|
Читайте также: |
С уходом Стивена в моей жизни возникла некая пустота, словно он забрал с собой все наши совместно прожитые годы. Казалось, там, где раньше лежали самые нужные вещи – столовые приборы и ножницы, ключи от машины и батарейки, – остался лишь пустой ящик. Но с течением времени я кое-что осознала: глубоко внутри меня прячется личность, не похожая на жену Стивена. Думаю, любовь каким-то ловким трюком постепенно меняет тебя, превращает в другого человека. Энди сказал бы «оставляет след». Рядом со Стивеном я была такая же, как и после его ухода, – и вместе с тем совсем другая. Моя тоска по Стивену, мое желание видеть его в доме, вместе с детьми, возникли вовсе не с его исчезновением. С самого первого дня нашего брака я ждала – ждала, когда он вернется с работы, когда перезвонит, когда ляжет в постель. Его одобрение для меня было превыше всего, и я носила одежду, которая нравилась ему, причесывалась, как любил он, отказывалась от привычных слов и фраз, потому что так хотел он, – например, перестала называть брюки «штанами», как говорила с детства. Мы со Стивеном шли в паре, как лошади, запряженные в повозку, как две гончие на охоте. Только он всегда чуть впереди, а я за ним. «Сбавь ход, подожди меня, – молила я про себя. – Если только ты меня любишь».
Быть может, сказала я Виине, то же самое вышло и у нее с тем парнем, который ее бросил. Точнее, в случае с этой парой, ушла сама Виина.
– Я думали, американцы все культурные. – Она сгорбилась в кресле, уронив голову на руки, рассыпав волосы по столу.
Я покачала головой:
– Всякие встречаются.
– Дверь перед женщиной открывает, сам везде расплячивается. Такой красавец… Форма ему идет. Вольосы густые-густые, «ежиком».
– Форма? Он военный?
– Тот самый, который тогда подарки детям принес. Сказаль, приятель твоего брата. Я когда от тебя ушля, снова его увиделя – за столиком у соседнего паба. У него пиво через край переливалось и губы все в пене были. Он меня тоже заметиль. А я давно на мужчин внимания не обращаю, ну и мимо него прошля. Он бросиль свое пиво и пошель следом. Я прибавиля шагу – не такая я дура… Думаля, я и вправду умная. О-о-о, какая же я дура!
Представить себе приятеля моего брата не составляло труда. Наверняка точно такой же, как Ларри. Камуфляж, черный берет с кокардой, непременно набекрень; на штанинах – объемистые накладные карманы с клапанами на двух пуговицах. Ботинки, по описанию Виины, – танкистские, с кожаными завязками вместо шнурков. Связист какой-нибудь, брошенный на совместные учения британской и штатовской армий. Или офицер, прибывший по обмену для повышения квалификации. Устроил себе экскурсию по городу, где предстояло прожить год-другой. Чего я не могла представить, так это Виину рядом с ним. Сколько я ее знала, она даже не пыталась скрыть своего презрения к мужчинам. Кто, как не Виина, демонстративно отвернулась, задрав нос, когда абсолютно безобидного вида парень спросил у нас дорогу? Я ответила на его вопрос, и Виина обозвала меня легковерной, а заблудившегося парня – «лицемером». Каким-то чудом американцу в форме удалось добиться не только ее внимания, но и сердца, а он не оценил этот редкий дар.
– Он казалься таким хорошим. Я ведь за него вышля… – Виина со вздохом опустила раскрытую ладонь на стол. Безымянный палец украшало солдатское кольцо. – Хочу, чтобы ты зналя: это в первый и в последний раз, – добавила она, прикоснувшись к своему глазу.
Он не промахнулся, снайперски попав по мишени: левый глаз у Виины совсем заплыл. Я от души надеялась, что хороший американский парень догадается поискать свою жену у меня. Мой брат, бравый сержант с дважды сломанной челюстью и мозолями на косточках пальцев от бесчисленных потасовок, научил меня нескольким «грязным», как он сам говорил, приемчикам, против которых не устоит на ногах даже самый крутой вояка. Все они рассчитаны на внезапность – противник не должен заподозрить, что на него нападут, – а в качестве подручных средств используются предметы домашнего обихода.
– Нужно приложить лед, – сказала я, заглянув в обезображенное лицо Виины.
– Поздно. Льод надо сразу прикладывать. Вообще-то я хотеля попроситься на твой диван, но ты, смотрю, спортзаль устроиля из гостиной. Где мебель?
– Продала. Против кровати Эмили не возражаешь?
Уголки рта Виины дрогнули, но улыбки не получилось. Виина скривилась от боли. Миниатюрная, хрупкая, в носочках на крошечных ступнях, она легко сошла бы за шестиклассницу, да и то не самую крупную среди сверстниц.
– Как дети, Меляни?
– Дэниэл научился говорить! Может показать пальцем и сказать: «Смотри, вертолет. Смотри, красная машина». Но вопросы пока задавать не умеет.
– Тем лючше, – устало кивнула Виина. – Мне вопросы ни к чему.
Утром Виина выпила в постели травяного чая и попросила книжку.
– Давай почитаю? – предложила я, заметив, как она щурит здоровый глаз.
Эмили наслаждалась воскресным отдыхом от школы, и дети спозаранку носились по дому, катаясь на голых половицах. Можно даже сказать, играли вместе, как и обещал Энди. Он появится позже, наш Энди, – в мешковатых джинсах с обтрепанными карманами и коленками, продранными в играх на полу с детьми, в футболке не по размеру, с россыпью веснушек на голых руках. Прямо с порога он подхватит Дэниэла и забросит на плечо, как носильщик ручную кладь. Моему сыну хорошо у него на руках. Моему мальчику, непонятно как соединившему нас.
– Что будем читать? – Виина откинулась на спину; ее волосы казались еще темнее на фоне обоев в бело-розовые букетики. – Найдешь что-нибудь… счастливое?
О стайках веселых детей на цветущих полях, о радостных сюрпризах, что множатся, как котята по весне. О волшебной лавке сладостей, где любая конфетка уносит тебя в прошлое. Об отзывчивых драконах и мудрых говорящих совах. О настоящих мужчинах, не ведающих страха и готовых рисковать жизнью ради простых девушек, которые вдруг оказываются принцессами голубых кровей и повелительницами дивных стран.
Я кивнула. Будет тебе сказка со счастливым концом, Виина.
Стивен принял мое приглашение встретиться на нейтральной территории, выпить и поговорить. Я постаралась не слишком забивать себе голову тем, что надеть на эту встречу, что сделать с волосами, как накраситься. Пусть не мнит, что я по-прежнему из кожи вон лезу ради него. Но демонстрировать полное безразличие тоже не годилось. Итак, в своих любимых джинсах на бедрах, в замшевых ботиночках и сорочке под цвет глаз я нарисовалась на пороге винного бара с таким беспечным видом, словно встречалась здесь со Стивеном ежедневно. Подумаешь, великое дело – выпить с собственным мужем по бокалу вина. Взглядом я нашла Стивена за столиком у противоположной стены. Он давил на кнопки мобильника, набирая кому-то СМСку; поднял голову, посмотрел на меня и вернулся к своему занятию. Я села напротив и молча ждала, когда он закончит. Все во мне так и кипело. Каких-нибудь две-три минуты ожидания, но я была возмущена. Почему меня это так взбесило?
В тесном помещении с голыми кирпичными стенами полно народу, определенно сослуживцев, расслабляющихся после целого дня в офисе. Взрывы смеха за соседними столиками меня тоже раздражали, подчеркивая наш со Стивеном настрой, далекий от веселья. Времени в обрез, сообщил Стивен, и я без предисловий приступила к тому, ради чего задумывалась эта встреча:
– Возвращайся домой. Довольно этого безрассудства, у тебя семья!
Стивен заморгал, скорчив такую мину, будто я сморозила оскорбительную глупость. Он убежден, что трения между нами не связаны напрямую с диагнозом Дэниэла, поскольку начались гораздо раньше. И склеивать что-то бесполезно.
– Что ты все зудишь об одном и том же? – процедил он. – Может, стоит поговорить о чем-то дельном? Как там Дэниэл, например?
«Не смей даже прикидываться, Стивен, – хотелось мне сказать, – что интересы Дэниэла для тебя сейчас превыше всего. Да когда вообще ты, Стивен, – хотелось мне сказать, – думал о том, что будет лучше для Дэниэла?» Разумеется, мне и в голову не пришло произнести все это вслух. Я гениальный тактик: каждое сказанное мною слово должно идти на благо детей.
Сделав глубокий вдох, я обвела взглядом виды Темзы, украшавшие стены бара, прищурилась на россыпь мелких лампочек, утопленных в потолок, собралась с мыслями.
– Сейчас Дэниэл играет и говорит на уровне двухлетнего ребенка, то есть за полгода он сделал рывок на восемнадцать месяцев. У него все получится, Стивен, но мы должны и дальше так же упорно работать.
