|
Читайте также: |
После второй мировой войны на Западе появилось огромное количество теоретиков, поспешивших сдать понятия “нация” и “национализм” в музей истории либо, по крайней мере, желающих сделать это. “Нации - достояние прошлого”, - говорят они. “Национализм сегодня неактуален”, - вторят им другие. Ну а наиболее радикальные идут ещё дальше и утверждают, что нация - великий миф в истории человечества, миф, созданный власть предержащими исключительно для обеспечения своих корыстных интересов. “Забыть нацию” призывает нас в своей статье директор Института этнологии и антропологии РАН В.А.Тишков.
Данный тип мыслителей исходит из того, что этносы, если и существовали когда-то в качестве естественных общностей, то только в примитивных обществах, а исторические нации, на их взгляд, - сугубо искусственные образования, произвольно созданные новыми буржуазными государствами. Мол, когда в Европе наблюдался расцвет новых национальных государств, национализм был исторически обоснован потребностями прогрессивного развития индустриальных обществ, а уровень образованности граждан этих государств был столь незначителен, что они могли воспринимать всерьёз навязываемые им сверху мифы. Сегодня же, якобы, всё обстоит иначе. Национализм тормозит развитие современного общества, а этнические мифы не способны одурманить “разумных” европейцев.
Наиболее убедительным и ярким адептом данных воззрений, на мой взгляд, был замечательный испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет, изложивший своё понимание нации в знаменитом произведении “Восстание масс”. Всё, что писалось на сей счёт после него, иначе как блеклым повторением аргументов великого мыслителя назвать трудно.
Ортега писал: “Сформулируем вопрос...: какая сила сделала реальным то существование миллионов людей под эгидой общественной власти, которая зовётся Францией, Англией, Италией или Германией?”
Все национальные общности образовывались за счёт единства крови и проистекающей из неё общности языка (либо наоборот),- так отвечает на этот вопрос этнический романтизм.
Ортега не согласен с этим: “Она не была изначальной общностью крови, так как любой из этих людских массивов орошён самой разноплеменной кровью. Не была она и языковой общностью, так как люди, спаянные в государство, говорили и иные по сей день говорят на разных языках. Относительная общность языка и крови, которой сегодня гордятся - полагая, что стоит гордиться, - позднейший результат объединения политического. Следовательно, не кровь и язык создают национальное государство - наоборот, это оно уравнивает состав эритроцитов и артикуляцию звуков. Так было всегда....француз существованием своей сегодняшней Франции, как и испанец - своей сегодняшней Испании, обязан тому безымянному началу (здесь и далее выделено мною - В.С.), чья энергия как раз и преодолевала тесноту кровного и языкового родства”.
Другое направление этнического романтизма видит в основе образования национальной общности иное сакральное начало - “священную почву” или “естественные границы”, предопределившие судьбы народов и пределы их размножения.
Ортега критикует и эту идею: “К подобному же передергиванию прибегают, когда пытаются утвердить идею нации на территориальной основе, видя начало единства, несоизмеримого с языком и кровью, в географическом мистицизме “естественных границ”. Знакомый обман зрения. Моментальный снимок сегодняшнего дня представляет нам упомянутые народы размещёнными на широких просторах континента или прилегающих островах. Из сиюминутных рубежей хотят сделать что-то вечное и духовное. Это, как говорят, “естественные границы” и в их естественности видится некая магическая предопределённость истории формой земной поверхности. Но миф мгновенно рушится от тех же доводов, что отвергли общность языка и крови как исток нации. И здесь тоже, вернувшись на несколько веков назад, застаём Испанию и Францию разобщёнными на более мелкие нации со своими собственными, как водится, “естественными границами”....это говорит лишь о том, что “естественность” границ весьма относительна”.
Что же взять за основу образования национальности? Вот мнение Хосе Ортеги-и-Гассета: “Надо отважиться видеть разгадку национального государства в том, что присуще ему именно как государству, в самой его политике, а не в посторонних началах биологического или географического свойства”. Итак, то, что было названо “безымянным началом”, на самом деле называется “государством”. Государство создаёт нацию. И вот почему: “Государство, каким бы оно ни было - первобытным, античным, средневековым или современным, - это всегда приглашение группой людей других людских сообществ для совместного осуществления какого-то замысла. Замысел, каковы бы ни были его частности, в конечном счёте заключается в организации нового типа общественной жизни. Государство и программа жизни, программа человеческой деятельности и поведения, - понятия неразделимые.
Раз это программа совместного дела, то и выражается она в чистой динамике - в делании, в общности действия. Поэтому действенной силой государства, политическим субъектом становится всякий, кто годится в дело и предан ему, а кровь, язык, географическая общность и социальная принадлежность отходят на второй план. Не прежняя общность, давняя, привычная или полузабытая, даёт права гражданства, а будущее единство в успешной деятельности. Не то, чем мы были вчера, а то, что мы собираемся сделать завтра, объединяет нас в государство”.
Действительно, вчерашние племена со временем сливаются в одну новую народность, народности сливаются в один новый народ, и только после этого появляется нация как феномен развитого общества. Однако неужели всё это дело рук только и только государства? Неужели биология, лингвистика и география тут совсем не причём? Нет, по Ортеге, они имеют определённое значение, но лишь как фон происходящих событий, а не как их суть: “Тот...инстинкт, который побуждает мыслить государство как слияние разных народов для политического и духовного сотрудничества, сначала набирает силу среди племён наиболее близких географически, этнически и лингвистически. Не потому, что эта близость - основа нации, а потому, что близкие различия легче преодолеваются”. А раз так, то “возможности слияния безграничны.” И далее: “Чем больше территориально и этнически растёт государство, тем больше крепнет внутреннее сотрудничество”.
Последнее утверждение Хосе Ортеги-и-Гассета многократно и решительно опровергнуто самой историей. Падение всех великих империй в истории человечества, пытавшихся объединить под своим скипетром множество различных и кардинально несхожих между собой национальностей, всегда происходило по одному сценарию. Имперский этнос, находясь на высоте своего положения, покорял народы и удерживал их в повиновении. Затем постоянные войны и борьба с сепаратизмом постепенно истощали его силы, и он пытался привлечь к равноправному сотрудничеству ранее покорённые народы или даже слиться с ними в одно целое. За счёт этой политики он всё более утрачивал своё господствующее положение в империи, которая тем самым лишалась единственно возможного государствообразующего стержня. Другие же народы, напротив, непрерывно усиливаясь, начинали взламывать лоскутную империю изнутри. Результат - крах многонациональной империи. Так было, так будет.
Ортега утверждает, что государство - это всегда “приглашение” к “совместному осуществлению какого-то замысла.” Очень получается интересно. Германцы, оказывается, “приглашали” к совместной деятельности аботритов, лютичей, линонов, гевелов и другие славянские племена, проживавшие когда-то на территории современной Германии. Франки - галлов. Висготы - иберийцев. Османы - христианские народы Малой Азии и Средиземноморья. Австрийские немцы - западных и южных славян с мадьярами и итальянцами. Русские “приглашали” казанских и крымских татар. Интересно только, что же это у них у всех был за общий замысел? Может быть, совместное стремление к “общечеловеческому прогрессу” двигало ими всеми? Едва ли. Но факт, что государственное единение различных между собой национальностей, которое влекло в дальнейшем к образованию новых наций в рамках нового национального государства, имело место. Эту тенденцию нельзя объяснить сущностью государства. Государство - это средство, инструмент, репрессивно-управленческая машина. Оно всего лишь исполняет чью-то волю. Класса рабовладельцев в античном обществе, класса феодалов при феодализме, класса буржуазии при капитализме. В условиях азиатского способа производства оно служит интересам класса государственной бюрократии, порождённого им же.
Это, кстати сказать, единственная формация, при которой государственные интересы самоценны и первичны по отношению ко всем остальным. Так что, было бы логично предположить, что именно в эту эпоху государство и создаёт нации. Но всё обстоит как раз наоборот.
Сильному самодостаточному государству не нужна внутренне единая монолитная нация: она была бы опасным конкурентом для него и со временем заставила бы служить государство её интересам. Деспотическое государство, напротив, крайне заинтересованно в разобщённом, а потому легко управляемом многоплеменном населении, не способном составить конкуренцию всемогущей бюрократии. Новые национальности начинают конструироваться государством только тогда, когда оно утрачивает свою самоценность и превращается в орудие, средство. Чьё?
Дата добавления: 2015-09-11; просмотров: 64 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |