Главная страница | Контакты | Случайная страница Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Там же, 2, 11, coll. 240—248.

мир эллинский, внося в нее тем самым элементы, чуждые хри­стианскому преданию, элементы религиозного умозрения и ин­теллектуальной духовности, свойственные миру совершенно иному, миру не евангельскому. Мир совершенно иной—а для александрийских язычников и христиан — тот же. Можем ли мы раз и навсегда определить степень принадлежности христиани­на Церкви, и меру его участия своим мышлением, своими чув­ствами, своими реакциями в жизни мира, в которую он погру­жен? Не следует воображать, будто между христианами и языч­никами существовали непроницаемые стены, а особенно в Алек­сандрии, где как одни, так и другие были носителями одной и той же культуры, участниками одной и той же интеллектуаль­ной жизни. Ориген и Плотин вместе учились у Аммония Сакка-са, основателя неоплатонической школы. Эти два человека друг друга знали и уважали. Порфирий в своей «Жизни Плотина» рассказывает, как однажды Ориген пришел на лекцию Плоти­на. «Он покраснел и хотел встать; Ориген попросил его продол­жать, но тот ответил, что говорить больше не хочется, когда ты уверен в том, что обращаешься к людям, знающим то именно, что и собираешься сказать. Он еще немного продолжил свое рассуждение, а затем встал и вышел» ⁶⁰. Эти два человека, язы­ческий философ и христианский богослов, в различных религи­озных обрамлениях параллельно развивали одни и те же темы, характерные для духовного аспекта эллинизма: побег, исчезно­вение из мира чувственного. Это небесное путешествие совер­шается не ногами, говорит Плотин, а созерцанием, уподобляю­щим душу Богу, восстанавливающим в ней подобие Ему тем, что возвращает ее в ее отечество, где ждет ее Отец. Порфирий говорит, что возводящим чрез разум озарением Плотин видел того Бога, у Которого нет ни формы, ни сущности, ибо Он пре­бывает по ту сторону ума и умопостижимого... Для него концом и целью было приближение и соединение с тем Богом, Кото­рый над всем. Пока я был с ним, он четыре раза достигал этой цели, благодаря какому-то неизреченному действию, а не по своей собственной силе⁶¹. Здесь тот же интеллектуальный мир, почти что тождественный духовный строй как у Плотина, так и у Оригена, как у александрийских созерцателей язычников, так и у созерцателей христиан. Здесь не «заимствования» и «влия­ния», ибо две системы духовности вырабатываются одновремен­но. Это скорее естественная родственность. Одна и та же куль­турная традиция, выражающая себя не только на общем языке, не только в общей «технической терминологии», но в одной и

⁶⁰ Жизнь Плотина, изданная в виде предисловия к Эннеадам. Собрание Бюде, I, с. 15—16.

^в1 Там же, с. 26—27.

той же глубинной позиции по отношению к конечной цели чело­века. Вместо того чтобы христианизировать духовный опыт эл-линов, Климент и Ориген чуть ли не «оспиритуализировали» христианское учение. Но благодаря им эта эллинистическая «духовность», эта интеллектуалистнческая или сверхинтеллек-туалистнческая мистика, раз уже введенная в круг Церкви, бу­дет Ею поглощена, полностью преобразована и превзойдена. По­надобятся целые века борьбы, сверхчеловеческих усилий, чтобы освобождая его от природных пут, от этнических и культурных ограничений, эллинизм этот превзойти, дабы стал он в конце концов вселенской формой христианской Истины, самим язы­ком Церкви. Если эта борьба развернулась главным образом вокруг памяти Оригена, надо сказать, что началась она уже в самой беспокойной и сложной душе великого александрийского учителя. Как на его учение нападавшие, так и учению этому следовавшие, и те и другие в одинаковой мере пытались преоб­разовывать его интеллектуализм, прежде всего в плане догма­тическом, где платоновские концепции кристаллизовались у Оригена в спиритуалистическое учение о предсуществовавших душах, которые деградировали в существование психоматери­альное, но могут снова достичь своего первичного состояния пу­тем созерцания. В своей реакции против оригенизма христиан­ские богословы сохраняют терминологию, свойственную алек­сандрийскому мышлению, но всё дальше и дальше отходят от его исходной точки, общей как для Оригена, так и для Плоти­на. Спасение, как побег из мира, как «мысленное бегство», бу­дет восприниматься как ограниченность, как спиритуалистичес­кое искажение. Ведь действительно речь идет не о том спасе­нии, которое бы из мира вырывало, а о том, которое бы в Сло­ве, ставшем плотью, открывалось бы для тварного мира. Гно-сис, интеллектуальное или сверхинтеллектуальное созерцание всё больше и больше воспринимается как один из необходимых моментов общения людей с Богом, однако от этого он не стано­вится «путем преимущественным», ведущим к обоживающему общению.

В той же Александрии св. Афанасий Великий (293—373) больше говорит о обожении (Oecooig), к которому призваны тварные существа, нежели о Боговйдении. В своем раннем тру­де «Слово против язычников» ⁶², в котором еще звучат некото-