Студопедия  
Главная страница | Контакты | Случайная страница

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Горячка политическая, горячка любовная

Читайте также:
  1. VI. Школа Арканов – несектантская, неполитическая, интернациональная по своему масштабу
  2. Самая прекрасная любовная песня, которая была когда-либо написана.

 

Париж лихорадило. Реформисты то и дело устраивали банкеты, на которых ораторствовали, ругая правительство и требуя смены власти. Казалось, даже национальная гвардия была охвачена либеральной горячкой. Будучи апологетом сильной власти, Бальзак презирал мягкотелость Июльской монархии, но возможная жестокость дезориентированной толпы не могла не внушать опасений. Вернувшись пятнадцатого, двадцатого писал Ганской: «Вы и знать не знаете, что мы на пороге революции. Оппозиция развязала сражение с властью на улицах, это может закончиться ничем или перевернуть все».

Двадцать второго обедал у Жана де Маргонна, у которого в Париже была небольшая квартира. Большинство приглашенных в последнюю минуту отказались прийти из-за беспорядков. Бальзаку пришлось брести домой пешком – экипажи опасались выезжать на улицы. Он обнаружил, что баррикады вплотную приближались к его дому. Войска методично разрушали их, не оружием, топорами. Но эти серьезные события отступили на второй план, когда пришло письмо от Евы. Немедленно сел за ответ: «Вы не можете представить, какие чувства всколыхнул во мне запах этой бумаги… Я ненавижу Францию и готов на всю жизнь остаться в Верховне или Павловске». В тот же вечер Оноре узнал, что король уступил толпе и сдал не слишком популярного главу правительства Гизо, поставив на его место Моле. «Это первый шаг Луи-Филиппа к ссылке или на эшафот, – пророчествует Бальзак. – Разумные люди удручены, но это единственное, что им остается… Вокруг кричат: Долой Луи-Филиппа! Да здравствует Республика! Что с нами будет? Я приведу в порядок свои паспорта – не хочу жить при Республике, да ей и не устоять больше двух недель». И вновь провозглашает необходимость автократии: «Политика не должна знать жалости, только так государство может быть уверенным в своих силах. Признаюсь: видя то, что приходится видеть, лишний раз выступаю сторонником австрийского carceri duri, Сибири и всех форм абсолютной власти. Моя доктрина абсолютизма годна на все времена, ее сторонником стал даже Сюрвиль. То, что случилось в эти два дня, – позор… Это все глупости резонера, сидящего на троне».

В ночь на двадцать пятое февраля Луи-Филипп отрекся от престола. Регентшей стала герцогиня Орлеанская, мать графа Парижского девяти с половиной лет от роду. Король пешком вышел из Тюильри и сел в экипаж на площади Согласия, бежав от своего народа. Но народу не нужна была ни регентша, ни граф Парижский, и, говоря словами Бальзака, «несколько несчастных» провозгласили Республику. Составилось временное правительство, которое никто не мог возглавить. Любопытства ради Оноре вместе с другими зеваками спустился по Елисейским Полям до Тюильри, открытого теперь всем ветрам. Опьяненные победой, повстанцы били зеркала и хрустальные люстры, срывали бархатные занавески, драли картины, жгли книги. Затем вандализм уступил место грабежу – брали все, что попадалось под руку. Это был праздник глупости, жестокости и алчности. Хотя зрелище и внушало отвращение, инстинкт коллекционера взыграл, и Бальзак унес на память куски драпировки и украшения трона, а также несколько тетрадок «маленьких принцев» – графа Парижского и герцога Шартрского. Покончив с Тюильри, бунтовщики беспрепятственно проникли в казармы, где завладели оружием, сожгли принадлежавший королю дворец в Нейи. «Париж во власти последних негодяев. Самые революционные меры с быстротой молнии сменяют одна другую. Каждый гражданин – гвардеец. Наконец, они уже произнесли эти фатальные три слова: свобода, равенство, братство. Все называют друг друга на „ты“… Предвижу гражданскую войну во Франции или войну с Европой», – констатирует Оноре, которого никак не могло успокоить, что в состав временного правительства вошел его друг Ламартин. Напротив, неистовый романтизм поэта внушал опасения: вместо того чтобы успокоить народ, он подогревал страсти необдуманными обещаниями. «Теперь Ламартин! Гарантирует каждому работу, причем работу, которая способна удовлетворить все их нужды… Это сумасшествие. Таково начало. Каков будет конец?»

Глядя на разграбление Тюильри, Бальзак встретил знакомого молодого литератора Жюля-Жака Шамфлери и пригласил к себе на улицу Фортюне. Встреча продолжалась три часа. Добродушно настроенный хозяин был одет в свое знаменитое монашеское одеяние. «Он смеялся много и громко, – будет вспоминать Шамфлери. – Живот его сотрясался от радости, за полнокровными губами скрывались несколько редких зубов, мощных, словно клыки». С неподражаемой уверенностью старшего товарища тот давал ему советы, как устроить свою карьеру. Гость специализировался на коротеньких сказках для газет. Автор «Человеческой комедии» полагал, что такие писания забываются сразу по прочтении. Только романы и театр приносят деньги и известность. В качестве подтверждения своего преуспеяния провел собеседника в «галерею», гостю вдруг показалось, что он прогуливается среди сокровищ кузена Понса.

В тот день Бальзак был в прекрасном настроении. Но страх не заставил долго себя ждать: первого марта на Елисейские Поля вышли десять тысяч рабочих, желавших работать меньше, получая при этом больше, это означало удорожание рабочих рук. «Конец всякой торговли», по словам писателя. Вокруг прятали деньги. Буржуа трепетали. Прошел слух, что Республика хочет национализировать железные дороги, немедленно обвалились акции Северной железной дороги. В газетах царила паника, невозможно было пристроить рукопись ни на каких условиях. Да никто ничего и не читал – политика убила литературу. Дом на улице Фортюне потерял три четверти своей стоимости. На тысячи квартир в Париже не было ни покупателей, ни съемщиков. Одна за другой закрывались лавки, множились банкротства. Все только и говорили, что о выборах в Конституционное собрание, назначенных на апрель. Избирательный ценз был сведен к двумстам франкам, Оноре, будучи домовладельцем, вполне мог выставить свою кандидатуру. Что и сделал, не питая особых иллюзий, исключительно ради того, чтобы еще раз попытать удачи на общественно-политическом поприще. Программа его была проста: сильная власть надолго, которая смогла бы гарантировать «нашу собственность, торговлю и искусства, составляющие богатство Франции». Если не изберут, уедет в Верховню. Ему нечего делать в Республике, где народ станет навязывать свою волю ни к чему не способному правительству.

Во время апрельских выборов республиканцы получили подавляющее большинство голосов. Бальзак довольствовался двадцатью, проявив полное пренебрежение к избирательной кампании. За Ламартина отдали голоса миллион шестьсот тысяч человек. Впрочем, Оноре продолжал упорствовать во мнении, что министр-поэт долго не продержится. Луи-Наполеон был триумфально поддержан в четырех департаментах, что давало ему шансы на скорое воцарение. «У нас разыгрывается какая-то пародия на Империю», – комментировал потерпевший поражение кандидат на место в Конституционное собрание. Сидел в своем особняке на улице Фортюне в окружении редких вещиц и довольствовался хлебом, сыром и салатом. Нервная болезнь дала осложнение на глаза – порой изображение двоилось. Ослепнув, он никогда не завершит свой труд. На что тогда жить? На пожертвования читателей? На милостыню Евы? Доктор Наккар обнаружил еще и нарывы в ушах. Мать советовала пиявки на виски. А любимая вовсе не стремилась видеть его в Верховне и даже советовала взять в качестве служанки молодую, свежую, послушную особу. Пораженный, Бальзак показал это письмо парижской сестре Евы, Алина Монюшко предложила решение, исключавшее и графиню, и служанку, – жениться на ее дочери Полине. Оноре немедленно известил Ганскую об этом нелепом предложении, та была задета, как будто он уже променял ее на другую. Значит, решил Бальзак, ревнует, а следовательно, любит, и у него есть все основания надеяться на женитьбу. Если, конечно, со временем она не изменит своего отношения!

Посреди этого разброда чувств, политических неурядиц и физических недугов произошло и радостное событие – госпожа де Брюньоль обрела мужа. И не какого-то полусумасшедшего скульптора, а богатого промышленника, вдовца с двумя малолетними детьми. «Этот человек безумен!» – воскликнул Оноре, забыв, что, презирая и ненавидя ее теперь, был когда-то ее любовником. Как бы то ни было, можно успокоиться: выгодно и с почетом пристроившись, карга, несомненно, откажется от шантажа и отдаст оставшиеся у нее письма Ганской. Госпожа мать, не потерявшая уважения к бывшей служанке-любовнице, присутствовала на брачной церемонии, спрятавшись в углу церкви Сен-Рош. «Какое счастье быть уверенным, что эта муха не укусит больше моего котеночка», – писал Бальзак Еве. И продолжал: «Никто не работает, пять дней Париж занят обороной».

В таком водовороте событий невозможно было заняться чем-то серьезным, пришлось опять взяться за пьесу. Три акта «Мачехи» были прочитаны директору театра «Историк» Ипполиту Гоштейну и Мари Дорваль, которая дала согласие на главную роль. Гоштейн настаивал, чтобы вторая женская роль досталась его любовнице. Случилось так, что у Дорваль умер четырехлетний внук, она решила на время покинуть сцену, та смогла занять место примы. Начались репетиции. Взаимная ревность женщины и ее падчерицы из-за молодого человека, в которого обе влюблены, попытка отравления, ловко скроенная интрига, бодрые диалоги. Оноре уже подсчитывал сбор от грядущих представлений. На премьере, двадцать пятого мая, публика устроила овацию. Благосклонной была и критика. «Это его первый настоящий успех в театре», – написал Жюль Жанен. Теофиль Готье приветствовал рождение нового драматурга, который внесет свежую струю в сценическое искусство. Увы! Момент был выбран крайне неудачно, привлечь толпы зрителей не удалось: то тут, то там вспыхивали мятежи, люди предпочитали сидеть по домам и не высовываться. На втором представлении зал был почти пуст. Гоштейн заявил, что в сложившейся ситуации после тридцатого мая снимет пьесу, а труппа отправится в Англию. Итак, «Мачеха» принесла автору всего пятьсот франков. Ему грезились астрономические суммы, неудача ошеломила: «Никто не идет в театр, ведь на каждом углу есть клубы! Когда я думаю о современной Франции, у меня разрывается сердце». Единственное, за что он может уцепиться в этом вихре, – Ганская: «Посреди общих несчастий и личных неудач меня поддерживает и заставляет жить одно только чувство. Без моей Евы я давно бы умер от горя… Да, без вас мне не жить, я уверен в этом: видеть, как после двадцати пяти лет работы, в свои пятьдесят лет и одиннадцать месяцев занятое с таким трудом и столькими стараниями положение невозможно более удерживать пусть даже еще более напряженными трудами, это все равно что потерять веру в Высшую Силу».

В субботу третьего июня стало известно о новом всплеске насилия в столице. Жан де Маргонн предлагал перебраться в Саше, Оноре решил воспользоваться этим дружеским приглашением. Ему казалось, что вдали от парижских беспорядков обретет необходимый для работы покой, хотелось завершить только-только начатую пьесу «Мелкие буржуа», быть может, набросать еще несколько комедий. Но его вдруг одолела болезненная лень. Маргонн, овдовевший в 1841 году, вел существование спокойное, размеренное, полное комфорта. Дом часто навещали друзья, с которыми тот обедал, играл в вист. Много ели, наслаждались винами. «Мне здесь так хорошо физически, что любые всплески умственной активности, столь уместные в Париже, сходят на нет, мне трудно заставить зазвучать струны, необходимые для работы», – делится Бальзак с Евой. Кроме того, у него сердцебиение и одышка, он с большим трудом поднимается по крутой лестнице. А из Парижа приходят новости одна тревожнее другой: митингующие ходят по улицам, требуя «работы и хлеба». Двадцать второго июня Исполнительный комитет, приказавший ранее закрыть национальные мастерские, передает генералу Кавеньяку всю полноту военной власти, дабы он успокоил недовольных. Те ответили возведением баррикад на улице Сен-Дени, скоро центр и восток столицы оказались охвачены восстанием. Последовало кровавое подавление бунта и бесчисленные аресты. Поговаривали, что «июньские дни» обошлись в двадцать пять тысяч погибших. Большими оказались потери и в рядах Национальной гвардии. Театры закрылись. Ламартин утратил всякий авторитет. Народ обезумел и не знал, что делать. Бальзак радовался, что вовремя удрал в Саше, так как в Париже попал бы под мобилизацию в Национальную гвардию и, несомненно, пал бы во время очередной атаки на баррикады: «Моя фигура была бы хорошей мишенью для мятежников», – шутил он. Но шутка эта отражала глубоко запрятанный страх. Маргонн опасался, что передряги начнутся и в провинции, и подумывал перебраться еще куда-то. Саше не казался ему больше надежным убежищем. А Оноре вдруг решил во что бы то ни стало вернуться к себе на улицу Фортюне.

Он расстается с Саше шестого июля и приезжает в обескровленный, повергнутый в ужас Париж. К счастью, дома его ждут письма Евы, при виде их писатель оживает и отвечает ей: «Это рай! Утолить жажду, не отрываясь от источника вашей души, прожить два месяца вашей жизни за два часа, описать это невозможно… Посреди угрюмого, пустынного Парижа, Парижа, который покинула почти треть его жителей, я испытываю радость, и вы знаете, почему: я вижу, что вы любите меня так же, как я вас». Ева не довольствовалась одними письмами, прислала еще и десять тысяч франков, благодаря чему он смог спасти акции, которые, конечно, пойдут вверх, едва будет закончено строительство железнодорожной сети. Неожиданно «Комеди франсез» предложила ему выплатить авансом пять тысяч франков за «Мелких буржуа». И вот уже мечты о сценическом варианте «Человеческой комедии». Хватит ли только сил и времени?

Четвертого июля умер Шатобриан. Бальзак принял участие в траурном шествии и заупокойной мессе в церкви на улице Бак – все это предшествовало торжественной церемонии погребения в Сен-Мало – и прислушивался к тому, что говорили о последних событиях пришедшие. «Было холодно, безразлично и размеренно, словно на бирже». Оноре пообедал у сестры, вечером играл в вист, домой вернулся в экипаже. На улицах раздавались крики часовых: «Разойтись!», «Берегись!», «Есть кто живой?» Те, кто отказывался подчиниться, рисковали быть убитыми на месте.

Грусть от потери великого человека не мешала попыткам сделать очередной шаг на пути к собственному признанию. Едва вернувшись с похорон Шатобриана, писатель вновь озаботился креслом академика. Гюго поддерживал его в этом стремлении, хотя и предостерегал от излишней поспешности, которую могут расценить как неучтивость. Следовало выждать, чтобы соблюсти приличия. Двадцатого июля возобновились представления «Мачехи» в театре «Историк». Но зрители еще не успели оправиться от революционных потрясений, а потому не пришли. По этой причине спектакли отменили до двадцатого августа. Подобное невезение, казалось, должно было заставить Бальзака отказаться от театра, но он, напротив, «заболел» им. Неприятности со зрением и сердцем не помешали ему заняться «Меркадетом» (окончательное название – «Делец»), которого он отважно представил актерам «Комеди франсез», несмотря на отсутствие последнего, пятого акта. Вышел из положения, со свойственной ему живостью пересказав содержание. Пьеса была единогласно принята к постановке, но до начала репетиций ее надо было завершить, и здесь могли возникнуть затруднения.

Оноре полагал, что никакие театральные или академические заботы не вправе лишить его очередного, столь желанного визита в Верховню. Воспоминания о любимой – детали ее туалета, запах волос, шелест платья – помогали одолеть парижскую жизнь, которую с трудом выносил с тех пор, как властью завладели республиканцы. В преддверии грядущего путешествия он навещает кюре своей приходской церкви, чтобы получить у него разрешение на венчание вне столичной епархии. Священник демонстрирует понимание, но соглашается на проведение подобной церемонии только в рамках католической епархии Польши. Так как Ганская собиралась вскоре быть в Петербурге, Бальзак уверял ее, что сумеет раздобыть подобное разрешение на брак в столице Российской империи. Оставался вопрос визы. Собрав все необходимые документы, он обратился с письмом к министру просвещения графу Уварову и другому графу, Орлову, министру юстиции. Первый советовался со вторым: «Я никогда не имел дела с господином де Бальзаком, которого знаю только по его сочинениям, но коего политическая пассивность известна мне так же». Два дня спустя Орлов передал царю записку, в которой говорилось об уместности визита писателя в Россию: «Принимая во внимание безупречное поведение Бальзака во время его последнего пребывания в России… считаю возможным удовлетворить просьбу Бальзака и позволить ему приехать в Россию». Император собственноручно начертал карандашом, по-русски, на документе, переданном ему министром: «Да, но под строгим наблюдением». Орлов известил Бальзака об этой августейшей милости: «Рад сообщить вам, мсье, что Его Величество Государь Император… приказал разрешить вам въезд в Империю… Мне остается только выразить уверенность, что вы сможете позабыть здесь о бурях, сотрясающих мир политики. Приезжайте и разделите с нами полную безопасность, которой мы наслаждаемся. Вы увидите: европейские потрясения ни в коей мере не сказались на постоянном и мирном движении вперед, свидетелем которого вы сами стали год назад. Быть может, вы даже обнаружите, что эхо этих гибельных событий заставило нас еще теснее сплотиться вокруг национального принципа, гаранта наших судеб и источника наших самых насущных интересов».

Уф! Пала последняя преграда. Двадцать второго августа Бальзак получил в префектуре полиции свой паспорт, а через несколько дней – визу в консульстве России. Как никогда, был полон решимости бежать от французского разложения и осесть в России. Отъезд требовал скорейшего урегулирования всех дел – управление литературными и театральными передано было Лоран-Жану, дом на улице Фортюне доверен матери. Казалось, Оноре порывает с миром, которому нет до него никакого дела. Действительно, образ жизни, воцарившийся теперь во Франции, был ему абсолютно чужд. До сих пор он существовал среди персонажей «Человеческой комедии», будучи одним из них. Но рождался новый, неизвестный ему мир, населенный незнакомыми людьми. События развивались с невероятной скоростью, за ними не поспеть, герои наподобие Вотрена, Рюбампре или кузины Бетты уже не могли появиться на свет. Быть может, время его закончилось? И только магия театра позволит достойно справиться с этим испытанием, а романы исчерпали себя? Голова шла кругом: прошлое помогало ему творить, настоящее – туманно, Бальзак спешил к Еве в последней надежде на счастье. Какая разница, что будет во Франции – республика, монархия, только Верховня, где его ждут, имеет значение. Он же не турист в погоне за новыми впечатлениями, а добровольный изгнанник в поисках новой родины. Но ему нужна, конечно, не царская империя, а империя его Евы. Первый поцелуй вернет ему вкус к жизни и счастье писать. По его словам, у него штук семнадцать восхитительных сюжетов для пьес, «в Верховне я спокойно могу писать четыре пьесы в год. О, дорогая, наконец я никогда не оторвусь от любимой юбки, буду навеки пришит к ней!»

Девятнадцатого сентября 1848 года, после многих усилий и задержек, которые словно испытывали его терпение, Бальзак прибыл на Северный вокзал и сел в вечерний кельнский поезд. Сопровождавший его груз был тяжел, но на сердце – легко.

 




Дата добавления: 2015-09-09; просмотров: 24 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | <== 33 ==> | 34 | 35 | 36 |


lektsii.net - Лекции.Нет - 2014-2024 год. (0.007 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав