Читайте также:
|
|
Принцип развития в психологии. – М.: Наука, 1978.
Проблема детерминации развития психического является, пожалуй, ключевой в комплексной проблеме развития.
Наиболее назревшее и перспективное направление разработки проблемы детерминации развития — это более глубокая реализация основных положений материалистической диалектики. Между тем следует со всей определенностью признать, что в нашей литературе нередки еще попытки по существу метафизического решения или постановки ряда проблем развития, связанные, в частности, со стихийным эмпиризмом исследователя, когда он останавливается на первичном, фактологическом этапе исследования, не поднимаясь до теоретических и методологических обобщений.
Задача данной статьи состоит, во-первых, в том, чтобы обратить внимание на возможно более четкое выделение критериев диалектического подхода к решению проблемы развития и, во-вторых, в формулировании ряда положений и гипотез о путях реализации диалектического подхода к решению проблемы детерминации развития в психологии.
В. И. Ленин в своем фрагменте «К вопросу о диалектике» подчеркивает, что ядром диалектики является положение о единстве и борьбе противоположностей. «Условие {21} познания всех процессов мира в их «самодвижении», в их спонтанейном развитии, в их живой жизни, есть познание их как единства противоположностей» (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 317). Именно этот закон диалектики объясняет (в отличие от метафизики) механизм самодвижения, саморазвития Вселенной и той или иной целостной системы, начиная от элементарных частиц и атома и кончая обществом. Очевидно, и психика в целом, и отдельные ее образования (интеллект, личность и т. д.) не составляют исключения.
В целом ряде философских и конкретно-научных работ, вышедших в последнее время, чувствуется неудовлетворенность сохранившими еще силу механистическими, недиалектическими трактовками развития (в частности, так называемого «лапласовского детерминизма»). Указывается на существование более сложных структур детерминации: вероятностных, детерминируемых «заданной программой», «целью» и т. д. (например, «физиология активности» Н. А. Бернштейна). Вместе с тем многие из таких концепций не доводятся до диалектической трактовки истока активности как движущего противоречия, и внешней обусловленности развития, толкуемой с вульгарно-материалистических, механистических позиций, противопоставляют столь же односторонне трактуемую внутреннюю обусловленность (персоналистские теории). Чтобы избежать таких крайностей и глубже понять сущность диалектического представления об истоке развития, полезно уточнить, в чем же порочность позитивистских, вульгарно-материалистических, метафизических представлений о структуре детерминации развития.
Суть метафизической, вообще любой недиалектической концепции состоит в предположении, что естественным состоянием психики является состояние покоя, равновесия; стимулом развития поэтому может быть лишь некоторый чисто внешний по отношению к психике фактор, а сама психика представляется лишь пассивным «передаточным звеном» этого активного внешнего стимула. По существу отрицается самодвижение, саморазвитие психического. Сюда относятся все концепции, которые попеременно брали за основу психического развития то биологическое, то духовное, то биологическое и социальное в их внешнем взаимодействии и столь же внешнем влиянии на психическое. Такие представления {22} оказываются удивительно живучими в основном в силу неразработанности представлений о природе психической реальности, по отношению к которой и биологическое, и социальное являются в некотором смысле чисто внешними и вне которой они вообще не могут взаимодействовать.
Это тем более очевидно, что все сколько-нибудь последовательные попытки развить односторонние (биологизаторские или социологизаторские) концепции функционирования и формирования психики приводили неизбежно к идеализму: объективному (например, фрейдизм, персонализм) или субъективному (например, экзистенциальная психология, бихевиоризм). Причем различия между так называемыми монистическими теориями и плюралистическими оказываются несущественными.
В последнее время наиболее широкое распространение получило плюралистическое представление о структуре факторов, детерминирующих психическое развитие. Это по существу метафизическое представление нередко встречается и в работах советских психологов. Недостатки его следующие.
1. Случайность сочетания взаимодействующих факторов и поэтому случайность результата; отсутствует объяснение закономерного характера детерминации, направленности, объективной «заданности» результата, целостности процесса как формирующего, созидательного.
2. Чисто внешний характер взаимодействия факторов; пет смысловой связи, объяснения их избирательности, специфичности, качественно своеобразной функциональной роли каждого фактора.
3. Нет источника саморазвития; детерминация носит характер внешнего толчка, не объясняющего ни энергетическую, ни содержательную сторону такого взаимодействия.
4. Равнозначность, рядоположность, одноплановость факторов, нет их иерархии, характерной для регуляции в сложной системе, выделения основного, определяющего.
В отличие от этих представлений, материалистическая диалектика ориентирует нас на поиск противоречия как движущей силы, истока развития (разумеется, не в смысле лобового противостояния двух сил, что приводит лишь к разрушительному, деструктивному процессу их взаимоуничтожения, а в смысле единства противоречивых {23} моментов, дающих начало созидательной процессуальной развертке этого единства). Диалектика указывает и на внутреннее строение такого противоречия, определяемое соотношением таких категорий, как форма и содержание, процессуальное и дискретное, актуальное и потенциальное, количественное и качественное. Как же эти общедиалектические методологические положения конкретизируются применительно к детерминационным структурам психического развития? Вот вопрос, который должен быть исходным при разработке проблемы развития в психологии.
Для аргументации предлагаемых нами подходов к решению этой проблемы рассмотрим ряд особенностей детерминации психических процессов как при функционировании психических образований, когда эти последние остаются неизменными, статичными, так и при их развитии.
Многие авторы справедливо указывают, что уже вероятностные закономерности детерминации дают нам существенно новые структуры по сравнению с монотонными причинно-следственными цепочками «лапласовского детерминизма», уходящими, по меткому выражению Гегеля, в дурную бесконечность. Так, пресловутая ситуация выпадения «орла» и «решки» дает нам схему детерминации, где конечный исход (равновероятность двух возможных событий) заведомо объективно задан самим строением монеты, имеющей лишь две устойчивые плоскости. Вся невероятно сложная детерминация отдельного акта падения монеты (события), обусловливающая известную вариативность последовательности событий (например, скорость падения, наличие вращающих моментов, температуры, влажности, движения воздуха и пр. и пр.), не оказывает по существу никакого влияния на заданную равновероятность событий. Уже эта простейшая ситуация из области неживой природы дает нам модель диалектического соотношения двух факторов: закономерного и случайного, определяющего и второстепенного, причем закономерный фактор действует не вопреки случайному и не наряду с ним, а как раз через него.
Другой классический и уже гораздо более важный для понимания детерминации развития пример — это регуляционный механизм гомеостатического типа (поддержание важных биохимических констант организма, поддержание {24} устойчивости внутриличностных условий, защитные механизмы «я» и т. д.)[1].
Основная функция всякого гомеостатического механизма состоит в поддержании устойчивости определенных параметров (или их колебаний в строго заданных пределах) в условиях вариативности факторов, которые могут нарушить эту устойчивость. Следовательно, функция действующих в рамках гомеостазиса компенсаторных механизмов состоит в том, чтобы свести к минимуму или даже к нулю вредоносные воздействия, именно компенсировать их, нейтрализовать их детерминирующее воздействие на данную систему. Замечательное свойство этого механизма состоит в том, что он гасит, сводит на нет широко варьирующие и нередко мощные внешние и внутренние воздействия на важные параметры личности, как бы отводя от личности их вредоносное влияние. В этом, как справедливо указывает Н. Л. Бернштейн (1962), состоит одно из проявлений активности, направленности функционирования целостной системы и важнейшее условие ее творческой деятельности и развития. Эта модель детерминации говорит о принципиальной возможности в пределах функциональных ресурсов системы полностью или частично нейтрализовать детерминационные влияния внешнего и внутреннего порядка, а не просто трансформировать, преломлять их через внутриличностные условия. Без подобной компенсаторной системы защиты такие сложные, тонко функционирующие системы, как организм, психика, личность, не могли бы быть целостными, направленными, созидательными и превратились бы в элементы энтропийного рассеивания под влиянием комплекса множества случайных воздействий.
Отмеченные выше механизмы детерминации вероятностных и компенсаторных процессов дают нам ряд важных диалектических особенностей структуры их детерминации — особенностей, которые в более сложном виде выступают, как мы попытаемся показать, при детерминации психического развития.
Они заключаются в том, что среди бесконечного множества факторов, детерминирующих процессы развития, {25} выделяются два основных их вида: определяющие и второстепенные. Первые характерны тем, что они не просто оказывают количественно большее влияние на процессы, а по существу «управляют» ими, определяя общие пределы, в которых могут меняться «второстепенные» факторы. Эта сфера возможных изменений заранее задана объективными свойствами, связанными с определяющими факторами, и в силу этого и выполняет функцию управления развертывающимся процессом, детерминирует вполне определенную направленность процесса. Факторы второго вида специфичны тем, что выступают как технически-исполнительские, как бы подчиненные первым, как действующие в заданных пределах.
Эта диалектическая двойственность детерминации при таком максимально обобщенном ее изложении одинаково характерна как для случая равновероятного выпадения «орла» и «решки» (конечно, с определенными оговорками), так и для случая действия компенсаторного механизма на биологическом или психическом уровне.
Наиболее общие черты этой структуры детерминации сохраняются и в еще более сложных процессах — например, мотивационной детерминации поведения человека и развития личности.
Действительно, если проанализировать деятельность, детерминируемую стремлением человека развить в себе ту или иную черту личности, то нетрудно обнаружить следующее.
Мотивационная установка (в виде потребности, стремления, идеала и т. д.), направленная на некоторое желательное будущее (т. е. развиваемую черту личности), создает по отношению к конкретной исполнительской деятельности как бы определенную энергетическую, детерминационную сферу, в пределах и под влиянием которой развертывается эта деятельность. Здесь прослеживается действительно важная аналогия между гомеостатическими, компенсаторными механизмами и мотивацией, что подчеркивается, например, Н. Ю. Войтонисом (1930. с. 232).
Аналогия эта состоит в том, что подобно структуре детерминации компенсаторного механизма целевая установка на протяжении всего акта деятельности (цикла развития) остается относительно неизменной; меняются лишь конкретные средства, пути ее реализации в деятельности {26} (подобно относительно неизменной константе физиологического или личностного типа и варьирующим компенсаторным параметрам). Но в отличие от компенсаторного, гомеостатического механизма цель формирования некоего качества относится к несуществующему еще будущему, а активность носит не компенсаторный характер в узком смысле слова, направлена не на нейтрализацию изменений, а скорее, наоборот, на их быстрейшее осуществление.
При этом роль содержательной стороны целевой установки состоит в избирательной актуализации вполне определенных изменений в деятельности личности и ее свойствах и в преодолении, оттормаживании тех наличных свойств, которые не соответствуют заданной цели, противоречат ей. В той мере, в какой эта цель является реальным побуждением, действующим мотивом, она обладает и соответствующим динамическим, энергетическим потенциалом, и способностью преодолевать нежелательные влечения, постепенно формируя и соответствующее заключенное в этой цели качество личности.
Представление о диффузных связях лапласовского детерминизма оказывается, пожалуй, наиболее неадекватным в отношении этих собственно личностных механизмов поведения. Так, один из самых удивительных парадоксов развивающейся активной личности как целостной системы состоит в своеобразном преодолении анизотропии времени (в силу которой причина всегда предшествует во времени следствию, будущее не может влиять на настоящее, а настоящее — на прошлое). Причем этот эффект достигается не отходом от механизма причинно-следственных цепочек, а лишь благодаря его более сложной структурной организации.
Побуждение (цель, стремление, потребность, идеал) как фактор развития личности специфичен тем, что фиксирует желательное будущее состояние действительности, которого еще нет в наличии, которого не существует. Побуждение заключает в себе противоречие между нежелательным настоящим и желательным будущим и лишь в силу этого становится стимулом, движущей силой активности, деятельности, направленной на разрешение, снятие этого противоречия. Сама эта деятельность как обычная причинно-следственная цепочка, направленная от настоящего к будущему, становится возможной только {27} благодаря обратному движению от будущего к настоящему в виде предвосхищения будущего, своеобразного активного мотивационного отражения действительности. Здесь никоим образом не перечеркивается, не отрицается механизм причинно-следственных цепочек. Побуждение, как существующее в настоящем реальное, объективное (а не только субъективное) функциональное образование и является действующей причиной развития и функционирования личности. Но специфика и «парадоксальность» его детерминирующего влияния состоит в том, что динамическая (энергетическая) его сторона относится к реальному настоящему, а содержательная — к несуществующему еще будущему.
Таким образом, будущее становится истоком настоящего, желаемый результат деятельности оказывается стимулом ее осуществления, следствие становится движущей силой, предшествующей во времени реально развертываемой деятельности как «материальной» причины получаемого объективного результата.
Аналогичное обращение времени наблюдается и в соотношении прошлого и настоящего в развитии личности. Фактическая, так сказать, материальная сторона прошлого, разумеется, не может измениться под влиянием настоящего. Но движение от настоящего к прошлому в виде его осмысления и переосмысления, составляющее важную функцию литературы, искусства и науки, означает не только пассивное отражение, но и активную перестройку нашего представления о прошлом. Казалось бы, мы не можем по своему желанию устранить влияние фактической, так сказать, материальной стороны прошлого на настоящее и даже на будущее. Однако это не так. В пределах активных возможностей человек может намеренно компенсировать это влияние, свести его к нулю. Он может как бы перечеркнуть некоторые факты прошлого, поступки, намерения, отвергнуть их как неразумные, не принадлежащие больше личности, и тем самым исключить их негативное, нежелательное влияние на настоящее поведение.
А. Н. Леонтьев в этой связи пишет: «Одно в этом прошлом умирает, лишается своего смысла и превращается в простое условие и способы его деятельности — сложившиеся способности, умения, стереотипы поведения; другое открывается ему в совсем новом свете и {28} приобретает прежде не увиденное им значение; наконец, что-то из прошлого активно отвергается субъектом, психологически перестает существовать для него, хотя и остается на складах его памяти» (1975, с. 216).
Конкретная деятельность, составляющая процессуальную развертку формирования желательного качества, осуществляется под энергетическим (динамическим) и содержательным, избирательным, направляющим воздействием целевой установки. Вне этого воздействия деятельность не носила бы направленного, «целеустремленного» характера, распалась бы на более мелкие ситуативные цели частных актов поведения — лишь функционирования, но не развития, движения вперед, созидания нового в личности.
Однако противоречие между желательным и действительным состояниями личности является, исходным, необходимым, но недостаточным для развертывания актуальной деятельности (см.: Асеев, 1976, с. 81). Дело в том, что желательное может остаться на уровне эмоционального переживания, если отсутствуют объективные функциональные возможности деятельности, составляющей реальный процесс формирования. В свою очередь одной функциональной возможности и даже потребности и развитии некоего качества опять-таки недостаточно для детерминации процесса развития или деятельности: необходимо, чтобы эта диффузная функциональная потребность приобрела конкретный мотив, т. е. мотивационное образование результативно-содержательного типа[2]. Анализ мотивационных противоречий как движущей силы поведения приводит к выводу о том, что мотивация актуальной деятельности включает в себя два как бы совмещенных противоречия, связанных, с одной стороны, со стремлением к чему-то желательному, а с другой — с функциональной потребностью в деятельности, активности. Отсутствие первого противоречия приводит к появлению потенциальной области мотивации, в которой есть возможность, но нет желания; отсутствие второго ведет к появлению другой потенциальной области, в которой есть желание, но нет возможности. {29}
Ситуация саморазвития, которую мы анализируем, не составляет исключения из этих общих мотивационных закономерностей. Поэтому в детерминации развития необходимо иметь в виду наличие потенциальных областей, образующих по существу «мертвые зоны» развития, когда имеющиеся движущие противоречия не составляют тем не менее целостного диалектического комплекса и не приводят к развертыванию реального процесса формирования.
Следовательно, ни целевая установка на формирование определенного личностного качества, ни противоречие, создаваемое функциональной потребностью в деятельности, соответствующей этому качеству, не могут выступать в отдельности как необходимое и достаточное движущее противоречие развития. Движущей силой актуально осуществляющегося процесса развития оказывается сложно организованное противоречие между целевой установкой, относительно неизменной, фиксирующей желательное будущее качество и связанной с содержательной стороной личности, и актуально осуществляющимся процессом деятельности, меняющимся в зависимости от условий и связанным с динамической стороной личности, ее функциональными возможностями.
Оба члена этого диалектического противоречия одинаково важны, необходимы, но выполняют различные, хотя и единые по смыслу функции: целевая установка обеспечивает содержательно-смысловую направленность формирования, деятельность составляет его реальное динамическое содержание. На этом более сложном уровне детерминации термины «определяющий» и «второстепенный», «основной» и «исполнительский» факторы детерминации становятся неадекватными, не отражающими специфики этого уровня. Поэтому мы предложили бы обозначить указанные два момента движущего противоречия развития как «потенциальный» и «актуальный».
Разумеется, развитие личности далеко не всегда детерминируется мотивом саморазвития, т. е. не всегда протекает по типу самосовершенствования личности. Пожалуй, основным механизмом ее формирования и развития остается направляемый воспитанием (а отчасти и стихийный) процесс, детерминируемый не «изнутри» личности, а «извне», нередко без ясного осознания человеком направления этого развития. Таково формирование личности в {30} труде, в общении, в коллективных взаимодействиях, т. е. в определенных естественно складывающихся или специально организуемых воспитателем объективных обстоятельствах жизнедеятельности индивида. Применима ли здесь описанная структура детерминации? Да, она действует и здесь. Но роль определяющих, ведущих факторов развития в данном случае выполняет система объективно предъявляемых человеку требований, детерминирующая соответствующую деятельность человека, в процессе которой и начинается формирование требуемых черт личности.
Эти объективно предъявляемые человеку требования (которые могут объясняться ему, внушаться, а могут быть просто поставлены перед ним жизнью, обстоятельствами) также создают своеобразное напряженное энергетическое «поле» детерминации, избирательно актуализирующее вполне определенные акты действий и детерминирующее вполне определенную направленность процесса формирования новых личностных свойств. Этот процесс начинается с некоторых частных изменений, развернутых во времени, вначале эпизодических, затем все более систематических и направленных к единой объективно заданной точке развития, а именно к решению возникшего противоречия путем изменения свойств личности и приведения их в соответствие со сложившимися объективными требованиями.
Чем же определяется, как детерминируется направленный, «целесообразный» характер этих изменений? Возьмем для анализа наиболее «трудный» — стихийный процесс формирования.
Констатируем еще раз исходное диалектическое противоречие развития: между сложившимися свойствами личности и объективными требованиями (т. е. требуемыми иными свойствами) — противоречие, между «разноименными полюсами» которого и развертывается процесс развития[3].
Эти объективные требования к определенным качествам личности могут не существовать в вербальном виде в голове воспитателя, в моральных или правовых {31} установлениях общества, не предъявляться формирующейся личности в «готовом» содержательном виде. Существуя в виде условий жизнедеятельности, заданные требования реально выступают для субъекта только при «соприкосновении» с действительностью в процессе активной деятельности через такие ее показатели, как успешность или неуспешность, чрезмерная трудность или оптимальность выполнения и т. п.
Во взаимодействиях личности с действительностью выявляется несоответствие, неадекватность, неуспешность именно тех свойств личности, которые составляют один из полюсов исходного, но вначале лишь потенциального противоречия.
Выявление противоречия ведет сначала к формированию лишь эмпирических, узко ситуативных средств, способов его разрешения. Однако продолжающее действовать исходное противоречие между свойствами личности и действительностью, составляя относительно неизменную потенциальную сферу детерминации развития, указывает общее его направление и определяет уровень обобщенности формирующихся личностных свойств.
И в случае «воспитания», и в случае «самовоспитания» развитие происходит в процессе деятельности. Новая черта личности и другие образования формируются в итоге определенным образом направленной деятельности человека. Но каков же конкретный механизм этого «формирования в деятельности»?
Ряд важных отправных положений мы находим в работах крупнейших советских психологов С. Л. Рубин штейна и А. Н. Леонтьева. Так, С. Л. Рубинштейн, анализируя процесс развития характера, пишет: «Узловой вопрос — это вопрос о том, как мотивы (побуждения), характеризующие не столько личность, сколько обстоятельства, в которых она оказалась по ходу жизни, превращаются в то устойчивое, что характеризует данную личность. Именно к этому вопросу сводится, в конечном счете, вопрос о становлении и развитии характера в ходе жизни. Побуждения, порождаемые обстоятельствами жизни, это и есть тот «строительный материал», из которого складывается характер» (1957, с. 36). И далее: «Ситуационно обусловленный мотив или побуждение к тому или иному поступку — это и есть личностная черта характера в ее генезисе» (там же). {32}
Таким образом, конкретный механизм процесса развития личности составляет, по Рубинштейну, генерализация ситуационных побуждений, распространение их на все ситуации, однородные с первой; это отбор и «прививка» надлежащих мотивов путем их «генерализации» и «стереотипизации».
А. Н. Леонтьев, особо подчеркивая фундаментальную роль деятельности в формировании личности, указывает на механизмы типа «гетерогении цели», «смещения мотива на цель», суть которых заключается в том, что именно в деятельности, отвечающей новым обстоятельствам, возникают новые элементы психического, становящиеся отправным пунктом формирования новообразований личности. Объясняется это тем, что «осуществленная деятельность богаче, истиннее, чем предваряющее ее сознание» (1975, с. 129), что через деятельность человек вступает в контакт с бесконечно разнообразной действительностью (включая сюда и социальный мир, все богатство человеческого общества). С одной стороны, человек через творческое воображение, идеалы, стремления выходит далеко за пределы актуальных обстоятельств жизни (в этом своеобразие функции «внутренней» деятельности, отражающей субъективный мир человека как реальное образование, как часть объективной действительности); с другой стороны, внешне развертываемая деятельность, обращенная к внешней по отношению к человеку объективной действительности, также становится источником, каналом обогащения человеческой психики благодаря включению в нее все более обширной части действительности. А это «количественное» усложнение требует и «качественной» перестройки регулирующих психических механизмов, возникновения новых уровней и «органов» регуляции. Процесс развития, творчества специфичен именно тем, что соответствующая ему деятельность оказывается богаче, чем регулирующий ее механизм, чем то, ради чего она была предпринята человеком (мотив, потребность, смысл). Это несовпадение, расхождение субъективного и объективного, внутреннего и внешнего, регулирующего механизма и исполнительской деятельности, сознания и поведения является важнейшим фактом и необходимым условием развития психического. Поэтому Л. И. Анцыферова отмечает: «Между сознанием и поведением нет однозначного соответствия: два акта, {32} кажущиеся тождественными, в результате анализа могут оказаться принципиально различными, иметь разное психологическое содержание (преследовать разные цели, побуждаться разными мотивами и т. д.)» (1969, с. 59). Роль деятельности, т. е. реальных взаимоотношений человека с действительностью состоит, в частности, в том, что только в деятельности потенциальное противоречие развития становится актуально действующим, детерминирующим ход развития. Пока деятельность человека развертывается за пределами сферы актуального проявления противоречия развития, это последнее остается потенциальным; индивид может и не подозревать о его существовании. И только когда сфера противоречия и сфера деятельности хотя бы частично совмещаются, происходит актуализация, выявление этого противоречия, и оно начинает действовать как движущая сила развития.
Один из важнейших вопросов при анализе развития — это вопрос о том, каким образом психическая деятельность на данном функциональном уровне способна создать условия для осуществления деятельности на более высоком функциональном уровне; как на основе актуальных способностей формируются более широкие потенциальные; каким образом способности выходят за пределы текущей деятельности, а деятельность в свою очередь выходит за пределы способности, составляя наиболее изменчивый компонент и основу формирования будущей способности; почему при одних условиях функциональная нагрузка (воспитание воли и пр.), упражнение, тренировка и т. д. приводят к дальнейшему развитию данной функции, а в других условиях — нет. На такие вопросы, на наш взгляд, может ответить только диалектически понятая структура детерминации развития.
Если условно представить идеальную психическую систему — идеальную в смысле гармонического функционирования и отсутствия каких-либо противоречий как начальных звеньев развития,— то существенным ее признаком будет полное соответствие между статичными структурными образованиями, регулирующими деятельность, с одной стороны, и сферой, а также качественным составом самой деятельности — с другой. В сущности, такой психической системой обладают насекомые и другие животные, находящиеся на тупиковых, неперспективных ветвях эволюционного развития. Они демонстрируют как {34} раз почти идеальное соответствие между экологией и психическими механизмами поведения; между «психическим органом» и «психической функцией», между потенциальной сферой психической регуляции деятельности и сферой актуально осуществляемой деятельности. Однозначность и жесткость такого соответствия, по-видимому, является одной из причин отсутствия признаков и возможностей какого-либо развития.
С другой стороны, смысл младенческого периода, все более увеличивающегося у высших животных и особенно у человека, состоит, в частности, в разрешении определенных противоречий между «органом» и «функцией», в гармонизации статических образований и динамической деятельности.
Известная диалектика соотношения органа и функции в процессе развития (в широком, обобщенном смысле этих терминов) заключается в том, что функциональные проявления в деятельности, будучи наиболее изменчивым, подвижным элементом системы, приобретают в рамках старого «органа» существенно новые характеристики, которые при дальнейшем своем развитии приводят к формированию нового «органа». Но это лишь общая и, скорее, внешняя характеристика процесса развития. Здесь возникает вопрос, каким образом, под влиянием чего возникают новые элементы деятельности, новые функциональные проявления? Как возможно возникновение и существование их в пределах старых «органов», структурных образований? Парадокс состоит в том, что материал физиологических, биологических и психологических исследований (хотя последних в гораздо меньшей степени) позволяет ответить на эти вопросы в каждом конкретном случае, однако общего методологического анализа этого процесса, насколько нам известно, до сих пор не сделано. Итак, каким же образом на основе деятельности формируется новое структурное образование?
В количественном отношении речь может идти лишь о том, что происходит некоторая интенсификация, напряжение функциональных возможностей деятельности. Эта интенсификация происходит, разумеется, в пределах уже сложившихся функциональных возможностей; то новое, что в данном случае возникает, состоит в систематическом характере функциональных напряжений, что приводит к несоответствию нового уровня функциональной {35} напряженности старым структурным механизмам, не рассчитанным на систематический их характер.
Отсюда следует важный в методологическом отношении вывод: необходимым условием инициации развития является наличие хотя бы небольшого функционального резерва, который в обычных ситуациях в большинстве случаев не используется ввиду нежелательности функциональных перенапряжений и включается лишь изредка, в особых ситуациях. Если такого функционального резерва нет, а функциональные возможности строго соответствуют функциональным требованиям, никакой инициации развития в рамках данного количественного механизма, по-видимому, не произойдет. Лишь при вариативности функциональных требований и складывающихся возможностей практически всегда будет обеспечено наличие неспецифической, побочной, дополнительной, резервной зоны функциональных возможностей. Важно подчеркнуть, что эта зона составляет необходимое условие начального этапа процесса развития в количественном его аспекте. Однако функциональный резерв должен включать и качественно новые элементы. Находясь еще в пределах сложившихся механизмов поведения, они уже не специфичны для них и представляют собой как бы побочный продукт функционирующей системы, резервный фонд, который обычно не используется совсем или используется эпизодически.
Действительно, деятельность и регулирующий ее психический механизм обладают бесконечным множеством потенциальных свойств, актуализирующихся в новых реальных связях и отношениях. В. И. Ленин отмечал, что всякий объект, кроме его узко специфических функциональных назначений, обладает бесконечным множеством свойств, благодаря которым он может вступать в совершенно новые связи и отношения с другими объектами, проявляя новые функциональные возможности. Функциональные характеристики деятельности человека не составляют в этом плане исключения. Они обладают множеством дополнительных, побочных, неспецифических характеристик, составляющих резервную, потенциальную сферу, из которой черпаются первичные истоки новообразований в процессе развития.
Актуализация этих относительно новых элементов деятельности, включение их в регулярный процесс {36} жизнедеятельности приводят к формированию противоречия между необходимостью их систематического использования и отсутствием специфичного для них механизма регуляции, который затем и формируется.
Если максимально широко, философски обобщить выделяемые нами особенности детерминации развития, то можно сказать, что они сводятся к диалектике формы и содержания, связанного с ней соотношения качественных характеристик, как более устойчивых во времени (форма) и непрерывно-процессуальных изменений количественного типа (содержание). Важную роль здесь играют категории потенциального (включающего качественно-устойчивые образования) и актуального (количественно-изменчивого), детерминационного поля (сферы) и актуального процесса. Все эти категории по существу отражают одно и то же детерминационное образование: а именно диалектически противоречивую и вместе с тем единую структуру, способную давать начало процессуальной развертке психического развития. Выявление сложных структур детерминации даст возможность отойти от типично механистического и метафизического представления о развитии как о толкаемом извне и в сущности слепом, стихийном процессе. Развитие предстает как единство внешней и внутренней обусловленности; как единство актуально осуществляющегося процесса развития и детерминирующей и направляющей потенциальной сферы, создающей перспективу и детерминационный фон актуального процессу.
Таким образом, одна из особенностей детерминации психического развития состоит в диалектической двойственности, противоречивом единстве двух компонентов: потенциального, фонового, образующего обширную сферу, своеобразное «силовое поле» детерминации, и актуального, процессуального, осуществляющегося под влиянием этого силового поля и в то же время создающего вокруг себя новые сферы активных взаимодействий. Всякий актуально осуществляющийся процесс создает вокруг себя относительно неспецифическую, побочную сферу потенциальных взаимодействий, в пределах которой элементы этого процесса соотносятся между собой, детерминируются и создают основу дальнейшего развития. С другой стороны, всякое противоречие формирует своеобразное потенциальное поле взаимодействий, служащее необходимым {37} условием, фоновой детерминантой актуально осуществляющегося процесса.
Именно таким образом диалектика формы и содержания реализуется в структуре детерминации психического развития.
ЛИТЕРАТУРА
Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29.
Анциферова Л. И. Принцип связи психики и деятельности и методология психологии.— В кн.: Методологические и теоретические проблемы психологии. М., 1969.
Асеев В. Г. Мотивация поведения и формирование личности. М., 1976.
Бернштейн Н. А. Новые линии развития в физиологии и их соотношение с кибернетикой.— Вопросы философии, 1962, № 8.
Войтонис Н. Ю. Проблема «мотивов» поведения и ее изучение.— В кн.: Психология, т. II, вып. 2. М., 1930.
Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М., 1965.
Леонтьев А. Н. Деятельность, сознание, личность. М., 1975.
Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. М., 1957. {38}
[1] Этот механизм защитно-приспособительного назначения уже непосредственно включается в детерминацию развития, составляя важный его элемент.
[2] В этом мы видим рациональный смысл той идеи А. Н. Леонтьева, в которой он подчеркивает важность «предметной отнесенности» мотива.
[3] Для ряда ситуаций развития само выделение, адекватное формулирование движущего противоречия составляет важную и нерешенную задачу.
АСМОЛОВ А.Г. ПСИХОЛОГИЯ ЛИЧНОСТИ. – М.: Изд-во МГУ, 1990.
Дата добавления: 2014-12-20; просмотров: 174 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |