|
Читайте также: |
Со мной случилась одна неприятность. У нас в лагере был замечательный костёр, всё было так неожиданно и чудесно! На следующий день Ёлка меня похвалила, она ужасно смешно сказала: «за организацию мероприятия». Мы с ней страшно хохотали, но вообще Ёлка не так уж и часто хвалит — и мне было очень приятно. А после мёртвого часа весь наш отряд с Наташей пошёл в лес — правда, мы ушли недалеко. Я здесь почти каждый день бываю одна или с Ёлкой, но всё равно, прекраснее леса на свете только музыка.
Мы сели на полянке рядом с Бабушкиной, и я стала рассказывать, как мы с Ёлкой в Свердловске, в эвакуации на «Уралмаше», летом ходили в лес. Вот мы шли первый раз. Идём по узкой дорожке, а со всех сторон чудный лес с цветами, бабочками и земляникой. Одна бабочка пролетела от меня совсем близко, низко и полетела в лес. Я за ней — и наткнулась на колючую проволоку! Я очень удивилась, потому что её не заметила. Оказалось, что по всей дороге слева и справа натянута колючая проволока и в лес войти нельзя. Я расстроилась, даже остановилась, а Ёлка стала меня утешать и сказала, что после войны её снимут.
Наташа внимательно слушала и сказала, что я очень хорошо рассказываю. После ужина мы с Ёлкой поболтали, вспомнили Свердловск, наши прогулки в лес. В общем, получился чудный день! Сыграли отбой, мы пошли в свои палатки, девочки сразу стали играть в «мертвяков», а я пощупала простыни — ух какие они были холодные и влажные! Завтра пойду в камеру хранения и возьму там из своего чемодана кофточку, буду в ней спать. Села на кровать близко от подушки — сейчас от моего тепла здесь немножко нагреется. Сижу, спать хочется, но и нагреть хочется! Вдруг в палатку входят две женщины — одна незнакомая, а вторая — та, с которой мы вчера пели у костра. Они меня сразу видят, быстро ко мне подходят, та, с которой мы пели, берёт меня за руку и говорит:
— Ниночка, мы уже небольшой костёр разожгли, пойдём попоём!
Я ужасно растерялась, сижу как дурочка и молчу. Та, которая со мной пела, говорит:
— Не бойся, мы с вожатыми договорились… мы немножко, пару песен.
Встаю, иду за ними. Приходим к костру — он не намного меньше вчерашнего, но вчера вокруг него сидели мы, а сейчас сидят взрослые.
Та, с которой мы пели, садится, сажает меня рядом и говорит смущённо:
— А меня тоже Нина зовут.
Я почему-то обрадовалась и говорю:
— Как здорово — обе Нины!
И мы начинаем петь, мы поём много разных песен, и русских народных, и военных. С Ниной хорошо петь, а теперь мы ещё сидим рядом — это правильно для пения на два голоса, быть рядом. Нам иногда подпевают. Но я чувствую, что со мной что-то не то, не сразу чувствую, но всё сильнее и сильнее: очень жарко груди, очень холодно спине и как будто немножко тошнит. Нина замечает что-то и говорит:
— Давай спинку потру, зябко тебе?
Какая-то вожатая (Наташи нет) говорит:
— Ниночке спать пора, да и прохладно, иди спать!
Я встаю, улыбаюсь всем и говорю:
— Спасибо, так хорошо попели! Спокойной ночи!
Они чуть не хором мне отвечают:
— Это тебе спасибо!
Иду в лагерь, даже бежать не могу, захожу в палатку… а все уже спят.
На следующий день всё прекрасно — вкусный завтрак, нас здесь очень хорошо кормят, так мы с Ёлкой считаем. Потом мы опять с Наташей и всем отрядом гуляем по опушке леса. Лес всегда разный — вот ты входишь в него в том же месте, но что-то изменилось! Он всегда разный, но всегда прекрасный! После обеда мы с Ёлкой обсуждаем, какой сюрприз приготовить Мамочке с Папой на родительский день. После ужина я иду в камеру хранения, и мне выдают там мою кофточку — теперь спать будет теплее.
