|
Читайте также: |
На разрыхленную почву должны пасть семена новой мысли и новой жизни.
Н. Бердяев
После ухода с политической сцены двух мрачных гигантов большевизма, Ленина и Сталина, сразу стала видна историческая «низкорослость» оставшихся «соратников». Сталин не диктовал, как вождь октябрьского переворота, своего «Завещания», но оставил после себя могучую и загадочную империю. Суетившиеся вокруг умирающего диктатора пигмеи унаследовали гигантскую державу, которой они должны были управлять. Но, по большевистской традиции, должен быть обязательно первый вождь, а его не было…
Диктаторы не любят заранее назначать своих преемников, ибо им кажется, что они будут жить вечно. Отсутствие демократического механизма передачи власти всегда ведет к глухой, скрытой борьбе оставшейся без вождя верхушки. Так было и после смерти Сталина, хотя самым распространенным словом на заседании сталинского Президиума, решавшим вопросы похорон, было «единство», «монолитность ленинского руководства», «верность делу Ленина-Сталина». С особой подозрительностью «единомышленники» приглядывались к связке Маленков-Берия. Не случайно после ареста Берии Маленков особенно беспокоился по поводу изъятия личных документов Берии, хранившихся в нескольких сейфовых шкафах. Там, как теперь стало ясно, находилось много записок, докладных Г.М. Маленкова Берии, которые могли серьезно скомпрометировать одного из претендентов на высшие посты в партии и государстве.
При отсутствии очевидного «первого» вождя и традиционно безмолвствующем народе сталинские наследники, однако, понимали, что сохранить прежний ленинский курс и безграничный контроль над огромной страной можно только на основе дальнейшего повышения престижа и роли партии. Она и без того стала уже давно государственным образованием, но последние два десятилетия магическим средством тотального управления в стране было имя вождя; его «гениальные указания», «мудрые решения», «великое предвидение». Диктатора не стало. Было ясно, что равноценной ему фигуры нет. Все понимали, что так называемое «коллективное руководство» в немалой степени фикция. Кто станет у руля партии, тот и будет очередным вождем.
Однако избрать генерального секретаря (должность, которую после 1934 года никто не упоминал, но и не упразднял) даже не пытались.
Освободившись от свинцового пресса Сталина, его наследники не спешили создавать нового вождя. И хотя Хрущева сделали Председателем Комиссии по организации похорон Сталина (у большевиков это всегда очень много значило!), прямо вручить ему власть над партией, а значит, и страной еще не решились. Поручили просто «сосредоточиться на работе в ЦК».
Его внешнее добродушие, мужицкая простота, открытое лицо с курносым носом и оттопыренными ушами, неподдельные веселость и энергия никак не вязались с обликом возможного очередного диктатора. Члены политбюро (Президиума) так долго находились в объятиях трудно скрываемого постыдного страха, что им по-человечески хотелось иметь на «партийном деле» более податливого и покладистого соратника.
С марта по сентябрь 1953 года Никита Сергеевич Хрущев был просто одним из секретарей ЦК, «сосредоточенным» на работе в аппарате. После ареста Берии, в котором главную скрипку сыграл Хрущев, седьмого сентября этого же года его сделали «Первым секретарем ЦК КПСС». «Бериевское дело» сразу же подняло его над его товарищами по Президиуму. Именно здесь находится исток его грядущих бесстрашных шагов. К «Генеральному» секретарю возвращаться пока не решились. Этот уникальный должностной титул вручат спустя годы Брежневу. Хрущеву, когда он взошел на партийный трон, исполнилось пятьдесят девять лет. Он был таким же ленинцем и сталинцем, как и остальные его коллеги по Президиуму ЦК (политбюро). Если отнести к первому поколению большевиков, потянувшихся за Лениным после II съезда РСДРП в начале века, то Хрущев явился представителем второй генерации, берущей свое начало после октябрьского переворота. Это руководители, которые вышли на партийную сцену в 20-х – начале 30-х годов.
Хрущев шел по ступеням лестницы партийной карьеры, с которой убирались большевики, пытавшиеся возражать высшему руководству или лишь заподозренные в этих попытках. Занимая посты (на них в разное время были М.Н. Рютин, Н.А. Угланов, СВ. Косиор, другие расстрелянные руководители), Хрущев полагал, что это обычная «революционная практика», и не испытывал от нее никаких моральных «неудобств». Он был одним из тех «везунчиков», которые сделали стремительную карьеру благодаря жестокостям сталинской диктатуры и ее террору. Так обстояло дело не только в партийной сфере, но и в промышленной, дипломатической, военной. Шла кровавая селекция на посты центральных и местных вождей.
Повторюсь: Хрущев принадлежал ко второму, послереволюционному поколению большевистских руководителей. В основном это были малограмотные люди; их пропускали через краткосрочные рабочие факультеты, например, Донецкого индустриального института в городе Сталино. Затем Хрущев, правда, учился какое-то время в Промакадемии имени Сталина в Москве. Но это мало прибавило ему образования. Он не мог грамотно написать даже резолюцию на документе. Как рассказывал мне Д.Т. Шепилов, Хрущев был способен наложить резолюцию: «Азнакомица»…
К этой большевистской волне можно было бы отнести многих вождей, в основном среднего, регионального звена: Угланова Н.А., Кагановича Л.М., Чубаря В.Я., Евдокимова Г.Е., Бакаева И.П., Ходжаева Ф.У., Шаранговича В.Ф., Смородина П.И., Гринько Т.Ф., Агранова Я.С., Икрамова А.И., Енукидзе А.С., Хрущева Н.С., других ленинцев. К концу 30-х годов руководителей из второй волны большевизма можно было пересчитать по пальцам: молох сталинского террора унес почти всех в небытие. Но Никите Сергеевичу Хрущеву ни разу не грозила опасность попасть в эту мясорубку. Он был из тех, кого даже самым неистовым чекистам было трудно в чем-либо заподозрить. Хрущев олицетворял собой тип руководителя-«мужика», человека, особенно тесно связанного с народной толщей. Это обстоятельство всегда способствовало созданию атмосферы повышенного доверия к нему со стороны простых людей.
Прежде всего это был типичный руководитель сталинской формации: малообразованный («ходил в школу две зимы»), напористый, исполнительный, не сомневающийся в верности партийных директив. «Карающий меч» пролетарской диктатуры миновал Хрущева и потому, что он был одним из самых рьяных исполнителей сталинской воли.
С 1934 года Н.С. Хрущев – член Центрального Комитета ВКП(б), каковым он и оставался до своего снятия со всех постов в 1964 году. Тридцать лет, по сути, находился, как тогда любили выражаться, в «штабе ленинской партии». С 1938 года кандидат в члены политбюро ЦК, а в следующем году стал его полноправным членом. Был непродолжительное время Председателем Совета Министров Украины и с 1958 года по 1964-й – Председателем Совета Министров СССР. Как водилось в стране, первое лицо в компартии становилось и Верховным Главнокомандующим Вооруженными Силами СССР. На этом посту Хрущев был утвержден в апреле 1957 года. Я перечислил не все высокие должности, которые довелось исполнять третьему «вождю» партии. Став первым секретарем ЦК КПСС, Хрущев сосредоточил в своих руках, как и его предшественники, огромную власть.
Будущий мятежник, восставший и осудивший «великий террор», в свою бытность в 1935–1938 годах первым секретарем Московского городского комитета партии и с 1938 года – первым секретарем ЦК Компартии Украины внес свой горестный вклад в бесовство сталинской инквизиции. Впрочем, сошлемся на ряд малоизвестных документов.
Выступая с докладом на совещании партийного актива 22 августа 1936 года в Москве, Хрущев сумбурно бросал яростные слова в наэлектризованный зал:
«…Товарищ Сталин, его острый ленинский глаз, как во всем строительстве, всегда метко указывал пути нашей партии, указывал уголки, откуда могут выползти гады (в это время шел процесс над Зиновьевым, Каменевым и другими «врагами народа». – Д. В.). Надо расстрелять не только этих мерзавцев, но и Троцкий тоже подлежит расстрелу…»
При этих словах зал разражается, как следует из стенограммы, «бурными, продолжительными аплодисментами». Переждав, когда волна выражения ненависти несколько спадет, докладчик продолжал нагнетать истерию, все более конкретизируя свои призывы:
«…На одной московской фабрике («Дукат») работал бакаевский змееныш, под своей фамилией (сын подсудимого И.П. Бакаева. – Д.В.). А парторганизация не знает даже таких одиозных фамилий… Раз фамилия Бакаев, то должны осмотреть его под лупой… Где же бдительность?.. Надо уметь организовывать работу, уметь брать человека на прицел, изучить его быстро и довести дело до конца…»{568}
Работая в Москве, Хрущев отличался не только на политическом поприще. Он возглавил работу по «реконструкции Москвы». Но понимал реконструкцию странно, по-большевистски. Вот фрагмент его выступления на пленуме партийной организации Кировского района Москвы 5 ноября 1936 года.
«Кто три месяца не был на Садовом кольце, советую посмотреть, не узнаете… Мы рубим ночью (бульвары. – Д.В.), чтобы не заметно было. Будем рубить и зимой, тогда не видно будет – гнилое дерево или зеленое (смех). А вот когда все сделаем, то придут люди и скажут: какая стала улица хорошая…
Мы сняли Триумфальную арку. Без арки улица стала замечательной…
Мы сломали Сухареву башню и Китайгородскую стену, хотя архитекторы говорили: историческая ценность…
На будущий год мы тоже топоры точим и нашу работу продолжим…»{569}
Рвение Хрущева было замечено и оценено по достоинству. Его посылают на Украину, в Киев. Там большевистский руководитель в полной мере использует свой московский опыт. Выступая в качестве первого секретаря Компартии Украины на ее XIV съезде 13 июня 1938 года, Хрущев заявил: «…У нас на Украине состав политбюро ЦК КП(б)У почти весь, за исключением единиц, оказался вражеским. Приезжал Ежов, и начался настоящий разгром. Я думаю, что сейчас мы врагов доконаем на Украине…»{570}
Подобные большевистские спичи произносили все самые правоверные сталинисты. Но самое главное: и Хрущев, и вся партийная верхушка, и бесчисленный партийный аппарат в стране верили – так нужно. Были убеждены, что без «разгрома» врагов «светлой жизни» не увидим. Хрущев в терроре был усердным исполнителем воли Сталина. Поэтому и уцелел. Хотя вся его добродушно-комическая фигура тоже никак не располагала видеть в нем польского «шпиона» или троцкистского «террориста».
У Хрущева была сталинская «школа» уметь верить в большевистские максимы, ненавидеть всех тех, кто был назван «врагом», не жалеть сил для исполнения партийных директив. Элементарное, но жесткое политическое мышление, идеологический примитивизм, помноженные на природную мужицкую хватку, неистощимую энергию и безоглядный оптимизм, обеспечили Хрущеву прочное место (насколько это было возможно в сталинское время) в обойме высших большевистских руководителей. Он там оказался не случайно. Благодаря своим качествам Хрущев был способен выжить в этой беспощадной системе как один из крупных региональных, а затем и союзных лидеров. Третий «вождь» выдержал жесткий селекционный отбор и постепенно аккумулировал в своем сознании, на обыденном уровне, понимание дьявольски жестокой системы, которая держала всех не только в духовном плену.
Партия, радикально изменившая свой состав в результате предвоенных чисток и огромных потерь в годы Великой Отечественной войны, тем не менее возглавлялась руководителями старой «ленинско-сталинской» школы. В составе Президиума ЦК после смерти Сталина остались в основном проверенные: Булганин, Берия, Ворошилов, Каганович, Маленков, Микоян, Молотов, Хрущев да двое сталинских выдвиженцев – Первухин и Сабуров. Было ясно, что в этой десятке по крайней мере трое, Берия, Маленков и Хрущев, претендуют на безоговорочную первую роль. Уже поэтому можно было предсказать грядущую жестокую схватку (возможно, не единственную) за лидерство. Как заявил уже полтора десятилетия спустя один из соратников Хрущева А.Н. Шелепин: «После Сталина пришел Хрущев. Тоже вождь. И психология вождя осталась». У него было много воли, чтобы стать первым.
Здесь и проявил себя в полном большевистском блеске Хрущев. Он, как и другие, понимал, что у Берии, которого боялись все, были главные козыри в виде всесильного Министерства внутренних дел. Можно было ожидать самого худшего. И Хрущев начал смело действовать.
Уверен, выступив против Берии, Хрущев вначале попытался просто спасти себя и других членов Президиума. Ни одного намека протеста против сталинской системы в словах и действиях Хрущева до кончины вождя найти невозможно. Но политическая, дворцовая борьба имеет свою логику. Начиная борьбу с Берией, он был совсем не тем Хрущевым, который навсегда вошел в историю как первый советский лидер, бросивший вызов Сталину. Но, вероятно, его «заговор» против Берии и стал той начальной политической платформой, опираясь на которую он смог со временем нанести первый, но самый страшный удар по сталинскому тоталитаризму.
Хрущев, бывший обычным птенцом сталинского гнезда, раньше других стал понимать, сколь мрачным и зловещим оно являлось.
Дата добавления: 2015-09-11; просмотров: 89 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |