|
Читайте также: |
Глава четырнадцатая
Олаф сменил домашнюю рубаху на шитый золотом камзол. В нём он чувствовал себя хуже, чем в кожаных доспехах, но явиться к Пешим не при параде было бы невежливо. Погонщик несколько раз прошёлся по комнате, планируя будущую речь.
Скорее всего, Цибит его поддержит. Овеянный славой, этот Пеший равнодушен к политическим интригам, но не считает заслуженное признание чем-то зазорным.
Шерт, въедливый и несговорчивый по старости лет, отпустит пару ехидных замечаний, но вряд ли проявит к королевскому приглашению большой интерес.
Волноваться не о чем – двое Пеших на его стороне. Но третий, Оргунт, может преподнести неприятный сюрприз.
Оргунт славится умением добиваться выгоды для Кузни. Самый молодой из троицы – ему сорок два – он чаще других посещает прочие Кузни Одоната. Ответственный за дипломатию, он привечает в замке странствующих музыкантов. Не затем, чтобы развлечься: через бардов слава о погонщиках Запада идёт по всему Одонату.
Так что в известной мере Олаф обязан Оргунту приглашением короля. И Оргунт может попросить благодарности за свою помощь.
Но какой благодарности? Тут не угадать. Олаф отбросил пустые домыслы.
С полудня и до заката Пешие пребывали в своих палатах. В Кузню часто приезжали караваны из жистальных шахт. Крестьяне, живущие у стен крепости, привозили десятину с урожаев и заработков. Кузничный наядник принимал письма с запросами – и извещал о них Совет. Работы было много.
Жаль, Вербин сегодня не мог сопроводить Олафа. Лекарь умудрялся поддерживать если не дружбу, то взаимопонимание со всеми Пешими Западной Кузни. Его присутствие поддержало бы Олафа.
Погонщик явился в Палаты Пеших, прошёл за ворота. Перед ним открылся коридор со сводчатыми потолками, дверь в конце которого вела в зал Совета. Здесь были и прочие комнаты: спальни, обеденная зала, ванные и кухня. Пешие жили в бо́льшем удобстве, чем кто бы то ни было в крепости.
Олаф решительно пересёк коридор.
В зале аудиенций солнечный свет пронизывал воздух косыми лучами. Застеклённые окна на левой стене выходили на внешний двор, открывая взору крепостные предместья. Но взор поневуле тянулся к правой стене, украшенной чередою картин: великие погонщиков Западной Кузни и их Зверей.
Пол устилал мягкий ковёр из пчелиного шёлка, что приглушал все звуки.
У стены напротив входа стоял длинный стол мертвлёного дерева. На равном отдалении друг от друга на нём сияли три лампы резного стекла, полные роящихся светляков. Тут же - три кресла, украшенные вставками из жистали.
- Герой Запада! Мы ждали тебя.
Цибит отложил депешу и отослал паренька, который её принёс. Справа от Цибита Шерт дремал в своём кресле. Оргунта на месте не было.
Олаф пожал руку Цибиту и сел напротив:
- Я надеялся застать не только тебя.
- Между прочим я вас слышу, - подал голос Шерт.
- О! – Олаф встал со стула и протянул руку старику. Тот крепко пожал её:
- Попрощаться пришёл?
- С чего бы вдруг? – Олаф поправил тесный воротник.
- Ну как же! Надим Второй, этот властный интриганишка, избрал тебя своим телохранителем. Больша-а-ая честь, мой амбициозный друг. Поздравляю! – он с издёвкой хлопнул в ладоши.
Олаф вежливо засмеялся в ответ.
- Я не настолько стремлюсь к признанию.
Цибит, пятидесятилетний инвалид с потерянной по локоть левой рукой, щёлкнул пальцами:
- Не придавай значения стариковским шуткам. Все мы осведомлены, почему приглашение досталось именно тебе.
Олаф скрыл удивление. Он знал, что король поддерживает связь с Пешими всех Кузниц, но как именно – его до сей поры не интересовало. Цибит выдержал паузу и добавил:
- Это лишняя возможность нам, старикам, провести время в родных стенах. Бросать дела на полную десядницу! – это никогда не на пользу.