Играют отбой, и почти с последней нотой в палату входит Нина с другой женщиной. Я так и села на кровать. Они быстро подходят, Нина берёт меня за руку, улыбается, тащит к выходу и при этом говорит:
— Со всеми договорились, Ниночка, не волнуйся — сейчас от души напоёмся!
Мы опять поём у костра — теперь я в кофточке и спине не так холодно, но быстрее, чем вчера, мне становится не по себе: опять жарко груди, спине всё равно холодно и тошнит сильнее, чем вчера. Мы уже довольно долго поём, и я вдруг понимаю: надо скорей идти и ложиться. После очередной песни я встаю и говорю:
— Большое спасибо, но мне уже пора! Спокойной ночи!
Все сразу засуетились, громко мне говорят разное: «Конечно, иди спать!», «Это тебе большое спасибо!», «Наверно, замёрзла», «Спокойной ночи!».
Машу им рукой и тащусь в лагерь. Медленно иду — тошнит. Пришла — все спят. Вот хорошо, думаю, а то мне сейчас совсем не хочется разговаривать! Я снимаю кофточку, кладу её на подушку — подушка холодная и влажная, не хочется на неё ложиться. Раздеваюсь и ложусь.
Утром просыпаюсь от горна — побудка, быстро одеваюсь, подгоняю девочек, бежим на линейку, рапортую Тасе. Но помню всё, что было вчера вечером, — ив груди помню, и в голове помню! Надо что-то придумать, так я больше не могу, но и жаловаться взрослым нельзя: Нина же не виновата, что я… слабоватая оказалась. Надо посоветоваться с Ёлкой.
После завтрака встречаю её и всё рассказываю. Я никогда не видела Ёлку в таком бешенстве!
— Вот чертовки! Дуры толстые! Идиотки! — Она сквозь зубы просто шипит, глаза у неё светлеют и леденеют, а ноздри — как у Мамочки, когда она очень сердится.
Но вдруг лицо у неё становится растерянным, она хватает меня за руку и быстро спрашивает:
— Как ты себя чувствуешь? Сейчас как ты себя чувствуешь?
— Неплохо! — говорю и улыбаюсь, чтобы она так не расстраивалась.
– «Неплохо!» — повторяет она мрачно.
Она меня очень внимательно оглядывает, опускает голову, думает. Я жду.
Ёлка поднимает голову. Я так рада — у неё обычное лицо, только немножко тонкие глаза.
— Сделаем так! — Она говорит очень спокойно, и я понимаю, что всё будет теперь хорошо. — Сегодня сразу после ужина не жди отбоя, а сразу иди в палатку, там какие-то девочки уже будут обязательно. Ты им скажешь: «Девочки, я сегодня немножко устала и сейчас лягу спать». И быстро ложись!
— А если девочки начнут… что-нибудь про… лазарет? — Я расстраиваюсь, потому что зачем мне лазарет?!
— А ты им ответишь, вернее, засмеёшься и скажешь: «Ну какой лазарет? Просто я вчера не выспалась!» И они это знают, потому что вчера заснули, а тебя ещё не было.
— И позавчера меня не было, — добавляю я и смеюсь.
— Ух, чертовки! — Ёлка опять становится мрачная, но ненадолго. — Значит, повторяем: сразу после ужина приходишь в палатку, предупреждаешь девочек, что просто очень хочешь спать, быстро ложишься… ну а засыпаешь ты в ту секунду, когда кладёшь голову на подушку!
— Они придут, обязательно придут… и начнут меня будить, — говорю.
Тут у Ёлки становится такое лицо… оно всё больше морщится, и она через хохот с трудом говорит:
— Ну… пусть… будят!
Мы обе хохочем.
После ужина я бегу в палатку — там довольно много девочек — раскрываю кровать, надеваю кофточку и говорю:
— Девочки! Я очень хочу спать. А вы занимайтесь своими делами, как всегда.
— А ты не заболела? — спрашивает одна девочка.
— Что ты! — машу я рукой. — Я прекрасно себя чувствую, просто сегодня недоспала. Вы ведь заметили, все вчера заснули, а меня нет.
— Да-да! Мы заснули, а тебя не было! — несколько девочек сразу хором говорят.
— Ну вот! — радуюсь я. — Очень спать хочется, спокойной ночи!
И падаю на подушку.
Открываю глаза — надо мной очень много глаз. Ничего не понимаю, но по освещению понятно, что утро. Я моргаю глазами — глаза надо мной отодвигаются, я поднимаюсь на подушке, сажусь, прислоняюсь к спинке кровати — вокруг меня собралось очень много девочек, ну просто все, наверное. И у всех взволнованные лица!
— Что случилось? — спрашиваю.
— Ты что, не помнишь? — спрашивает одна девочка почти с ужасом.
— Что я не помню?
— Что вечером было!
— А что было вечером?
— Ты что, ничего не помнишь, что было, когда ты заснула?!
— Ну как я могу помнить, если я спала! — Я уже сердиться начинаю.
— Но ты говорила! Разве можно во сне говорить, если только не бредишь?
— И что я говорила?
Девочки молчат.
— Галя! — Я подружилась с одной девочкой, она спокойная и «рассудительная». — Я ничего не понимаю! Расскажи мне, пожалуйста, что случилось, когда я заснула.
Галя садится в ноги моей кровати, девочки рассаживаются рядом, и она рассказывает:
— Ниночка, ты ведь вчера раньше легла? Раньше, и сразу заснула. А мы тут играли, разговаривали, и вдруг приходят эти женщины, которые к тебе раньше приходили, и только они входят, играют отбой. Та, которая с тобой пела, спрашивает: «А где же Ниночка?» Мы ей говорим: «Она спит!» А та, которая с тобой не пела, говорит: «Ещё рано, мы сейчас её разбудим!» — и громко говорит: «Ниночка, просыпайся!» Ты спишь и не просыпаешься. Та, которая с тобой не пела, садится к тебе на кровать и очень громко говорит: «Ниночка, просыпайся!» Ты спишь. Она начинает трясти тебя за плечи — ты не просыпаешься. Тогда та, которая с тобой пела, говорит: «Может, не будем её будить — очень крепко спит!» — «Подумаешь, крепко спит! Попоём — ещё крепче заснёт! — И опять начинает кричать: — Просыпайся!» — и трясти!
— А вы что? — спрашиваю.
— Мы сначала растерялись, а когда она сказала «подумаешь…», мы решили позвать Наташу, — объясняет Галя. — Но эта, которая с тобой не пела, вдруг так разозлилась и говорит: «Сейчас она у меня быстренько проснётся!» Схватила тебя за плечи, посадила, к себе подтянула и как начнёт трясти и кричать: «Просыпайся! Просыпайся!» Мы очень испугались, а ты вдруг довольно громко и понятно, но с закрытыми глазами говоришь: «Пошли к чёрту!»
Я захохотала — остановиться не могу, так это всё неожиданно и смешно. Девочки тоже захохотали. И вдруг я смеяться перестала и думаю: неужели я могла так сказать?! Я спрашиваю у Гали:
— Неужели я их к чёрту послала? Ужас какой! Просто не верится. Взрослых людей взяла и послала к чёрту!
— Да-да! — хохочет Галя. — Ты очень чётко сказала: «Пошли к чёрту!»
— И что дальше было?
— Они обе так испугались… Эта трясти тебя перестала, руки отпустила, ты сразу бряк на подушку, на правый бок повернулась, спишь! — Галя очень довольна. — И они сразу убежали!
— Ну неужели ты ничего не помнишь? — удивляется одна девочка.
Тут я обозлилась и спрашиваю сухо:
— Неужели ты считаешь, что я могла наяву, то есть в сознании, а не во сне послать взрослых к чёрту?
— Нина очень хорошо воспитана, — говорит спокойно Галя. — Она нас хоть раз послала к чёрту?
После завтрака встретились с Ёлкой. Я всё ей подробно рассказала, и мы долго хохотали.
— Теперь они к тебе больше не придут! — сказала Ёлка.
— Ты уверена? — Мне очень хотелось ещё раз это услышать.
— Абсолютно уверена. Так же, как я уверена в том, что никто не сможет тебя разбудить, если ты этого не хочешь!
Я обрадовалась, но мне было неудобно перед Ниной — мы так хорошо с ней пели. А я её к чёрту послала! Я сказала Ёлке, она подумала и ответила:
— Нина хорошая, она поймёт: это не ты сказала, а кто-то из глубины твоего сна!
Мэри
Как всё здорово! И в лагере было хорошо, и домой вернулись — это замечательно, я скучаю без дома, особенно скучаю без Мамочки и Анночки. Анночка так обрадовалась, и я её сразу научила делать «ласточку» и «кольцо». У нас опять в лагере не было никаких кружков, но было много свободного времени, и мы друг другу показывали, кто что умеет.
31 августа был самый наш любимый праздник — годовщина свадьбы Мамы и Папы. Бабушка сделала очень много вкусных вещей, а мы с Ёлкой и Анночкой нарисовали праздничный весёлый плакат. И пришли, конечно, Садовские и Соболевы. Я показала им, как я стойку делаю. Дядя Миша сказал, что это ерунда, а не стойка, потому что я её об дверь делаю. Тётя Зина сказала, что он «дурак» и просто завидует. Папа хмыкнул, а Мамочка очень смеялась!
А сегодня 1 сентября 1945 года. Я иду в третий класс, в новую Ёлкину школу. Она на Безбожном переулке, почти у самой Мещанской, туда идти совсем недалеко — Банный, Капельский и Безбожный. По Безбожному ходит трамвай, и на последнем вагоне сзади мальчишки висят!
Я очень радуюсь новой школе — в Железнодорожной, когда ушла Мария Григорьевна, стало плохо, а теперь всё будет очень хорошо!
И вот я в новой школе, сижу недалеко от дверей, меня туда учительница посадила — по-моему, она хорошая и добрая. Я разглядываю девочек — хорошие девочки, улыбаются, разговаривают, но ко мне ещё никто не подходил. Ладно, потом со всеми познакомлюсь. Первый урок — арифметика, с арифметикой здесь у девочек не очень, ну и там было не очень! Я разглядываю девочек и вдруг вижу какую-то странность у одной. Она сидит на первой парте, в ряду, который у окна, но сидит не у окна. У неё красивые светлые волосы, они как-то непонятно все сверху собраны, а оттуда много локонов, локоны струятся вниз, до лопаток — они очень аккуратные и ровные. Очень красивая причёска! Но я ни в одной школе — а я уже учусь в четвёртой школе: две простых, две музыкалки — и два раза в лагере была — ни разу не видела такой причёски… у девочки! Учительниц тоже таких не видела. Меня вызывают к доске, я быстро пишу всё что надо, учительница меня хвалит, ставит пятёрку, я сажусь на место.
Звенит звонок. Сейчас, думаю, пойду знакомиться. И тут происходит странная вещь: учительница выходит из класса, а все девочки не идут, а просто бросаются к девочке с локонами, облепляют её так, что она и не видна, но сразу слышится шипящий гул: жу-жу-жу-жу-жу! Я смотрю — в классе за партой сижу только я, все остальные около той, с локонами.
Плохо дело, думаю, надо приготовиться — к чему, правда, не знаю, но чувствую, что-то будет! И сразу приготовилась. Девочки на меня всё время оглядываются, потом опять туда носами. Это смешно! По-моему, уже скоро переменка кончится, а они всё жужжат! Вдруг одна девочка отходит от этой плотной кучи, идёт ко мне. Ага, началось! Я выпрямляюсь, как Мамочка, откидываюсь немного на парте и делаю, как Ёлка, кривую голову. Девочка останавливается около меня, с ноги на ногу качается и молчит. Я тоже молчу, но сразу вспоминаю: где-то мы это читали — в Америке мужчины кладут ноги на стол, — и я думаю: вот здорово было бы сейчас ноги на парту положить, и усмехаюсь. У девочки в глазах то страх, то нахальство. Я молчу и спокойно на неё смотрю. И она наконец говорит, нахально говорит:
— Мэри сказала, чтобы ты к ней подошла!
В музыке есть очень много разных… действий, они обозначаются знаками. Есть такое действие — пауза, в это время никто не поёт и не играет. И я делаю паузу. У неё глаза бегают и моргают, и сама она не может стоять — качается и вихляется. Я паузу закончила и говорю спокойно:
— Если Мэри надо, она может сама ко мне подойти!
Девочка вздрагивает, поворачивается и бежит к Мэри.
Звенит звонок — переменка кончилась, но они всё равно там жужжат. Входит учительница и строго говорит:
— Почему вы не на своих местах?
Все быстро рассаживаются. Учительница другая, ведёт русский язык, она тоже хорошая и добрая, всё время улыбается, зовут Ксения Кузьминична. Седые волосы у неё собраны в большой пучок, глаза голубые, а платье тёмно-синее с белым воротничком. Она вызывает по очереди двух девочек — они читают из учебника. Первая неплохо читает, вторая спотыкается. Потом учительница вызывает меня, я выхожу к доске, она спрашивает очень ласково:
— Как тебя зовут?
— Нина, — говорю.
— Ниночка! — Она говорит это так ласково, что непонятно, как дело дальше пойдёт. — Почитай нам, пожалуйста, из этой книжки про осень! — И протягивает мне книжку.
Я беру книжку — она для взрослых, мелкий шрифт, но я уже много таких книжек читала — и читаю про осень. С выражением читаю. Она внимательно слушает и одновременно очень внимательно меня разглядывает.
— Спасибо! — вдруг говорит и берёт у меня книжку. — Ты хорошо читаешь! У тебя здесь учится сестра? — И улыбается такой улыбкой, что я немножко пугаюсь. Кажется, что на её лице что-то защёлкнулось, и непонятно, как это расщёлкнется обратно.
— Да, Элл очка, она в шестом классе учится! — Я знаю, она сейчас будет говорить, какая Ёлка умная и какая она отличница, но всё равно это приятно.
— Эллочка, — говорит учительница торжественно, — лучшая ученица в классе! И я уверена, что ты тоже будешь лучшей ученицей в классе! — Она расщёлкивает свою защёлкнутую улыбку и просто мне улыбается.
Ну уж нет, думаю, нам дома хватает одной отличницы! А у меня совсем другие планы. И улыбаюсь.
— Садись, Ниночка! Пять!
Я сажусь на место и думаю: две пятёрки ни за что, а потом будете тройки ставить из-за одной помарки. Ладно, пока всё хорошо!
На переменке выхожу в коридор — какой он широкий, длинный, окна большие, мне очень нравится эта школа. В коридоре много девочек — они смеются, разговаривают, иногда подпрыгивают, правда, никто не бегает. Ну ничего, я буду бегать — они привыкнут. Я иду, подпрыгиваю, всё разглядываю — здесь можно хорошо, очень хорошо побегать!
Вдруг чувствую, на меня кто-то смотрит. Я иногда чувствую, что на меня смотрят, и всегда ищу — откуда смотрят, кто смотрит? А тут искать даже нечего — не очень далеко, вижу, стоят две девочки, одна, по-моему, из нашего класса. Они видят, что я смотрю на них, прижимаются друг к другу плечами, головы чуть опускают и идут на меня. Мне становится смешно — сейчас вы у меня, как два мячика, разлетитесь!
Я делаю костяное лицо, наклоняю голову и быстро иду прямо на них, как будто я целюсь между ними. Не успеваю дойти — они отскакивают в разные стороны, а я иду дальше и подпрыгиваю. И почти сразу ко мне сзади подбегает одна из этих девочек, про которую я решила, что она из нашего класса. Она запыхающимся голосом говорит:
— Я тебя спросить хотела…
Я улыбаюсь ей и спрашиваю:
— Как тебя зовут?
Девочка как будто пугается или смущается, но тихо говорит:
— Валя.
— А меня зовут Нина, — говорю. — Что ты спросить хотела?
— Я хотела тебя спросить: тебе нравится… Мэри? — Она опять то ли смущается, то ли пугается. — Она у нас в школе самая красивая!
Вспоминаю лицо Мэри — оно какое-то немножко кукольное и совсем незапоминающееся, смотрю на Валино лицо, мне становится её жалко, и я понимаю, как я могу ей помочь.
— У Мэри очень красивые волосы, — говорю, — а причёска такая красивая — я ни у одной девочки такой красивой причёски не видела, только на картинках! — И я говорю правду, действительно ни у одной девочки не видела такой красивой, необыкновенной причёски.
Валя так радуется, как будто её очень похвалили… или что-то очень хорошее подарили. Она хватает меня за руку, тащит к окну и начинает вперемешку рассказывать, что у Мэри мама генеральша, папа генерал, у них есть домработница, а у мамы есть синий шёлковый халат с большими красивыми цветами, она его утром надевает и целый час делает Мэри локоны на щипцах…
— На каких щипцах?! — Я так удивляюсь, что даже Валю перебиваю. — Я знаю только щипцы для сахара!
— Я не видела, но есть специальные щипцы для волос, чтоб локоны делать! — Валя так радуется, что даже опять хватает меня за руку. — Я Мэри всё расскажу, что ты сказала… ты сказала ещё… про картинки…
— Я сказала, что «ни у одной девочки я такой красивой причёски не видела, только на картинках!».
Мне очень жалко Валю и почему-то жалко Мэри. Наверное, потому, что ей из-за этих локонов приходится на целый час раньше вставать.
Дома я всё рассказываю за обедом. Нас только четверо — Папа на работе, Ёлка во второй смене, Мишенька ещё в коляске.
— И докуда же у неё локоны? — спрашивает Анночка.
— Лопатки почти закрывают, — говорю.
— Как красиво! — восхищается Анночка.
— Да-а! — задумчиво говорит Мама. — И как только этой девочке разрешают в школе ходить с такой причёской, сейчас с этим очень строго.
— Папа — генерал! — говорю. — Мама — генеральша!
— Генеральша — это серьёзно! Это очень серьёзно! — смеётся Мамочка.
— Почему? — спрашиваю.
— Понимаешь, Нинуша, — объясняет Мамочка, — во время этой войны генеральшами…
— Вавочка, «диван»! — спокойно, но строго говорит Бабушка.
— Да что же это такое за «диван»! — кричу я. — Вы последнее время так часто говорите вдруг, на самом интересном месте, «диван» — и всё, разговор прекращается! Что это значит — «диван»?
— Нинуша, не кричи, пожалуйста! — Мама недовольна. — Обо всём можно поговорить без крика. «Диван» — это сокращение поговорки: «Диван перед маленькими детьми!» Когда в компании в разговоре участвуют взрослые и дети, а дети неглупые и понимают всё, о чём идёт речь, иногда взрослые забываются, как я сейчас. И тогда кто-то из взрослых напоминает: в разговоре участвуют дети и тема, которая сейчас возникает, не детская. Для этого существует такая смешная фраза: «Диван перед маленькими детьми!» — это быстрое напоминание тому, кто забылся.
И тогда я говорю то, что давно хотела сказать, но как-то не получалось, случая не было. А сейчас как раз про это, и я говорю:
— Мамочка, Бабуся, как я хочу скорей вырасти, стать большой, взрослой, сидеть с вами за ужином долго-долго, обо всём разговаривать без всяких «диванов», ложиться спать когда захочу, чтобы у меня была интересная работа — у Папы же очень интересная работа… И ещё много всего. Я очень хочу поскорее вырасти!
— Нинуша! — У Мамочки почему то становится печальное лицо. — Тебе плохо живётся?
— Замечательно! — Я хватаю Маму за руку. — Я замечательно живу!
— Девочка моя, не спеши вырастать! — Мамочка гладит меня по руке, потом обнимает. — Детство — это самая золотая пора жизни! Не спеши, не спеши, моя родная!
Мне так хорошо, когда Мамочка меня обнимает, но я думаю: как это — не спешить! Я очень, очень хочу поскорее вырасти и я буду спешить!
Я буду очень спешить!
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 86 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |