Читайте также:
|
Я ни в коем случае не стану игрушкой для нестареющего Правителя, которую он приблизит к себе на несколько десятков лет, а потом вышвырнет прочь. Пусть возьмет какую-нибудь девицу из знатной семьи, я не против.
Я тихонько выскользнула из постели и спустилась в большую кухню. Там я училась готовить блюда с шафраном, ванилью и другими специями, ценившимися буквально на вес золота… Чем бы я сдабривала пищу в отцовской хижине? Щепоткой соли, высушенными перцами, которые росли на кустах неподалеку от дома… Здесь мы тоже добавляли в еду соль, петрушку и другие простые травы.
А еще в большой кухне имелся шкафчик, в котором хранились ножи.
С годами мне начали больше доверять. Между мною и госпожой Тирей возникла странная связь; такая возникает между хозяином и рабом, между тюремщиком и заключенным. Можно сказать, что госпожа Тирей научилась хоть отчасти доверять мне. Во всяком случае, ножей от меня больше не прятали.
Я выбрала маленький, острый ножик, каким обычно отделяла мясо от костей. Лезвие было уже хорошо заточено — мне не пришлось затачивать его об оселок с риском быть пойманной. Я спустилась во двор, села под дерево под тусклыми лунными лучами и повернула лезвие ножа вверх.
Управляющий назвал меня Изумрудом. Я отмечена красотой, мне привили изящество. Конечно, эта тюрьма за серовато-голубыми стенами гораздо удобнее, чем хижина моего детства.
— Я скучаю по своему шелку и по отцовскому белому буйволу, — прошептала я, обращаясь к ножу. Я по многому скучала — по водяным змеям, жарким ветрам и глупым ящерицам, которые вечно стремятся к палящему солнцу, как будто хотят согреться от небесного огня.
В то же время я не могла и забыть, отбросить годы обучения здесь, в доме Управляющего — как не могла забыть, отбросить само время. Федеро увез меня от всего, что было моим, а Управляющий вырастил из меня игрушку для правителя Медных Холмов.
Я не буйвол, не карета и не тягловая лошадь! Я не животное и не вещь. Я легко могу сбежать отсюда, вскарабкавшись на стену, как учила меня Танцовщица. Однако я — ценное приобретение. Управляющий и многочисленные наставницы не жалели сил и средств, чтобы подчеркнуть мою красоту и обучить меня всевозможным искусствам и ремеслам. Меня станут ловить и непременно поймают! Где бы я ни спряталась, охранники Управляющего отыщут меня даже с завязанными глазами. Несомненно, Правитель скоро потребует доставить ему новую игрушку, и на мои поиски кинутся все жители Медных Холмов.
Сейчас моя цена очень высока; Управляющий ни за что не позволит мне ускользнуть от него. Забыть все знания, которыми меня напичкали, я не могу при всем желании. Зато при помощи ножа я могу изуродовать себя, лишить себя красоты!
Я покажу им, чей дух сломится первым!
Когда я резанула себя по правой щеке, передо мной в темноте блеснули карие глаза Стойкого. Несмотря на ужасную боль, я терпела — я ведь много лет терпела избиения и не плакала. Затем я сделала такой же глубокий надрез на левой щеке; вспышка боли слева уравновешивала вспышку справа. Изуродовав себе лицо, я сделала по глубокому надрезу на мочках обоих ушей.
— Я Зелёная! — закричала я на своем родном языке, обращаясь к Луне. По шее потекла теплая, липкая, пахучая кровь, закапала на плечи. — Зелёная! — снова вскрикнула я и зарыдала в голос.
Госпожа Тирей услышала шум и, спустившись во двор, увидела, что вся моя белая ситцевая сорочка пропиталась кровью.
Когда она поняла, что я натворила, она пронзительно закричала. Я ударила ее ногой, как меня учила Танцовщица; голова женщины-утки дернулась, я услышала душераздирающий треск ломаемых шейных позвонков… Госпожа Тирей еще раз что-то булькнула и бесформенной кучей осела на землю.
Так, в ярости, горе и замешательстве, я совершила свое первое убийство.
Отчего-то смерть госпожи Тирей запомнилась мне лучше остальных. Много лет она каждый день была рядом со мной. После того как меня увезли от отца, она опекала меня. Я находилась в центре ее жизни. И вот чем я ей отплатила! Ее смерть совсем не показалась мне достойной, хотя смерть вообще редко бывает отмечена печатью достоинства. Умирающий обычно испускает из себя все нечистоты. Я иногда думаю, что боги нарочно отпускают нас из этой жизни замаранными, чтобы напомнить: мы сделаны из грязи и воды.
Тогда я твердила себе, что, как ни ненавидела я госпожу Тирей, я вовсе не собиралась убивать ее. Конечно, все было совсем не так. Танцовщица научила меня наносить удары ногами. Я хорошо усвоила ее уроки. Значит, вся ответственность за смерть госпожи Тирей целиком на мне.
Глаза госпожи Тирей начали стекленеть. Я забралась на гранатовое дерево и забрала из тайника мой черный наряд для ночных вылазок. Хотя я дважды чуть не упала, я нашла свои вещи там, где им и следовало быть. Спустившись на землю, я сняла с себя окровавленную сорочку и переоделась в черное. Сорочкой я накрыла лицо женщины-утки.
Я понимала, что времени у меня очень мало. Мне нельзя мешкать! Возможно, меня не убьют, но за мной вышлют погоню. Ничего, теперь я сама себе госпожа. Я ничья, я никому не принадлежу! Движимая яростью, я взлетела по столбам на галерею, а оттуда выбралась на крышу, крытую листами меди. Когда я перескочила на галерею, идущую поверху наружной стены, со стороны дома Управляющего послышались крики.
Добежав до угла, откуда легче было спускаться, я снова споткнулась — я весь день не ела, живот подвело от потрясения, страха и от потери крови. Прыгая, я раньше времени разжала пальцы и полетела на булыжную мостовую.
Я упала навзничь и, захлебываясь рыданиями, стала хватать ртом воздух. В доме Управляющего забили в гонги.
Надо мной склонилось лицо, покрытое серебристым мехом.
— Пойдем со мной, — приказала Танцовщица. — Тогда ты, возможно, доживешь до рассвета.
— Нет, — ответила я на родном языке. — Хватит с меня!
Она схватила меня за руку:
— Не глупи! Ты отказываешься от всего, что тебе здесь дали, — а вместе с тем отказываешься и от своей жизни!
Все еще потрясенная тем, что я только что убила человека, я встала и заковыляла за ней. Мы быстро шли по ночным улицам Медных Холмов; я бормотала себе под нос ругательства на родном языке. Наверное, в ту ночь и Стойкому, и бабушке было стыдно за меня.
Вся дрожа, я спустилась в подземелье по незнакомой штольне. Хотя ночь не была холодной, меня била дрожь.
Я снова и снова слышала сухой щелчок и видела перед глазами госпожу Тирей со сломанной шеей. Я ударила ее со всей силы. И не защищаясь… Я вовсе не хотела просто сбить ее с ног или разоружить.
Слова, я готовилась победить ее словами… А сама лишила ее жизни!
Сделанного не вернешь. Лишив жизни госпожу Тирей, я лишила жизни и себя… Я отказалась от всего, чему научилась в Медных Холмах, почти от всего, что могла вспомнить.
Мне-то хотелось одного: лишить их себя. Щеки и уши у меня горели огнем; раны мешали мне думать. Изуродовав себя, я расстроила замыслы Управляющего и его хозяина, Правителя.
Но жизнь уже не вернешь…
Пусть госпожа Тирей ужасно обращалась со мной, это ничего не меняло. Я была рабыней, живым товаром и подчинялась ей. Она не считала меня нормальной девочкой, человеком.
И вот я убила ее, и она поняла, что я живая, настоящая. Однако прозрение наступило поздно, лишь в последние мгновения ее жизни.
Мы спускались все ниже и ниже, шли куда-то по тесным, темным коридорам с низкими сводами и осклизлыми стенками — так бывает только рядом с поверхностью. Танцовщица держала в руках горсть «холодного огня»; его хватало, чтобы я видела, куда ставить ногу. Страдания настолько поглотили меня, что я ничего вокруг не замечала.
Повернув в очередной раз, мы очутились в более просторной галерее. Я последовала за Танцовщицей, как вдруг кто-то крепко схватил меня за плечо. Внезапно очнувшись, я громко вскрикнула.
Танцовщица круто развернулась. Видимо, она собиралась что-то сказать, но замерла на месте.
Меня мертвой хваткой держала матушка Железная; мне показалось, что ее пальцы способны гнуть железные трубы. Я заглянула ей в глаза. Они мерцали оранжево-белыми огнями, как раскаленные угли.
— Так все начинается. — Голос у матушки Железной оказался скрипучим, как ржавая дверь. Из ее рта вырывался затхлый воздух; его дуновение было мощным, как порыв ветра.
— Мы спешим, — тихо сказала Танцовщица. — За нами уже отрядили погоню.
Старая женщина… точнее, существо… я помнила о спящих богах Септио… снова больно сжала мне плечо.
— Будь правдива и пользуйся своими преимуществами, — сказала она мне. Затем матушка Железная пропала — исчезла, как туман на рассвете.
Танцовщица взяла меня за руку:
— Я не ждала ее… Как ты?
Я попыталась ответить, но мне удалось лишь истерически рассмеяться.
Глаза Танцовщицы сузились, превратились в две мерцающие щелки. Она слегка встряхнула меня.
— Девочка, не поддавайся туману, который заполняет тебе голову!
Ее слова мигом привели меня в чувство.
— Меня зовут Зелёная! — возмущенно ответила я.
— Ясно, Зелёная. Вижу, ты пришла в себя.
Мы долго бежали подземными коридорами, а потом начали подниматься по деревянным ступенькам, вбитым в кирпичную стену колодца. Танцовщица шла первой. Я следом. Меня раздирали гнев и отчаяние.
«Как они посмели все у меня отнять?» Я понимала, что в моих мыслях отсутствует всякая логика, но лелеяла в себе тлеющую искру ярости. Наверное, ее подпитывали и чувство вины, и страх. Я бы предпочла, чтобы путь мой освещался пламенем, а не был окутан мраком.
Мы поднялись на поверхность и очутились в большом полупустом здании. Из широких окон, высоко прорубленных в стенах, внутрь лился лунный свет; на грудах ящиков плясали длинные серебристые тени. Я огляделась по сторонам, зорко подмечая все мелочи, как меня учили. По восемь таких окон с каждой стороны; к некоторым можно подобраться, вскарабкавшись на стоящие под ними ящики. Противоположный конец помещения тонул во мраке; там могли затаиться невидимыми и двенадцать всадников. На другом конце свет проникал в щели под большой дверью, за которой горел газовый фонарь.
Конечно, это склад!
— Что там, в темноте? — спросила я, вспомнив слова Танцовщицы о погоне.
— Что говорят тебе нос и уши?
Я закрыла глаза и принюхалась. Пахло пылью, деревом, маслом, плесенью. Нами. Лошадиного запаха я не учуяла. Как и запаха солдатского пота. Я не услышала шороха. За дверью по улице прогрохотала карета; по мостовой процокали копыта. Здесь, внутри, лишь поскрипывали, рассыхаясь, старые доски да попискивали крысы.
Возможно, в темноте прячется один человек, но не больше. Так я и сказала Танцовщице.
— Да, кто угодно может спрятаться где угодно, — согласилась она. — Но здесь и сейчас мы, скорее всего, в безопасности. Сейчас мы спрячемся получше.
Танцовщица взобралась на высокую груду ящиков под одним окошком, заросшим грязью. Я последовала за ней. Мне интересно было, куда мы идем, но я ни о чем не спрашивала. Добравшись до окна, Танцовщица вытянулась во весь рост и достала рукой до потолка. Часть планок отъехала в сторону; шумно заскрипело дерево по дереву. Я прищурилась, услышав резкий щелчок, и оглянулась, ожидая нападения невидимого убийцы.
Внизу никого не было. Надо мной Танцовщица, подтянувшись, исчезла в люке. Я последовала за ней и очутилась в полной темноте. Выпрямившись во весь рост, я ударилась головой о низкий, скошенный потолок.
Я поняла, что мы забрались на чердак. Судя по очертаниям предметов, здесь тоже что-то хранили. Единственное окошко тускло мерцало на противоположном конце; оно почти совсем не пропускало света, потому что заросло пылью и сажей.
— Лестницу на чердак сломали лет пятнадцать — двадцать назад, — пояснила Танцовщица. — Внизу прорубили двойные двери, чтобы в них могли пройти две груженые повозки; зато пришлось заколотить чердак.
— Напрасно они так! — Я внимательно озиралась по сторонам.
— На все есть свои причины. Зато сейчас мы в надежном месте. Никто не видел, как мы сюда входили. Ты в безопасности. Можно отдохнуть и подумать, как быть дальше.
— В безопасности?! — Внутри меня снова забурлил истерический смех. — Я больше никогда не буду в безопасности! Сама себя загнала в ловушку! Я…
Я все повышала голос; Танцовщица хлопнула меня по макушке.
— Говори шепотом! А еще лучше — думай перед тем, как что-то сказать.
Ее слова и поступки лишь подлили масла в огонь. Госпожа Тирей постоянно била меня. Теперь Танцовщица сделала то же самое. Кто она такая, что смеет поднимать на меня руку?
— Ты должна поесть, а потом поспать, — продолжала она. — Страхи и сожаление отвлекают тебя.
— Я ничего не боюсь! — закричала я.
Тихо, так, что мне пришлось напрячься, чтобы расслышать, она ответила:
— Сейчас ты боишься всего. По крайней мере, так должно быть.
Я опустилась на пол. Наконец, затихнув, я поняла, что на мне нет живого места. После неудачного падения со стены бедра и спина в ссадинах и синяках. На бегу я согрелась, но сейчас мы сидели неподвижно, и я быстро стала замерзать. Болела нога, которой я ударила госпожу Тирей в челюсть.
— У меня все болит, — тихо пожаловалась я.
— Поспи. — Танцовщица протянула мне кусок крошащегося сыра и пригоршню листьев.
Сыр оказался острым, пахучим, соленым, с голубой плесенью. Высушенные и скрученные капустные листья были смазаны внутри свиным салом.
Я так проголодалась, что все эти запахи показались мне райскими. Я быстро набила живот, но мне тут же страшно захотелось пить.
— У окна стоят бочонки, — сказала Танцовщица. — Они наполнены дождевой водой; возможно, вода застоялась. — Она снова склонилась надо мной. — Я должна идти, чтобы меня увидели. Никто не должен подозревать, что я имею какое-то отношение к последним событиям в доме Управляющего. Ты останешься здесь. Будешь сидеть совершенно тихо?
— Да, — пробормотала я с набитым капустой ртом.
— Как бы ты ни злилась и какое бы отчаяние ни испытывала, не топай ногами и ничего не швыряй. Утром на склад придут рабочие; они могут тебя услышать.
Я посмотрела на свои руки, полные недоеденных капустных листьев, и подумала: «Госпожа Тирей больше никогда не будет есть!»
— Да, госпожа.
— Как только все немного успокоится, я вернусь. Скорее всего, завтра ночью. Возможно, со мной придет и Федеро.
Сердце у меня екнуло — тогда я еще удивилась почему. В то время даже друзья казались мне обузой.
— Я буду сидеть тихо.
— Надеюсь. — Она погладила меня по голове. — Мы позаботимся о том, чтобы ты не голодала. Правда, не знаю, сколько нам осталось.
— Спокойной ночи, — сказала я, и она ушла.
* * *
Во сне пришли лишь воспоминания о смерти. Я не слишком хорошо сплю и по сию пору, но та ночь стала худшей в моей жизни. Не помню, видела ли я сны до того, как Федеро в первый раз увез меня от отца. Говорят, сны у малышей неотчетливы, как и их мысли, но это, скорее всего, неправда. Мои мысли были вполне отчетливыми даже в раннем детстве. Я точно знала, чего я хочу и чего не хочу.
Позже мне снилось прошлое, Стойкий, бабушка и мои детские игры в полях и канавах. Те сны были наполнены горечью потери и сожалением. Я становилась старше, и мое обучение делалось все сложнее; я часто видела во сне то, чем занималась днем, — бесконечные батоны хлеба выскакивали из печи, новые страницы книги появлялись перед глазами быстрее, чем я прочитывала предыдущие…
Однако в ту ночь я видела только одно: смерть. Может быть, я когда-то убила и бабушку? Кстати, отчего умерла моя мать?! Снова и снова голова госпожи Тирей прыгала, как мячик, после моего удара, и склонялась набок под неестественным углом. Я снова чувствовала идущий от нее предсмертный смрад, когда у нее опорожнился кишечник. Она испуганно дернулась всем телом, как будто не могла защищаться, как живой человек, пусть даже и нетренированный.
Сложно ли убить? Сложно ли умереть? Сколько есть способов, чтобы убить и умереть? Вот какие вопросы терзали меня в ту ночь. Утром, когда я проснулась, в голове сформировались готовые ответы.
Умереть можно по-разному — способов смерти столько же, сколько и способов жизни.
Убить можно по-разному — способов убийства столько же, сколько убийц, которые пробуют свои силы.
Все тело у меня болело, как будто по мне прошлась копытами одна из лошадей Управляющего. Ящик, на котором я спала, был отброшен в сторону, и я лежала на старом деревянном полу. Хотя я совсем не чувствовала себя убийцей, я знала, что я — убийца. А еще я знала, что когда-нибудь я тоже умру. Возможно, очень скоро, в зависимости от того, когда правосудие Управляющего меня настигнет.
Я с трудом встала на ноги, пошатываясь от усталости и внезапно навалившейся слабости. Страх и напряжение прошлой ночи взяли свое.
В тусклом оконце забрезжил рассвет. Похоже, грязное стекло не мыли целую вечность. Под моим присмотром служанки мыли бы окна до зеркального блеска…
Чердак был просторный, хотя высокий мужчина мог бы выпрямиться в полный рост только посередине, под самым коньком крыши. У стен лежало всякое старье — рамы от старых ткацких станков, всякие механические приспособления, названия которых я не знала. Все было покрыто толстым слоем пыли.
Найдя бочонки, я попила, набирая воду маленьким жестяным черпаком. Вода отдавала дегтем и песком. Но даже и такая грязная она освежила меня — ведь я всю ночь дышала сухим воздухом.
Мне нечем было облегчить жжение в порезанных щеках и ушах; нечем было успокоить растревоженное сердце. У меня не было еды, мне нечем было отвлечься. Не было ничего.
Целый день я лелеяла и пестовала свой гнев. Потом пришел Федеро. Я вздрогнула от удивления, увидев, как его голова показалась в люке.
— У рабочих сейчас обед, — объяснил он, отвечая на не заданный мною вопрос. Вид у него был озабоченный, а одет он был как простой портовый грузчик. — Я уже давно раз в неделю угощаю складских рабочих элем в таверне за углом. Никто не удивляется, когда я прихожу сюда.
— Ты теперь совсем не выделяешься из толпы… — Меня учили судить о человеке по одежде.
— Вот именно! — Федеро достал из кармана сверток. — Здесь солонина и холодная жареная картошка. Ничего лучшего я сейчас принести не могу. Ночью я вернусь вместе с Танцовщицей. Надо решить, что с тобой делать дальше.
— Вы ничего за меня не решите, — холодно ответила я. — Я сама решу, что с собой делать!
Мои слова его не обрадовали; вскоре он ушел.
Нет, никто ничего не станет за меня решать! Ни Управляющий, ни Правитель, ни торговец живым товаром и его подружка — пардайна. Остаток дня я обдумывала, как сбежать, куда направиться. Я поняла, что практически не знаю города и его окрестностей. Если бы я могла вернуться к Стойкому, я бы вернулась, но путь домой лежал через море.
В то время я даже не знала, как называется страна, где я родилась, не говоря уже о деревне, рядом с которой было отцовское поле. У меня не было ни денег, ни карт, ни практического опыта в чем бы то ни было.
Я поняла, что я просто сменила одну тюрьму на другую. На чердаке далеко не так удобно, как в доме Управляющего, зато гораздо опаснее. Гнев снова вскипел во мне, накрыл приливной волной. Пусть я освободилась от Управляющего, за меня все равно решают другие!
Зачем, зачем Федеро и Танцовщица исподволь развивали во мне стремление к независимости? Разве в неведении мне не жилось бы легче? Я могла бы превратиться в знатную даму и прожила бы жизнь, для которой меня купили.
Я решила, что не доставлю удовлетворения и им.
В ту ночь мои спасители вернулись с несколькими мешками. Я сразу догадалась, что в них запасы еды. Федеро снова вырядился простым рабочим; на Танцовщице была, как всегда, свободная туника. Танцовщица сложила мешки на полу, предварительно расчистив небольшой участок. Затем они с Федеро соорудили столик из двух ящиков и трех досок. Из одного мешка Танцовщица достала лампу под абажуром, а Федеро придвинул нам ящики поменьше, на которых можно было сидеть.
Вскоре мы расселись вокруг импровизированного столика. Между нами лежало несколько шишковатых морковок, связка сладкого лука и пригоршня маленьких ржаных булочек. Во время приготовлений они оба молчали. Я решила ни за что не заговаривать первой.
— Мы цивилизованные люди, — сказал наконец Федеро. — Мы сидим за столом, и перед нами лежит еда.
— Разделять трапезу — традиция моего племени, — добавила Танцовщица.
В их голосах я уловила отчаянное желание хоть отчасти возместить ущерб и возобновить нормальное общение.
Я молча глядела на них в упор.
Они не отводили взглядов в сторону. Федеро казался озадаченным, Танцовщица бросала на меня откровенно равнодушные взгляды. Во всяком случае, догадаться, о чем она думает, по ее лицу я не могла — все же она не была человеком. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга.
Я не выдержала первой.
— Она была корова, — сказала я на своем родном языке.
Федеро устало потер глаза.
— Через два года мы могли бы внедрить тебя во дворец Правителя! — вздохнул он.
Танцовщица кивнула:
— Надо было раньше догадаться.
— О чем догадаться? — спросила я.
Федеро посмотрел на меня в упор.
— Перестань говорить по-варварски, — сухо приказал он. — Мы в Медных Холмах.
— По-варварски?! — Я с трудом удержалась от крика. — Это вы… вы… — Я не знала, как на моем родном языке будет «варвары». Естественно, в детстве мне и не нужно было знать такое слово. — Звери! Вы — звери!
— Все могло измениться, — возразил Федеро. — С твоей помощью.
Танцовщица бросила на меня свой длинный, неспешный взгляд.
— Прошу, говори так, чтобы я могла тебя понимать. Иначе мы далеко не уедем.
Вначале мне не хотелось отвечать, но потом я вспомнила, что петрейский — и не ее родной язык.
— Ладно, — буркнула я, понимая, что веду себя невежливо.
— Изумруд… — начал Федеро.
— Зелёная! — Я ударила кулаком по дощатому столу. — Меня зовут не Изумруд! Можешь называть меня Зелёной!
Танцовщица махнула рукой в сторону Федеро, призывая его к молчанию.
— Ладно, Зелёная, — сказала она. — Федеро с самого начала догадывался, что в твоем сердце горит пламя, которое не позволит тебе сломаться, как бы тебя ни переделывали по воле Управляющего. Ты…
— Так и получилось, — перебил ее Федеро.
Я вскипела, расслышав в его голосе странную гордость. Тогда я его возненавидела. Как будто он сделал меня такой, какая я есть, просто потому, что ему хватило ума купить меня на базаре.
— Возможно, пламени в тебе слишком много, — продолжала Танцовщица.
— Ну и что? — огрызнулась я. — Теперь вы хотите мною владеть вместо Управляющего? Я — сама по себе, и никто не посмеет меня переделывать — ни он, ни вы и никто другой!
Танцовщица вонзила когти в древесину; во все стороны полетели щепки.
— Всех нас переделывает жизнь.
— Вот именно, — поддакнул Федеро. — И потом, ты еще многого не знаешь. Ты ведь не читала ничего современнее «Комментариев» Лакодема… Я прав?
— Да.
К чему его вопрос? Лакодем подробно описывал восставших из могил, а также людей, которые всю жизнь стояли на головах, а объяснялись при помощи ног. Я не воспринимала его всерьез. Мир подчинялся установленному порядку. Судить о старой сказке тоже можно, руководствуясь здравым смыслом.
— Так узнай немного о недавней истории Медных Холмов. — Федеро подался вперед и положил ладони на неструганые доски. — Вот уже четыре сотни лет городом правит один и тот же Правитель.
— Это мне и госпожа Тирей говорила. Правда, не так прямо, как ты. — Я вспомнила о мертвых глазах Управляющего, тусклых и роковых, как глаза морского чудища, которое когда-то хотело меня сожрать. В некотором смысле Лакодем оказался прав. — Вашим городом управляют бессмертные.
Танцовщица рассмеялась тихо и горько:
— Бессмертные? Нет! Неумирающие? Что ж, да… пока.
— Вы хотели, чтобы я убила Правителя?! — выдохнула я почти беззвучно. После смерти Правителя Управляющий лишится власти. Женщины… и девочки… заживут спокойнее. И даже если новый Правитель тоже окажется тираном, он не сразу покажет себя во всей красе…
— Да, мы рассчитывали на тебя, — признался Федеро. — Но у нас имелись и другие замыслы. Наши игры ведутся уже давно…
Я перебила его:
— Но я выскочила из ловушки и расстроила все ваши планы!
— Н-ну… да.
Я увидела, как его лицо, словно против его воли, на миг озарилось улыбкой.
— Не вовремя в тебе проснулся мятежный дух!
Я провела пальцами по саднящим шрамам на щеке.
— Мне самой он тоже ничего хорошего не принес. Что же теперь будет с вашими замыслами?
Оба посмотрели на меня сверху вниз. В воздухе между нами кружились пылинки и мелкая стружка. На лице Федеро проступило отчаяние, как раньше.
— Если сумеешь ускользнуть от стражей, которые день и ночь рыщут по всему городу, если выживешь, несмотря на то что за твою голову назначена крупная награда, можешь бежать из Медных Холмов куда угодно и жить, как тебе хочется.
Танцовщица задумчиво провела когтем по своей бархатистой щеке:
— Жаль, что ты стала слишком приметной. Сама поставила на себе клеймо! Стоит тебе попасться кому-нибудь на глаза, и тебя сразу узнают.
Перед моими глазами стояли большие карие глаза Стойкого; я слышала, как звенят бабушкины колокольчики, провожая ее в последний путь под палящим солнцем. Интересно, куда позвала бы меня бабушка? Чего хотел бы от меня отец? Я была уверена только в Стойком: он наверняка позвал бы меня домой.
Чего хочу я сама?
Вернуться домой.
Неожиданно я поняла, что хочу не просто вернуться домой. Я не хочу, чтобы девочек продавали торговцам живым товаром. Не желаю видеть ни Управляющего, ни мерзких наставниц, ни Федеро, способного очаровать кого угодно. Я должна положить конец торговле думающим, говорящим скотом.
Тогда я еще не могла бы сказать, кто виноват больше — Федеро, купивший меня, или отец, продавший меня ему. Это не имело значения. Они были всего лишь пешками на огромной доске. Начало всей мерзости положили Правитель и его подручный, сводник Управляющий. Я поняла, что поступила совершенно неверно, бежав из поместья Управляющего: надо было всего лишь не сдаваться и потерпеть еще немного. Если бы не мой мятежный дух, я сумела бы воспользоваться своей красотой как оружием и отомстить им!
Я же, испугавшись, лишила себя важного оружия, а затем убила женщину, виновную лишь в одном: она верно служила своим господам.
Вдруг меня озарило.
— Вы наверняка задумали что-то еще! — сказала я. — Иначе мы бы с вами сейчас не разговаривали. Вы хотите мне что-то предложить! Ты ведь упомянул о «других замыслах».
Федеро и Танцовщица многозначительно переглянулись. Я прочитала на их лицах страх, но не стала ни о чем больше расспрашивать.
Наконец Федеро едва заметно кивнул и заторопился, как будто не до конца верил самому себе:
— Сдайся в плен добровольно. Расскажи о заговоре против Правителя. Расскажи им о нас. Скорее всего, тебя приведут к Правителю на допрос. Ему интересно будет послушать, что ты скажешь. В то же время он захочет просто посмотреть на свою изуродованную драгоценность. Он будет ревновать тебя. Очутившись рядом с ним, ты сможешь…
— Что смогу? — Мне стало смешно. Неужели они настолько глупы?! — Что смогу — убить его? Не забывай, мне всего двенадцать лет. Меня приволокут к нему во дворец… Будь я его любовницей, я бы, возможно, и сумела что-то предпринять. Но меня со всех сторон будут окружать вооруженные стражники! Ну и дураки же вы оба! — На родном языке я добавила: — Я всего лишь девочка. — Мой истерический смех перешел в рычание. — Да, я убила старуху ударом ноги, но мне не совладать с мужчиной, сидящим на троне и окруженным охранниками. Такой поступок свыше моих сил!
Танцовщица привстала с места и посмотрела на меня в упор. Она не моргала, как моргали бы все остальные. Я достаточно хорошо знала ее и понимала, что она обдумывает свои слова, поэтому выдержала ее взгляд и молча ждала.
Наконец она заговорила:
— Есть и другой способ покончить с Правителем.
— А как же! — грубо ответила я. — Вы научили меня убивать.
— Нет, Танцовщица научила тебя выживать, — возразил Федеро. — Послушай меня, Зелёная! Ты можешь отказаться от нашего предложения и жить как хочешь. Выбор за тобой. Ты здесь не заключенная.
— В самом деле?
— Ты пробовала открыть люк? — спросил Федеро. — Все это время его не запирали.
— Вот как… — На миг я показалась себе полной дурочкой.
— Можешь поступать, как подсказывает тебе сердце. Но если у тебя сохранились хоть какие-то добрые чувства по отношению ко мне, я прошу тебя сначала выслушать Танцовщицу. Она изрекает сложные истины, которые могут и не сбыться. И все же, перед тем как отвергнуть нас, выслушай, от чего ты отказываешься.
— Придется, — с горечью ответила я. Смысл его слов был вполне ясен. На Гранатовом дворе я приняла решение от неведения. Хотя мне не хотелось в том признаваться, я поняла, что он в чем-то прав.
— Правда о Правителе известна очень, очень немногим, — медленно заговорила Танцовщица. — Своим… м-м-м… нестарением… он обязан чарам, силой вырванным у моих соплеменников. Есть заклинание, способное разрушить чары. Нужно лишь произнести в его присутствии определенные слова. Слова подействуют, если будут произнесены рядом с Правителем. Не обязательно в спальне! — Танцовщица предостерегающе подняла руку, видя, что я собираюсь что-то сказать. — Тем не менее их нужно произносить, находясь близко от него. Заклинание не подействует, если сказать его на петрейском языке. Правитель с помощью магии подействовал на нужные петрейские слова, чтобы кто-нибудь не произнес их в его присутствии.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 22 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |