Читайте также:
|
Прежде чем начать этот очерк, автор чувствует желание объясниться с читателем, как говорили в старину.
Название «Две церкви» не представляется, быть может, удачным, ибо Церковь у нас, православных, одна. Но если иметь в виду, что слово «церковь», согласно богословскому словарю, означает совокупность религиозного учения, священства, иерархии и наличие обрядов, то наименование масонства «церковью» представляется все-таки оправданным. По крайней мере, исторически. Дело в том, что масонство и заявило себя выразителем определенной религии, известной в разных ипостасях — иудаизм, «гуманизма, пантеизм и именует своих членов священниками, которые распределены по иерархической лестнице. Масонство, вторая «церковь», имеет сложную обрядовую систему, призванную приближать адепта к познанию духовных истин. Сама цель масонства — спасти человечество, исправляя и совершенствуя мир на основе «Труда», «Этики» и коллективизма, лишь подчеркивает религиозный характер этой второй «церкви». Масонство заявило себя именно как «истинная церковь», как сила, конкурирующая с истинной Церковью Христовой. Вступающий в нее изначально совершает грех отступничества и принимает новую для себя религию, вступает в новую, «внутреннюю», церковь. Теперь обратимся к истории, уточняя и применяя к ней сказанное.
По существу, единственным положительным началом русской истории, по смыслу основного догмата большинства наших исследователей, является интеллигенция. В тысячах томов разбираются деяния одних и тех же лиц, умевших ловко обмануть царя и цензоров, которые вместе с царем ничего не видят и лишь иногда, прозрев только для того, чтобы заслужить славу деспотов и душителей свободы, вдруг что-то запрещают и что-то вычеркивают, а иной раз и ссылают в Сибирь.
Русь же народная, мужичья — эта Русь осталась за бортом забот и тревог большинства историков, и никто не кается в том, что в течение десятилетий лгал и лгал на эту трудовую и православную Русь.
Она, эта Русь, заслужила реквием. Тем более что не раз и не два предавали и продолжают предавать ее же собственные сыны и дочери, больше всего боящиеся не угодить начальству.
На сегодняшний день наша отечественная история осталась, в сущности, без идеала. С кого делать жизнь — остается без ответа. С Петра I и вслед за ним ломать непокорным кости? Вслед за ним организовать очередную великую стройку города на болоте или проводить ненужные каналы или нужные, но построенные на костях, а не на более стоиком и подходящем материале? Не от этих ли великих строек Петра, не от этой ли дыбы такая любовь у некоторых наших «идеологов» к реформатору и ломателю.
Новая наша история начинается с Петра I и его реформ. Отсюда начинается громадный Раскол всей России. Вся русская литература прошлого века в своих лучших образцах содержит какую-то мучительную попытку вспомнить забытое, восстановить что-то утраченное и родное. Гоголь так и погиб, не смогши осуществить такое восстановление в самом себе. Вкусивши яблоко «гнозиса», русская интеллигенция, воспитанная на франко-немецко-английской литературе, напрочь отвергла русскую национальную традицию, и с Петра I начинается история двух России.
Первым зловещим порождением такой реформы стало духовное подчинение правящего класса России западному влиянию — к тому же не лучших его образцов. Между троном любимого народом царя и народом, в первую очередь крестьянством и мещанством, отныне «стоял чиновный сброд из личных дворян — продажный и лишенный всякого человеческого достоинства класс. Воры, мучители, доносчики, пьяницы и картежники» (Герцен).
Начинается канонически дефективный период правления русской православной церкви. Не скрывая ни на минуту своей неприязни к ней, этому духовному источнику народной жизни, Петр в первую очередь обнаруживает свой реформаторский пыл именно в этой области. Унижение народа он проводил с изощренностью садиста. Мемуары, донесения иностранных дипломатов, проведших в России много лет, документы и письма не оставляют никаких сомнений на этот счет. «Духовный регламент», написанный ловким Феофаном Прокоповичем, запретил держать в монастырях чернила и бумагу. Но чтобы понять все значение только одного этого акта, нужно хотя бы бегло очертить значение русской православной церкви в истории страны.
Учение грамоте во все века и в простом народе до двадцатого века, а для дворян до царствования Екатерины II, осуществлялось через чтение Псалтыря и Часослова, а образование шло через приобщение к обрядам церковным. Язык духовной литературы не знает себе равных, и никакой светский писатель не может сравниться с этим языком по красочности, сочности, глубине и точности выражений, не говоря уже о высоте духовной, которой язык вполне соответствует. В монастырских школах и при церквах дети начинали свое образование в истинах любви и чистоты, борьбы с дурными помыслами, гневливостью, праздноязычием, сластолюбием, корыстолюбием. Следование заповедям церкви было обязательной стезей верующего человека.
Современной интеллигенции хочется иной раз обрести себе интеллектуальное пристанище, некий философский декорум своей пустой и бессодержательной жизни, и она хочет найти его на путях некоей «борьбы за Россию», как себе ее представляет, обращает свой мутящийся взор в сторону куполов с крестами, но, как правило, не входит туда и. просто сказать, боится Церкви, чувствует себя там неудобно, неловко и быстренько садится за книги — главным образом о «масонах» и «сионистских происках».
Горько и обидно видеть, как загораются у хороших и искренних молодых людей глаза на разного рода литературу по этой теме и как тускнеет взгляд их при первом знакомстве с теми же «Житиями святых, в державе Российской просиявших».
В тяжелую годину нашествия монголов церковь стала единственным источником и политической, и духовной жизни страны. Слова Серапиона Владимирского, обращенные к христианам-соотечественникам, и по сию пору могут и должны служить образцом подлинной любви к своей земле. Московская Русь не знала политиканства, у церкви не было своих особенных интересов, интересы были общие для всей земли.
Русские святители создают русскую государственность своим нравственным авторитетом. Кругозор церковных владык шире кругозора князей, и сквозь единство церкви святители видят и единство Руси. Духовенство никогда не было замкнутым сословием, в массе своей оно состояло из детей хлебопашцев. Но не в этом даже дело. В конце концов и дворянство в России не было в массе своей родовым и имело немало выходцев из крестьян же. Все Петровы. Яковлевы, Матвеевы были именно из разбогатевших крестьян, ставших купцами, выучивших своих детей, отдавших их в службу.
Сама жизнь церкви не могла знать сословий. Бывший князь или боярский сын, с топором в руках или с бороной, месящий раствор или кладущий стену монастыря. — фигура довольно типичная.
Русь собиралась и крепла в самых тяжелых испытаниях, и только нравственная сила, направляющая народ, помогла ему не исчезнуть, не поработиться духовно, а выжить и задолго до политического освобождения своего привлечь на свою сторону самих поработителей. Татары уходили из Орды на покоренную Русь, принимали крещение и становились ее сынами. Никто в то время не призывал к дружбе народов и тем более к смешению народов. Татары оставались татарами, черемисы — черемисами, мордва — мордвой, и все просились под высокую руку Москвы.
Сила церкви была так велика, что русские, платя дань, чувствовали свое превосходство над язычниками-захватчиками. Попытка Орды вовлечь русских в свою политику захватов кончилась неудачей. Основанная в самом Сарае — столице Золотой Орды — православная митрополия со своим епископом выкупала пленников и нравственно воздействовала на самих ордынцев.
Как и все в государстве, церковь, имея силу и авторитет, не имела прав. а имела только обязанности, которые она сама вменила себе во исполнение своего высокого долга. Одной из таких обязанностей, например, было печалование за обиженных властью. Говорить правду князьям и царям монахи, блаженные, митрополиты, а потом и патриархи считали своей прямой обязанностью. Если же не желали этого, назывались потаковниками. Власть светская в лице церкви имела сильного ограничителя своего произвола, и именно наличие двух властей делало Московскую Русь невероятно крепким государственным и духовным организмом. Царь не мог безбоязненно переступать определенную черту, за которой народ, находившийся всегда рядом, воспринимал бы его как безбожного деспота. Именно таким нарушителем оказался Лжедмитрий I, и его конец известен всем. Это он поразил москвичей тем, что не соблюдал постов и даже свадьбу решил устроить в постный день.
Митрополит Филипп, презрев всякий страх, при всех в соборе сказал царю Ивану IV правду о нем и поплатился своей жизнью. Пример не единичный! По мысли русских людей, «земля правится не судьями и воеводами, а Божьим милосердием, всех святых молитвами, родителей наших благословением, а напоследок и нами...»
Вдохновленные благим помыслом принять монашество, юные отроки из крестьян и боярские дети уходили в монастыри, в аскетических подвигах осуществляли идеал Христовых заповедей. Днем — труд, ночью — молитва. сон не более трех часов, скудная пища, холод и голод — в таких условиях выковался руководящий костяк русской православной церкви.
Вся русская жизнь сверху донизу была проникнута одним началом — жить по-Божьи, по Божьей правде, по совести, жить всем вместе и дружно делать одно дело. И по ею пору люди говорят у нас: «не по-Божески это» или «вот это по-Божески».
Живое чувство не поддавалось правовым нормам, на что теперь так часто указывают люди, далекие от духовного понимания жизни русского человека и его государственного идеала, который он осуществлял. Этим идеалом и была высшая правда. Хорош ли был идеал?
Маленькое племя, не имея никаких природных защитных образований, имея у себя под боком воинственные кочевые племена, пережившее батыево нашествие, унесшее, как считают историки, не менее 75% всего населения, имея на западе соседей-крестоносцев, не просто выжило, но создало громадное государство, дошло до Гималаев, до Аляски и Сан-Франциско, основывая везде свои поселения и неся с собой духовный завет отцов своих.
Этот факт во всей своей совокупности не получает осмысления, а именно в нем между тем находится большая тайна.
Обычно в среде интеллигентов начинают размышления с момента основания Петербурга и рассуждений о темноте и невежестве русских. Мало того, что такой взгляд усвоен некритически от недоброжелателей русского народа, но такой взгляд не историчен по самой своей сути. Начинать надо не с середины, а с начала.
Ведя непрерывные боевые действия на южных и западных границах, уносившие тысячи человеческих жизней. постоянно отвлекавшие силы страны от созидательного труда, мог бы «отсталый» народ, с «ленивыми» боярами, то есть офицерами армии, осуществить то, что он осуществил, пережить Смутное время, быстро восстановить разрушенную структуру общества, всей землей установить новую династию царей, восстановить границы государства, присоединить Малороссию, вернуть Смоленск, восстановить и продвинуть южную засечную линию, колонизуя степь и не защищенные от крымских татар земли, построить десятки городов и продолжить освоение Сибири?
