Читайте также:
|
Сверху спускается Аля, с книгой в руке: не замечая Тоника, садится к столу.
Аля. Андрей Батов… Андрей… его книга, из самых его рук…
(Гладит книгу, прижимается к ней щекой, потом листает и медленно читает вслух.) «В этом мире ничего с тобой случиться не может. Мир всё время меняется, и то, что будет с тобой - будет уже в другом, изменившемся мире. Но ты всю жизнь упрямо пытаешься что-то рассказать этому миру о себе, что-то доказать - близким, любимым… даже своим неродившимся детям. И торопишь время, спешишь к намеченным целям, к этим вечно сменяющимся маячкам на твоём пути, точно надеешься: вот сделаю то, вот закончу это - и всё вдруг изменится, жизнь пойдёт по-другому, и тебя наконец поймут, и ты перестанешь врать, перестанешь мучиться этим постоянным чувством вины за своё мелочное враньё.
Наивная детская игра в прятки – прятки за маячками.
Но за каждым маячком, за каждым поворотом перед тобой словно открывается зеркало, и можно остановиться, можно увидеть в нём себя целиком, с головы до пяток. Но ты отворачиваешься, ты зажмуриваешь глаза и на цыпочках крадёшься мимо череды отражений, потому что отлично знаешь, что не найдёшь в них ничего нового.
И есть другая дорога – та, что лежит во тьме: дорога без маячков. Но именно по ней, сам того не осознавая, ты вслепую бредёшь всю свою жизнь. И на этой дороге нет никаких зеркал, и ничего нельзя понять о себе, можно только вслушиваться в ночь – в ту, что снаружи, и в ту, что внутри тебя, в этой странной болезненной оболочке, которую все привыкли считать тобой. Ночь снаружи давит, ночь внутри рвётся на волю. И однажды оболочка лопнет – и ночь сольётся с ночью…»
Пауза.
Тоник (из-под ватника). Ал, ты хорошо читаешь… ты нашла её, да?
Аля (вскакивая). Ты? Ты чего тут?! Ты откуда?
Тоник (сонно потягиваясь). Из лесу, вестимо… парнишка. Я из лесу вышел, был сильный мороз…
Аля. Блин! Тебя тут кто-нибудь видел?
Тоник (сонно). Все! Все видели. На меня в лесу дед с твоим дауном напоролись, когда я костёр пытался запалить… дед меня и послал… иди, говорит, дурак, подальше… в дом иди, пока совсем не окочурился…
Аля. Понятно.
Тоник. Ничего тебе не понятно… чужой дед и тот добрее тебя! Костёр всё гас и гас… я чуть не помер от холодрыги этой. Сейчас отогреюсь тут – и рванём домой по-быстрому.
Аля. Никуда мы не рванём.
Тоник. Почему? Ты нашла её, можно делать отсюда ноги…
Аля. Я ничего пока не нашла, ровным счётом ничего. И вообще, ещё рано. Завтра. Всё будет только завтра, нужно ждать до завтра. (Наклоняется над ним, принюхивается.) Да ты нализался, Тоник!
Тоник. Я не Тоник – я Антон Палыч… у меня, между прочим, есть человеческое имя.
Аля. Ну-ну, имя… и когда успел? С кем?
Тоник. Меня добрая тётенька угостила… здесь все очень добрые, Ал, все… кроме тебя… Тебя только твой мертвяк заботит.
Аля. Он не мертвяк, Тоник, ничего ты не понимаешь.
(Садится.)
Писатель не может умереть: вот он ушёл – а всё равно с нами разговаривает. (Закрывает книгу.)
Тоник. Не, Ал, книжка – это книжка, какой с ней разговор? ничё в ней не меняется. Прочёл, закрыл, прочёл, открыл – а она всё та же. Мнимореал.
Аля. Нет, не та же, Тоник, не та же… Ты, правда, не замечал? То, что ты уже читал раньше, потом вдруг меняется. Перечитываешь книгу – и словно в ней появились новые строчки, словно кто-то их тайком впечатал. Знаешь, я много думала об этом и поняла: это мы меняемся, мы. Наши головы. И чем больше мы понимаем – тем больше говорит нам каждая книга…
Тоник. Всё ты придумываешь, Ал, с книгами разговариваешь... бред…
(Роняет голову на лавку и засыпает.)
Аля. Придумываю? Нет, нельзя придумать то, чего в мире не существует. Вот Батов это понимал. Даже свою смерть он не придумал, он просто увидел её… потому что видел в мире знаки. Татьяна эта сейчас рассказывала: её муж лёг в лодку – и утонул. И Андрей Данилыч тоже лёг потом в эту лодку, и она его унесла… унесла отсюда.
Тоник храпит.
Тебя вообще ничто не колышет?
Аля трясёт его – Тоник затихает.
Так и знала! Не надо было его с собой брать…
Гром корыта.
Голос Валерии (за дверью). Боже! Что это?
Вздрагивая, входит В а л е р и я, морщится.
(Кому-то в дверь). Ты уверен? Это точно здесь?
Голос Валентина (из сеней). Да-да! Подожди внутри, я сейчас… я всего минуту…
Аля. Вы кого-то ищете?
Валерия. Я? Вообще-то… Ведь это дом Андрея Батова?
Аля. Вообще-то – теперь уже нет.
Валерия. В каком смысле – «теперь нет»? Я знаю точно, что это его дом. И значит, теперь он принадлежит его наследникам.
Аля. Это вы его наследник?
Валерия. Да, я его жена. То есть… то есть – вдова, разумеется. И точно знаю, что других наследников у него нет и быть не может. (Осматривается.) Впрочем, если найдётся кто-то, заинтересованный в приобретении всего этого… хм… винтажа…
Аля. Знаете, а тут уже живут.
Валерия. Кто?
Аля (пожимая плечами). Люди.
Валерия. Люди? Вы, что ли, девушка? А на каких, собственно, основаниях? Самозахват? Увы, придётся вам срочно поискать себе другой приют.
Аля. Ну отчего же… я не о себе…
Валерия. Значит, и остальным придётся поискать. Или выкупать у наследников эту… эту недвижимость.
Аля. Ясно: вы приехали продавать дом.
Валерия. Я приехала вступить в свои законные права. После смерти мужа прошёл год, а значит – я уже полгода, как владелица… (брезгливо) всего этого. Впрочем, если покупатели есть, я охотно…
Аля. Неужели вы так сильно нуждаетесь в деньгах? Знаете, а я вас представляла другой…
Валерия. Вы представляли? Меня?! А вы, девушка, кто? Пытаете меня тут, а даже не представились.
Аля. Я Алина, студентка.
Валерия. И чему же вы учитесь… здесь?
Аля. Я учусь не здесь, я проездом.
Валерия. Учитесь проездом? И поэтому поселились в чужом доме? Ладно, не выгонять же вас на мороз: можете остаться до утра – и езжайте себе дальше, учиться.
Аля. Спасибо, Валерия.
Валерия (с интересом). О! Вы даже знаете моё имя?
Аля (перелистав книгу, читает). «Посвящается моей жене Валерии. А. Батов».
Валерия (берёт книгу и вертит в руках). Действительно – так просто. Всё сразу встало на свои места. (Мягче.) Значит, вы наша читательница…
Аля. Наша?
Валерия. Ну да… теперь ведь я что-то вроде его заместителя: мне приходится отвечать за все его книги, как за свои собственные… как это ни забавно.
Аля. Вас тяготит такая ответственность?
Валерия. Ого, да вы напористая девушка! И атакуете меня странными вопросами. Если бы не эта глушь – я бы сочла вас чем-то вроде папарацци в засаде. Впрочем, бред – какие в дикой чаще могут быть папарацци. (Садится.) Что ж, раз вы наша читательница… (не сразу) да, для меня это стало неожиданностью, и пожалуй – тягостной.
Аля. Потому что муж давно не жил с вами?
Валерия. Так вы и это знаете? Чёртова жёлтая пресса! Теперь от читателей ничего не утаишь. Реально: ничего личного. Да, девушка, именно поэтому. Только я наконец забылась, успокоилась… перестала чувствовать себя придатком чьей-то жизни – его, его жизни, да! – и тут всё это… всё это просто рухнуло мне на голову. Понимаете? Нет, не понимаете, где вам. Я вдруг оказалась на его месте, на этом почётном, писательском… (Встаёт, греет руки у печки. Почти про себя.) А теперь – и здесь оказалась… наконец-то. Честно говоря – мне не понять его… его выбора.
Аля. Вам тут не нравится?
Валерия. Вы смеётесь? Что может здесь нравится? Какое-то средневековье, захолустье, домострой… повесть временных лет…
Аля. Обычный старый дом. Моя мама любила снимать в таких домах комнатку на лето – чтобы и печка, и колодец, и стирка на реке.
Валерия. На реке? Боже! – ваша мама экстремалка. Или неисправимый романтик.
Аля. Скорее, второе. Я даже умею топить такую печь.
Валерия. Теперь понятно, почему вы здесь… Алиса, да? Вы соскучились по печкам. А я в них ничего не смыслю. И вообще не люблю таскаться по дачным закоулкам: я горожанка до мозга костей. Или до костей мозга, как любил шучивать Андрей…
Аля. Я не Алиса, я Алина. И вам не стоило тащились в такую даль: для продажи недвижки можно нанять агента.
Валерия. Можно, да. Хотя моё присутствие здесь, скорее, вынужденное. (Вздыхает.) Но признаться, мне было и любопытно. Мне хотелось наконец увидеть… всё это. Но я ожидала увидеть нечто… нечто совсем иное…
Аля. Дворянское родовое поместье?
Валерия. Ну да, наверно… (Смеются.) Что-то в этом роде.
Аля. Он же знаменитость.
Валерия. Знаете, для меня это не было важно… никогда не было…
Аля. Вы не гордитесь мужем?
Валерия. Горжусь? Гордилась, гордиться… вы молоды, вам это кажется нормальным. Не знаю. Иногда бывало приятно, но чаще… чаще меня это просто бесило. Жутко бесило!
Гром корыта. Входит В а л е н т и н.
Валентин. Ну вот, узнаю Валеру! – страсти уже кипят!
(Натыкается взглядом на Алю, резко замолкает.)
Аля (Валерии). Это ваш спутник? (Валентину, подчёркнуто официально.) Алина, студентка, проездом.
Валентин. Валентин.
Валерия (Але). Это литагент моего мужа, Валентин Носо… (лёгкая запинка) Носоперьев. (Валентину, садясь.) Где ты был так долго?
Валентин (Валерии). Соседка задержала – дела-дела, финансовые обязательства. Ты ведь знаешь, я здесь уже бывал и с местными хорошо знаком.
Аля. А я тут впервые.
Валентин. Э-э-э… Алина, да? И что вас занесло в эти дикие края?
Валерия. Девушка соскучилась по деревенским печкам.
Аля. Я собираю материал для дипломной работы.
Валентин. Действительно? Вы пишете о печках? Вы этнограф?
Аля. Ну да – что-то в этом роде. (Смеются.) Я пишу об Андрее Батове.
Валерия. Я так и знала!
Гром корыта. Спиной входит Ваня, волоча за комель заснеженную ёлку.
Ваня. Раз-два-три, пионеры мы…
Голос деда Гагина (из сеней). Да куды ж ты её в дом, Ваньша, мёрзлую? В сени её, в сени, пущай там отходит.
Не оглядываясь, Ваня выталкивает ёлку обратно в сени и выскакивает за ней следом. Хлопает дверь.
Валерия. Боже – что это было? Кто они? Почему ёлка?!
Аля. Это Ваня, а с ним дед Гагин. Они здесь живут, я же сказала.
Валерия. И они?! Они что – тоже проездом?
Валентин. Погоди, Валера, сядь. Ты только не волнуйся… я не хотел говорить тебе раньше…
Валерия вскакивает.
Валерия. Что, Валя, что?! Что говорить?
Валентин. Хм… тут посторонние.
Валерия. Неважно.
Валентин (Валерии, отводя её в сторонку). Андрей оставил дом им. Вернее – одному этому дурачку Ване.
Валерия (Валентину). Но почему же ты раньше…
Валентин (Валерии). Ты ведь не любишь чужих, ты бы ни за что сюда не поехала – я тебя знаю, Валера: в глушь, в чужой дом, да ещё к слабоумному. Вот я и скрыл от тебя эту мелкую подробность. Тебе же этот дом совсем не нужен, верно?
Нас с тобой привело сюда другое… (Косится на Алю.)
Валерия. Как ты мог, Валя? Затащить меня в эту трущобу, в чужой дом! Зачем ты мне врал?
Валентин (спокойно). Валера, прошу тебя: мы не одни.
Валерия (Валентину). Можешь не стесняться: девушке всё по барабану, она проездом.
Аля кивает.
Ваня приоткрывает дверь и тихонько подсматривает в щёлочку.
Валентин (Валерии). Ну хорошо… Я не врал, я просто… просто умолчал о несущественных мелочах.
Валерия (Валентину). В этом ты весь!
Валентин (Валерии). Зато теперь ты здесь, сама всё видишь и не будешь больше терзать меня бесконечными вопросами. А себя – болезненными домыслами.
Валерия (Валентину). Пожалуй… (Язвительно.) Ты, как всегда, на высоте: всё учёл, всё предвидел, ничего не упустил – всё схвачено. И мне, как обычно, возразить нечего. Сдаюсь. (Пауза.) Хотя я всё равно ничего, ничего не понимаю! Зачем он заставил нас тащиться сюда? Почему он оставил дом какому-то этому чужому Ване? И почему ты сказал – дурачку?
Валентин. Он действительно умственно отсталый, круглый сирота. Андрей с ним сблизился, пока тут жил, потому и оставил ему дом. И завещал что-то вроде пенсии соседке – чтобы ухаживала за этим Ваней. Я вот с ней сейчас и говорил.
Аля. Андрей Данилыч? Вот молодец!
Валерия. Конечно, конечно, молодец! И все девушки рукоплещут, они в восторге! Но как же он ловко всё продумал… Оставил загадочный конверт, купил дом какому-то юродивому. Так всё красиво-благородно, просто находка для писательского имиджа…
Аля. Причём здесь имидж? Об этом же никто не знал…
Валерия. Ничего-ничего, девушка, скоро узнают. Пресса узнаёт всё! Гениально!
Аля. Простите, но… но Андрей Данилыча больше нет. Какая теперь разница?
Валерия. Какая? Теперь-то, наверно, никакой… но он успел словить кайф ещё при жизни, заранее, уверяю вас. Я его знаю, знаю! (Пауза.) Знала…
Валентин (Валерии). Успокойся, Валера. Ничего он не покупал: ему этот дом остался по завещанию, от прежней владелицы.
Валерия (Валентину). Значит, и ей он сумел задурить голову!
Валентин (Валерии). Да ей было почти сто лет, и он, кстати, до самой смерти за ней ухаживал. Потом, правда, приезжал какой-то племянник, за своей долей наследства… но Андрей сумел от него откупиться разумной суммой.
Валерия (громко и язвительно). Как удобно быть богатым: туда сумма, сюда сумма. Прямо, всемогущий деревенский бог!
Гром корыта – все резко замолкают.
Ваня делает шаг внутрь - и застывает, следом на пороге появляется дед Гагин.
Ваня (говорит чётко, глядя перед собой). Бог… Я раньше представлял, как Бог сидит на облаке и смотрит вниз. А небо над ним картонное, синее, в виде церковного свода и расписано звёздами, и они мерцают сусальной позолотой.
А потом я вырос, небо стало выше, и этот картон проломился, а за ним открылась бездна, которая испугала и взволновала меня. Сначала от неё кружилась голова, но я стал вглядываться глубже – и понял: эта Вселенная живая и я родом оттуда…
Аля роняет книгу. Пауза.
Все смотрят на Ваню в некотором оцепенении.
Ваня, шарики неси, на ёлочку вешай. Ваня умница!
(Сбрасывает тулупчик на руки Гагину и стремглав несётся в горницу.)
Дед Гагин (вслед). Куда, куда, оглашенный?! Шары не перебей… умница. (Оглядывая присутствующих.) Ещё рано вешать, завтра их всех… вешать будем…
(Вешает Ванин тулупчик на гвоздь.)
Валерия. Он что… всегда такие речи толкает?
Дед Гагин. Быват, да… накатит на него. Память у него навроде цемента: что услышал, то и засело… конечно, если интересно ему. А иной раз долбишь-долбишь – всё так, без толку, простых вещей не осилит. (Валентину, похлопывая его по плечу.) Ну, здор`ово, Вальша, давно не видались!
Валентин. Здравствуй, Гагин!
Тихо отворяется входная дверь и, придерживая корыто, в щель с любопытством заглядывает Татьяна.
Дед Гагин. Зачастил ты к нам – и года не прошло, как снова тута. По какой же теперь надобе?
Валентин. По наследственной. Надо все батовские дела привести в порядок. Бумаги, документы… (поглядывает на Валерию) и всё прочее.
Дед Гагин. Душеприказчик Андрюхин, значицца… (Вздыхает.) Док`ументы – они да… они любого одолеют. Уж и нет человека, а док`ументы всё шустрят, всё его прожит`ым верховодят…
Валерия (язвительно). Особенно, если человек сам для этого постарался.
Валентин. Дело не только в документах, есть ещё и наследники. (Берёт за плечи Валерию, слегка поворачивает, лицом к деду.) Вот, привёз сюда Валерию Сергеевну, жену Андрея. Хочет сама посмотреть, как он жил тут у вас.
Дед Гагин (Валерии). Вдова его, значицца? А чего раньше не бывала, Сергевна? Чего не простилась с Андрюхой?
Валерия (деду, резко). Какая вам разница? (Пауза.) Теперь всё это неважно.
Валентин. У Валерии Сергеевны не было такой возможности. Вы же его знали: он ей сам этого не позволил.
Дед Гагин. Не хотел Андрюха… понимаю. Сбежал от жены – и ша!
Валерия (деду, с вызовом). Да, сбежал. Да, бросил. Да, уехал. Вам от этого легче?
Татьяна (распахивая дверь, Валерии, с порога). Да не слушайте вы его, дурака! (Деду.) Что к женщине как пиявка присосался, дурень старый? У неё и так в жизни горе. Эх, где вам, мужикам, нас понять… (Протягивает руку Валерии.) Татьяна я, соседка, напротив живу, давно уж сама без мужика осталась. А вы, значит, Валерия, да?
Валерия кивает.
В это время Ваня, ножка за ножку, очень осторожно спускается сверху с коробкой в руках, ставит коробку на пол и прячется за занавеской.
Да вы садитесь. (Подвигает Валерии табурет, сама садится напротив.) Андрея Данилыча лично знала и искренне вам сочувствую: хороший был человек, редкий. Хотя и с задвигами. Вот представьте – перед Таськой моей повадился калитку отворять: проходите, ей говорит, баронесса! А какая она баронесса? Она ж свинья, ей только того и надо.
Валерия (озадаченно). В каком это смысле – свинья?
Татьяна. Да в самом прямом: свинья как есть, с хвостом, с рылом. Мамка моя уж очень к ней привязана, вот и избаловала с самых поросяческих лет. Любит Таська по грядкам шариться: через дырищу в заборе втиснется в чужой огород, а как выходить – тут затор! Тут оне баре: торчит у калитки и дожидается, чтоб Данилыч ей калитку попридержал. Баронесса, надо же! (Со слезой.) И теперь ведь всё топчется, дурища, у калитки… пока хворостиной хорошенько не вразумишь…
Тоник (из-под коврика, глуховато). Отдайте её в цирк, точно вам говорю.
Все вздрагивают, Ваня с любопытством выглядывает из-за занавески, Татьяна вскакивает с табуретки.
Дед Гагин. Никак, домовой у нас шалит?
Валерия. Что, ещё один жилец… проездом?
Аля. Да это ж Тоник!
Тоник высовывается из-под коврика – и натыкается взглядом на Валерию.
Тоник (точно увидел привидение). Вы… вы откуда тут?
Татьяна. Да из города они, из города! На машине прикатили. (Наклоняясь к Тонику). Что, Палыч, сомлел у печки? Сейчас я тебя чайком напою…
Валерия (Тонику, официально). Будем знакомы, юноша: Валерия Сергеевна. А это Валентин, деловой поверенный.
Тоник (протирая глаза). Очень... очень приятно.
Татьяна. Сейчас, сейчас всем чайку горяченького, с мороза-то… сейчас и на стол соберём, Ваня мне поможет… (Озираясь.) Ой, а где Ваня мой?
Ваня осторожно выглядывает из-за занавески, но опять прячется.
Татьяна делает вид, что не заметила его.
Дед Гагин! Ты что, Ваню в лесу потерял?
Ваня ухмыляется, зажимая рот рукой.
Дед Гагин. Чего – потерял? Ничего не потерял: вместе с Ваньшей и вернулись.
Татьяна. Да где ж он тогда? (Начинает искать Ваню, заглядывая под стол и по углам.) И тут его нет, и тут… и там… (Приподнимает занавеску.) Да вот же он! Нашёлся потеряшка! Я ищу – а вот он где. И никто не видит. А он вон где! (Щекочет Ваню, тот хохочет, уворачивается.) А он вон где! (Замечает на полу коробку.) А это что ж у тебя?
Ваня. Ваня, шарики неси, на ёлочку вешай.
Дед Гагин. Рано ещё, говорю.
Тоник (сонно). Рано ещё – на ёлку. До Нового года ждать надо.
Татьяна. Завтра, Ваня, завтра: завтра ёлка, завтра шарики. А сейчас – чай пить. (Отбирает коробку.) Иди, ставь чашки.
Татьяна выталкивает Ваню к гостям и задвигает коробку под кровать.
Накрывают на стол, Ваня достаёт с полки чашки, Аля помогает.
Ваня. Чашка раз. Чашка два. Чашка три. Ваня умница!
Аля. Ещё чашку, Ваня. И ещё. И ещё эту. И вон ту давай, с золотой полосочкой!
Тоник (Але, сонно). Ал, тебе нужно работать в детском саду. А ещё лучше – в дурдоме, у тебя к этому призвание.
Аля. Заткнись, Тоник!
Тоник (важно). У меня человеческое имя – Антон Палыч.
Татьяна. Двигай, Палыч, к столу. И все садитесь, у нас запросто!
Все рассаживаются.
Кушайте, пожалуйста, чем бог послал – вот хлеб, огурчики, вот сметанка свежая. Вареньице домашнее, земляничное, летом пахнет. А буженинки такой нигде не сыщете, ни в одном магазине – у меня хитрый способ свой, сама делаю.
Тоник. Из той свиньи?
Татьяна. Ну ты что, Палыч, ты что? Не из Таськи, нет. Свиней-то у нас хватает.
Дед Гагин. Ты, Таньша, того… люди с холоду, тут одним чаем не отогреешься. Опять же, надо и за встречу. Ну давай, давай, не жмись!
Татьяна достаёт с полки всё ту же бутыль и стопки.
Во! (Наливает всем, кроме Вани.) Ну, со свиданьицем, что ли!
Валентин. Спасибо, я не буду, я за рулём.
Дед и Татьяна выпивают, Валерия не притрагивается к стопке, а Аля пытается отнять стопку у Тоника, но он успевает выпить.
Аля (шёпотом). Куда, куда! Тебе уже хватит. (Забирает его пустую стопку.)
Тоник (шёпотом). Не хватит!
Дед Гагин. Ну, по второй, что ли?
Татьяна тоже мотает головой, дед наливает себе и выпивает, Тоник залпом пьёт из нетронутой Алиной стопки.
Валентин (пьёт чай). Славный чай, с дымком! Давно не пил такого.
Дед Гагин. Вот и Андрюха любил с дымком. И самовар любил топить, очень уважал это занятие.
Валерия. Андрей? Самовар?! Не представляю.
Аля. Отчего же?
Валерия. Андрей белоручкой был и обожал комфорт: горячая ванна с пеной, тёплые полы, кондиционер, тонкие льняные простыни.
Татьяна. Льняные – они в жару хорошо, ага: прохладно на них спать. Знаете, Андрей Данилычу всегда очень нравилось, как у нас стираное бельё пахнет – воздухом, говорил, оно пахнет… и рекой.
Валерия. Не представляю его тут, в таких… хм… простых условиях.
Татьяна. А ничё – справлялся. И водичку с колодца таскал потихоньку, и с дровишками всё у него ладилось. Да и удобства, знаете, тут почти на улице: там дверка в сенях, может надо кому?
Валерия. Просто чудеса! Однажды мы не пошли с ним в театр только из-за того, что на улице шёл дождь. Ему, видите ли, не хотелось тащиться по сырости, под зонтом.
Аля. Всё о человеке знать нельзя…
Валентин. Согласен.
Дед Гагин. Да, точняк – Андрюха сырую погоду не жаловал. Очень уж у него ломило от сырости…
Валерия. Что ломило?
Татьяна. Что-что… да ногу ж его больную.
Валерия. У него болела нога?
Татьяна. А вы не знали?
Валерия. Конечно, нет! Что было с ногой?
Татьяна. Что-что? Оно самое… ох, не приведи господи…
Аля. Онкология.
Валерия (Але). Онкология? У него?! А вы откуда знаете? (Валентину, растерянно.) Я ничего не понимаю, Валя: все тут в курсе, а я ничего, ничего… Сказали же – река, несчастный случай… как будто. Ты что… и ты… Ты тоже знал?
Валентин. Да, Валера. Я знал, прости.
Валерия (Валентину). Давно?
Валентин (Валерии). Давно. Больше пяти лет. Это началось ещё в Москве.
Валерия. Ещё до его бегства? Но почему, почему он ничего не сказал мне? (Валентину). И ты, и даже ты… (Повышая голос.) Почему ты ничего мне не говорил?
Валентин. Валера, Валера, успокойся. Мы же не одни: я всё тебе объясню. Позже.
Валерия (Валентину). Нет – сейчас! Объясняй сейчас! По-видимому, все здесь и так знают гораздо больше меня.
Валентин (Валерии). Хорошо, Валера, раз ты настаиваешь… Это было его решение, я ничего не мог поделать.
Валерия (Валентину). А ничего и не надо было делать – надо было просто всё рассказать мне. Мне, его жене, между прочим. И твоему другу.
Валентин (Валерии). Ты не понимаешь. Он поставил мне жёсткое условие: ты ничего не должна знать… или он угрожал расторгнуть наш с ним договор.
Татьяна. Надо же, какие страсти! Как в телевизоре…
Валерия (Валентину). Так ты… так ты это из-за денег, Валентин? Ты что, испугался потерять эту свою… дойную корову?
Валентин. Причём здесь корова? Валера, ну зачем ты так? Мы дружили с Андреем целую пропасть лет, я в первую очередь думал только о нём. Без меня в этой глуши он бы лишился всего – и связи с Москвой, и связей с редакциями. Все эти годы я был его порученцем, его курьером, его представителем. Да без меня он бы просто остался без средств!
Валерия (Валентину). И ты тоже… ты тоже остался бы… Носопырьев.
Валентин (Валерии). Зачем ты опять? Ну хорошо, хорошо! Раз тебе так хочется это услышать – да, я думал и о себе тоже. Не понимаю, что в этом плохого? Я честно работаю и зарабатываю свой хлеб буквально в поте лица. Что вы вообще все понимаете, писатели, вам бы только книжки свои строчить… (Пауза.) Ну хорошо, ну вот я сказал бы тебе, Валера – и что? Ты примчалась бы сюда, был бы скандал, он выгнал бы меня и – ты уж прости за прямоту – и тебя тоже. А потом всё равно уехал бы, затерялся в этих диких родных просторах, в этих дебрях непролазных, неустроенных – один, без помощи, без денег. Просто пропал бы… Кому от этого было бы хорошо? Ну вот скажи – кому?
Дед Гагин (восхищённо). Ух, умён же ты, Вальша! На кривой кобыле не объедешь. (Наливает всем и выпивает ещё стопочку.)
Валентин. Всем нельзя жить одними эмоциями. Кто-то должен взять на себя труд думать за всех профессионально.
Валерия (Валентину). Да, это ты, по-видимому, умеешь лучше всех. За тебя, Носопырьев, наш профессиональный мыслитель! (Берёт со стола свою полную стопку, выпивает до дна, замолкает.)
Дед Гагин (восхищённо). Молодец, Сергевна, так её! Вот это дело. (Подливает ей ещё.)
Татьяна (Валерии, заботливо). Что, крепкая? Сама делаю… а вы мясцом, мясцом закусывайте… (Протягивает Валерии кусок буженины с хлебом.)
Валерия (жуёт, смотрит в окно). А тут красиво…
Татьяна. Да, места редкие у нас, туристов нету, никто и не гадит. Да вы летом, летом приезжайте – тут и купанье, и земляника такая душистая! А уж соловьи…
Слышен свист.
Валерия. Соловьи?
Татьяна. Да нет – это мамка моя! (Вскакивает, убегает.)
Тоник. Не бойтесь, это не милиция – это соседская бабушка так свистит.
Валерия. Интересный способ общения. (Озирается.) И где же тут Андрей жил?
Дед Гагин. Там наверху, в чердачной каморке. Бабка Морковна её горницей величала.
Валерия. Можно посмотреть?
Дед Гагин. Пошли, Сергевна, сопровожу тебя в евоны хоромы.
Дед Гагин и Валерия уходят наверх. Ваня увязывается за ними, но остаётся за занавеской: он замечает под кроватью угол коробки, вытаскивает её и раскладывает на одеяле ёлочные шарики.
Тоник. Что-то башка трещит… жарища, душно тут.
Аля (Тонику). Пить надо было меньше натощак. Иди-ка, продышись.
Тоник. Не, Ал – там холодно…
Аля. То тебе мороз, то тебе жарко.
Тоник. Может, лучше таблетку от башки дашь?
Аля (Тонику). На улицу иди, говорю, нечего колёсами травиться. Не поможет воздух – дам и таблетку.
Тоник натягивает куртку и неохотно выходит, оглядываясь.
(Валентину.) Ну вот, мы одни. Я же вижу, тебе не терпится объясниться…
Валентин. Что ты тут делаешь, Алик?
Аля. А ты, Валик?
Валентин. Я же просил! Никогда не зови меня так.
Аля. И я, кстати, о том же просила. Ладно, ерунда, проехали.
Валентин. Зачем ты здесь… Аля?
Аля. Ну… я приехала увидеть всё своими глазами. Ты же знаешь о моём дипломе.
Валентин. А немного подождать ты не могла? Ты же дала мне честное слово, ты клялась, ты обещала!
Аля. Да, я обещала – не приезжать сюда, пока всё не уляжется. (С невинным лицом.) Но я думала – всё уже улеглось. Разве нет?
Валентин. Не хитри! Не хитри со мной, Алина. Ты умная, ты знала про этот конверт. И что день рождения Андрея именно завтра – завтра, а не вчера! Ну конечно, какой же я идиот, какой идиот… тебе только этого и надо было… Ты же меня просто использовала! Господи, теперь у меня открылись глаза… ты, как шпионка, вытягивала из меня информацию! Все эти разговоры об Андрее, все эти невинные, как бы случайные расспросы…
Аля. Ты же мог не отвечать, милый. Но ты отвечал.
Валентин. Так ты всё продумала заранее?! – молодец! А я-то … я мог бы догадаться… Юная красивая студентка… нечаянная встреча в редакции… Ты следила за мной? Следила, говори?
Аля. Ну да… вначале немножко следила. Не понимаю, что в этом плохого? Я бы на твоём месте гордилась, что девушки бегают по пятам и проявляют к тебе такой жгучий интерес!
Валентин. Ко мне? Если бы ко мне… но тебе ведь нужно другое… твой жалкий диплом. Врунья, Мата Хари недоученная! Что ты тут разнюхиваешь, говори?
Аля. Боже, какой тон! Раньше ты был нежнее, Валя… (Ластится к нему.)
Валентин. Прекрати… перестань, Аля, что ты делаешь… нет… сюда могут войти. Не надо, нет!
Аля. Как же ты испугался! (Смеётся.) Ты боишься, что увидит она, твоя недосягаемая Валерия? Ой-ой, какое испуганное лицо! Да, я всё знаю о твоей возвышенной любви…
Валентин. Что ты болтаешь? Тише, не смей…
Аля (с иронией). Такая любовь… с большой буквы «Лы». Святая, безграничная любовь…
Слышен звон разбитого стекла – Ваня роняет шарик и поднимает голову.
Валерия показывается наверху лестницы.
Ваня (чётко). Любовь… она перехватывает горло, и ты не можешь дышать, ты больше не можешь дышать в одиночку – тебе обязательно нужно знать, что кто-то дышит с тобой одной грудью, одним воздухом. Но вместе дышать не получается, потому что наша жизнь разлита по раздельным сосудам, и ей не смешаться никогда… (Пауза.)
Аля. Боже… это опять он, Ваня…
Валентин. Что творится в башке у этого слабоумного?
Аля. Знаешь, мне начинает казаться, что он поумнее некоторых… (Отдёргивает занавеску, замечает вверху Валерию. Ване.) Ваня, что ты сейчас говорил? Ты это откуда знаешь?
Наверху показывается дед Гагин, Ваня пугается и тихо плачет.
Ваня, не плачь… что случилось?
Ваня. Ваня, шарики не бей! Дедка, не ругайся… (Плачет громче.)
Аля (гладит его по голове). Ничего, не плачь – дедушка не будет ругаться, ты же нечаянно. А я куплю тебе новый шарик. Даже два куплю или три – раз, два, три! (загибает Ванины пальцы) – красивые, с картинками.
Ваня (успокаиваясь). Наш Ваня любит с картинками. Ваня умница!
Дед Гагин (Ване). Пол мети, умница, пока ноги в кровь не изрезал.
Ваня идёт за веником, подметает осколки.
Валерия спускается вниз, за ней Гагин.
Дед Гагин (строго). Прибери шары, Ваньша, пока все не переколотил. Спать тебе пора.
Ваня. Ваня хочет спать…
Ваня с Алей убирают шарики в коробку, задвигают её под кровать.
Ваня ложится под одеяло, Аля уходит.
Дед Гагин (Валентину). А вы как же, Вальша? Тут заночуете? Можно в Люшином доме, там с утра топлено.
Валентин вопросительно смотрит на Валерию.
Валерия. Нет уж, спасибо – у меня и так голова кр`угом. Тут и без нас целая толпа… проездом.
Валентин (подавая Валерии пальто). Мы в город, в гостиницу. Ждите нас завтра, в час соберёмся тут все.
Валерия и Валентин уходят.
Гром корыта. С улицы возвращается бледный Тоник.
Аля. Что с тобой?
Тоник. Тошнит… башка раскалывается…
Дед Гагин. Совсем развезло парня, того и гляди вывернет. Уложи его там, возле Вани, на топчан`е. Да ведро ему подставь, чтоб весь дом не уделал. Там есть ведёрко в сенях ржавое.
Аля. А вы как же?
Дед Гагин. А я тут сплю, лучшей лежанки во всей деревне нету.
Аля. А мне можно наверху лечь? В той… в горнице?
Дед Гагин. Ложись, Альша, если призраков не боишься. Там с Андрюхиной смерти никто не ночевал. Да он и сам вовсе не там помер…
Аля. Спасибо!
Аля приносит ведро, уводит и укладывает Тоника, возвращается к деду.
Скажите, а вот Андрей Данилыч… вы говорили, он писал тут что-то.
Дед Гагин. Ну да… он тут всё время то писал, то что... Смотришь – глаза в горизонт уставлены, значит, опять витает где-нить… (Залезает на печь.) Бабка Морковна сказывала про таких «сновидцы». То есть, вроде как сон наяву зрят.
Аля. Как хорошо она говорила…
Дед Гагин. А чего хорошего? Пока так витаешь, жизнь боком шпарит, безнадзорно. А за ней, шалавой, глаз да глаз нужон, чтоб `на сторону не свинтила. Данилыч вот за своей и не доглядел.
Аля. А разве он мог? Ну… изменить хоть что-то?
Дед Гагин. Человек всё могёт, Альша, только лень ему да неохота. Вот чтоб пришёл кто да всё за него сделал – это пожалста. Чтоб было потом, кого именно за всё ругать. А никто ж не идёт, кому охота подставляться – вот и ноет народ, прямо, как наш Ваньша: сам шарик разбил – сам и ноет по ём.
Аля. Скажите… а зачем вы в лес за ёлкой ходили?
Дед Гагин. Это для завтречка, для Андрюхиного праздника обрядим.
Аля. Так ведь завтра же не Новый год?
Дед Гагин. Это Андрюха удумал: каждый новый год со своего день рожденья отсчитывать. Как заболел, так сказал, что нету у него ныне общего со всеми времени. И то верно: что общее – то ничьё. Сам своё время он лично и отсчитывал, годок за годком. С такой болячкой поди знай, что тебе ещё отмеряно. Да и без болячки почём угадаешь, когда сыграешь в жмурики, а? То-то, Альша.
Аля. У вас такая работа… я бы не смогла. Не страшно вам там, с мёртвыми?
Дед Гагин. Не, чего их бояться? Это с живыми страшно, а с мёртвяками всё ясно уже, больше сделанного не нагадят. (Смеётся меленько.) Лежат себе, тихие, смиренные. Вот и Ваньша любит их, беру его частенько помогать: он и обмоет, и обрядит так ласково. Говорит «из них ум ушёл». И ещё – «печка погасла»: он думает, что внутри у человека печка топится, оттого он и тёплый, пока жив. (Улыбается.)
Аля. Смешной! А Ваня давно на почте работает?
Дед Гагин. Да уж годка три. Получает от здешней почтальонши свою трудовую копеечку. Почтальонша – та в годах, хворая, ей до пенсии дотянуть бы. А Ваньша дурной, но выносливый: когда надо, пешком весь день оттопает, всем по округе всё раздаст. Да тут кроме нашего хуторка, считай, одна деревенька. Ещё любит Ваньша ящики для посылок мастерить, коробки. Думает, все в них друг дружке подарки шлют. И когда мы с ним мёртвяков в гробы укладываем, он тоже радуется, говорит, что это подарки… навроде кукол, что ли, не знаю...
Аля (с ужасом). Кому… кому такие подарки?
Дед Гагин. А кто его знает, что у него в башке? Его и спроси. Хотя, знаю, Андрюха уже об этом его пытал…
Аля. И что он ответил?
Дед Гагин. Не знаю. Знает только Андрюха, а его уж и не спросишь…
Аля. Скажите, а где его записи… ну, Андрея Данилыча? Ведь вы говорили… а наверху ничего нет.
Дед Гагин. Не знаю, не видал бумаг. Он как помер – нашли ж его только на третий день. Таньша позвонила, Вальша прикатил с милицейскими, он тут всем и верховодил. Может, сам всё тогда и повывез? (Зевает.) Вальша всё знает, Вальшу спроси, ты ж с ним знакомая.
Аля. Откуда вы знаете, что знакомая?
Дед Гагин. Меня, милая, не обманешь. За версту видать… (Засыпает.)
Аля тихо поднимается в горницу, берёт со стола книгу, ложится.
Аля (тихо читает). «…как трудно сказать «Я люблю тебя». Когда любишь человека – носишь его в себе, как в скорлупе, говоришь с ним, думаешь о нём или не думаешь – но внутри тебя он живёт, меняется, потихоньку становится другим. Он становится нестерпимо прекрасным у тебя внутри – и хочет заменить собой настоящего. Он рвётся на свободу… на свободу…» (Закрывает глаза.)
Внизу Ваня ворочается.
Ваня (еле слышно бормочет во сне). Свободу обретаешь, когда перестаёшь оглядываться на себя. Моя тюрьма – это я… Ваня, шарики не бей…
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 78 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |