Студопедия
Главная страница | Контакты | Случайная страница

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Мсье Пьер

Он вошел в гостиную Анны Павловны Шерер, «мас­сивный, толстый молодой человек с стриженою головой, в очках, светлых панталонах по тогдашней моде, с высо­ким жабо и в коричневом фраке». И снова: «Этот толстый молодой человек был незаконный сын знаменитого екате­рининского вельможи, графа Безухова...» (Курсив мой.— Н. Д.)

Толстой бесконечно подчеркивает: «Пьер был несколь­ко больше других мужчин», «большие ноги», «неуклюж», «толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огром­ными красными руками...» В лице хозяйки дома при виде Пьера «изобразилось беспокойство и страх, подобный тому, который выражается при виде чего-нибудь слиш­ком огромного и несвойственного месту».

Но вот что интересно: «этот страх мог относиться только к тому умному и вместе робкому, наблюдатель­ному и естественному взгляду, отличавшему его от всех в этой гостиной».

Пьеру, воспитанному за границей и впервые попав­шему на вечер, где, он знал, «собрана вся интелли­генция Петербурга»,— Пьеру не скучно: он ждет умных


разговоров, «у него, как у ребенка в игрушечной лавке», разбегаются глаза. Пьеру все внове.

Может быть, семь лет назад в той же гостиной два­дцатилетний князь Андрей Болконский таким же робким, наблюдательным и естественным взглядом смотрел на гостей Шерер. Теперь он знает им цену. Ему двадцать семь, и один Пьер может вызвать дружеские и нежные ноты в его голосе.

«— Вот как!.. И ты в большом свете?» — спросил князь Андрей.

«— Я знал, что вы будете,— отвечал Пьер». Конечно, он сказал правду — но не всю правду. Не только из-за князя Андрея Пьер приехал к Шерер. Ему интересно — вот что привлекает к нему Андрея и пугает Анну Павловну; ему интересны люди, их разговоры, он думает — не о том, о чем все посетители этой гости­ной,— не о своей карьере. Ему интересно.

«— А обо мне что говорить?» — в тот же вечер скажет Пьер князю Андрею.— «Что я такое? ге зшз ип Ьатагс!. Я незаконный сын!»

Унизительное и неопределенное положение в свете угнетает Пьера. Кто он: граф Безухов или просто мсье Пьер, даже без фамилии? «Анна Павловна привет­ствовала его поклоном, относящимся к людям самой низшей иерархии в ее салоне». Красавица Элен не заме­чает его, хотя живет с ним в одном доме,— Пьер посе­лился в Петербурге у князя Василия, родственника своего отца. И князь Василий отзывается о нем небрежно: «Обра­зуйте мне этого медведя...»

Один Андрей не заботится о том, граф ли Безухов перед ним или кто другой. Один Андрей любит Пьера такого, какой он есть...

Поначалу эта дружба удивляет: они же такие разные! И семь лет разницы — много, когда одному из друзей двадцать. Эти семь лет отразились в том «вы», которое говорит Пьер Андрею, и в «ты» Андрея, странном в устах этого сдержанного человека. Где и когда они успели так близко познакомиться?

Скоро мы прочтем в письме сестры князя Андрея, что она знает Пьера с детства. Их отцы — старики Бол­конский и Безухов — екатерининские вельможи; нет ни­чего удивительного, что дети могли быть знакомы. Но теперь, когда они стали взрослыми, что объединяет их? В гостиной Пьер все время ждет случая, чтобы в о- 12


 

рваться в разговор. Анна Пав­ловна, «караулившая» его, несколько раз успевает его остановить — и все-таки Пьер прорывается: он объясняет бежавшим от револю­ции и Наполеона французам-эми­грантам, что Наполеон •— великий человек и революция — великое дело.

«— Нельзя, топ сЬег, везде все говорить, что только думаешь»,— за­метит ему позже князь Андрей.

Сам он не станет так уж пря­мо высказывать свои мысли в са­лоне Шерер. Но и скрывать их князь Андрей не намерен: усмеха­ясь, «прямо глядя в лицо Анны Павловны», он дважды повторяет слова Наполеона: понимайте, как хотите; да, он идет воевать против великого полководца, но не станет поносить его вместе с бежавшими из Франции аристократами; до этого князь Андрей Болконский не уни­зится.

Разделяет ли он мысли Пьера о том, что «революция была великое дело»? Этого мы не знаем, но одно ясно: князь Андрей уж скорее с Пьером, чем с виконтами, аб­батами и фрейлиной Шерер.

Оба они на перепутье, и это объединяет их. Все гости Шерер твердо знают, чего хотят, к чему стремятся. А Пьер не знает: вот уже три месяца он живет в Петербурге и выбирает себе карьеру: «Ну, что ж, ты решился, наконец, на что-нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? — спросил князь Андрей...

— Можете себе представить, я все еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится».

Ведь и князю Андрею ни то, ни другое не нравится, потому он идет на войну, потому так раздражен и не­доволен светом.

«Пьер считал князя Андрея образцом всех совер­шенств именно оттого, что князь Андрей в высшей сте­пени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием — силы воли». Но сам Андрей говорит о себе: «я конченый человек», он искренне убежден, что жизнь не удалась, мечется, ищет выхода...



А может быть, с этого и начинается человек — с не­довольства собой, с поисков и мечтаний?

Я очень люблю Пьера — прекрасного, толстого, не­уклюжего Пьера, с его очками и растерянным взглядом, с его сильными добрыми руками, с его приступами бе­шенства, с его ожиданием счастья и постоянными бедами, но больше всего я люблю в нем его постоянную борьбу с самим собой, и когда он терпит поражения в этой борьбе, они представляются мне залогом будущей победы.

«— Ты везде будешь хорош»,— говорит ему князь Андрей,— «но одно: перестань ты ездить к этим Кураги-ным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и все...

— Знаете что! — скашал Пьер, как будто ему пришла
неожиданно счастливая мысль,— серьезно, я давно это
думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни об­
думать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал,
я не поеду.

— Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
—■ Честное слово!»

И вот он выходит белой петербургской ночью на улицу, чувствуя себя душевно очищенным после серьез­ного разговора с князем Андреем, и начинает сам с собой спорить, сам себя уговаривать. Это то, что мы все так отлично умеем, особенно в молодости,— доказывать себе: можно и даже нужно делать то, чего делать нельзя, но хочется.

«Хорошо бы было поехать к Курагину,— подумал он. Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина.

Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Ана-толю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова — такие условные вещи, не имеющие ника­кого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет, или случится с ним что-нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного... Он поехал к Курагину». (Курсив мой.— Н. Д.)

Трудно понять, как далось Толстому это немыслимо

14


полное, глубокое и точное понимание двадцатилетнего человека. Трижды повторенное: «Но тотчас же... Но тот­час же... И тотчас же...», «особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же он умрет...» Это назойливое «же»: «ежели, может, завтра же...» А за всем этим — Пьер с его ошибками, поисками... И снова, как про князя Андрея, думаешь: главное не в том, чтобы прожить жизнь не ошибаясь. Самое главное — судить и казнить себя, преодолевать себя снова и снова.

Сколько раз читаешь «Войну и мир», столько раз и видишь всех по-разному. Когда-то Наташа с куклой была мне ровесницей, а Наташа на бале — старше, и Пьер в первых главах был взрослый человек, его колебания клзались странны, а князь Андрей вообще был далек, как звезда.' Сейчас я вижу в Пьере ровесника своего сына — и потому прежде всего жалею, очень его жалею, и стараюсь понять, зачем ему так уж надо было к Кураги­ну, и понимаю: очень же интересно, посадив кварталь­ного на медведя, пустить его вплавь по Фонтанке, и сер­жусь: вот бедолага, ведь мог вывалиться из окна вместе с этим безумцем Долоховым, и огорчаюсь: разве можно столько пить вина, зачем не сдержал слова,— и же­лаю ему добра, и предчувствую: долго еще добра не будет...

4. От поручика до императора

По синим волнам океана, Лишь звезды блеснут в небесах, Корабль одинокий несется, Несется на всех парусах.

Есть остров на том океане — Пустынный и мрачный гранит; На острове том есть могила. А в ней император зарыт.

И в час его грустной кончины, В полночь, как свершается год, К высокому берегу тихо Воздушный корабль пристает.

Из гроба тогда император Очнувшись, является вдруг; На нем треугольная шляпа И серый походный сюртук...

15


Это написано в 1840 году. Почти через двадцать лет после смерти Наполеона и почти через тридцать лет после разгрома его армии русский поэт Михаил Лермон­тов видит Наполеона героем, страдальцем и сочув­ствует ему:

Несется он к Франции милой, Где славу оставил и трон, Оставил наследника-сына И старую гвардию он...

Наполеон был сослан на остров Святой Елены в 1815 году и умер там 5 мая 1821 года. Но весь длинный девятнадцатый век он продолжал владеть умами и душами молодых людей всей Европы; мы знаем их из литературы: это француз Жюльен Сорель из «Красного и черного» Стендаля и русский помещик Онегин (в его кабинете стоял «столбик с куклою чугунной под шляпой, с пасмурным челом, с руками, сжатыми крестом»), И — гораздо поз­же — нищий студент Родион Раскольников, выстроивший на примере Наполеона свою жестокую философию («Пре­ступление и наказание» Ф. М. Достоевского), и многие, многие люди, жившие на самом деле и созданные фанта­зией писателей, преклонялись перед Наполеоном, подра­жали ему, мечтали о подвигах, подобных тем, какие он совершил.

Нет ничего удивительного, что в 1805 году, в разгар возвышения и побед Наполеона, двадцатилетний Пьер бросается защищать его от людей, называющих Напо­леона узурпатором, антихристом, выскочкой, убийцей и злодеем, а сдержанный князь Андрей Болконский все-таки тоже говорит в светском салоне о величии На­полеона.

Попробуем понять, что знали о Наполеоне гости Анны Павловны Шерер летом 1805 года; почему умный старый князь Болконский встретил сына восклицанием: «А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь?», а наивный граф Ростов сказал о сыне и его сверстниках: «Все Бо­напарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры...» Чем этот человек вскружил все головы?

К 1789 году, к моменту французской революции, На­полеону Бонапарту было двадцать лет, и он служил по­ручиком в одном из французских полков.

Настоящая его фамилия итальянская — Буонапарте; так она произносилась на родине Наполеона, острове 16


Корсика. Позднее ее стали выговаривать на француз­ский манер — Бонапарт, пока не заменили именем: импе­ратор Наполеон.

Первую свою победу Наполеон одержал в 1793 году в битве при Тулоне. В этом портовом городе на Среди­земном море произошло контрреволюционное восстание, поддержанное английским флотом. Революционная армия осадила Тулон с суши, но взять его долго не могла, пока не появился никому не известный капитан Бонапарт. Он изложил свой план взятия города и выполнил его. Тулон был взят, английский флот отогнан в море.

Может быть, главная победа Наполеона состояла в том, что он убедил начальников осаждающей армии довериться ему. Но как бы то ни было, победа при Тулоне сделала двадцатичетырехлетнего Бонапарта генералом, и сотни юношей стали мечтать о своем Тулоне — том часе, когда они покажут, на что способны.

Судьба вовсе не так уж благоволила к Наполеону: до Тулона он восемь лет прослужил в армии безвестным подпоручиком, потом поручиком, капитаном; едва воз­несшись до генерала, он оказался в опале: был казнен покровительствовавший ему брат Робеспьера, и генерал Бонапарт два года слонялся по Парижу без дела и полу­голодный, как некогда поручик Бонапарт.

Но в 1795 году, когда про­изошло восстание реакцион­ных сил против Конвента, о генерале Бонапарте случайно вспомнили. Он был вызван — угрюмый худощавый моло­дой человек — и с полной бестрепетностью расстрелял из пушек огромную толпу по­среди города. Восстание бы­ло подавлено. (Эту-то жесто­кость Наполеона вспоми­нает в гостиной Шерер бежавший из Франции в Россию виконт Морте-мар.)

Теперь генерал Бонапарт уже не был забыт. В 1796 го­ду он возглавил француз­скую армию, действовав-

* Н. Долинина /7


шую в Италии, прошел со своими войсками по самой опасной дороге через Альпы и за шесть дней разбил италь­янскую армию, а после этого разгромил отборные войска австрийцев во главе с лучшими генералами.

В конце 1796 года произошел бой при Арколе. Францу­зы трижды пытались взять Аркольский мост, но не мо­гли. Тогда главнокомандующий Бонапарт сам бросился на мост со знаменем в руках. За ним ринулись остальные. Мост был взят.

Кстати сказать, то же самое Наполеон сделал на полгода раньше, при взятии моста в Лоди, но почему-то запомнился, вошел в историю именно Аркольский мост и маленькая сухая фигурка со знаменем в руках.

В 1797 году, вернувшись из Италии в Париж, генерал Бонапарт был встречен несметными толпами: он уже был героем для всей Франции, его боялась вся Европа, и един­ственный полководец, которого опасался он, великий Су­воров, сказал о нем: «Далеко шагает. Пора унять молодца».

Суворову оставалось жить всего три года, и он еще успел в отсутствие Наполеона отнять у Франции все, что было завоевано Наполеоном в Италии, но встретиться на поле боя им уже не было суждено. Наполеон же тем временем добился главной из своих побед: над собствен­ной армией. Его обожали солдаты.

После итальянского похода он отправился в Египет и Сирию, чтобы бороться с главными врагами Франции — англичанами — на территории их колоний. Здесь, в труд­нейшей войне, он был невероятно жесток (например, взяв в плен четыре тысячи турецких солдат, Наполеон решился, правда, после трехдневных колебаний, расстре­лять всех: у него не было ни пищи для пленников, ни конвоя для них) Но французские солдаты и офицеры только что не молились на него. Когда французскую армию преследовала чума, Наполеон не побоялся на­вестить своих солдат в чумном госпитале в Яффе, обошел больных, протягивал им руку. Когда раненых и больных стало очень много, он велел всем идти пешком, а лошадей отдать больным. Для него оставили лошадь, но Напо­леон, взмахнув хлыстом, закричал: «Всем идти пешком! Я первый пойду! Что, вы не знаете приказа? Вон!» Пока Наполеон воевал в Египте и Сирии, дела во Франции шли неважно. Директория, правившая страной, не умела удержать победы Наполеона. Суворов прогнал 18


 

французов из Италии, народ голодал, буржуазия мечтала о твердой власти,— генерал Бо­напарт вернулся из Египта в самое подходящее время, что­бы взять власть в свои руки. Франция встретила его вос­торженно. И все-таки было не так-то просто задушить заво­евания французской револю­ции, уничтожить созданные ею законодательные собрания и стать диктатором. Входя в зал Совета пятисот, кото­рый он собирался распустить, Наполеон сказал сопровождавшему его генералу: «Помнишь Арколе?» — может быть, ему легче было бе­жать со знаменем на мост, чем идти на штурм Совета пятисот.

Наполеон победил и здесь. 18—19 брюмера (9—10 но­ября) 1799 года он стал властителем Франции. Пять лет он называл себя первым консулом, а в 1804 году стал импе­ратором; для коронации в Париж был вызван римский па­па Пий VII, давно запуганный Наполеоном,— это было нужно императору, чтобы весь католический мир признал его, но, выхватив корону из рук первосвященника, он надел ее на себя сам: таков был символический акт — ничьи руки не могли дать ему корону, кроме его соб­ственных.

Незадолго до коронации он совершил еще одну жесто­кость: казнил герцога Энгиенского, принадлежавшего к французскому королевскому роду Бурбонов. Эту-то казнь и припоминают ему в салоне Шерер: «После убий­ства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя»,—■ сказал виконт Мортемар, а Пьер «ворвался в разговор, и Анна Павловна... уже не могла остановить его.

«— Казнь герцога Энгиенского,— сказал Пьер,— бы­ла государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке». Здесь, в этом салоне, о Бонапарте помнят все: «— А пленные в Африке, которых он убил? — сказала маленькая княгиня.— Это ужасно!


— Нельзя не сознаться,— продолжал князь Андрей,— Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в гос­питале в Яффе, где он чумным подает руку, но... но есть другие поступки, которые трудно оправдать».

Вот так говорит о Наполеоне, обсуждает и судит На­полеона вся Европа.

Его имя гремит повсюду, а сам он — человек, выдвину­тый революцией и уничтоживший ее завоевания,— гото­вится тем временем к новой войне с главным своим вра­гом — Англией.

В Англии тоже готовятся: во главе английского пра­вительства стал Вильям Питт — он пытался подослать к Наполеону убийц, но это не удалось. Тогда он повел переговоры с Россией и Австрией, согласился финанси­ровать их войну с Наполеоном, только бы не дать ему возможности выступить против Англии.

Питту удалось предотвратить высадку французских войск в Англии — русские и австрийские войска, объеди­нившись, двинулись на запад; Наполеону оставалось только идти к ним навстречу.

На эту-то войну с Наполеоном спешит князь Андрей, туда же уходит Николай Ростов и Борис Друбецкой; об этой предстоящей войне говорят в салоне Шерер: «На­шему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея...»

Для фрейлины Шерер Наполеон — воплощение фран­цузской революции и уже потому злодей. Юный, востор­женный Пьер не понимает, что, став императором, На­полеон предал дело революции; Пьер защищает и револю­цию, и Наполеона в равной мере; более трезвый и опыт­ный князь Андрей видит и жестокость Наполеона, и его деспотизм, а отец Андрея, старик Болконский, страдает от того, что нет Суворова, который показал бы этому новоявленному гению, что значит воевать.

Но все они думают о Наполеоне, заняты им — каждый по-своему...

И в жизни каждого из них занимает немалое место зловещая и величественная фигура маленького человека в сером сюртуке и треуголке.




Дата добавления: 2015-09-12; просмотров: 101 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав

Смотр в Браунау 1 страница | Смотр в Браунау 2 страница | Смотр в Браунау 3 страница | Смотр в Браунау 4 страница | Смотр в Браунау 5 страница | Смотр в Браунау 6 страница | Смотр в Браунау 7 страница | Смотр в Браунау 8 страница | Смотр в Браунау 9 страница | Смотр в Браунау 10 страница |


lektsii.net - Лекции.Нет - 2014-2025 год. (0.072 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав