Главная страница | Контакты | Случайная страница Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Дедушки и бабушки 2 страница

Отсев

«Не отбивай в мою сторону. Пожалуйста, не отбивай в мою сторону», — беззвучно возопил я. Мой желудок услышал мой страх и болезненно сжался. Я надеялся на чудо, на то, что моя мольба каким-то таинствен­ным образом повлияет на бэтсмена. «Спорю, что он отобьет влево — не надо, ой, не надо», — шептал я в свою ненадежную, одолженную на время перчатку. Я надеялся дожить до конца иннинга, так и не получив мяча.
Принятый в команду последним, я снова должен был играть «на правом ауте», в дальней правой части поля. Сегодня я вытерпел унижение получить назна­чение туда, несмотря даже на то, что в команде нас было всего семеро. Оставить в центре пустое место посчитали более безопасным, чем доверить играть на центральном ауте мне. Такая низкая оценка моих до­стоинств была скорее констатацией факта, чем злым умыслом, что лишь усиливало мой страх.
«Не отбивай мяч сюда, Бобби. Отбей в другую сто­рону», — так и рвался я сказать мускулистому Бобби Бодману, единственному игроку на поле, способному отбивать как слева, так и справа, пока он раздумы­вал, что же выбрать. Он выбрал левостороннюю стой­ку. Когда он бил с левой руки, он обычно посылал очень высокий мяч в правый аут. Следующие не­сколько мгновений я содрогался от ужаса. Долго ждать мне не пришлось.
Бобби принял первую подачу. Я увидел, как мяч отскочил от биты, и следил за ним. Высокий мяч. Я услышал крики.
- Это тянет на полную пробежку, ты его конкрет­но зафигачил.
- Давай, Раймо.
- Раймо, прикрывай голову.
- Чуть назад, чуть вперед, чуть левей, чуть пра­вей, — издевался кто-то.
Мяч уже снижается. Я возьму его. Прижимая свою неверную перчатку к груди, я кулаком свобод­ной руки расправил ловушку и выжидал, пока мяч долетит до меня. Сейчас он падает позади меня. На­зад, назад, назад. Я двигался вместе с ним. Встал. Приготовился ловить. В последнюю секунду траекто­рия мяча снова начала уходить от точки встречи. Прогнувшись назад, я достал его перчаткой. Мяч под­скочил и плюхнулся точно в ловушку, когда я ку­выркнулся назад, прижимая перчатку к груди. Я вскочил на ноги.
- Я его поймал! Я взял его!
- Бросай его! Бросай! Сильнее!
Бодман уже почти добежал до третьей базы. Сде­лав разбег, я со всей силы метнул мяч полевому игро­ку лучшим способом, каким я только умел кидать бейсбольный мяч, — броском снизу. С большим недо­летом до первого бейсмена мяч шлепнулся на землю и, немного прокатившись, замер. Пока первый бейс- мен бежал к нему, Бодман пересек черту основной ба­зы. Полная пробежка! Смех был громким, а коммен­тарии еще громче.
- Ты это видел, да?
- Ну и бросочек.
- Но какая у него рука, какая рука...
- Эй, Рамона, брось и мне разочек, — крикнул кто-то издевательски пискляво.
- Я... взял... его.
Взрывы смеха за каждым следующим словом бы­ли все оглушительнее; от растерянности я умолк.
- Да уж взял, это точно, — крикнул первый бейс- мен.
Я взял его. Мои язвительные критики и я сам на­столько привыкли к моим промахам, что словно бы сговорились не признавать мою удачу. Они знали мою игровую биографию на правом ауте. Я был слиш­ком уязвлен, чтобы защищаться.
- С таким броском ему только в «подковки» иг­рать.
- Подкати мне мячик еще раз, Рамона.
Чем больнее мне было, тем сильнее я старался. Чем сильнее я старался, тем хуже играл. Я прокли­нал своих сестер. Они научили меня бросать мяч так, как бросали сами, — с нижнего замаха. Я уже не мог переучиться. Чем сильнее я старался, тем больше девчоночьего появлялось в моих движениях. Любая попытка бросить с верхнего замаха вызывала еще больше смеха. Я бросал всем корпусом и кистью ру­ки, а локоть словно приклеивался к моему боку. Это выглядело уж совсем не по-мужски. Мне оставался лишь выбор между этими тщетными попытками и броском снизу. Я предпочел нижний замах и держал­ся за него все это долгое, мучительное лето.
Когда надо мною смеялись, мне хотелось отом­стить. Иногда мне хотелось всех их убить. Я мечтал, как буду мучать и пытать каждого из них, пока он не запросит пощады. Но злость моя была обманчивой. Из-за взрывов общего смеха на меня накатывало та­кое бессилие, что всякая жажда мести угасала. Я чув­ствовал себя слишком опустошенным даже для един­ственного удара кулаком.
Я сконцентрировал всю свою злость в одном мсти­тельном стремлении. Я им покажу. На следующее ле­то вся местная команда будет держаться на мне, я ста­ну новой звездой «Бойцов Саузенда».
По окончании сезона я купил себе розовый мячик за тридцать девять центов. Пока падали листья и кру­жился снег, я бросал свой розовый мячик вверх, ло­вил его и снова бросал. Подстегиваемый мучительной тоской презренного игрока правого аута, я трениро­вался.
Здесь, у стен родного дома, я обнаружил, какой у меня на самом деле бросок. Суть была в том, чтобы от­водить руку назад в замахе. Если я отводил руку на­зад, я мог бросить дальше. Я научился бросать мяч круговым движением руки. Я синхронизировал дви­жение руки и всего тела. Я тренировался каждый день. И у меня получилось. Я добился своего. Я нау­чился бросать с верхнего замаха.
Меня восхищало мое новое умение. Я блистал в од­ной воображаемой игре за другой, потом стал звездой бейсбола. Не выходя из дому, я брал самые трудные мячи на каждом из полей Высшей лиги, спасал ко­манду в безнадежных ситуациях, выбивая мячом са­мых быстро бегущих игроков противника, которые теперь по себе знали, какой у меня бросок. Базой был простенок меж двух окон нашего дома с высокой кры­шей. Это место даже покрылось грязью от снега: столько раз я метко выбивал мячом игроков против­ника, надеющихся добежать до базы.
В дополнение к моим новым умениям бросать и ло­вить мяч я обзавелся собственной перчаткой. Будучи в гостях у дяди, я подобрал ее во дворе. Когда-то свет­ло-коричневая, она почти начисто лишилась набив­ной подкладки на пальцах, и еще меньше того остава­лось на ловушке; не было у нее и перепонки между большим и указательным пальцем. По правде, она больше смахивала на рукавицу лыжника, чем на бейсбольную перчатку. Но показалась мне подходя­щей. Когда я попросил отца поговорить с дядей, что­бы тот отдал перчатку мне, отец отказался. Я сказал, что заплачу за нее. Он опять отказался.
— Получишь перчатку, когда научишься играть.
В приступе храбрости, порожденной отчаянием, я пошел к дяде и попросил его. Он отдал перчатку.
По пути домой я купил льняного масла. Промасли­вая мою перчатку, я снова пришел в восторг: теперь меня ничто не остановит. Схватив свой розовый мя­чик, я отправился на воображаемое поле Фенвея. Ма­сло просачивалось сквозь ветхую кожу, липнущую к моей ладони. Розовый мячик бил по руке очень боль­но. Я подавил страх, что с жестким мячом боль может оказаться еще сильнее. Никакая боль не могла поме­шать моей победе. Я освоил бросок с верхнего замаха, отлично ловлю мяч, у меня верная рука, а теперь еще есть и собственная бейсбольная перчатка. Стоя под свесом крыши с розовым мячиком в промасленной перчатке, я уже видел себя в звездной роли среди «Бойцов Саузенда».
В своих мечтах я пережил каждый миг моего пер­вого выхода на поле. Я куплю себе бейсбольную кеп­ку. Приеду на велосипеде, с перчаткой на руле. Я не опоздаю. Вот я разминаюсь перед игрой. Я выиграю забеги. Я не сделаю ни одной ошибки на поле, буду ловить все мячи, которые полетят в мою сторону, и покажу, какая у меня рука, — сильными и точными бросками. У меня появятся друзья среди других игро­ков. Никто не будет надо мной смеяться. Меня не по­шлют играть на правом ауте.
Мое воображение не упускало ни одной детали. Я видел синее небо, видел, как и где я стою, как свирепо отбиваю нижние мячи, как быстро бегу к базам. Я ощущал атмосферу дружбы в нашей команде, атмо­сферу шуток и восхищения искусством и смелостью друг друга. Я видел себя в форме: восьмой номер, тре­тий у биты. В какой-то момент я даже видел счет на­шей первой игры; я сделал три очка за четыре (дваж­ды две базы и один раз одну), четыре индивидуаль­ных очка. Я знал, как буду одет в этот день, знал, что съем на завтрак. Я вдыхал на поле глотки весеннего ветерка, предвидел, что земля в центре будет слегка влажной, а главное — что я буду счастлив, так счаст­лив.
Я принялся следить за доской объявлений с перво­го марта. Мои одноклассники — Мак и Генри начали говорить о первой тренировке и команде с середины марта, но не со мной. Я задавал вопросы. Они не отве­чали. Или давали ответ как бы друг другу. Они игно­рировали меня, возрождая мои чувства игрока на правом ауте.
В понедельник четвертого апреля я после школы увидел, что Мак и Генри садятся на велосипеды с бейсбольными перчатками на руле.
— Куда вы едете? — прокричал я вслед. Они не ус­лышали. Меня пронзил страх: «Уже сегодня?»
Я бросился в школу, взлетая по лестнице через две, потом через три ступеньки, и подбежал к доске объяв­лений. Глядя на море разномастных листочков, я увидел его. Написанное карандашом на маленькой оранжевой карточке и прикрепленное кнопкой в са­мой середине доски, объявление гласило:
Набор в команду Бойцы Саузенда 14 лет и моложе Понедельник 3:30 - Южный парк Б.Каммингс, тренер
«Как я мог его пропустить?» — запаниковал я. — «Бегом! бегом!» Два километра до своего дома я про­бежал со всей скоростью, на которую был способен, только раз остановившись по пути, чтобы перевести дыхание. Я нигде не мог найти свою перчатку. Уже придя в отчаяние, я вспомнил, куда кладу ее каждый вечер — себе под подушку. Великий Джо Димаджо, по-моему, именно он, спал с перчаткой под подуш­кой, когда еще был мальчиком. Кто спит со своей пер­чаткой под подушкой, сильнее хочет играть и стано­вится лучшим игроком. Схватив перчатку, я на при­личной скорости направился на поле.
Я полностью выбился из сил, но опоздал всего лишь на несколько минут. Я вбежал через правые во­рота и, едва приблизившись к правому ауту, перешел на трусцу. На траверзе основной и первой базы я прос­то одеревенел, а все мои надежды в одночасье рухну­ли. Я посмотрел в сторону основной базы и увидел тренера. Мак, Генри и остальные разминались.
Я ощутил себя одиноким, испуганным, несчаст­ным. Моя биография на правом ауте давила на меня. Набежавшая волна сомнений утопила мои надежды и поумерила мой пыл. Пустынное одиночество вечно­го — в любой дворовой команде — игрока на правом ауте так просто с себя не стряхнешь. Стоя там, я пы­тался забыть обо всем. Но не смог. Страх поражений прошлого лета боролся с надеждами моих зимних тренировок.
Я сильно потряс головой и побежал, пытаясь убить в своем воображении игрока на правом ауте. «Это же новый сезон!» — прикрикнул я на свою игровую био­графию.
«Нужно ли мне поприветствовать тренера? Нет. Пока он не взглянет прямо на меня». Я скинул с себя куртку, положил ее на скамью и направился к левому ауту.
- Эй, пацан, а ты куда?, — спросил меня тренер.
- Вон туда. На левый аут. Тренироваться.
- Ты пришел для отбора в команду?
-Да.
- На какой позиции ты обычно играешь?
- Я-то? Я играю вот тут. Там. Ну, в основном, на ауте.
Он посмотрел на меня и ничего не сказал. Его взгляд заставлял говорить дальше.
- Вон там, — я показал в сторону правого аута.— Я игрок на правом ауте.
- адно, — сказал он.
- Один взгляд тренера — и я снова оказался на пра­вом ауте.
Тренер отбил мяч игрокам аута, очень высоко и да­леко, это был самый высокий и дальний мяч, какой я только видел. Я никогда еще не ловил такой высокий мяч. Смог бы я взять такой? Я следил за другими кан­дидатами, каждому из которых тренер отбивал по шесть-семь мячей. И каждый ловил их с легкостью. Один паренек упал, но все остальные принимали ка­ждый мяч и бросали его в соседа, показывая, какой у них бросок. Я был следующим.
Стоя в ожидании момента, когда тренер отобьет мне первый мяч, я хотел только снова оказаться под свесами родной крыши. Мяч был высокий. «Такой высокий и такой ближний», — подумал я. Я побежал вперед и еще вперед, и еще, быстрее, теперь на полной скорости. Нырнул. И взял его.
— Хорошая скорость. Прекрасный прием мя­ча, — сказал тренер.
Я промахнулся по следующим двум мячам и выро­нил третий, перечеркнув свой первый удачный ре­зультат. Хотя я бросал со всей силы, мячик летел не­далеко. Он не был розовым.
На тренировке с битой я пропустил первые три по­дачи, отбил один мяч слишком низко, сделал две лег­ких для противника «свечки» и зафолил около дюжи­ны мячей. Все шло совсем не так, как я планировал.
Ожидая на левом ауте конца тренировки с битой, я пытался вклиниться в оживленный разговор о распи­сании игр, времени тренировок, о том, кто будет пит- черами на первой игре и о позициях игроков. Когда Генри сказал мне, что двух кандидатов отсеют, страх оглушил меня. Мой энтузиазм сразу засох, как и моя глотка. Я начал высматривать двух игроков, которые бы были еще хуже, чем я. Не найдя явных слабаков, я стал преувеличить их мелкие недочеты. Я беззвучно подсказывал тренеру:
«Взгляни на этого, он поздновато замахнулся. У того парня лишний вес. Он не может отбивать нижние подачи. По-моему, он слишком вялый».
К концу тренировки я понял, что тщетно пытаюсь уклониться от взгляда тренера. Кажется, он постоян­но смотрел на меня. Вскоре я был кивком головы по­дозван для разговора. Тренер, этот сорокапятилетний гигант, настоящий игрок «Мировойсерии», легонько положил на мое плечо свою волосатую лапу. Я страст­но мечтал очутиться в любом другом месте. С види­мым усилием закаленного в боях человека, стараю­щегося говорить мягко, тренер объяснил мне, что мо­жет взять в команду только пятнадцать человек. «Те­бя среди них нет».
Он смотрел на меня, а я на него. Он начал говорить что-то еще. Я перебил его, сказав самую большую ложь за все свои двенадцать лет, за всю свою жизнь. Собрав жалкие остатки холодного мужества в моей надломленной душе, я произнес: «Понимаю. Все в по­рядке». Слезы распирали мои глаза изнутри.
«Не плачь. Только не плачь».
Я скрыл свое всепоглощающее желание прова­литься сквозь землю под показной небрежностью. Я прошелся к другому краю основной базы, подобрал свою перчатку и, всеми силами сохраняя выдержку, направился к питьевому фонтанчику. Я ощущал на себе пристальный взгляд всего мира. У фонтанчика я обернулся. Никто на меня не смотрел. Я прошел за трибуны и пролез под забором. Я бросился бежать, продираясь сквозь заросли на тропинку, ведущую к моему дому. Я бежал быстро, очень быстро, еще быст­рее. Мыслей у меня не оставалось, я бежал наперегон­ки с отчаянием. Выдохшись, я остановился. Сердце мое билось так же отчаянно, как отчаянно я чувство­вал горе.
Я сел. Потом лег на траву. Я смотрел прямо на сол­нце, мечтая ослепнуть. Желудок сжался.
Выступила маленькая слеза. Я пытался удержать ее, но за ней последовали другие. И вот они полились, они хлынули, прорвавшись через рухнувшую плоти­ну. Я старался остановиться, но я плакал. Мое тело сотрясалось от прокатывающихся по нему волн горь­ких чувств: ярости, злости, разочарования и непере­носимой обиды. Моя мечта была убита. Мои надежды находились при последнем издыхании. Я не мог унять рыданий.
Это была расплата за слишком страстную мечту, за стремление к недостижимому. Прошло еще долгое время, прежде чем я смог понять, что этот отказ, эта отрицательная оценка относилась только к моим бейсбольным способностям, а не ко мне самому. Горь­кие муки отверженного подростка не давали мне уви­деть эту спасительную разницу.
Хотел бы я, чтобы этот урок — урок о том, что суж­дения других людей о моих способностях или возмо­жностях не есть суждения о моем личном достоинст­ве, — был мною усвоен на всю жизнь. Но этого не про­изошло. Я все равно путаю оценки моих достижений с оценками меня самого. Но теперь я знаю, что могу это пережить. Теперь я больше не мучаю себя так сильно и так долго. Порой, когда жизнь разбивает мои мечты, я предпочитаю мудрость Буратино всем оценкам тренера Каммингса. Неунывающий Бурати­но, даже не задумываясь, что у него такой нос, всегда мог сказать с гордостью: «Я такой, какой есть». И это­го достаточно.

Вопросы и ответы

Мой сын в седьмом классе хотел попасть в баскетбольную команду, но его не взяли. Джоша это так обидело и расстроило, что он с тех пор забросил спорт. А ведь этот мальчик - прирожденный спортсмен и мог бы показать себя в нескольких видах спорта, но теперь ему не хватает уверенности в себе, что­бы хоть попробовать. Есть у вас какие-то предложения?
Несколько лет назад великий бейсбольный питчер Орел Хершизер был в гостях на нашей радиопередаче и расска­зал историю о своем первом опыте участия в соревновани­ях. Возможно, вам стоит пересказать эту историю своему сыну в качестве отправной точки для разговора о том, что нужно не сдаваться.
По словам Орела, даже в старших классах школы у не­го была очень впалая грудь, так что он мог плечами «об­хватить баскетбольный мяч». Он охарактеризовал себя как «классического недоноска», который не может рас­считывать на внимание девочек и сам себя ненавидит. Однако это тот самый человек, которого Томми Ласор- да — менеджер «Лос-Анджелесских доджеров», позже прозвал «бульдогом» за его решимость бороться до кон­ца. Благодаря чему он из побежденного превратился в по­бедителя? Как говорит сам Орел, все дело в том, что он не сдавался. Он просто продолжал свои попытки. Орел ска­зал мне о своей уверенности в том, что он, если бы у него ничего не получилось в бейсболе, добился бы успеха в ка­ком-нибудь другом виде спорта, потому что всегда был «трудягой и работягой», деятельным энтузиастом.
Та же самая решимость может сделать из вашего обес­кураженного подростка будущего чемпиона. Существует что-то, что должно у него получаться. Выясните, что — может быть, с помощью тренера — и призывайте его заняться этим. Из него, возможно, не получится «Лучшего игрока» в «Мировой серии», как Орел Хершизер, но, опять же возможно, что еще и получится.
Из моих троих сыновей средний выглядит каким-то более «потерянным», чем другие двое. Может ли это быть как-то связано с его положением в семье?
Не всякому ребенку, имеющему старших и младших братьев или сестер, бывает труднее найти себя, но иногда это случается. Трудность для него заключается в том, что ему не достается ни статуса старшего сына, первенца, ни того внимания, которое уделяется самому младшему. Ед­ва он выходит из ползункового возраста (или чуть позже), как на его место в семье претендует этот прелестный но­ворожденный, отнимающий у него маму. Не приходится удивляться, что средний сын чаще других задается воп­росом: «Кто я, и где мое место в жизни?»
Я посоветовал бы вам постараться, чтобы возможность найти себя появилась у всех ваших сыновей, но особенно у среднего. Предлагаю вам две рекомендации, которые могут оказаться полезными. Во-первых, в течение не­скольких недель уделяйте особое внимание каждому из ваших сыновей поочередно. Вы можете сыграть с ним в мини-гольф или баскетбол, сходить на кегельбан, поужи­нать где-нибудь вместе, просто отправиться на каток. Не суть важно, что вы будете делать, коль скоро это будет то, что нравится именно этому сыну, и участвовать в этом бу­дет не вся семья, а только вы вдвоем. Право выбора здесь предоставляется тому сыну, чья очередь подошла. Во-вторых, предложите каждому из сыновей придумать свой собственный флаг, который потом можно будет из­готовить из какой-нибудь ткани. Такой флаг вы станете Вывешивать во дворе по особым для этого ребенка дням, Например в день рождения, или когда он получит в шко­ле отличную оценку. Возможны и другие способы осуще­ствления того же замысла.
И еще раз, главная цель — спланировать такие шаги, которые подчеркнут индивидуальность каждого ребен­ка, выделят его из общей категории. Некоторым средним сыновьям в семье такое выделение бывает просто необхо­димо. Возможно, ваш сын принадлежит к их числу.

«Все мужчины — дураки»