Главная страница | Контакты | Случайная страница Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

I. Сущность и социальное назначение государства.

Крестьянин пребывает на низших ступенях социальной иерархии. Это задает особенности габитуса, т.е. правила жизненной игры. Кре­стьяне прибегают к специфическим тактикам и стратегиям, направ­ленным, прежде всего, на продолжение существования. Существование неопределенно и зависимо от капризов погоды, капризов приходящего из города «начальства». Решения начальства почти всегда непонятны и чуж­ды. Угроза голода почти постоянна. Отсюда — феномен моральной экономики как этики выживания. Периодические кризисы продо­вольствия, урезанные нормы потребления, обременительная зави­симость и унижения, заданные условиями существования. Отсюда, например, значимость местных традиций агрикультуры, ориенти­рованных на снижение риска неурожая. Но есть собственно социальные приемы «жизни вместе»: взаи­мопомощь, вынужденная щедрость, общинная земля, разделение труда. Отсутствие угрозы индивидуального голода (испытания пре­терпеваются совместно) позволяет характеризовать крестьянские общности как более гуманные, чем рыночные системы. Вырабатываются способы совместного существования, кото­рые помогают преодолеть угрозу сталкивания людей с уровня вы­живания.

Крестьянская община в определенном смысле организована во­круг проблемы минимального дохода и снижения риска,, сохране­ния культурно зафиксированного уровня существования. Крестьяне действуют подобно полипам, создающим коралло­вый риф. Они могут провалить реформы, задуманные в столицах: растаскивание эффективнее мятежа. Единое общественное мне­ние, нормы, безоговорочно разделяемые всеми, — источники силы как оппозиции власти.

Повседневное крестьянское сопротивление более мощно, чем восстания. Извечна борьба между крестьянством и теми, кто стре­мится отнять у них труд, еду, содрать налоги и процент с урожая. Каковы техники сопротивления? Волокита, симу­ляция, дезертирство, воровство, мнимое неведение, саботаж, под­жоги и другие способы, позволяющие избежать явного столкнове­ния с властями. Координация и планирование в борьбе такого рода незначительны.

Речь идет, однако, не только о сопротивлении власти, но и о са­мой первичной социальности, о том социальном «слипании», о той человеческой солидарности, на которой стоит общество. Мы остро ощущаем: не только политическими решениями, институциональны­ми взаимодействиями и замечательными реформаторскими планами держится мир, но и тем, как человек «упирается», спасает детей от всяческих напастей, «оттягивается» за бутылкой и беседой.

Они принадлежат к числу не­преднамеренных социальных изобретений, которыми пользуются все. Родившись в сельских общинах, техники проскальзывания и ус­кользания продолжают жить в городе. Во времена мирной жизни их не замечают. В условиях угрожающих кризисов они спасают жизнь людям и целым обществам.

Упрямство — форма сопротивления. Жить в лагере, в ссылке, коммунальной квартире, избежать репрессий. Пообедать у друзей, когда совершенно нет денег... Не выходить на улицу с лозунгом, а просто не платить за квартиру и электричество, за проезд, избежать призыва в армию... Здесь сохраняется род моральной экономики, что-то вроде обычая крестьянских «кусочков», о котором говори­лось выше. Такими техниками пользуются, прежде всего, люди, ко­торые пребывают на низших ступеньках социальной лестницы. Эти люди не в силах поменять социальные правила. Они действуют в рамках тех, которые есть и которые они воспринимают как дан­ность. Эта черта рассматривается как иждивенчество и очень не нравится интеллектуалам и политикам. Долготерпение видится со­пряженным с уступчивостью, готовностью повиноваться приказам. Жизнь по пословице «гром не грянет — мужик не перекрестится», стремление поживиться за счет государства кажется неотъемлемой чертой русского человека — и досоветского, и постсоветского. Од­нако скорее можно сказать, что это «родовые» черты людей, при­надлежащих к доминируемым социальным группам.

Здесь культивируются ценности равенства не столько в смысле переделения всего и вся, но в смысле права каждого на существова­ние, на жизнь. Не радикальная уравнительность, но взгляд, согласно которому все имеют право на жизнь на основе наличных деревен­ских ресурсов. Бунты происходят не от того, что много отнимают, но потому, что мало остается.

Что приносят крестьяне с собой, перемещаясь в город? Подоб­но улитке, неотделимой от своего домика, они несут с собой в но­вую жизнь крестьянский габитус, социальность, встроенную в те­ло как антропологическое качество. Каков этот ресурс, если трак­товать его как исходный капитал? Вероятно, феноменальная вы­носливость, крепость физическая, витальность, умение склоняться как лист травы и снова разгибаться, привычка к жизни в тесной близости и подозрительное отношение к сложным видам труда и людям, которые их выполняют. Для крестьянина труд, в котором не участвует тело, который не выполняется с телесным напряже­нием, это не труд.

В чем дискомфортность модернизаций? В систематическом раз­рушении крестьянского видения социального равенства, которое приводит к пополнению рядов бунтарей. Еще раз повторим: это ра­венство — право каждого на жизнь. Для человека, живущего в мире личной связи, свои — члены об­щины, а по отношению к чужакам культивируется инструменталь­ное отношение. В категорию чужаков входят и местный чиновник, и царь, и Киров, и Сталин, сколько бы ни писали поколения мыслите­лей разного толка о наивном монархизме крестьянской массы.

Люди здесь общаются с людьми, а не с абстрактными системами (представленными деньгами, наукой, правом, системами легитимации и т.д.). Личная связь — это множественная сложная связь, базирующаяся на личном доверии. Современные функцио­нальные отношения могут переосмысливаться в терминах личной, полифункциональной и многомерной связи.

Здесь нет категории честно нажитого богатства. Нет идеи вне-личностных, внеморальных сил, которыми человек прямо опериро­вать не может. Можно сказать, что отсутствует привычка и умение жить в мире практических абстракций. Крестьянин может не пони­мать, как можно получать деньги за возку песка, который бесплат­но дает природа, к которому не приложен труд. Здесь нет представ­ления об инновации, ибо человек живет в Круге времени. Измене­ния приходят от Бога, от мистических природных сил. Политика, обещающего хорошую жизнь для всех, крестьяне слушают так же, как того, кто обещает им выигрыш на тотализаторе. Понятно, что в определенных обстоятельствах они попадаются в ловушки.

Крестьянство служит источником пополнения городских классов и страт, и в этом отношении значимость изучения его культуры и со­циальности невозможно приуменьшить. Сегодня активно развивает­ся область знания, которую называют крестьяноведением. Исследо­вания крестьянства имеют огромное значение для России как быв­шей крестьянской страны.

Ключевые слова: локальность существования, социальная связь личного типа, нераз­дельность культурного и социального, жизнь на границе природы и общества, формы взаимопомощи, дар и обмен, формы повседневно­го сопротивления, техники проскальзывания/ускользания, крестьян­ское равенство, ритм и ритуал.

I. Сущность и социальное назначение государства.