Какой народ совершил подобное? Восторженные поклонники мушкетеров и куртуазных обычаев трубадуров и миннезингеров, под песни которых шла жизнь европейских народов, страшатся смотреть на грандиозные деяния русских людей.
Интересно сопоставить два взгляда на роль русского боярства в осуществлении его политики и государственной жизни.
«Собственно, в прежнем своем состоянии исконного боярского бездействия, невежества и самодовольной спеси Россия никогда не пробилась бы к Балтике, она обрекла бы себя на утрату независимости» (Н. Молчанов. «Дипломатия Петра I». М.. 1984).
А вот что пишет другой автор: «Итак, бояре в XV-XVI веках... Государевы служилые люди, хотя и высокого ранга. С молодых лет они участвуют в многочисленных войнах, которые вело Русское государство. Сабельный бой конных отрядов в средневековой битве, где не было ни отдаленных командных пунктов, ни дальнобойной артиллерии, уравнивал перед лицом опасности воеводу и его подчиненных. Пожалуй, для воеводы риск порой был даже большим: в решающие мгновения он должен был оказаться впереди — во главе своего полка. Именно на воеводу старался направить свои удары неприятель: его убить и выгоднее для победы, и престижнее. В родословиях боярских родов при многих именах стоят пометы о гибели в той или иной битве. Потому, верно, трудно было сыскать боярина без шрамов от боевых ран. Видимо, воинская доблесть входила важнейшим компонентом в систему ценностей бояр. До нас не дошло даже сообщений о том, что, мол, такой-то боярин струсил в сражении.
Среди воевод было немало талантливых военачальников. Князь Ми-хайло Иванович Воротынский создал первый в России устав пограничной службы, организовал охрану рубежей от набегов крымских ханов».
Этот Воротынский блестяще разгромил войска хана Девлет-Гирея и спас столицу. Боярину князю Юрию Ивановичу Шемякину-Пронскому было всего около 20 лет, когда, командуя семитысячным отрядом, он первым ворвался в Казань и обеспечил победу русских войск при взятии этого города войсками Ивана IV. Блестящему полководцу Скопину-Шуйскому, одержавшему прославившие его победы над интервентами, было всего 23 года.
Святители русского народа митрополиты Петр и Алексей стали его вечными заступниками. Митрополит Алексей был духовником преподобного Сергия Радонежского, а сколько учеников имел преподобный, трудно и перечислить. Во все уголки русской земли шли они, основывая монастыри и служа делу духовного строительства государства.
Наступление светской власти на духовные основы началось еще до Петра. Оно выразилось уже в принятии Уложения 1649 года, которое установило в землях монастырских общегосударственную юрисдикцию. Между тем, лишаясь высших целей, государство лишается и нравственного оправдания своего существования. Петр терпеливо ждал смерти патриарха Адриана, последовавшей в 1700 году. Москвичи, глядя на деяния Великого, полагали, что он не сын царя и царицы, а взят ею взамен дочери, которая у нее родилась, у какой-то немецкой семьи. Ненависть Петра к исконным русским обычаям, была очевидной, и Петр не упускал случая ее продемонстрировать.
Что-то невероятно болезненное, глумливое слышится и видится во всех действиях царя. Кощунственные обряды «Всешутейшего собора» с его дикими оргиями, без которых Петр не мыслил себе жизнь, издевательство над своими приближенными... Петру доставляло какую-то радость видеть людей в скотском пьяном состоянии, и он спаивает даже стариков, кого-то раздевает догола, кому-то плюет в лицо, кого-то избивает палкой, издеваясь даже над царским титулом и над собой. Все его правление — это какой-то маскарад цинизма, извращений, издевательств над людьми. Даже протокольная запись в хронографах придворных, приведенная академиком М.М. Богословским, приводит читателя в недоумение. Он любит мать, у них, по-видимому, хорошие отношения, но он приезжает на полчаса к ней, умирающей, и, хотя ясно, что ей остается жить минуты, уезжает на какую-то пьянку к какому-то «немцу». Он не пришел на похороны своего сына-первенца, а отправился опять-таки куда-то в Немецкую слободу — и это при том, что он очень любил бывать на похоронах! Издевательства над собственным сыном Алексеем вполне согласуются с издевательством над народом.
«Он много сделал для России!» Может быть. Но не для русских. Культ Петра I созревал так же, как культ Сталина или Цезаря, как любой культ, в котором кто-то заинтересован. Маленькая прослойка чиновников уже после его смерти, но по приказу наследников Петра, начинает курить ему фимиам. Первой реакцией, однако, «птенцов» Петра, разграбивших напрочь Россию (один только светлейший украл у русского народа 5 миллионов рублей, которые он положил в заграничный банк, а эта сумма была равна годовому доходу государства!), были просьбы ослабить налоговый гнет, причиной которого служили преобразования их благодетеля — страна обезлюдела, население Центральной России сократилось на 25-40 процентов.
Сохранились бесчисленные докладные записки о бедственном состоянии государства, невероятных тяготах налоговых, вымирании населения до такой степени, что не из кого было набирать рекрутов, развале экономики. Тяготы усиливались умышленно. Разорение монастырей привело к уменьшению доходности с их земель и соответственно к увеличению налогов на крестьян. Монастыри издавна служили богодельнями для увечных, одиноких, старых и немощных, бедных вдов с детьми. для сирот. Теперь их содержать было некому, и дороги Руси были забиты несчастными, просящими подаяние. Их преследовали, вылавливали и в конце концов сгнаивали бездарно и жестоко на какой-нибудь великой стройке в болотах или степях.
В России до Петра каждый человек был дорог и нужен. Отстаивали честь православных россиян все. и каждый знал свое место. Иначе не выстояли бы. Теперь, когда соседи были потеснены. Польша находилась в периоде смуты и грозить самостоятельности России было некому. Петр решил сыграть роль агрессора. Герцен охарактеризовал Петра как якобинца и писал, что в одном его лице был представлен весь якобинский конвент, а Маркс писал, что Петр Великий «сочетал политическое искусство монгольского раба с гордым стремлением монгольского властелина, которому Чингисхан завещал осуществить свой план завоевания мира».
Надо отдать должное многим нашим историкам, которые парят мыслью в метафизических абстракциях, с высот которых кажутся несущественными нравственные аспекты, а виден один только безудержный прогресс. Им виден сплошной мрак невежества Московской, допетровской Руси, выпячиваемый ими для удобства их теоретических конструкций — и такой взгляд на русскую историю характерен уже для первых шагов русской интеллигенции в лице первых наших просветителей.
Начало положил Феофан Прокопович. который упрямо доказывал. что до Петра на Руси не умели ни читать, ни писать. Были попытки, и не раз. обличить во лжи Феофана, но и Петр. а потом и Бирон стояли за своего любимца насмерть.
Одна из наиболее трагичных страниц русской истории — раскол. Это были страшные годы — 1666 и 1667. Нераскаянные противники церковных преобразований и новопечатных книг были преданы анафеме и сосланы в дальние ссылки. В 12-ти статьях указа 1685 года раскол был совершенно запрещен в государстве — раскольников же было ведено ловить и жечь, хотя бы они и покаялись, за пристанодержательство раскольников виновных бить кнутом.
Бояре, давно мечтающие вырваться из-под стеснительной нравственной опеки церкви и получить возможность жить по «полной своей воле». а потому смотрящие умильным взором на шляхетскую Польшу, начали систематические происки против патриарха Никона. Мирское начало повело наступление на начало духовное, на «царство не от мира сего». Не случайно боярин Стрешнев, один из главных зачинщиков «дела» против Никона, был одним из главных инициаторов ликвидации патриаршества вообще и, выражая мнение большинства из окружения царя. подал соответствующую мысль Петру, который долго не решался на такой шаг. Со смерти последнего патриарха Адриана (ум. в 1700 г.) прошло 20 лет — и был образован Синод... Делами церкви должен был распоряжаться кавалерийский офицер, обер-прокурор Синода.
С Петра начинается эпоха терпимости и даже привилегированности протестанства. страшных гонений на раскольников и систематического унижения русской православной церкви. Народ был оскорблен в самих своих истоках, а Петр заклеймен как вероотступник и просто антихрист.
Известно, что среди великорусских иереев не нашлось ни одного, кто согласился бы играть роль гонителя православия, и Петр обратился за помощью к малороссам, получавшим духовное образование по образцу иезуитских школ. Многие из них, в том числе Феофан Прокопович, и просто учились в этих школах, предварительно отрекаясь от православия. К концу XVIII века «критические элементы» официально торжествовали победу.
Любая борьба с церковью опирается на определенное вероучение. Новый ковчег завета был обнаружен «критическими элементами» боярского вольномыслия в Немецкой слободе. «Это была передовая колония, — говорит исследователь, — которую Запад выдвинул в самое средоточие русской жизни и с помощью которой знакомил Россию с увлекательными диковинками своей цивилизации, мастерствами и различными нужными для жизни знаниями».
Иностранец — фигура и до Петра отнюдь не редкая на улицах российских городов. Много немцев и итальянцев было занято на строительстве церквей, служило в армии, торговало. Кроме того, аптекари, цирюльники, хирурги, часовщики, ювелиры, стеклодувы, рисовальщики — были по преимуществу иностранцами. Каждый жил своим обычаем и исповедовал ту религию, которую хотел. Они имели полную свободу вероисповедания. У лютеран в конце XVII века было две церкви, одна из них в городе, но поскольку женщины там часто дрались за лучшие места, что приводило к безобразным сценам, она была закрыта. У кальвинистов тоже была церковь. Относительно нравов самой Немецкой слободы есть свидетельство посетившего Москву в 1684 году Шлейсинга. Он пишет, что среди немцев, натурализовавшихся в России, много «беспутных птичек», которые ведут «дурную, порочную жизнь».
Русское общество и государство не стояли на месте и не могли стоять. Россия развивалась, необходимое перенимала, в чем-то отставала от европейских стран, в чем-то их опережала,
Началось «западное поветрие», свидетельствуют русские историки. Но это было не поветрие, это был разрушительный ураган, подготовленный не во имя интересов народной жизни, а во имя боярской верхушки, на совести которой — смутное время. Это они спровоцировали в свое время польскую интервенцию, вызвали к жизни Гришку Отрепьева. настоятельно рекомендовали польским магнатам поддержать беглеца и выдать его за царевича Дмитрия, они ввели польскую шляхту в Кремль. Но тогда они поторопились. Тогда для них еще не настало время. Программа шляхтичей-бояр была осуществлена только при Петре. Тогда на их пути встали патриархи Иов, Гермоген. все русское духовенство и весь русский народ. Митрополит казанский Ефрем, тверской архиепископ Феоктист, суздальский епископ Галактион, новгородский Исидор, коломенский Иосиф — потаковниками не оказались. «Благословляю всех, — говорил патриарх Гермоген полякам, у которых находился в плену, и боярской знати, — довести начатое дело до конца, ибо вижу попрание веры от еретиков и от вас, изменников, и разорение святых Божиих церквей, и не могу слышать пения латинского в Москве».
В своей грамоте, посланной по всем городам из Москвы, патриарх Гермоген писал: «Здесь образ Божией Матери, который святой Лука написал. Здесь великие светильники и хранители — Петр, Алексей и Иона чудотворцы. Или вам, православным христианам, все это нипочем?»
Нравственный и духовный вред наносит непоправимый ущерб народу — и в том числе экономический. Нравственное разложение ведет к экономическому упадку. Человек может и будет работать только в условиях честности, правды, достойного вознаграждения и нравственного оправдания своей и государственной цели. Вне этих условий никакая предпринимательская деятельность невозможна. В отдельных исследованиях уже говорилось, что Петр не европеизировал страну, если не считать таковым замену одежды и языка правящих сословий с русского на немецкий. а отбросил ее экономическое развитие назад на много-много лет. В то время как все страны шли по пути освобождения крестьян и образования промышленного и торгового сословия, по пути замены физического принуждения на экономическое, реформы Петра пошли в прямо противоположном направлении и закабалили все сословия. Купечество при нем исчезло вовсе. Таким образом, Петр следовал по пути установления административного террора, сдерживания производительных сил страны. Этот административный террор был возможен только через устранение сдерживающей беззакония чиновничьей братии духовной силы в лице русской православной церкви — выразительницы всех сокровенных чаяний русского трудового люда. мещан и купцов, крестьян и стрельцов.
Ведь по-нормальному, по-человеческому, а не по-скотскому человек живет не для того, чтобы набить брюхо или потирать и почесывать часть тела, успокаивая зуд, как полагал Т. Мор. И не для того. чтобы с радостью созерцать все увеличивающееся количество пушек и кораблей. Ведь любые технические достижения нужны для чего-то, а не сами по себе. Иначе следует согласиться и с «великим мудрецом» недалекого прошлого, что человек — это есть приставка к машине, «колесико и винтик». Но приставка к машине машину делать не будет.
Это духовное и нравственное начало и подверглось разгрому — и отнюдь не в интересах экономического прогресса. Уже в наши дни хорошие исследователи, имея в руках громадный исторический, купленный ценой крови миллионов загубленных жертв всякого рода петровских и а-ля петровских преобразований материал, доказали с цифрами в руках, что все промышленные предприятия, отданные Петром в руки казенного сектора, были крайне непроизводительными, продукция их была низкого качества, а себестоимость высока. Уральские металлургические заводы в частных руках давали прибыль, а управляемые чиновниками — приносили одни убытки. Да иначе и быть не может. Чтобы сбросить ярмо петровских реформ и развязать руки экономике, понадобилось со смерти Петра 136 лет. На самом же деле это ярмо стало вечным проклятием русской жизни, ибо закабалило умы русской интеллигенции, оторвав ее от живительного родника национальной Традиции.
25 августа 1698 г., за пять дней до Нового года, в котором должен был обнаружиться антихрист, вернулся из заграничного путешествия Петр. Стрельцы хотели загородить ему дорогу и истребить и немцев, и самого Петра. Не удалось. Петр, приехав в Москву, в Кремль не поехал, Иверской и московским чудотворцам не поклонился, а сразу поехал к любовным утехам Анны Монс. Затем пировал у Лефорта, затем в казарме в Преображенском — и совершенно напрасно историки приписывают Петру, что он денно и нощно пекся о благе государства. Пьянки, пиры самые непотребные занимали немало времени и отнимали все больше здоровья. По мнению москвичей и петербуржцев, царь и умер-то оттого, что перед своей болезнью много пил. А пил он, видимо, действительно много. Были и другие излишества, и, возможно, напрасно приписывают его смерть неким проискам «петровских птенцов».
На следующий день Петр начал стричь бороды. Над оправданием этого издевательства над человеческим достоинством много поработала мысль «прогрессивных» историков и художников! Через несколько дней началась расправа над несчастными стрельцами. Царь лично ломал ребра, выкручивал руки, рвал зубы и ноздри, жег живое тело несчастных и, весь в крови, выходил из приказа, требуя от своих «птенцов», чтобы они непременно приняли личное участие в пытках. Затем ехали пировать. Гуляли всю ночь.
То, что царя подменили немцы — мнение было всеобщее. Он не скрывал своей неприязни к греческой церкви, которую «советники» уговаривали просто ликвидировать и заменить на лютеранскую. В 1690 году умер патриарх Иоаким. В своем завещании он умолял правительство не допускать до поругания православной веры, говоря, что в ней и только в ней сила страны. С ней она стала великой державой, победила врагов и теперь должна укреплять христианство по всей земле своей.
В 1703 году умер Митрофан, епископ Воронежский, немало помогший Петру в строительстве флота на реке Воронеж для войны с турками. Он помогал несчастным, согнанным сюда мужикам, голодным и больным, давал деньги нуждающимся православным и иноверцам, но постоянно подчеркивал опасность дружбы с теми, кто попирает святыни.
В 1721 г. 14 февраля состоялось открытие духовной коллегии, получившей громкое наименование правительствующего Синода (в составе президента, двух вице-президентов, четырех советников и четырех асессоров). К Синоду приставлен был обер-прокурор, которому были подчинены прокуроры духовных приказов и духовные фискалы или инквизиторы, рассылавшиеся для надзора за духовным управлением по городам и монастыря.
На кого мог Петр опереться в своей церковной реформе? Самозванец оперся на грека Игнатия. Петр же не нашел ни одного иерарха среди великорусского духовенства, который согласился бы стать марионеткой в его руках!
Еще в 1690 году большая часть книг, изданных или написанных в Малороссии. подвергалась опале в Москве, а ученик Полоцкого Медведев — образчик киевской учености — оказался замешан в смуте, и перед смертной казнью ему не преминули напомнить, что он прельщался «киевскими повотворными книгами».
Священники Малороссии обучались по западному образцу. а иногда и прямо в западных, преимущественно иезуитских, учебных заведениях Польши, а то и Италии. Среди них Петр и нашел людей, которые не надоедали ему печалованиями за обиженных и опальных. как делали это Иоаким и святой Митрофан Воронежский и как это было в обычае у иерархов церкви. Среди малороссийских иерархов было много людей покладистых и готовых услужить. Петр и воспользовался ими. С этого времени все руководящие места в церковной иерархии занимали только малороссы — вплоть до второй половины царствования Екатерины II.
Начался погром русской церкви. В изданном в 1724 г. «Объявлении и звании монашеском», написанном учеником иезуитских коллегий Феофаном Прокоповичем, содержалась резкая критика монашества. В постановлении о монашестве, содержащемся во второй части прибавления к «Духовному Регламенту», значилось, например, такое постановление: «Не принимать в монахи ниже тридесятого году возраста. Женщин моложе 50-ти не постригать. Скитов пустынных строити не допускати. Монахам никаких писем, как и выписок из книг, не писать, чернил и бумаг не держать». Совершенно очевидно, что уже этим постановлением новая власть обнаруживала не столько стремление к какому-то просвещению, сколько к просвещению антихристианскому. Отныне большая часть народа обрекалась на самую элементарную безграмотность (известно, что грамотность среди народа после петровских реформ резко упала, даже и через сто лет не достигнув уровня допетровских времен).
«Таким образом, при Петре русское образование слагалось из двух стихий — киевской учености, перенесенной из Польши, и европейского просвещения, заимствованного из Голландии, Германии, отчасти Англии. Франции и даже Италии» (П. Пекарский. «Введение в историю просвещения в России XVIII столетия»).
Монашество — это цвет русского православия, его, так сказать, нерв. Это высшее осуществление идеалов христианства. И это прекрасно сознавали как Петр, так и его недобрые помощники. Отсюда столь тщательно продуманные меры по разорению монастырей — единственных духовных источников русской ряды становились лучшие из лучших сынов и дочерей русского народа. Последовательными указами Петра I и его преемников монастыри были приведены в крайне запущенное состояние. «Монастыри обезлюдели с отнятием земель и вотчин. Богатые обители обеднели до крайности, а средние закрылись. Во многих монастырях церкви стояли без глав и крестов, крыши их прорастали мхом, кельи, подкосившись в сторону, стояли на подпорах, ограды были полуразрушенными» («Чтения Общества любителей духовного просвещения», 1883). В монастырях доживали престарелые и больные, а теперь все разбрелись и монастырь закрывался.
Нравственность народа понизилась, увеличилось число всевозможных сект. Монашество было обескровлено, оно лишилось своего нравственного авторитета, и. обездоленное, являло собой картину распада. Появилось массовое бродяжничество и пьянство. Новые пастыри весьма способствовали этому развалу.
Уже при Екатерине II келейник митрополита Гавриила — одной из центральных фигур возрождения русской национальной духовной традиции — архимандрит Феофан писан по поводу возобновления Тихвинского монастыря: «Малороссы меня не любили и вот за что: прежде монастыри вверялись им — всех малороссиян определяли в архимандриты — и все монастыри опустели. Преосвященный тужил о сем и пекся о их исправлении, спрашивал меня о духовных старцах, нет ли мне известных, годных для сего. а я говорил ему о всех своих знакомых, с которыми вместе жил у старцев в послушании, перетаскивал их в Петербург. Например вот отца Назария. отца Игнатия, отца Иону и прочих». Благодаря митрополиту Гавриилу и его келейнику были восстановлены монастыри: Тихвин, Валаамов. Симонов в Москве, в котором до того размешались казармы, Песношский, Клопский, Новоезерский и основан петербургский Новодевичий (Концевич И. М., 57).
Может показаться удивительным, но грамотные выученики иезуитов способствовали разорению обителей, а неграмотные, вернее, неученые выходцы из самых что ни на есть глубин русского народа чернецы — восстановили обители. «Ученые» не имели, как правило, иноческого воспитания, не были аскетами и поэтому не имели никакого авторитета среди монахов и народа.
Понятно, что уже при Петре в народе было распространено мнение, что католики сделались членами Синода и теснят русских, себя обогащают, а с народа взыскивают последние копейки.
С Петра начинается кризис власти. Правящая верхушка усваивает безбожие и веру в земные награды как единственную цель человека. Для осуществления реформы и ее дальнейшего продвижения во все уголки русской жизни требовались люди, чуждые национальным интересам страны. Петр призывает и образует иностранный легион, по существу, колонизаторский. Он зазывает всякого рода проходимцев, платит им заработанные русским православным людом деньги, на эти деньги он содержит громадный клан всякого рода авантюристов и насильно внедряет аморальный образ жизни.
В то же время царь мог считаться царем только в том случае, если он признавался защитником православного учения и христианского благочестия. Собственно в этом и была его царская функция, и это утверждали законы Российской империи. Народ оставался православным и никаким другим. Царь был «помазанником Божьим» — и это его отличало от деспота, тирана и просто монарха. Слово «монарх» не покрывает понятие царя, ибо означает всего лишь «власть одного». Царь же считается прежде всего верным сыном церкви и ее охранителем. В соответствии со Сводом законов Российской империи (т.1, ч.1, ст. 42): «Император, яко христианский Государь, есть верховный защитник и хранитель догматов веры и блюститель правоверия и всякого в церкви святой благочиния».
В другом варианте власть русским народом не мыслилась. Историк пишет, что «народ не уважает аристократию и любит только царя». Перед царем русский человек благоговел — а все генералы, министры, князья и помещики получали в глазах народа свое значение только как царевы слуги.
Полностью искоренить влияние церкви светская власть в то время не могла. В то же время, более чем наполовину высшие посты в государстве были заняты «фонами» и «сирами» — и эта ситуация практически не менялась столетиями. Характерным эпизодом, задавшим тон на последующие годы, стало запрещение к печатанию «Камня веры» Стефана Яворского, так как в ней содержалась защита вероучительных основ православия и обличение протестантского учения.
Петр свято уверовал не просто в немцев, а в некий «естественный закон» и «естественную религию». Он приказал перевести на русский' язык сочинения творцов этих новых догматов Просвещения (Гуго Греция и Пуфендорфа). Безличный Бог монотеистов, он же Великий Архитектор, Великий Мастер деистов и масонов, стал предметом исповедания западных интеллигентов-просветителей. Природа есть продукт, изделие этого Мастера. Деизм сомкнулся с пантеизмом. Бог деистов не мог воплотиться в человека, к нему бесплодно обращаться в молитве, ибо он далеко и он — ничто, так как не имеет ни лица, ни воли, ни сознания. Природа создана им и, познавая его законы, мы познаем это Ничто, создавшее законы, которые правят миром и изменить которые не в силах был бы и сам Творец. Это умозрение начисто отрицает церковь.
Историки масонства именно с Петра начинают историю Ордена Вольных Каменщиков в России. В пантеизме, новом вероучении, принятом европейской интеллигенцией и нарождающимся русским чиновничеством с легкой руки Петра, природа — это океан, клокочущий, огнедышащий, бурлящий, пронизанный космическими вихрями куда-то летящих духов — страшных и властных, обладающих громадными стихийными силами и глубокими тайнами мироздания. Рядом с нами — и духи умерших, переселение душ и их воплощение вновь и вновь в новые тела до тех пор, пока эти души не станут настолько «сознательными». что приобретут независимость от тела. Все это стало краеугольным камнем тайной стороны учения пантеизма и, соответственно, масонства.
Дыханием этой природы охвачен маленький островок человеческой культуры с ее надуманными «предрассудками» — в таковые попали национальные разделения, народные обычаи и традиции, сами национальные государства, сословия и, конечно же, религия Христа.
Только магия, оккультные науки с их знанием знаков и символов могут открыть подлинный смысл этой вечной природы и дать достойному возможность войти уже при жизни в мир духовных сущностей, узнать тайны природы (в том числе и человеческой) и получить власть над ней, а значит — над человеческим обществом. Герметические науки становятся главным предметом забот вольных каменщиков.
При Анне Иоанновне веротерпимость сделала еще шаг: всякая полемика против протестантства, обвинения в ереси рассматривались правительством как государственное преступление. Было запрещено появляться на улице с образами и святой водой, запрещены крестные ходы, закрывались часовни. За рассказы о чудесах и видениях назначалось телесное наказание, вырывание ноздрей и ссылка на галеры... Петр начал создавать новую породу людей — ни на кого не похожую. Именно в это же время был напечатан в Англии и первый масонский катехизис (1723), провозглашавший культ «просто человека», всечеловека — без имени и национальности, государственной принадлежности и исповедывающего «естественную религию».
Но до «всечеловека» еще далеко, а церковь рядом. Борьба ведется на всех направлениях — то усиливаясь, то несколько ослабевая. Попытки обличить Феофана Прокоповича, отрицающего церковные таинства, успехом не увенчались. Возникло дело Радошевского, написавшего «Житие еретика Феофана Прокоповича». Услуги Феофана оплачивались правительством хорошо. Он имел при Бироне 16.000 крестьян. 4 дома в столице, получал громадные доходы со своих имений и жил в роскоши вельможи, в то время как подавляющая масса священников и монахов питалась впроголодь, была разорена тяжелыми налогами, подвергалась гонениям со стороны правительства. Только при Бироне 6.557 священников было подвергнуто битью кнутом и отдано в солдаты.
При Екатерине II преподавание Закона Божьего в школах было значительно затруднено, поскольку по либеральному воззрению правительства, клявшегося в верности Великому Архитектору Вселенной, греко-православное учение есть суеверие, полезное только для сдерживания темных крестьян и мещан в рамках подчинения мудрым либералам. Издание наиболее почитаемой русским народом житийной литературы было практически запрещено до конца правления Екатерины II. Зато только с 1780 до 1801 года произведения одного Вольтера выходили 69 раз, а Руссо, а Дидро...
Начиная с Петра нарождалась своя, доморощенная интеллигенция, обучавшаяся каббале, алхимии и вызыванию духов умерших, она постигала сложнейшую символику и выходила на арену культуртрегерства с уверенностью в своем призвании учить невежественный народ уму-разуму.
Кажется удивительным следующий психологический феномен. Многие из представителей интеллигенции жили весьма недурно, печатали противоправительственные сочинения и бесконечно жаловались на тиранию царизма, на деспотию власти. Сами же при этом со спокойной совестью планировали зарезать в случае прихода к власти кто 100 000 человек, кто больше. Князь Щербатов рисовал в своем государстве будущего («Путешествие в страну Офирскую») такую идиллию, которая очень напоминает нашу страну в 30-е годы. Даже Белинский бредил гильотиной и горой отрубленных голов. Молодой Пушкин полагал необходимым зарезать как раз 100.000 человек ради светлого будущего, и никто их не сажал в тюрьму, никого из них не казнили, они получали немалые доходы — кто от сочинительства, кто от имений — и все дружно жаловались на деспотию. Так в чем же дело?
Вернадский подсчитал, что только по сохранившимся спискам масонов времен Екатерины II не менее трети всех чиновников состояли в ложах. Во времена Александра I только в списках одного объединения — «Астрея» — и только в Петербурге, числилось 1500 человек. В ложах обучались наукам, искусствам, создавали устойчивую традицию отношения к тем или иным веяниям моды.
В ложах читали лекции, держали экзамены по самым различным дисциплинам — оккультным наукам, философии, занятия которой поощрялись. Человек, произнося клятву верности ордену, тем самым отлучал себя от православной церкви, полностью порывал с национальными традициями и становился членом другой церкви с поклонением другому богу — Великому Архитектору, Иегове.
Этот неизбежный инфернальный аспект масонства как-то проходит мимо исследователей его истории. Масонство изначально претендует на власть — и политическую, и духовную, и учит своих адептов рассматривать все земные, наследственные, национальные власти как временные, узурпировавшие власть, которая непременно будет отнята у них Орденом, ибо только он является законным претендентом на обладание миром. Отсюда эта устойчивая раздраженность интеллигенции по поводу царского престола и по поводу православной церкви.
С Петра и во все последующие годы церковь остается на положении то явно гонимой, то едва терпимой. Духовное образование было поставлено после Петра таким образом, чтобы воспитать скептиков, маловеров и просто невежд. Духовные училища, семинарии были только по названию духовными. В семинарии только на последнем курсе преподавалось Богословие, но до этого курса доходили немногие, ведь уже после окончания философского класса (1 год) можно было поступать в университет. В результате, как пишет в своих воспоминаниях Н.Гиляров-Платонов, многие учащиеся и училищ, и семинарий не знали ни Катехизиса, ни Закона Божьего, ни Литургии, и духовно-нравственный смысл христианства оставался для многих из них закрытым навсегда. Зато практиковалось насмешливое отношение к священническому сану. Параллельно этому шло пьянство и прочие непотребности.
Однако в то время, как интеллигенция все больше и больше разрывала со свои народом и упивалась идеями всеобщего и насильственного обобществления всего и вся, русский человек шел в церковную ограду. Больно и радостно читать о тех русских людях, кто в самые тяжелые годины испытаний в 1918-1919 гг., когда повсеместно зверски убивали священников и членов их семей, принимали посвящение в сан и становились мучениками.
Незадолго до событий 1905 года либеральный журнал «Новый путь» сделал такое признание: «Русская церковь народна. Она не покидала народа среди всех его унижений и в трудные времена крепостного права была с ним. Она дала его гражданскому терпению религиозный смысл особого жертвенного делания. Она спасла его с одной стороны от бунта, с другой — от отчаяния. Его душевный вопль обратила в молитву... Жажду освобождения вправила в надежду на Бога. Церковь, а не что-либо иное, была главной причиной того, что освобождение от крепостного права было принято народом честно и с достоинством. Ни правительство, ни войско, ни земство, ни наука — просвещение, ни литература — ничто в России так не народно, как церковь. Интеллигенция не видит, не понимает этого. Несмотря на все желания и положительные усилия войти в народ и повести его за собой, она все-таки чужда ему. Рознь между ними не житейская и бытовая, а духовная. Интеллигенция до тех пор не найдет доступа к сердцу народа, пока не уверует в его Христа и не приобщится к жизни церкви».
Год.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 23 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |