Главная страница | Контакты | Случайная страница Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

РАЗВИТИЕ МЕЛКОЙ МОТОРИКИ ПАЛЬЦЕВ РУК

В анализе проблемы социальных механизмов и структуры действия современной психологией накоплен большой опыт. Одним из интересных направлений здесь представляется символиче­ский интеракционизм [30], особенно в соедине­нии с рядом идей теории социального действия Т. Парсонса, в частности с его работами по «символическому действию» [31], [32]. Извест­ны работы в этом направлении, проводившиеся в рамках французской психологической школы П. Жанэ — Ж. Пиаже, в рамках психоанализа (особенно направления, связанные с К. Г. Юнгом и Ж. Лаканом). В данной работе мы ос­тановимся на анализе проблем социальных ме­ханизмов и их места в структуре деятельности, проведенном в советской психологии, так как они наиболее тесно связаны с современным со­стоянием теории деятельности в марксистской психологии.

Большой вклад в решение данных вопросов внесли М. М. Бахтин и Л. С. Выготский. Ана­лиз некоторых их идей в контексте современно­го состояния психологической теории деятельно­сти представляется конструктивным. Заранее оговоримся, что наш анализ не преследует ис­торические цели и поэтому для нас не сущест­венно выяснение того, какие цели ставил перед собой тот или иной автор (например, извест­ные споры о том, разрабатывал ли Выготский теорию деятельности в психологии). Важно другое — в какой мере можно привлечь его тексты для решения ряда современных проб­лем теории деятельности.

Выше мы, исходя из общеметодологических соображений, гипотетически предположили наличие в деятельности структур нескольких уров­ней, среди которых важнейшее значение имеет базовая, генетически исходная, неосознаваемая структура, на основе трансформаций которой возникают «вышележащие» структуры. Данная структура должна быть первичной по времени и в филогенезе (когда возникают принципиаль­ные предпосылки ее формирования) и в онтоге­незе (когда она реально и формируется у со­ответствующего индивида). Рассмотрение под этим углом зрения ряда идей Л. С. Выготско­го, касающихся интериоризации и онтогенеза, оказывается достаточно конструктивным. Ана­лизируя онтогенез, Выготский в качестве важ­нейшей его особенности фиксирует совместный характер первичной деятельности ребенка (на­пример, совместной с матерью). Он писал, что ребенок «вступает в отношения с ситуацией не непосредственно, но через другое лицо» [7]. Далее он, как известно, обращается к понятию интериоризации, разработанному во француз­ской школе, и формулирует суть интериориза­ции совместной деятельности следующим обра­зом: «Мы могли бы сформулироавть общий генетический закон культурного развития в сле­дующем виде: всякая функция в культурном развитии ребенка появляется на сцену дваж­ды, в двух планах, сперва — социальном, по­том — психологическом, сперва между людьми как категория интерпсихическая, затем внутри ребенка как категория интрапсихическая» [6; 145]. В другом месте, поясняя значение инте­риоризации как перехода от внешнего к внут­реннему, от социального к психологическому, Выготский писал: «Внутрь психологической си­стемы ребенка переносится та структура соци­альных отношений, которая и при этом перено­се сохраняет все основные черты своего симво­лического строения» [7]. {123}

Какой смысл для нас имеют эти положения Выготского? Естественно напрашивается мысль, что базовая структура деятельности человека формируется в раннем онтогенезе на основе интериоризации структуры внешней совместной деятельности, в которую с самого рождения вовлекается ребенок. Тогда мы можем пред­положить, что в базовую структуру деятельно­сти «...переносится та структура социальных от­ношений, которая и при этом переносе сохраня­ет все основные черты своего символического строения» [7]. Последнее указание — наиболее важное. Внутренняя структура сохраняет все основные черты своего символического — т. е. включающего знаки — строения. Известно то исключительное значение, которое Л. С. Выгот­ский придавал знакам: «В высшей структуре функциональным определяющим целым или фо­кусом всего процесса является знак и способ его употребления» [6; 106—107].

Итак, структура совместной деятельности включает знаки. Знак — условное обозначение, имеющее значение, — всегда обращен на парт­нера и являетсся конкретным носителем социального характера совместной деятельности. Далее, когда в ходе интериоризации структур совместной деятельности складываются базо­вые структуры деятельности индивида (ребен­ка), в последнюю также включается знак, при­том включается в качестве важнейшего элемен­та структуры деятельности. Понятно, что в хо­де интериоризации структура совместной дея­тельности должна трансформироваться. Транс­формация одной знаковой структуры в другую соответствует природе знака, о котором осно­ватель семиотики Ч. Пирс писал: «Все назначе­ние знака состоит в том, что он будет интер­претирован в другом знаке» [33; § 191].

Вопрос о знаках и их месте в базовой струк­туре деятельности следует рассмотреть под­робнее. Дать определение этих знаков мы мо­жем лишь негативно. Прежде всего, как и вся базовая структура, это должны быть неосозна­ваемые знаки (в отличие от обычных, в том числе вербальных, языковых знаков). Выгот­ский в одном месте писал, что он игнорировал, что знаку присуще значение [5; 158]. Это очень глубокая мысль. В самом деле: в каком смысле можно рассматривать «знак минус зна­чение» (т. е., очевидно, логико-семантическое значение)? Что в этом случае «остается» от знака и в каком смысле он может рассматри­ваться как важнейший элемент базовой струк­туры деятельности?

На наш взгляд, с психологической точки зре­ния следует по структуре различать несколько видов знаков: онтогенетически первичный знак; знак-без-значения (элемент базовой структуры деятельности), неосознаваемый; осознаваемый и вербальный знак — элемент внешних структур деятельности. Эти знаки связываются между собой отношениями генетически-структурной преемственности и имеют ряд общих особен­ностей.

Конкретно речь идет о следующем. Общая структура онтогенетически первичной совмест­ной деятельности (точнее, первичного совмест­ного действия) включает, во всяком случае, сле­дующие элементы: субъект (ребенок)—объ­ект— субъект (взрослый). При этом объект имеет и символическую функцию, выступает в роли первичного знака: в самом деле, движение ребенка к объекту, манипулирование объек­том, даже когда оно преследует цель удовле­творения витальной потребности, является од­новременно и знаком для взрослого: помочь, помешать, принять участие. Данные детской психологии говорят о том, что так воспринима­ет ситуацию не только взрослый, но и ребе­нок, иначе говоря, здесь имеет место подлин­ное общение, знаковая коммуникация взрослого и ребенка [15], [17], [27], [29]. Предмет­ное действие в этом случае построено вокруг объекта-предмета; знаковая коммуникация — вокруг того же объекта-знака. Общение и предметное действие здесь полностью совпадают, развести их можно лишь искусственно, рассматривая как две разные проекции одного и того же. Понятно, что в этом случае знак (в нашей терминологии — онтогенетически первич­ный знак) одновременно и предметен, и социа­лен. Вместе с тем этот знак действительно не имеет значения в традиционном, логико-семан­тическом смысле. Далее мы предполагаем, что в ходе интериоризации первичного совместного действия вся структура отношений, существо­вавших в нем (субъект — объект (знак) — субъект), сохраняя «закодированное» в ней соединение предметности и социальности, сво­рачивается, трансформируется и переходит в структуру «внутреннего», неосознаваемого зна­ка, знака — элемента базовой структуры дея­тельности. Это объясняло бы и предметность, и социальность базовой структуры деятельно­сти индивида; объясняло бы происхождение структуры деятельности индивида из совмест­ной деятельности — общения.

Переход от базовой структуры деятельности к «поверхностной», осознаваемой структуре деятельности происходит поэтапно. Однако на каждом этапе знаки выступают в качестве важных элементов структуры деятельности — социальных средств (орудий) деятельности. Понятно, что при этом должны происходить и трансформации структуры знака: от структуры «внутреннего» неосознаваемого знака к струк­туре «внешнего» вербального осознаваемого знака. При всех этих трансформациях, «развер­тывающих» ту структуру, которая была в ходе первичной интериоризации в онтогенезе свер­нута в структуру знака, знак неизменно сохра­няет и предметную отнесенность (знак — это знак чего-то), и социальный характер. Это оп­ределяет и внешние проявления деятельности, развертывающейся на основе знаковых струк­тур, — как деятельности и предметной, и соци­альной, «открытой» на общение, взаимодейст­вие.

Со сходным пониманием роли знаков мы мо­жем встретиться у многих психологов. В кон­тексте нашего изложения уместно привести известное высказывание А. Н. Леонтьева. Он писал: «За языковыми значениями (значениями знака — Л. Р.) скрываются общественно выра­ботанные способы... действия» [14; 141]. Ес­ли внести важное, но очевидное уточнение, что это — способы и структуры социальных (совме­стных) действий, интериоризированные в онто­генезе, то мы фактически приходим к идеям, близким вышеизложенным. Еще интереснее ряд идей Л. С. Выготского, который реально продемонстрировал ряд трансформаций струк­тур знака в ходе экстериоризации, перехода от «внутренних» знаков к внешним, построения {124} внешних деятельностей. Говоря о трансформа­циях в процессе перехода внутренних структур во внешние, в ходе построения внешней дея­тельности, Выготский подчеркивал, что при экстериоризации происходит «...разделение сно­ва надвое того, что сейчас (во внутренней структуре — Л. Р.) слито в одном... разверты­вание высшего психического процесса в ту дра­му, которая происходит между людьми» [6; 145]. Это положение представляется нам осо­бенно близким к тем гипотетическим рассуж­дениям, которые были проведены выше. В са­мом деле: во-первых, здесь схематически наме­чается ряд трансформаций структур в ходе интериоризации и экстериоризации. Эти трансфор­мации идут в противоположных направлениях: изначально «разделенное надвое» в ходе инте-риоризации сливается, с тем чтобы в ходе экс­териоризации вновь разделиться надвое, «развернуться в ту драму, которая происходит между людьми». Как уже говорилось, в нашей интерпретации это значит, что изначально рас­члененное онтогенетическое отношение «субъ­ект — объект (знак) — субъект» в ходе интериоризации «сливается в одном» — в структуре «внутреннего» знака; в ходе же экстериориза­ции обратного развертывания — трансформации внутренней структуры — «слитое в одном» вновь разделяется надвое, в «драму, которая происходит между людьми» — т. е. внешняя структура деятельности индивида воспроизво­дит в принципиальных моментах структуру он­тогенетически первичного совместного действия, она «открыта» на общение, на совместное дей­ствие, она предполагает их.

Приведенное выше описание структуры дея­тельности отличается от известного описания предметной деятельности в системе «субъект — объект», анализируемой по схеме «деятель­ность — действие — операция; мотив — цель — условие» в нескольких пунктах. Во-первых, выделяются социальные средства и орудия дея­тельности — знаки разных уровней. Во-вторых, рассматривается многоуровневая структура де­ятельности, причем различные уровни не изоморфны друг другу, а связаны отношениями трансформации. В-третьих, показана исходная структурно-генетическая исходная клеточка, из которой развертываются структуры деятельно­сти разного уровня; онтогенетически первич­ное совместное действие. Последний момент следует считать особенно существенным — здесь мы сталкиваемся с попыткой введения новой единицы анализа деятельности, стремя­щейся объяснить предметно-социальный харак­тер последней. Совместное действие выступает как единица анализа в трех взаимосвязанных аспектах: как генетически первичная, как де­терминирующая структуры деятельности всех уровней, как универсальная составляющая внешнего процесса деятельности.

В обосновании понятия «совместное дейст­вие» как единицы анализа деятельности инди­вида существенным является анализ, под соот­ветствующим углом зрения, ряда соображений не только Л. С. Выготского, но и М. М. Бах­тина, подошедшего к формулировке сходных вопросов особенно резко и четко (о соотноше­нии работ этих ученых см. [10]). Бахтин исхо­дил из того, что «высшие психические функции всегда существуют только в знаковом матери­але» [2; 37]. Универсальным знаком он, естественно, считал слово. Он подчеркивал социаль­ный генез слова: «Слово должно было сначала родиться и созреть (онто- и филогенетически. — Л. Р.) в процессе социального общения орга­низмов, чтобы затем войти в организм и стать внутренним словом» [2; 50]. Однако социаль­ный генез должен определить и структуру сло­ва — и здесь мы переходим к наиболее сущест­венным для наших целей идеям Бахтина. Еди­ницей речевого общения (а значит, в конечном счете, и высших психических функций) — еди­ницей и в смысле универсальной составляю­щей, и в смысле генетически исходного обра­зования, и в смысле структурной детерминан­ты — М. М. Бахтин считал высказывание. Вы­сказывание Бахтин определял прежде всего с точки зрения его границ. «Границы каждого конкретного высказывания как единицы речевого общения определяются сменой речевых субъектов, т. е. сменой говорящих. Всякое высказывание — от короткой (однословной) реп­лики бытового диалога и до большого рома­на... имеет абсолютное начало и абсолютный конец: до его начала — высказывания других, после его окончания — ответные высказывания других (или хотя бы молчаливое активно от­ветное понимание другого, или, наконец, ответ­ное действие, основанное на таком понимании)» [2; 249—250]. И далее: «Диалог по своей про­стоте и четкости — классическая форма речево­го общения» [2; 250].

Почему же Бахтин проводит такую класси­фикацию — объединяет в один класс столь различные явления, как реплика в диалоге (напри­мер: «Да» или «А...») и большой роман, науч­ный трактат и т. д., причем "классической фор­мой высказывания считает именно диалог? «Как ни различны высказывания по своему объему... содержанию... композиционному по­строению, они обладают... общими структур­ными особенностями и прежде всего совершен­но четкими границами» [2; 249]. Но какое зна­чение имеют эти структурные особенности, не являются ли они просто формальным критери­ем, на основании которого можно что угодно объединять в один класс с чем угодно?

Значение работ М. М. Бахтина в контексте нашей задачи в том, что мы пытаемся решить проблему, аналогичную стоявшей перед ним, — вскрыть внутренние, структурные механизмы, обеспечивающие социальность человеческой ре­чи. То, что речь (как и деятельность) социаль­на, было очевидно всем. Но объяснить меха­низм социальности речи лингвистам не удава­лось. Создатель современной лингвистики Ф. де Соссюр, представлявший лингвистиче­ский аспект методологически единой француз­ской социологической школы, восходящей к Э. Дюркгейму (психологическое звено этой школы возглавлял, как известно, П. Жанэ, соз­датель конкретного учения об интериоризации), в соответствии с общими принципами Дюрк-гейма жестко противопоставлял высказывание как индивидиуальный акт комбинации языко­вых форм системе языка как явлению социаль­ному и принудительному для индивида. Исходя из такой позиции, социальные феномены языка можно констатировать, но нельзя увидеть их проявления в структуре самого высказывания, предопределяющие социальность этого послед­него. Поэтому лишь Бахтин, искавший именно структурные объяснения социальности высказывания, {125} сумел «увидеть» тот факт, что выска­зывание ограничено не чем иным, как высказы­ваниями других людей, — вернее, сумел понять все капитальное значение этого факта. Значе­ние же это заключается в том, что высказыва­ние, обрамленное высказываниями других лю­дей, образует завершенную систему. «Завершен­ность высказывания — это как бы внутренняя сторона смены речевых субъектов... Первый и важнейший критерий завершенности высказы­вания... это возможность ответить на него, точ­нее и шире — занять в отношении его ответную позицию (например, выполнить приказание).... Признак целостности высказывания не подда­ется ни грамматическому, ни отвлеченно-смысловому определению» [2; 255]. Итак, важней­ший структурный признак — границы высказывания — задает его завершенность. Эта завер­шенность не грамматическая, не смысловая, но социальная. Механизм социальности речи не только в том, что она подчинена находящимся вне ее, над ней, абстрактным социальным язы­ковым нормам, айв том, что реальную едини­цу речи — высказывание — «нужно рассматри­вать как ответ на предшествующие высказы­вания» [2; 271] и предпосылку последующих высказываний — ответов. Такая структура си­стемы высказывания жестко определяет то, что высказывание ориентировано на «другого» (ре­ального или идеального), зависит от него, т. е. высказывание социально. Разумеется, в той же мере высказывание ориентировано и на пред­мет — высказывание о чем-то.

Нетрудно понять, что работы М. М. Бахтина в этом контексте имеют для нас существенное значение: по аналогии с тем, как он очерчивал границы высказывания, представляется разум­ным очертить границы совместного (социально­го) действия — этой единицы деятельности ин­дивида. В этом случае границами социального действия человека следует считать не овладение (использование) предметом (физическим или идеальным), но связь с действием другого че­ловека. Разумеется, социальное действие пред­метно — в каждый конкретный момент оно на­правлено на предмет, определяется предметом и т. д. Вместе с тем то, что граница социально­го действия — связь с действием другого чело­века — резко меняет всю систему действия, вносит социальный момент в самое его опреде­ление. В этом случае в структуре действия важ­ное место должен занимать и знак — знак, об­ращенный к «другому», вызывающий ответное действие, служащее завершением данного дей­ствия.

Данная единица должна рассматриваться как исходная генетически (в онтогенезе), как детер­минирующая базовую внутреннюю, знаковую структуру человеческой деятельности, наконец, как единица — универсальная, составляющая деятельности индивида. Последнее обстоятель­ство следует отметить особо. Единица — не просто универсальная составляющая. Специфи­ка единицы, как известно, в том, что в ней воспроизводятся основные черты целого. В этом смысле социальное действие выгодно отличает­ся от традиционного понятия «предметное дей­ствие», так как в социальном действии воспро­изводятся основные черты человеческой дея­тельности — предметность, социальность, знако­вый характер. В той же мере социальное дей­ствие есть единица коллективной деятельности.

Таким образом, намечается возможность анали­за едиными средствами индивидуальной и коллективной деятельности, снимается разрыв меж­ду ними, возникает перспектива гомогенной теории. Однако это особая тема, выходящая за рамки нашей статьи, посвященной анализу социальных механизмов деятельности индивида.

Отметим, что ответное действие «другого» (эту границу «социального действия») не сле­дует понимать буквально — как реальное дей­ствие реального человека. При такой интерпре­тации ответного действия пришлось бы объеди­нять в один класс психологически разнокачественные явления: микродвижение, вызывающее немедленное ответное микродвижение и дол­гую по времени, сложно организованную дея­тельность индивида. Более разумна следующая постановка вопроса: онтогенетически (особен­но в раннем онтогенезе) единицей деятельности ребенка действительно было совместное (со взрослым) действие. Генез определяет и струк­туру последующей деятельности человека — но, разумеется, определяет не буквально. Пос­ледующие действия человека тоже совмест­ны — но не в смысле прямого контакта с реаль­ным ответным действием «другого», а в смысле направленности на такое действие. Перефрази­руя известное определение А. Н. Леонтьева, что подлинным мотивом деятельности является предмет, можно сказать, что им является ответ­ное предметное действие (реальное или вообра­жаемое). Это обстоятельство объясняет и из­вестные феномены диалогического характера ряда когнитивных процессов человека и фено­мены «антропоморфизации» объекта деятель­ности, когда реально физический объект вос­принимается и описывается в антропоморф­ных терминах (например, в научных текстах — «шарм частицы», «поведение клетки» и т. д.).

Подводя некоторые итоги, отметим следую­щее. Мы пытались, исходя из анализа литера­туры, наметить некоторые гипотетические воз­можности связи коллективной и индивидуаль­ной деятельности, общения и деятельности, со­циальности и предметности деятельности, наме­тить возможные структурные механизмы, обес­печивающие социальность деятельности инди­вида. Мы предполагали наличие нескольких уровней структуры деятельности, не изоморф­ных друг другу, но связанных отношениями ге­нетической преемственности. На основе этих структур происходит развертывание внешней картины деятельности индивида. Наиболее глубокая, базовая структура возникает на ос­нове интериоризации онтогенетически первич­ной предметной деятельности, деятельности сов­местной, являющейся одновременно и общени­ем. Цетральными элементами этой структуры являются знаки, в которых неразрывно связа­ны предметность и социальность. В дальней­шем, в ходе экстериоризации, порождения внешних деятельностей, базовая структура претерпевает ряд трансформаций (в том числе трансформируется и структура знаков). В ито­ге всех этих трансформаций внешняя деятель­ность человека развертывается в ряде моментов принципиально сходным образом с генетически исходным совместным действием, интериоризация которого породила базовую структуру де­ятельности, — прежде всего как предметная и социальная. В связи с этим в качестве единицы анализа деятельности индивида (единицы и в {126} структурно-генетическом отношении, и в смыс­ле универсальной составляющей) предлагается рассматривать социальное (совместное) дейст­вие — действие, ориентированное не только на предмет, хотя предмет обязательно входит в состав социального действия, но на предметное действие другого человека.

1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 42.

2. Бахтин М. М. Эстетика словесного твор­чества. — М., 1979.— 418 с.

3. Бергсон А. Творческая эволюция. М., 1909.

4. Волошинов В. Н. Марксизм и философия языка.— Л., 1929.— 188 с.

5. Выготский Л. С. Собр. соч., т. 1. — М., 1982. — 487 с.

6. Выготский Л. С. Собр. соч., т. 3.—М., 1983. —367 с.

7. Выготский Л. С. Собр. соч., т. 6. — М., 1984 (в печати).

8. Гусев Г В. (сост.). Психология обще­ния.—М., 1980.

9. Дильтей В. Описательная психология. — М., 1924.

10. Иванов В. В. Значение идей М. М. Бах­тина о знаке, высказывании и диалоге для современной семиотики. — Ученые записки Тар­туского госуниверситета. Вып. 308. — Тарту, 1973, с. 5—44.

11. Кузьмин В. П. Принцип системности в теории и методологии К. Маркса. — М., 1980.— 312 с.

12. Леонтьев А. А. Деятельность и обще­ние.— Вопросы философии, 1979, № 7.

13. Леонтьев А. Н. Анализ деятельности.— Вестник МГУ. Психология, 1983, № 2, с. 5— 17.

14. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание, Личность. — М., 1974.— 304 с.

15. Леонтьев А. Н. Проблемы развития пси­хики.—М., 1981. —574 с.

16. Леонтьев А. Н. Психология образа.— Вестник МГУ. Психология, 1979, № 2, с. 3—13.

17. Лисина М. И. (ред.), Исследования по проблемам возрастной и педагогической пси­хологии. — М., 1980. — 268 с.

18. Ломов Б. Ф. Категория общения и дея­тельности в психологии. — Вопросы филосо­фии, 1979, № 8, с. 34—47.

19. Ломов Б. Ф. Общение как проблема об­щей психологии. — В кн.: Методологические проблемы социальной психологии. — М., 1975, с, 124—135.

20. Мамардашвили М. К. Анализ сознания в работах Маркса. — Вопросы философии,. 1968, № 6, с. 14—25.

21. Матюшкин A.M. Психологическая струк­тура, динамика и развитие познавательной ак­тивности. — Вопросы психологии, 1982, № 4, с. 5—17.

22. Межличностное восприятие в группе. — М., 1981. —295 с.

23. Проблема общения в психологии. — М., 1981. —280 с.

24. Рубинштейн С. Л. Проблемы психологии в трудах Карла Маркса. — Советская психо­техника, 1934, с. 3—20.

25. Смирнов С. Д. Мир образов и обра» мира. — Вестник МГУ. Психология, 1981, № 2, с. 15—29.

26. Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. — М., 1977.— 696 с.

27. Эльконин Д. Б. К проблеме периодиза­ции психического развития в детском возра­сте.— Вопросы психологии, 1971, № 4.

28. Юдин Э. Г. Системный подход и прин­цип деятельности. — М., 1978. — 392 с.

29. Fajans S. Die Bedeutung der Entferung fur die Starkeeines Aufforderungsc Harakters beim Saugling. — Psychologische Forschungen, 1933, Bd. 13.

30. Mead G. H. Mind, self and society. Chi­cago, 1935. 400 p.

31. Parsons T. Action theory and the human condition. N. Y., 1978. 464 p.

32. Parsons T. The structure of social action. N. Y., 1937. 817 p.

33. Peirce C. S. Collected papers, v. VIII. Cambridge, Mass., 1958.

34. Triplett N. The dynamogenic factors in pacemaking and competitions. — American Journal of Psychology, 1897, v. 9.

Поступила в редакцию 7.11 1983 г.

[1] В данной статье мы не рассматриваем со­держательную интерпретацию психического как процесса, разработанную в теории С. Л. Ру­бинштейна.

[2] Известно, что для применения структур­ных методов в лингвистике Ф. де Соссюр раз­водил синхронический («остановленный» во вре­мени, взятый на «поперечном сечении») и ди­ахронический (реально протекающий во вре­мени) планы существования языковых явлений, причем структура выявлялась именно на пер­вом плане [23]. С тех пор статичность, неуме­ние схватить момент развития остались одной из коренных слабостей структуралистского направления в гуманитарных науках на Запа­де [6а].

РАЗВИТИЕ МЕЛКОЙ МОТОРИКИ ПАЛЬЦЕВ РУК

Исследованиями института физиологии детей и подрост­ков АПН установлено, что уровень развития речи детей нахо­дится в прямой зависимости от степени сформированности тонких движений пальцев рук. Как правило, если движения пальцев развиты в соответствии с возрастом, то и речевое развитие ребенка в пределах возрастной нормы.

Поэтому тренировка движений пальцев рук является важ­нейшим фактором, стимулирующим речевое развитие ребен­ка, способствующим улучшению артикуляционной мотори­ки, подготовке кисти руки к письму и, что не менее важно, мощным средством, повышающим работоспособность коры головного мозга.

Мы используем следующие виды работы, способствующие развитию мелких мышц пальцев и кистей рук:

1) игры с пальчиками, сопровождающиеся стишками и потешками;

2) специальные упражнения без речевого сопровождения, объединенные в комплекс гимнастики для развития мел­кой моторики рук, так называемая пальчиковая гимна­стика;

3) игры и действия с игрушками и предметами: раскладывание пуговиц, палочек, зерен, желудей и т.д., нанизывание бус, колечек, пуговиц на нитку, пришивание, застегивание и расстегивание пуговиц, игры с мозаикой, строительным материалом и т.д.;

4) изобразительную деятельность: лепку из пластилина и глины, раскрашивание картинок, обведение контуров, штриховку,

рисование карандашами и красками различными спо­собами (кистью, тампоном, пальцем, свечой и т.д.), разнообразную работу с ножницами, поделки из природного материала и т.д. Работа по развитию кистей рук проводится систематичес­ки по 3-5 минут ежедневно в детском саду и дома:

воения дети переходят к самостоятельному выполнению.

Упражнения для пальчиковой гимнастики

(выполняются сидя или стоя)

1. Сжимание пальцев в кулак и разжимание (по 20 раз);

а) ладонями вверх;

б) ладонями вниз;

в) обеих рук одновременно;

г) правой и левой по очереди.

Выполняется с силой, в сжатом положении фиксируется 2-3 сек. (Рис. 2)

Рис. 2

2. Вращение кистями рук (по 10 раз):

а) в правую, затем в левую сторону;

б) вовнутрь (обеими кистями);

в) наружу.

Можно выполнять упражнения из положения "руки в сто­роны".

3. Выгибание кистей рук (по 10-15 раз):

а) одновременно;

б) правой, левой по очереди. (Рис. За)

4. Прогибание кистей рук (по 10-15 раз):

а) одновременно;

б) правой, левой по очереди. (Рис. 36)

5. Чередование прогибания и выгибания. (Рис. За,б)

6. Соприкосновение подушечек пальцев — "Пальчики здоро­ваются" (по 10-15 раз):

а) пальцы правой руки — с большим пальцем правой руки;

б) пальцы левой руки — с большим пальцем левой руки;

в) то же одновременно двумя руками;

г) пальцы правой руки — с соответствующими пальцами левой.

Сила надавливания подушечек пальцев и темп выполне­ния увеличиваются. (Рис. 4)

7. "Щелчки" (по 10 раз).

8. "Коготки" — сильное полусгибание и разгибание пальцев (по 10-20 раз). (Рис 5)

9. Сгибание и разгибание пальцев в кулак по очереди (по 10 раз) (рис. 6):

а) правой руки; сначала начиная с большого,

б) левой руки; затем начиная с мизинца.

в) обеих рук одновременно.

10. "Ножницы" — разведение пальцев в стороны (по 10 раз):

а) правой, затем левой руки;

б) обеих рук одновременно;

в) соединив ладони вместе. (Рис. 7)

11. Упражнение "Замок" (рис. 8а) — ладони вместе, пальцы переплетены (по 10-20 раз):

а) сдавливание ладоней с силой;

б) вращение (поворот вправо-влево);

в) наклоны вправо-влево — сгибание и разгибание в луче-запястных суставах;

г) разворачивание ладоней наружу и выворачивание в об­ратную сторону, не расцепляя переплетенных пальцев;

д) "Солнечные лучи" — руки в "Замке" подняты вверх, ладони крепко сжаты, пальцы с силой разжимаются и сжимаются вновь, (рис. 86)

12. Упражнения с сомкнутыми ладонями (по 5-10 раз) (рис. 9а):

а) сомкнутые ладони перед грудью наклоняются вправо-влево, преодолевая сопротивление;

б) движение сомкнутыми ладонями перед грудью впе­ред-назад;

в) сомкнутые ладони вытянуты вперед — разведение ки­стей в стороны, не размыкая запястий;

г) сомкнутые ладони подняты вверх — разведение кис­тей, не размыкая запястий — "Цветок" (рис. 96).

13. "Фонарики" — вращение свободными кистями рук (по 10 раз).

14. Потряхивание расслабленными кистями:

а) руки вверх;

б) руки в стороны;

в) руки согнуты в локтях, кисти опущены вниз.

Упражнения для пальчиковой гимнастики

(выполняются сидя за столом)

1. Свободное похлопывание кистями по столу поочередно и одновременно.

2. Свободное постукивание по столу пальцами обеих рук, пра­вой и левой руки поочередно.

3. Поочередное приподнимание пальцев (кисти рук лежат на столе)":

а) правой руки;

б) левой руки;

в) обеих рук вместе.

4. Имитация игры на пианино.

5. Разведение пальцев врозь и сведение вместе (ладони на столе).

6. "Бегают человечки" — указательный и средний пальцы правой, потом левой, а затем двух рук вместе бегают по столу вперед и назад.

7. "Футбол" — забивание шариков, карандашей одним, дву­мя и т.д. пальцами.

Самомассаж кистей и пальцев рук

1. Надавливание сильно сжатыми четырьмя пальцами одной руки на основание большого пальца, середину ладони, основание пальцев другой руки (рис. 10).

2. Растирание ладоней шестигранным карандашом с посте­пенным увеличением усилий (рис. 11).

3. Растирание ладоней движениями вверх-вниз (рис. 12).

4. Растирание боковых поверхностей сцепленных пальцев (рис. 13).

5. Разминание, затем растирание каждого пальца вдоль, за­тем поперек (рис. 14).

6. Грецкий орех положить между ладонями, делать круговые движения, постепенно увеличивая нажим и темп. Можно выполнять упражнение с двумя грецкими орехами, пере­катывая один через другой, одной рукой, затем другой (рис. 15).

7. Разминание кисти правой руки пальцами левой и наобо­рот, затем поочередное растирание (рис. 16).