Олаф кивнул:
- А что же Оргунт?
- А что я? – распахнулась неприметная дверь в задней части зала.
Вошёл Оргунт. То был рослый мужчина с коротким ёршиком волос цвета спелой пшеницы и глазами-камешками. От его фигуры веяло силой, а от взгляда любому становилось не по себе.
- Стоит отойти – тут же пропускаю что-то интересное. Привет тебе, Олаф! Зашёл обсудить поездку?
- До неё ещё дважды десять дней. Но… да. Я пришёл за вашим благословлением, Пешие.
Оргунт сел в своё кресло и скрестил руки на груди:
- Я надеялся услышать от тебя иное.
Олаф испытал неприятный укол раздражения. Но ответил он со всей вежливостью:
- Без вас не было бы мира на землях Запада. Я уповаю на вашу мудрость и… советы.
- О! – Оргунт поднял брови. – Как вежливо. Ты принёс письмо?
Олаф достал из-за пазухи свиток.
- Позволишь?
Оргунт пробежался глазами по строчкам.
- Хм. Личная, дипломатическая и войсковая печати. Надим ждёт от тебя бо́льшего, чем заявляет в открытую.
- Вы считаете?
Цибит в свою очередь изучил письмо и протянул его Шерту. Тот отмахнулся:
- Я рад, что могу не интересоваться королевской писаниной.
Цибит этого мнения не разделил:
- Олаф, вы с Оргунтом получите аудиенцию монарха. Не стоит злоупотреблять его радушием... но есть один насущный вопрос, который вам предстоит уладить.
Оргунт не дал Цибиту договорить:
- А кто сказал, что я поеду?
Шерт закряхтел. Это заменяло ему смех:
- Что, парень, старость подкрадывается?
Оргунт невозмутимо ответил:
- Не хочу отвлекать на себя внимание, предназначенное герою. Олаф, - Оргунт облокотился на стол, - ты должен произвести впечатление на короля. Его приглашение – прихоть: обрати её в традицию. Твоё имя славит Западную Кузню. Слава приводит к нам новых людей. Остановись это колесо – и Братство угаснет, как костёр без дров. Понимаешь меня?
- Целиком и полностью, - сказал Олаф.
- Отлично.
- Но помимо этого, - Цибит погрозил погонщику пальцем, - ты должен прямо попросить у Надима сослать к нам душ двести. Народец побаивается Зверя, некому засевать поля. Работу Оргунта я не принижаю, но она не даст плодов ни сегодня, ни завтра. Если деревни под Кузней опустеют – нам будет нечего есть.
Это было правдой. Кузня была очень богата, но и траты её – баснословны. Вся добытая в шахтах жистальная руда уходила на оружие для Зверей. Плата, взимаемая за удачные охоты, частью оставалась у воина, частью шла на оплату многочисленным рабочим Кузни. По итогу экономическое равновесие Братства оставалось очень хрупким и зависело от каждого своего элемента. В том числе – и не в последнюю очередь – от налогов и провизии, поставляемых с ленных земель.
Экономика интересовала Олафа не так уж и сильно. Но коль скоро в этом году он выступает дипломатом от Западной Кузни – приходилось думать не только о собственных чаяниях.
- Я иначе представлял грядущую поездку, но ваша воля – всё для меня, - склонил погонщик голову. Оргунт задумчиво откинулся на спинку кресла:
- «Иначе», говоришь? Позволь узнать подробнее.
- Стоит ли? – Олафу не хотелось распространяться о своих идеях. Но теперь уже вся троица смотрела на него с ожиданием. – Что же. После истории на литменской шахте я задумался над тем, как глубоки корни нашей заклятой дружбы с Церковью Создателя.
- Продолжай, - прищурился Оргунт.
- Всё от того, что мы издавна нуждаемся в Спицах. Церковь владеет ими, мы отвоевали право на жисталь. И оный порядок равновесен, конечно же. Но не идеален. Я много размышлял над тем, как нам следовало бы изменить вековое соглашение.
Шерт прыснул со смеху:
- Прости, «герой», но что за чушь ты мелешь?! Церковь закостенела, как рука Цибита в её могилке. Для них перемены страшнее ярости божией. И ты всерьёз надеешься, что став любимцем Надима, что-то изменишь. Святые небеса! – а я подумал уж, у тебя что полезное на уме. Э!
Оргунт скорчил скептическую гримасу. Цибит выставил ладонь:
- Пешие, позволим ему договорить. Слова твои, Олаф, приятны нашему слуху. Такие мечты посещали и нас.
Олаф положил ладони на стол и сказал с жисталью в голосе:
- То не мечты. Я ведаю, что делаю.
Оргунт бросил раздражённо:
- Пока что ты только болтаешь. Но! – он развёл руками. - Король хочет видеть тебя. И мы бессильны защитить его от твоего пустословия.
Цибит воскликнул:
- Брат! Держи себя в руках.
- Я-то держу, - вздохнул Оргунт. – А ты, Олаф? Уймёшь ли ты голос своих наивных заблуждений ко встрече с монархом? – Пеший покрутил пальцами в воздухе. – Хотел бы я надеяться. Впрочем! – сказал он с нажимом. - Я намерен внести свою малую лепту в успех задуманного тобой предприятия. В Солидском замке соберётся весь свет Одоната. Умерь свою гордость – и порази их. Устрой… выступление.
Оргунт пригладил подбородок и устремил взгляд в пространство:
- Тебе потребуется помощник. Показательный бой перед знатью! Пустишь Зверю немного крови, взметнёшь песок. Пусть они испугаются и восхитятся, узрев Гнев Создателя усмирённым.
- Это недопустимо, - отрезал Олаф. – Ты лучше меня знаешь, что среди людей Зверь чаще срывается с команды. Хочешь, чтобы прервалась ещё одна королевская династия?!
- Что? – Оргунт изобразил удивление. – Герой Запада не уверен в своём Звере? Вот как сильно ты хочешь претворить свои мечты в реальность! Ха! Пойми, мой друг, страх - это наше главное оружие. Из королевских вассалов многие в жизни не видали Зверя. Они не представляют, кто́ их защищает и от чего. Придай веса своим просьбам, преврати своё появление в сказание, что пойдёт по устам. Или явись и исчезни незамеченным – воля твоя.
Слова эти поразили Олафа в самую душу. Он не был честолюбив, но мечты свои лелеял, как родных детей. Шанс исполнить их стоил толики безумия.
- А что скажите вы, мудрейшие?
Цибит нахмурился:
- Пускать пыль в глаза – не по мне. Но Оргунт прав. Если кто и может без риска показать Зверя высокородной толпе – то это ты, Олаф.
Погонщик принял ответ с благодарностью:
- А Вы, Шерт?
- Валяй, парень. Только найми живописца – пусть он изобразит твою пляску со всем тщанием. Та ещё будет картина!
Олаф утёр выступивший пот. Взял со стола письмо, спрятал его в карман:
- Но кого мне позвать с собой?
Цибит улыбнулся:
- Любой будет счастлив. Разве ты не замечаешь? Все погонщики Запада верят тебе, как отцу родному. Но ты уж выбери достойного. Как мы выбрали тебя.
Олаф не стал уточнять, что́ означала последняя фраза.
Теперь предстоящая поездка обросла новыми сложностями. Как бы дальнейшее обсуждение не породило их ещё!
- Я выполню ваши поручения так хорошо, как сумею. Увы, я пришёл не только за этим.
Цибит с готовностью кивнул. Тема королевского письма утомила и его:
- Мы полны внимания.
- Юный Севиль не пережил посвящения боем.
Шерт прокряхтел:
- Такой конец ждёт многих храбрых. Ничем не хуже старости, скажу я тебе.
Но сарказм старика не скрыл его печали. Даже Оргунт утратил надменность:
- Грустные вести. Что насчёт Лилит?
- Вегер привёл обоих Зверей, но Лилит непокорна. Вегер считает, её нужно упокоить.
Оргунт сказал в задумчивости:
- Не Вегеру этим заниматься. Он славный воин, но с хрупким сердцем. Сейчас ему лучше отдохнуть. Братья, пригласим воителя Вегера для беседы?
Пешие кивнули друг другу. Олаф встал со стула:
- Я пойду. Благодарю вас за мудрость вашу.
Цибит задержал его:
- Составлю тебе письмо к Надиму. Передашь лично, если обстоятельства не дадут вам времени обсудить все потребные нам вопросы, - Пеший поднял руку. - Можешь идти.
Олаф развернулся и вышел из зала, звонко отбивая шаг. До его уха донёсся шёпот Шерта:
- А теперь скажи мне, Оргунт, почему на самом деле ты отказался от приглашения?..
* * *
Ночью Олафу не спалось. То ли больные кости, то ли больные мысли. Разговор с Пешими не только усложнил задачу. Но и расставил многое по местам.
Наивно было думать, что абстрактные мечтания Олафа найдут поддержку. И неважно даже, что он вынашивал их вот уж семь лет – с того самого момента, как Дея покинула мир.
Олаф был из тех людей, кого невозможно узнать полностью. Близкие друзья считали его мечтателем, народ знал как героя, Пешие были мудрей и недоумевали, силясь пронзить своим взглядом истинные чаяния Олафа.
А в действительности он никогда не строил пустых иллюзий. То, что он позволял себе высказать, было вершиной айсберга его идей, никому ещё не ведомых.
То были не соображения о политике и дипломатии, не идеи обучения, коими он делился порой с опытными собратьями по оружию. Внутренним чутьём, свойственным скорей пророку, чем воину, Олаф ощущал неразрывную связь всех элементов поднебесного мира. И прежде, чем представить людям свои идеи, Олаф жаждал довести их до совершенства.
Да, никто не мог разделить его знаний. Они простирались от внимательных наблюдений за природой, проходили через медицину, двигались к физиологии человека, а от ней – к его разуму. Стороннему читателю записки Олафа показались бы хаосом, легшим на бумагу. Но лишь потому, что не было среди современников героя равных ему по силе мысли и желания её воплотить.
В чём же была его цель? Каким он видел будущее, какого счастья ему желал?
Сейчас, без сна лёжа в постели, он и сам задавал себе этот вопрос.
Приглашение Надима появилось слишком рано. Случись оно через несколько лет – и Олаф поразил бы своего короля проработанным и подробным планом государственной реформации. Таким, что не оставил бы камня на камне от возражений и недоверия. Но сейчас на руках героя были части картины – а вся она ещё не успела собраться в его голове.
Мир во всём его многообразии вставал перед внутренним взором воина. Там, где иному виделась случайность, Олаф прозревал следствие многих причин. Жизнь погонщика была принесена на алтарь борьбы с самым древним и ужасным злом, но откуда оно взялось? Почему так странно и вместе с тем естественно Зверь вживлён в гармонию природы? Здравый смысл подсказывал, что будь Гнев Создателя тем, чем принято его считать – безудержной яростью в живом теле – человечество давно проиграло бы свою битву.
Олаф испытывал отчаяние. Невозможно было собрать мозаику правды, имея на руках лишь обломки её. Многие из них скрывались в сумраке истории, но трактаты о былых временах встречались реже и ценились дороже Святых Спиц. В ночи, подобные этой, Олаф боролся с бессилием. Рассудок его трепетал перед пропастью незнания, которую предстояло заполнить смыслами и ответами. Но воля героя была тверда. Как и много раз до того, он приказал себе верить в своё дело – и страхи его растаяли в тенетах забвения. Олаф погрузился в сон. Ему снилась Дея.
* * *
Она стояла посреди пшеничного поля. Светлое платье женщины сливалось с золотом колосьев. Солнце насквозь пронизывало её силуэт: Дея была как призрак, но вместе с тем казалась реальней и значимей всего вокруг.
Олаф бежал к ней и всё не мог приблизиться. На миг солнце ослепило его, воин сбился с шага, упал наземь. А когда поднял глаза – Дея стояла прямо перед ним, протягивая руки. Олаф обнял её и всей душой попросил время остановиться. Но когда открыл глаза – не было уже ни поля, ни солнца, ни объятий.
Он сидел на стуле у постели, рядом с которой теплилось три свечи. Дея, теперь настоящая и живая, светилась серебристым светом. Сияние было холодным, как касание металла. И Олаф больше не мог притронуться к Дее – он только смотрел, не смыкая глаз, на жемчужную кожу супруги. На её тонкие пальцы, что терялись в складках простыни, на её волосы, раскиданные по подушкам. Дея шептала ему – что? Он никогда не мог вспомнить. Губы её складывались в самые важные, самые последние слова, но, оглушённый тоской, Олаф не слышал любимую.
Тьма скрадывала углы и детали, свечи затрепетали, мертвенное серебристое сияние, шедшее от женщины, утрачивало одну искру за другой. И тут, как от порыва ветра, свет погас. Кровать опустела. Свечи не могли разогнать тьму. Только одна из них вдруг изменила цвет, словно и в неё проникло серебро.
Олаф опустился на колени, заскользил пальцами по холодной простыне. Тьма распахнулась во все стороны, словно Звериный взгляд. Тяжёлые шаги зазвучали в отдалении. То Смерть явилась, чтобы забрать воина с собой. Он не чувствовал страха. Он знал, что его время ещё не пришло. Но гранью усталой души он жалел об этом.
* * *
- Па-ап. Па-ап, проснись!
Тильда сидела на кровати и тыкала пальчиком в лицо Олафа.
- Тьфу, доча. Чего творишь?
Он чмокнул её в щёку и со стоном приподнялся в постели.
- К тебе дядь Вербин пришёл, велел разбудить.
Тильда протёрла глаза и зевнула:
- А я ещё посплю, хорошо?
Олаф, ещё не до конца проснувшийся, погладил дочь по голове:
- Конечно. Скажи Вербину, чтоб вошёл.
Тильда зашлёпала по полу босыми ступнями. Олаф встал из-под одеяла, осторожно притронулся к груди, затем ко лбу. То ли из-за тяжёлого сна, то ли из-за ран на лице его выступил липкий пот.
Раздался вежливый стук в дверь. Вербин шагнул в комнату:
- Я себе с вечера места не находил. Совсем забыл сызнова твои раны обработать.
- Брось, друг, я чувствую себя отлично.
- Лекарю не ври, - напутствовал Вербин. Он приложил руку ко лбу Олафа. - Н-де, тебя лихорадит.
- Сон тяжёлый.
- Не то-о-олько… я тут экспериментировал с вываркой звериного жира. Очень питательная смесь, и от заразы помочь должна. Сейчас организую тебе порцию.
Олаф мотнул головой:
- Решил на мне опыт поставить?!
- Та! «Опыт»! Передовые методы лечения. Я тебя быстрее ветра на ноги подниму.
Олаф зевнул и вытер лицо ладонью:
- Как скажешь. Я хоть оденусь пока.
Нашарив на полу тапки с деревянной подошвой, Олаф прошёл к раковине, надломил лозу и умылся. От бинтов, обмотавших грудь, исходил сладковатый запах. Дурной знак. Олафу часто приходилось работать, игнорируя боль, но в родных стенах стоило озаботиться своим здоровьем.
Он принялся разматывать бинты. Пропитанные засохшей кровью, они намертво прилипли к телу.
- Эй, что тут за самолечение?!
Вербин оттолкнул дверь бедром и занёс в комнату дымящуюся чашу с загадочным содержимым. Олаф решил на всякий случай не принюхиваться к ней.
Лекарь водрузил чашу на стол и со вздохом подошёл к другу:
- Ладно, сперва перевязка. Да убери ты руки, Олаф!
Воин послушался.
- А ты вчера раненько ко сну отошёл, - бросил Вербин, набирая воду в таз.
- Усталость накопилась.
- Вот как! – Вербин достал из-за пазухи баночку с бесцветным порошком и добавил его в воду. – Что сказали Пешие?
Олаф поморщился: лекарь принялся смачивать присохшие бинты тряпочкой, вымоченной в растворе порошка.
- Жжётся? Так и надо.
- Пешие… знали о моём приглашении и успели понастроить планов на этот счёт.
Вербин ухмыльнулся:
- Хотят воспользоваться твоим успехом?
- С-с-с! – зашипел Олаф; лекарь начал снимать бинты. – Да нет, напротив. Просьбы и рекомендации строго по делу. Кое-что меня, однако, удивило…
- Помолчи пока что.
Вербин сыпанул порошка на блюдце, капнул несколько капель воды и перемешал смесь до однородной массы:
- Чтоб нагноение не пошло… сейчас я тебе тут… и вот тут… да не охай, знать не девка!.. промыть ещё… ага.
Грудь Олафа пересекала рваная рана. К счастью, не очень глубокая. Стянутые шёлковой нитью края уже подживали.
- Я заказал ещё одну жистальную кольчугу. Буду держать для таких случаев, а ты, - Вербин наставил указательный палец на Олафа, - тоже себе купи. Не пришлось бы мне возиться с заражением… хотя тебя ни одна хворь не берёт, вояка.
Он осмотрел фронт работы, как художник – полотно:
- Ты меня услышал… сейчас перевяжу, подними руки.
Пару минут спустя Олаф подвигал плечами, проверяя перевязь, и накинул на плечи рубаху. Лекарь вымыл руки:
- Так что тебя там удивило?..
Погонщик сморщился:
- Мм… а, вспомнил. Оргунт отказался от визита к королю. Как думаешь, почему?
Лекарь встал у окна и сжёг щепоть дымяты:
- Кхе!.. хороша! Известное дело, почему. Из Южной Кузни сообщали, что король предложил протекторат Братству. Ну, - Вербин покачал ладонью, - скорее намекнул на это. Сейчас все Пешие Одоната взволнованы слухами.
- Почему я о них не слышал?
- Да зачем тебе? – удивился Вербин. – У младшего Надима доси в заднице свербит, как бы, понимаешь, себя проявить да славу снискать.
Олаф оделся и выглянул в окно:
- Погожий будет денёк… всё одно не понимаю связи. Братству не нужно усиливать влияние – иначе Церковь начнёт будоражить народ. Дураку понятно! Зачем Пешим игнорировать приглашение короля?..
- Из осторожности. Они дают Надиму понять, что не поведут диалога на его правилах. Власть ослепляет правителя! Вот проморгается – там уже и дела можно будет весть.
Олаф сложил руки на груди:
- Но наши старики удивились, когда Оргунт заявил, что не поедет. Очевидно, он знал о слухах и всё же собирался в путь. Тут дело в чём-то ещё.
Вербин отряхнул ладони:
- Я пойду. Прознаю за Оргунта – поделюсь. Кстати, какие планы на сегодня?
- Надо упокоить Лилит. Буду готовиться.
Вербин ударил себя по лбу:
- Ты с ума сошёл? Лежи в постели, пей лекарства и заращивай раны! Никакого героизма… ходи ты в кольчуге из живых змей – и то бы так часто больным не валялся. Кстати, - он взял со стола чашу с целебным варевом и протянул её Олафу, - Пей.
- Пахнет, как труп в выгребной яме.
- Я тебе лекарь или как? – возмутился Вербин. – Ерунды не посоветую!
Олаф искоса глянул на друга, зажмурился и осушил чашу. К горлу подкатила тошнота.
- Так противно только сперва. Я ж сам пробовал. Приляг, будет легче. А я побежал.
И лекарь резво уто́пал по своим делам. А Олаф на всякий случай высунулся из окна и задышал полной грудью. Таким испытаниям желудок погонщика ещё не подвергался.
Дата добавления: 2015-01-30; просмотров: 103 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |