государством, классом, как это наблюдалось у Барбюса. "Потерянное поколение" противопоставило обманувшему их миру горькую иронию, ярость, бескомпромиссную и всеохватную критику устоев фальшивой цивилизации, что и определило место этой литературы в реализме, несмотря на пессимизм, общий у нее с литературой модернизма.Общность «потерянных», их духовное братство, замешанное на молодой горячей крови, оказалось сильнее продуманных выкладок различных литературных групп, которые распадались, не оставляя следа в творчестве их участников.

Так, Эрнест Хемингуэй Центральные персонажи романов и некоторых рассказов Хемингуэя очень похожи и получили собирательное имя "хемингуэевский герой". Гораздо меньшую роль играет "хемингуэевская героиня" - идеализированный образ бескорыстной покладистой женщины, возлюбленной героя: англичанка Кэтрин в "Прощай, оружие", испанка Мария в "По ком звонит колокол", итальянка Рената в За рекой, в тени деревьев. Несколько менее четкий, но более значимый образ, который играет ключевую роль в произведениях Хемингуэя, - это человек, олицетворяющий то, что иногда называют "хемингуэевским кодексом" в вопросах чести, храбрости и стойкости.

��Тем�� зыбкости человеческого счастья становится центральной темой романа "Прощай, оружие!". Но на сей раз, эта тема решалась писателем не камерно, а на фоне события огромного исторического масштаба - первой мировой воины. В этот роман Хемингуэй вложил всю свою ненависть к бессмысленной и жестокой войне, где "жертвы очень напоминали чикагские бойни, только мясо здесь просто зарывали в землю". И бесчеловечность, антигуманность этой бойни становится особенно рельефной, когда в атмосфере крови, страданий, гибели тысяч людей расцветает светлое чувство любви между американским лейтенантом Фредериком Генри и медицинской сестрой англичанкой Кэтрин Баркли.

Их любовь пронизана ощущением трагизма. Кэтрин признается своему возлюбленному; "Мне кажется, с нами случится все самое ужасное". Их только двое в этом мире, и весь мир против них. Кэтрин так и говорит. "Ведь мы с тобой только вдвоем против всех остальных в мире. Если что-нибудь встанет между нами, мы пропали, они нас схватят". Ощущением трагедии охвачены и другие герои романа. Фронтовой друг Генри, военный врач итальянец Рииальди, человек, обороняющийся от этого мира Цинизмом, говорит о воине; "Так нельзя. Говорят вам: так нельзя. Мрак и пустота, и больше ничего нет. Больше ничего нет, слышите?"

Ими всеми владеет сознание безумия, охватившего мир. Рииальди высказывает эту мысль наиболее ярко - имея в виду сифилис, он говорит: "Это у всего мира". И если а начале романа Генри не очень задумывается над смыслом войны,- Хемингуэй показывает, что итальянские шоферы, служащие с ним в одной части, понимают этот смысл гораздо лучше его,- то последующие события - разгром итальянской армии под Капоретто, расстрел ни в чем неповинных людей - убеждают его, он не хочет оказаться жертвой бессмысленного, ничем не оправданного убийства. Он не знает за собой вины и не желает отвечать своей жизнью за глупость других. "Я ни к кому не питал злобы. Просто я с этим покончил"

У героя романа нет никаких политических идей, он не становится убежденным противником войны, человеком действия, готовым бороться за своп убеждения. Нет, он индивидуалист и думает только о себе, о своей любимой женщине. Остальное человечество его не волнует. И лейтенант Генри заключает "сепаратный мир", он дезертирует и бежит с Кэтрин в нейтральную Швейцарию. Они живут там в горах, наслаждаясь тишиной и покоем. Кэтрин ждет ребенка. Но ведь еще раньше в романе было сказано: "Когда люди столько мужества приносят в этот мир, мир должен убить их, чтобы сломить, и поэтому он их и убивает. Мир ломает каждого, и многие потом только крепче на изломе. Но тех, кто не хочет сломиться, он убивает.

Он убивает самых добрых, и самых нежных, и самых храбрых без разбора. А если ты ни то, ни другое, ни третье, можешь быть уверен, что и тебя убьют, только без особой спешки". Проблема честности в творчестве была для Хемингуэя неразрывно связана с этической проблемой честного отношения писателя к жизни. В послевоенные годы Хемингуэй испытывал потребность осмыслить и художественно закрепить свои впечатления от только недавно закончившейся войны, выразить свое отношение к политическому курсу правительства Соединенных Штатов.

Ради этого он отложил большое произведение, условно названное им "Большой книгой" о войне, и написал роман "За рекой, в тени деревьев" (ШО). На выборе героя и сюжетной ситуации сказалась и тяжелая травма, полученная Хемингуэем па охоте в Италии, которая грозила ему потерей зрения и, как считали, может быть, даже смертью, и болезни, одолевавшие его, и ощущение подступающей старости. Героем романа стал пожилой полковник американской армии Кантуэлл, человек, прошедший через многие войны, не раз тяжело раненный, в том числе и в первую мировую войну, в том же районе Северной Италии, где был ранен и восемнадцатилетний Хемингуэй.

Смерть, подобно неизбежному року, витает над Кантуэллом - он перенес уже два сердечных приступа, и врачи предупредили его. что третий приступ будет для него смертельным. Незримым присутствием смерти окрашена и последняя любовь Кантуэлла. горькая и прекрасная, к девятнадцатилетней девушке Ренате, его прощание с любимым городом" Венецией.

Сюжетная канва позволяет Хемингуэю устами полковника Кантуэлла рассказать о прошедшей войне. Рассказать отрывочно, не рисуя широкого реалистического полотна. Кантуэлл в разговорах с любимой то и дело возвращается к войне - вспоминает о друзьях, погибших на фронте, с презрением говорит о бездарных генералах-политиках, бросавших людей на убой по своей военной неграмотности, глупости, бездушию, не скрывает, что для американского командования война была прежде всего большим бизнесом. В романе явственно проступает отвращение, которое питал Хемингуэй к послевоенной политике правительства Соединенных Штатов. Полковник Кантуэлл с горечью говорит о том, что теперь он, как солдат, подчиняющийся приказам, не должен ненавидеть фашистов, что правящие круги США внушают своей армии, что их будущий враг - это русские, "так что мне, как солдату, может, придется с ними воевать". Но у Кантуэлла есть свой взгляд на русских - "лично мне они очень правятся, я не знаю народа благороднее, народа, который больше похож на нас"




Дата добавления: 2015-04-22; просмотров: 42 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав

<== 1 ==> | 2 | 3 | 4 | 5 |


lektsii.net - Лекции.Нет - 2014-2024 год. (0.022 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав