Читайте также:
|
— И ты думаешь, что за ним стоит этот самый ИскИн? Но ведь этим штукам не позволена никакая автономия. Тут уж скорее корпорация, о которой ты говорила. «Тессле…»
— «Тессье–Эшпул СА»,— подсказал Финн.— Могу рассказать вам про них одну историю. Хотите послушать? — Он сел к столу и подался вперед.
— Финн,— заметила Молли,— обожает рассказывать истории.
— Эту я еще никому не рассказывал,— начал Финн.
Финн был барыгой, в основном — по части краденых программ. Естественно, он иногда встречался с другими барыгами, некоторые из которых занимались более традиционными товарами. Драгоценными металлами, марками, редкими монетами, самоцветами, ювелирными изделиями, а также живописью и прочими произведениями искусства. История, рассказанная им, начиналась с человека по фамилии Смит.
Рядовой барыга в прошлом, Смит разбогател, остепенился и всплыл на поверхность как торговец предметами искусства. Первый знакомый Финна, «двинувшийся на кремнии» (выражение, на взгляд Кейса, несколько старомодное), он покупал микрософты исключительно «по специальности» — искусствоведение и аукционные каталоги. Вставив в черепной разъем дюжину чипов, он приобретал буквально необъятные познания в области искусства н торговли оным. Однажды Смит пришел к Финну, можно сказать, за братской помощью, как бизнесмен к бизнесмену. Ему потребовалось навести справки о клане Тессье–Эшпул, но так, чтобы они никогда об этом не узнали. Финн ответил, что это вполне возможно, но потребовал разъяснений.
— Понимаешь,— пояснил Кейсу Финн,— дело определенно пахло деньгами.
Смит был крайне осторожен. Даже слишком.
Как выяснилось, Смита обслуживал поставщик по имени Джимми. Он занимался квартирными кражами и другими столь же благородными делами; он только что вернулся на Землю после года, проведенного на высокой орбите, и привез домой, на дно гравитационного колодца, некоторые любопытные вещицы. Наиболее необычным предметом из тех, что Джимми удалось раздобыть в своих гастролях по архипелагу, оказалась голова — платиновый бюст, покрытый перегородчатой эмалью и усыпанный мельчайшим жемчугом и ляпис–лазурью. Смит печально вздохнул, убрал карманный микроскоп и посоветовал Джимми расплавить голову. Новодел, коллекционной ценности не представляет. Джимми рассмеялся. Это, сказал он, компьютерный терминал. Она умеет говорить. И не каким–нибудь там синтезированным голосом, а с помощью миниатюрных органных труб, мехов, рычагов и прочих прибамбасов. Трудно сказать, кому и зачем понадобилось делать такую изощренную игрушку. Даже извращенную — ведь чипы, синтезирующие голос, продаются на каждом углу, они дешевле пареной репы. Типичный кунштюк. Смит подключил голову к своему компьютеру, и мелодичный нечеловеческий голос пропищал ему цифры прошлогодней декларации о доходах.
Среди клиентов Смита был один токийский миллиардер, чья страсть к механическим игрушкам граничила с фетишизмом. Смит пожал плечами и развел руками в жесте — Древнем, как ломбарды и лавки старьевщиков. Конечно, он постарается, но вряд ли за голову можно много выручить.
Когда Джимми оставил бюст и ушел, Смит стал его тщательно исследовать и нашел клейма мастеров. Оказалось, что голова — плод более чем неожиданного сотрудничества двух цюрихских ремесленников, парижского художника–эмальера, датского ювелира и калифорнийского разработчика микросхем. А изготовлена она по заказу «Тессье–Эшпул СА».
Смит стал осторожно намекать токийскому коллекционеру, что имеет нечто, заслуживающее внимания.
А затем к нему пришел некий не представившийся посетитель, который преодолел сложную систему безопасности с такой легкостью, словно ее и вовсе не существовало. Маленький, дико вежливый японец имел все признаки искусственно выращенного ниндзи–убийцы. Смит сидел за полированным столом из вьетнамского розового дерева и как завороженный глядел в спокойные карие глаза смерти. Мягко, почти извиняясь, клонированный убийца объяснил, что в его обязанности входит найти и вернуть некое произведение искусства, механизм исключительной красоты, который взяли из дома хозяина. До его сведения дошло, что Смит знает о местонахождении упомянутого предмета.
Смит объявил, что не хочет умирать, и выставил голову на стол. «А какую сумму вы ожидали выручить от продажи предмета?» — спросил посетитель, Смит назвал сумму намного ниже той цены, которую хотел запросить за голову. Ниндзя вынул кредитный чип и перевел эту сумму с номерного швейцарского счета на счет Смита. «А кто,— спросил японец,— принес вам эту вещь?» Смит ответил. Через несколько дней он узнал, что Джимми умер.
— Вот тут–то на сцену и вышел я,— продолжал Финн.— Смит знал, что я хорошо знаю тусовку с Мемори–Лейн и что именно туда нужно идти, чтобы, не поднимая лишнего шума, раздобыть о ком–нибудь сведения. Я нанял ковбоя. Как посредник я получал определенный процент. Смит был предельно осторожен. Он вышел из крайне дикой и опасной операции с прибылью, однако в деле осталось много странного и непонятного. Кто заплатил ему из этой швейцарской заначки? Якудзы? Позвольте не поверить. У них очень твердые правила разрешения подобных ситуаций, перекупщик должен отправиться туда же, куда и вор. Чистый блеф, и никакого «опечаленного хозяина» нет и в помине? Смит так не думал. Блеф всегда имеет некий специфический привкус, достаточно опытный человек распознает его без ошибки. Итак, мой ковбой рылся в старых архивах, пока не наткнулся на тяжбу с упоминанием Тессье–Эшпул. Тяжба пустяковая, но мы получили адвокатскую фирму. Ковбой прорубился сквозь лед адвокатов, и мы узнали адрес семьи. Ну и хрен ли, спрашивается, толку?
— Кейс удивленно поднял брови.
— Фрисайд,— сказал Финн.— Веретено. Как оказалось, они владеют почти всей этой штукой. Когда ковбой хорошенько прочесал архивы информационных служб и составил резюме, получилась крайне интересная картина. Семейная организация. С корпоративной структурой. Теоретически вы можете купить часть любого СА, но на деле ни одна акция корпорации «Тессье–Эшпул» не появлялась на открытом рынке вот уже более сотни лет. И ни на каком другом рынке — насколько мне известно. Мы столкнулись с первым поколением очень скрытной и очень эксцентричной семьи с высокой орбиты, выступающей под видом корпорации. Деньги у них огромные, причем семья всячески избегает средств массовой информации. Широкомасштабное клонирование. Орбитальные законы по поводу генной инженерии намного мягче земных. Поэтому очень трудно проследить, какое поколение или комбинация поколений управляет корпорацией в данный момент.
— Как это? — спросила Молли.
— У них своя криогенная установка. Даже согласно орбитальному закону замороженный человек считается мертвым. Похоже, они подменяют друг друга, хотя отца–основателя никто не видел лет уже тридцать. А мамаша–основательница погибла в результате несчастного случая в лаборатории…
— Так что же с барыгой?
— Да ничего.— Финн нахмурился.— Бросил это дело. Мы имели счастие взглянуть на фантастическое хитросплетение взаимных доверенностей на ведение дел, имеющихся в распоряжении «Т–Э», вот и все. Джимми, должно быть, забрался в «Блуждающий огонек», спер эту голову, а Тессье–Эшпул послали за ней ниндзя. Смит решил выкинуть все это из своей пребывающей, пока еще, на плечах головы. И правильно, пожалуй, сделал,— Финн взглянул на Молли.— Вилла «Блуждающий огонек». На самом конце Веретена. Посторонние не допускаются.
— И ты считаешь, что у них есть свой ниндзя? — спросила Молли.
— Смит думает, что да.
— Дорогое удовольствие,— заметила девушка.— Интересно, где он сейчас, этот ниндзя–коротышка?
— Возможно, они его заморозили. До следующей необходимости.
— Ладно,— сказал Кейс,— мы знаем, что Армитидж получает свои башли от ИскИна по имени Уинтермьют. Ну и какой от этого толк?
— Пока никакого,— пожала плечами Молли,— но теперь у тебя появляется небольшое побочное развлечение.
Она вынула из кармана сложенный листок бумаги и подала Кейсу. Тот развернул его. Сетевые координаты и пароль входа.
— Кто это?
— Армитидж. Какая–то его база данных. Я получила эти сведения от Котов. За дополнительное вознаграждение. Где это?
— В Лондоне,— сказал Кейс.
— Ну так взломай,— засмеялась Молли.— Покажи, что ты не даром ешь свой хлеб.
Кейс дожидался на переполненной платформе местного поезда «Транс–СОБА». Молли давно вернулась на чердак с конструктом Флэтлайна в зеленой сумке, а Кейс все это время пил, не просыхая. Странно и неприятно думать о Флэтлайне как о конструкте, как о кассете постоянной памяти, воспроизводящей профессиональное мастерство покойного, и его пунктики, и даже коленный рефлекс… Местный с грохотом приближался вдоль черной индукционной полосы, и из трещин в потолке туннеля посыпались тонкие струйки песка. Кейс втиснулся в ближайшую дверь и, когда поезд тронулся, стал разглядывать пассажиров. Двое последователей Христианской Науки, весьма хищные на вид, старались протиснуться К трио юных конторских техничек, на чьих запястьях в резком вагонном освещении влажно поблескивали розовые голографические влагалища. Девицы нервно облизывали идеальной формы губы и поглядывали на христианских научников из–под опущенных металлических век. Они были похожи на высоких, грациозных, экзотических животных, бессознательно покачивающихся в такт движению поезда; высокие каблуки, попиравшие серый металлический пол вагона, походили на полированные копытца. Не успели девушки упорхнуть от миссионеров куда глаза глядят, а поезд уже прибыл на станцию Кейса.
Кейс вышел из вагона и увидел парящую около стены станции голограмму белой сигары, под которой мигала стилизованная под японские иероглифы надпись латинскими буквами: «ФРИСАИД». Пройдя сквозь толпу, Кейс встал прямо под рекламой и принялся изучать изображение. Ниже мигала надпись: «ЗАЧЕМ ОТКЛАДЫВАТЬ?». Белое тупоносое веретено, усеянное решетками, радиаторами, доками и куполами. Кейс видел эту или подобные ей рекламы тысячу раз. Они его не интересовали. При помощи деки он достигал банков Фрисайда с такой же легкостью, как и Атланты. Путешествия — это для мяса. Но теперь, разглядывая рекламу. Кейс заметил маленький, не больше монетки, значок, вплетенный в левый нижний угол призрачной ткани рекламы: «Т–Э».
Он вернулся на чердак, думая о Флэтлайне. Почти все девятнадцатое лето своей жизни он провел в «Джентльмене–Неудачнике», потягивая дорогое пиво и тараща глаза на ковбоев. Он ни разу еще не притронулся к деке, но твердо знал, чего хочет. В то лето в «Неудачнике» ошивалось не менее двадцати других окрыленных надеждами парнишек, каждый из которых хотел стать мальчиком на побегушках у какого–нибудь ковбоя. Единственный способ выучиться.
Все они слышали о Поли, деревенского вида жокее из окрестностей Атланты, который пережил мозговой коллапс, побывав за черным льдом. Слухи — смутные, уличные, которые только и были доступны мальчишкам — сходились в одном: Поли сделал невозможное. «Что–то колоссальное,— сообщал Кейсу (за кружку пива) другой будущий великий ковбой,— но вот что именно? Я слышал, что он вскрыл бразильскую платежную сеть. Так это или не так, но этот мужик побывал на том свете. Полный мозговой коллапс». И Кейс посмотрел в противоположный конец переполненного бара, где сидел коренастый парень с каким–то свинцовым цветом кожи.
—Понимаешь, мальчик, рассказывал ему Флэтлайн несколько месяцев спустя, уже в Майами,— я как эти здоровенные долбаные ящерицы, ну ты знаешь, у которых было два гребаных мозга, один в голове, а другой — в жопе, чтобы задними ногами двигать. Вот и я, вляпался в это черное говно, а задний мозг — ему хоть бы хны, работает как миленький.
Ковбойская элита «Неудачника» избегала Поли с каким–то суеверным страхом. Маккой Поли, Лазарь киберпространства…
В конце концов его погубило сердце. Второе, русское сердце, пересаженное ему еще во время войны, в лагере для военнопленных. Он не соглашался заменить его, говорил, что привычный ритм поддерживает в нем чувство времени. Кейс потер между пальцами в кармане клочок бумажки, полученный от Молли, и стал подниматься по лестнице.
Молли лежала на темперлоне и тихо похрапывала. Прозрачный гипс доходил от колена до самой промежности, и сквозь стекловидное вещество виднелись ужасные черно–желтые синяки. Вдоль левого запястья выстроились восемь дермов, все разного размера и цвета. Рядом лежал трансдермальный прибор «Акаи», к прилепленным под гипсом дерматродам тянулись тонкие красные проводки.
Кейс включил настольную лампу, стоящую рядом с «Хосакой». Резкий круг света упал прямо на конструкт Флэтлайна. Кейс загрузил в машину лед, подсоединил конструкт «вошел» в матрицу.
У него возникло отчетливое ощущение, будто кто–то стоит за спиной.
Кейс кашлянул:
— Дикс? Маккой? Это ты, что ли? — У него пересохло в горле.
— Привет, браток,— сказал голос из ниоткуда.
— Это я, Кейс. Еще не забыл?
— А, Майами, ученик, быстро все схватывал.
— Что ты последнее помнишь, Дикс, перед тем как тобой сейчас заговорил?
— Ничего.
— Ну–ка, постой.
Кейс отсоединил конструкт. Ощущение чужого присутствия исчезло. Он снова подсоединил конструкт.
— Дикс? Кто я?
— Веселенький вопрос. А хрен тебя знает, кто ты такой.
— Ке… Один твой друг. Напарник. Что с тобой случилось?
— Вот и я хотел бы знать.
— Помнишь, как ты был здесь секунду назад?
— Нет.
— А знаешь, как работает матрица личностного ПЗУ?
— Конечно, братан, фирменный конструкт.
— Значит, если я подключу его к своей базе данных, он получит непрерывную память в реальном времени?
— Думаю, да,— ответил конструкт.
— Ладно, Дикс. Ты — конструкт. Усек?
— Ну, раз ты так говоришь,— согласился конструкт.— Так кто ты такой?
— Кейс.
— А, Майами, ученик, быстро все схватывал.
— Точно. А для разминки мы сгоняем с тобой сейчас в Лондонскую сеть и кое–что там посмотрим. Ты не против?
— А у меня что, есть выбор?
— Тебе нужен рай,— посоветовал Флэтлайн, когда Кейс объяснил ситуацию.— Проверь Копенгаген, окраины Университетской секции.— Голос по памяти выдал координаты.
Они нашли свой рай, «пиратский рай», на размытой границе слабо защищенной академической сети. На первый взгляд рай этот напоминал граффити, оставляемые иногда студентами–операторами на перекрестках — еле заметные цветные значки, мерцающие на фоне нечетко выраженных очертании Дюжины гуманитарных факультетов.
— Вон,— сказал Флэтлайн,— голубой. Видишь? Входной пароль компании «Белл–Европа». Причем, свежий. Скоро «Белл» сюда доберется, прочитает всю эту доску объявлений и поменяет все коды, которые здесь вывешены. А завтра Ребятки сопрут новые.
Кейс набрал входной пароль системы «Белл–Европа», а затем обычный телефонный номер. С помощью Флэтлайна он вышел на лондонскую базу данных, принадлежащую, по словам Молли, Армитиджу.
— Давай,— сказал голос— Я тут быстро справлюсь.
Флэтлайн начал нараспев читать цифровые последовательности, Кейс отстукивал их на деке, стараясь передать паузы, которые делал конструкт.
Потребовалось три попытки.
— Тоже мне работа,— сказал Флэтлайн.— Льда вообще нет.
— Просканируй это дерьмо,— приказал Кейс «Хосаке».— Просей, выбери биографические материалы владельца.
На месте нейроэлектронных каракуль появился простой белый ромб.
— Файл содержит в основном видеозаписи послевоенных сессий трибунала,— сказал негромкий голос «Хосаки».— Центральной фигурой процессов является полковник Корто.
— Да ты показывай,— сказал Кейс.
На экране появилось незнакомое мужское лицо. С глазами Армитиджа.
Через два часа Кейс рухнул рядом с Молли, темперлон послушно повторил контуры его тела.
— Нашел что–нибудь? — сквозь сон и наркотики спросила Молли.
— Потом расскажу, я разваливаюсь.
Кейс был в полном смятении и чувствовал отходняк, как после хорошей дозы. Он лежал с закрытыми глазами и пытался разобраться в истории человека по фамилии Корто. В резюме, составленном «Хосакой» на основании куцых данных, зияли огромные дыры. Одну часть материала представляли печатные отчеты, которые бежали по экрану так быстро, что Кейсу пришлось попросить «Хосаку» читать их вслух. Другую часть представляли аудиозаписи судебных слушаний по поводу «Разящего Кулака».
Полковника Уилиса Корто забросили через «слепое пятно» в русской обороне Киренска. «Шаттлы» создали эту брешь с помощью импульсных бомб, и команда Корто десантнровалась на сверхлегких самолетиках типа «Ночное крыло». Их крылья упруго раскрылись в лунном свете, отражавшемся серебристых изгибах Ангары и Подкаменной Тунгуски,— последний свет, какой увидит Корто за предстоящие пятнадцать месяцев. Кейс пытался представить себе, как высоко над промерзшей степью выходят из пусковых капсул эти хрупкие стрекозы, как расправляют они крылья в морозном ночном воздухе.
— Да, шеф, подставили тебя эти бляди,— сказал Кейс, и Молли пошевелилась во сне.
Самолеты шли без оружия, чтобы компенсировать вес оператора, экспериментальной деки и вирусной программы «Крот–9», первого настоящего вируса в истории кибернетики. Корто и его команда готовилась к рейду три года. Они пробили лед и уже собирались ввести «Крота–девять», когда их засекли. Русские импульсные пушки вышвырнули жокеев в кромешную электронную тьму, навигационные системы «Ночных крыльев» рассыпались, вся их память была стерта подчистую.
Потом за дело взялись лазеры. Они извелись на тепловое излучение и посшибали хрупкие радарно–прозрачные десантные самолетики; Корто и его мертвый оператор упали с сибирского неба. Они падали, падали и падали…
Далее повествование прерывается до того самого момента, когда захваченный русский «летающий танк» прилетает в Финляндию. Прилетает, чтобы быть расстрелянным на рассвете, при посадке в еловую рощу, из допотопной двадцатимиллиметровой пукалки, управляемой расчетом лопухов–резервистов. «Разящий Кулак» закончился для Корто в окрестностях Хельсинки; финские санитары вырезали его покореженного брюха вертолета. Через девять дней закончилась и война; слепого, безногого, с оторванной нижней челюстью полковника отвезли в штат Юта, в военный госпиталь. Только через одиннадцать месяцев его обнаружил здесь некий чиновник Конгресса. Корто лежал и слушал, как капает моча из катетера. К тому времени в Вашингтоне и Маклине уже начались показательные процессы. Пентагон и ЦРУ сильно сократились, остатки их были раздроблены на куски, а следственная комиссия Конгресса сосредоточила свое внимание на операции «Разящий Кулак». «Готовенький уотергейт»,— сказал Корто чиновник.
Еще он сказал, что полковник нуждается в глазах, ногах, а также в интенсивной работе пластических хирургов, но все можно устроить. «И новую канализацию»,— сказал он, трогая Корто за плечо через мокрую от пота простыню.
Бывший полковник слушал негромкое беспрестанное капанье. И сказал, что предпочитает давать показания в своем теперешнем виде.
Нельзя, объяснил чиновник, заседания будут показывать по телевидению. Процессы нужны, чтобы повлиять на избирателей. Он вежливо кашлянул.
Подчищенные, подправленные и многократно отрепетированные показания Корто были яркими, подробными, берущими за душу. Большая их часть была сочинена шайкой–лейкой из аппарата Конгресса, кровно заинтересованной в спасении некоторых частей инфраструктуры Пентагона. Полковник постепенно и сам понял, что своими показаниями спас карьеры троих генералов, непосредственно ответственных за сокрытие данных о строительстве эм–и установок в окрестностях Киренска.
После окончания разбирательств его персона стала нежелательной в Вашингтоне. В ресторане на М–стрит за блинчиками со спаржей тот же самый чиновник популярно объяснил ему, что именно произойдет, если он станет болтать лишнего. Сомкнутыми пальцами правой руки Корто раздробил ему гортань. Задохнувшийся чиновник упал лицом в блинчики со спаржей, а Корто вышел на улицу, в холодный вашингтонский сентябрь.
«Хосака» с пулемётной скоростью выдавал содержание полицейских отчётов, донесений промышленных шпионов и файлов новостей. В Марракеше и Лиссабоне Корто обрабатывал падких до денег сотрудников корпораций; презирая саму мысль о предательстве он все больше и больше ненавидел инженеров и ученых, секреты которых покупал для своих хозяев. В Сингапуре, пьяный, он до смерти избил русского инженера, а затем поджег его номер.
Затем он вынырнул в Таиланде, уже в качестве управляющего фабрикой по производству героина. Затем он работал вышибалой в игорных домах Калифорнии, затем — наемным убийцей среди боннских руин. Ограбил банк в Уичите. Записи становились все темнее и непонятнее, а пробелы в них все длиннее.
А однажды, сказал он в записи допроса, проводившегося, по всей видимости, с использованием «сыворотки правды», все стало серым.
Переведенные с французского медицинские записи объясняли, что в Парижскую психиатрическую клинику доставили неизвестного с диагнозом «шизофрения». Он впал в кататонию и был отправлен в государственную лечебницу, расположенную на окраине Тулона. Он стал одним из лабораторных кроликов программы по лечению шизофрении при помощи кибернетического моделирования. Случайно выбранные пациенты получали микрокомпьютеры и обучались, при помощи студентов, составлять для них программы. Из всех больных, участвовавших в эксперименте, выздоровел только Корто.
Здесь записи обрывались.
Кейс заворочался на темперлоне, и Молли негромко выругала его за беспокойство.
Зазвонил телефон. Не вставая с кровати, Кейс снял трубку.
— Да?
— Мы летим в Стамбул,— сказал Армитидж.— Сегодня вечером.
— Чего еще надо этому ублюдку? — спросила Молли.
— Говорит, сегодня вечером мы летим в Стамбул.
— Ну, вааще.
Армитидж зачитал номера рейсов и время вылетов.
Молли села и включила свет.
— А как мое оборудование? — спросил Кейс.— Моя дека?
— Ею займется Финн,— сказал Армитидж и повесил трубку.
Кейс смотрел, как Молли собирает вещи. Несмотря на черные круги под глазами, она двигалась как танцовщица. Ни одного лишнего движения. Рядом с сумкой лежала мятая куча его одежды.
— Тебе больно? — спросил Кейс.
— Не помешала бы еще одна ночь у Чина.
— Это тот дантист?
— Да уж, дантист. Просто он очень осторожен. Скупил половину этой этажерки и устроил там широкопрофильную больницу. В основном, чинит самураев.
Она застегивала сумку.
— Ты бывал в Стамбуле?
— Да, как–то, пару дней.
— Он такой же, как прежде,— сказала Молли.— Старый грязный городишко.
— Вот так же мы отправились и в Тибу.— Молли смотрела из окна поезда на лунный пейзаж промышленной зоны, где красные огоньки на горизонте отгоняли самолеты от термоядерной установки.— Мы жили в Лос–Анджелесе, вошел и сказал: «Собирайся, мы летим в Макао». Когда туда приехали, я играла в фан–тан в «Лиссабоне», а он остановился в «Зон–шане». А на следующий день я уже играла тобой в прятки в Ночном Городе.
Молли вынула из рукава черной курточки шелковый шарфик и протерла им свои зеркала. Пейзаж северного Муравейника пробудил в Кейсе детские воспоминания о каких–то пучках сухой травы, торчащих из трещин бетонных плит автострады.
В десяти километрах от аэропорта поезд начал тормозить. Кейс смотрел, как над битым шлаком, над пустыми ржавыми скорлупками нефтеперегонных заводов, над ландшафтом его детства, встает солнце.
В Бейоглу дождило. Арендованный «мерседес» плавно скользил мимо зарешеченных темных окон осторожных греческих и армянских ювелиров. Улица была почти пустынной, только несколько одетых в темное фигур на тротуаре оглядывались на машину.
— Прежде здесь был процветающий европейский район оттоманского Стамбула,— сообщил «мерседес».
— А теперь только что не трущобы,— заметил Кейс.
— «Хилтон» находится на Джумхуриет Каддеси,— сказала Молли, устраиваясь на заднем сиденье.
— Почему Армитидж летает отдельно? — спросил Кейс. У него болела голова.
— Потому, что ты его достаешь. И меня тоже.
Кейс хотел рассказать ей историю Корто, но передумал. В самолете он наклеил себе снотворный дерм и весь полет проспал.
Прямая пустынная дорога из аэропорта вскрыла город как аккуратный разрез. Мимо проносились фантастические, заплата на заплате, стены деревянных домиков, кондо, купола, тоскливые параллелепипеды многоквартирных домов, опять стенки из фанеры и ржавой жести.
Финн, одетый в новехонький костюм из Синдзюку, черный как у сараримена, кисло ждал их, сидя в плюшевом кресле,— одинокий островок посреди неоглядного моря бледно–голубых ковров, устилавших холл «Хилтона».
— Боже,— фыркнула Молли. Крыса в деловом костюме.
Они пересекли вестибюль.
— За сколько ты согласился сюда приехать? — Она уронила свою сумку рядом с креслом.— А за то, что напялил на себя этот костюм,— наверное, вообще заплатили чертову тучу денег.
Финн довольно оскалился:
— Не так уж и много, дорогуша.— Он передал ей магнитный ключ с желтой круглой биркой.— Вас уже зарегистрировали. Апартаменты наверху.— Финн огляделся по сторонам.— Дерьмо город.
— Ты страдаешь агорафобией от того, что тебя вытащили из–под купола. Ты представь, что это вроде как Бруклин.— Молли покрутила ключ на пальце.— Ты здесь лакеем или как?
— Мне нужно проверить имплантанты одного парня,— сказал Финн.
— А как моя дека? — спросил Кейс.
Финн поморщился:
— Соблюдай субординацию. Все вопросы — к боссу.
Молли сделала быстрый знак пальцами. Финн утвердительно кивнул в ответ.
— Да,— сказала Молли,— я знаю, кто это. Она мотнула головой в сторону лифтов.— Пошли, ковбой.
Кейс подхватил обе сумки и двинулся следом.
Их номер в точности походил на тот в Тибе, где он впервые встретился с Армитиджем. Утром он подошел к окну, почти готовый увидеть Токийский залив. Через дорогу торчал другой отель. Дождь так и не кончился. Люди со старенькими, завернутыми в прозрачный пластик голосовыми принтерами жались в подъезды домов. Платные писцы, лучшее доказательство того, что в этой стране написанное слово ещё ценится. Неторопливая страна. Из тупорылого черного «ситроена» с примитивным водородным двигателем вышли пятеро суровых турецких офицеров в мятых зеленых френчах. Они вошли в отель напротив.
Кейс опять посмотрел на кровать, на Молли и поразился ее бледности. Губчатый гипс остался дома, на чердаке, рядом трансдермальным индуктором. В ее линзах отражались лампы, освещавшие номер.
Кейс взял трубку сразу после первого звонка.
— Рад, что вы уже встали,— сказал Армитидж.
— Я только что. А леди еще спит. Послушайте, босс, я думаю, нам стоит немного поговорить. Чем больше я знаю о своей работе, тем лучше работаю.
В трубке наступила тишина. Кейс прикусил губу.
— Ты знаешь вполне достаточно. Может, даже слишком.
— Вы так думаете?
— Одевайся. Буди девочку. Минут через пятнадцать к вам придет гость. Его фамилия Терзибашьян.
Негромкие гудки. Армитидж положит трубку.
— Вставай, малышка,— позвал Кейс.— Дела.
— Я уже час как не сплю.— Зеркала повернулись в его сторону.
— К нам идет некто Джерси Бастион.
— У тебя прямо талант к языкам. И сам ты, не иначе, из армян. Это — шпик, которого наш начальничек приставил к Ривьере. Помоги мне встать.
Терзибашьян оказался молодым человеком в сером костюме и в зеркальных очках с золотой оправой. Через расстегнутый воротничок белой рубашки виднелась подушка черных волос, таких густых, что Кейс принял их сперва за майку. В руках у него был черный хилтоновский поднос с тремя крохотными чашечками ароматного черного кофе и тремя же восточными сладостями неопределенной природы, липкими и цвета соломы.
— Нам ни в коем случае нельзя слишком, как вы говорите на Ingliz, мельтешиться.
Некоторое время он смотрел прямо на Молли, но затем снял зеркальные очки. Темно–карие глаза имели тот же оттенок, что и короткие, армейской стрижки, волосы. Он улыбнулся.
— Так лучше, да? Иначе получается бесконечный tunel — зеркало в зеркало… А вам,— добавил он Молли,— нужно быть поосторожнее. В Турции не очень любят женщин с подобными модификациями.
Молли откусила половину вязкого бруска.
— Засунь свои советы знаешь куда? — Из–за полного рта слова Молли звучали не очень разборчиво. Она прожевала кусок, глотнула и облизала губы.— Я все про тебя знаю. Ты стучишь для полиции, верно? — Ее рука неторопливо скользнула за пазуху и вытащила игольник. Кейс не знал, что Молли вооружена.
— Осторожнее, пожалуйста.— Белая фарфоровая чашечка застыла в сантиметре от губ Терзибашьяна.
Со все той же неспешностью Молли подняла ствол:
— Выбирай: или разлететься на куски, или заработать рак. Всего от одной стрелы, сраная морда. Ты даже не почувствуешь.
Пожалуйста. Не понимаю, для чего вы ставите меня в… как это на Ingiliz?.. крайне затруднительное положение.
— А я понимаю, что сегодня у меня с утра крайне хреновое настроение. Так что рассказывай нам про этого парня и сваливай.— Она спрятала оружие.
— Он живет в «Фенере» на Кучук Гюльхане Джаддези, 14. Каждый вечер ездит в tunel на базар, по одному и тому же маршруту. Недавно он выступал в «Енишехир Палас Отели», это — современная гостиница в стиле turistik, но этими представлениями заинтересовалась полиция — не по своей, как вы понимаете, инициативе. Администрация Енишехира занервничала.
Терзибашьян улыбнулся. От него исходил сильный металлический запах лосьона для бритья.
Дата добавления: 2015-09-11; просмотров: 63 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |
|