– Кто это мы?
– Я. – Имя Энди я предпочла не называть. – И ты, если только…
– Послушай, я не терапевт, не педиатр или кого ты там собралась из меня сделать…
Мобильник пискнул, Стивен глянул на дисплей. С каким наслаждением я размозжила бы эту сотовую пакость о стену, если бы не подозревала, что меня неправильно поймут и отправят в психушку.
– А как же Эмили? О ней ты подумал?
– Это шантаж.
– Ты их отец, Стивен!
– И буду им всегда.
Ну да. Против фактов не попрешь.
– Стивен, ты должен быть с нами.
– Зачем? Так все хорошо устроилось. Меньше… разногласий.
«Затем, что я тебя люблю», – сказала бы я, не мучь меня сомнения. Заглядывая в себя, я не находила любви. Однако в данный момент речь шла не обо мне и не о моих чувствах.
– Мы с тобой не были счастливы, – сказал Стивен.
Вот когда я всерьез разозлилась. Он говорит о счастье! Да разве наше счастье сейчас имеет значение?
– Они твои дети, Стивен. Тебе мало этого счастья?
Стивен откинулся на спинку стула, остановил на мне изучающий взгляд, словно пытался что-то во мне осмыслить, разложить по полочкам. А через пару секунд я заметила, что он смотрел не в глаза мне, а чуть выше. Думал о чем-то, но маловероятно, чтобы обо мне или моих словах. Потом вздохнул. Открыл рот – и закрыл, не издав ни звука. Наконец, застыл в ожидании, очевидно прикидывая, долго ли ему еще торчать на этом стуле.
Чуть дольше, чем тебе хотелось бы. Так я решила.
Представив себе лица своих детей, я вывалила на Стивена целый ворох причин, почему он должен вернуться. Ты нам нужен, мы скучаем по тебе, без тебя дом пуст. Что бы ни было в прошлом, мы обязаны сохранить семью. Я помолчала, глядя на мужа – очень надеюсь – с любовью и мольбой. Он не возражал, и я продолжила. Я вкладывала в свой монолог всю душу, выплескивала ее со слезами в голосе. Слезы – это уже лишнее, но сдержать их было не в моих силах. Вернись к нам, Стивен, умоляла я, как будто в моей груди вместо одного бились три сердца и я говорила от имени детей. Долго говорила. Пока не поняла, что вещаю впустую. Стивен не верил ни единому моему слову. И правильно делал, очевидно, – вряд ли я сама им верила. Он был закрыт для меня наглухо, как дверь, запертая на засов.
Зазвонил мобильник. Ожил внезапно, замигал, заверещал, заскакал по столу. Стивен протянул руку (выключить, подумала я) и нажал на кнопку.
Собрался ответить на звонок!
Я треснула по телефону, вернув на стол, и мы со Стивеном молча смотрели, как он ползает между нами умирающим жуком. Когда я поднялась со стула, меня трясло от бешенства. Чертова штуковина продолжала вопить, с каждой секундой все громче.
– Ты пожалеешь, Стивен! – заорала я, перекрикивая и телефонный звон, и галдеж вокруг.
Он не услышал – говорил по телефону.
Всю дорогу домой я видела только мужчин. В деловых костюмах, в джинсах и легких куртках, в майках и без маек. Я смотрела на них и думала: что происходит? Кто вы, ребята? И где та гребаная тарелка, на которой вы прилетели?
Знаете, что ответил мой брат, услышав от меня историю Виины?
– А я тут с какого боку?
Ни сочувствия, ни каких-то сведений об этом красавце, его приятеле, который так поступил с бедной девушкой.
– И все? Больше ничего не хочешь сказать?
– Э-э. Не-а. Короче, вот чего. Я даже не в курсе, какая из себя эта твоя Фрида…
– Виина!
– Без разницы.
Ты ничтожество, сказала я. Полное, абсолютное ничтожество, неведомо каким образом оказавшееся в близком родстве со мной.
– Угу, – протянул он лениво. – Усек. И чего? Я ж твоим мелким послал подарки? Ну поставили фингал этой козе. Сколько у меня было фонарей? Сотни! Бывает, глаза продеру – на морде фингал. А откуда? Хрен его знает.
Достал меня братец окончательно.
– Слушай, Ларри, ты у меня вот уже где!
– Да что ты говоришь? С чего бы это? Скажешь, я ее под дулом пистолета с этим парнем обженил?
Он прав, конечно, но, полная негодования, я решила, что он заслуживает кары.
– Чтоб ты знал, в Англии оружие запрещено. А когда запретили и охоту на лис, правительство посчитало необходимым наложить вето и на любые выражения, хоть как-то связанные с агрессией: рубить сплеча, поразить цель, под шквальным огнем. Все это теперь запрещено законом. Так что в следующий свой приезд сюда придержи язык, братик. – Я вздохнула с сожалением.
Есть! Заглотнул крючок.
– Гонишь? Считай, я не слышал. Это ж фашизм! – взревел Ларри. Я так и видела его гримасу и скрюченные пальцы, вцепившиеся в волосы.
– Не вздумай тут ляпнуть что-нибудь вроде палить по воробьям, одним выстрелом двух зайцев убить, применить тяжелую артиллерию …
– Е-мое! И когда ж эту чертовщину запускают?
Ларри в агонии, ха-ха. Джунгли Амазонки, среди которых он живет, своим безумным галдежом заглушали его голос. В особенности отличалась одна из птиц. Жизнь хорррроша! – неслось через океан.
– Завтра в полдень, – любезно ответила я. – Минута молчания в память обо всех застреленных представителях человечества – и капут военным метафорам.
В одной рубашке, разбросав в стороны ножки-палочки, Дэниэл сидел на шахматном полу ванной. Мы притащили сюда весь конструктор «Дупло», сотни разноцветных пластмассовых кубиков, – они так задорно шуршали, если покатать их в ладонях, и так весело скакали по кафелю, падая с построенной совместными усилиями гигантской башни.
– Следите за его краником, а башню я и сам отремонтирую, – сказал Энди.
Он распластался на полу ванной – в пыльных кроссовках на босу ногу и джинсах цвета пасмурного неба. На джинсах, кстати, оторван задний карман – я это знала с утра, поскольку теперь я изучаю Энди, как прилежная студентка. Я и в ванной разглядывала его, как новоиспеченная возлюбленная, – отметила и завитки волосков на лодыжках, и небольшое темно-красное родимое пятно, едва прикрытое волосами на шее, и белесый шрам над правой бровью – след юношеского увлечения пирсингом.
Мы учили Дэниэла пользоваться туалетом. Отдать его в ясли нет никакой надежды, пока он не избавится от памперсов.
– Увидите, что поднимается, – немедленно тащите Дэниэла на унитаз! Но учтите, Мелани, – добавил Энди, – он может и крик поднять.
Дэниэл посмотрел на меня. На Энди.
– Пампес! – сказал он.
– Туалет! – возразил Энди.
Полочка над ванной ломилась от шоколадных монеток и мини-пакетиков апельсинового сока – самых желанных лакомств Дэниэла. Он давно уяснил, что приз дается только за усердную работу. Решив, что в данном случае его цель – башня из разноцветных кирпичиков, Дэниэл рьяно взялся за дело.
– Хочу сок, – сказал он, на секунду оторвавшись от строительства.
– Отлично сказано, парень. – Энди глянул на пакетики, ткнул пальцем: – Дай мне сок, пожалуйста.
Дэниэл подумал, склонив голову набок, но предпочел не следовать примеру.
– Хочу сок! – повторил он, обращаясь ко мне.
Энди настаивал на своем. Подпустил театральности. Подбоченился одной рукой, другую выбросил вперед, указывая на полку:
– Мама, дай сок, пожалуйста!
Дэниэл вытянул пальчик:
– Мама, дай сок, пожалуйста!
Он тут же получил свой сок и шоколадную монетку в придачу – за старания.
– Начинается! – заорала я.
– Туалет! – выпалил Энди.
– Пампес! – взвизгнул Дэниэл.
Я подхватила его с пола, усадила на унитаз и держала обеими руками, пока он вопил, брыкался и драл на мне волосы.
– Хватит хохотать, Энди!
Он ухмыльнулся:
– Кажется, вам не помешает переодеться.
Дэниэл промахнулся мимо унитаза, залив мне всю рубашку.
На кухне я сняла рубашку, бросила на пол перед стиральной машиной и прошла к балконной двери, чтобы взять чистую футболку с веревки в саду. Вся в мыслях о том, сможет ли Дэниэл когда-нибудь распрощаться с памперсами, я как-то упустила из виду, что дефилирую по дому в шортах и лифчике. Зато Виина не упустила. Она играла с Эмили в больницу: ясное дело, Эмили была доктором, с пластмассовым стетоскопом на груди, а бедняжка Виина подвергалась обследованию, лежа на столе.
– А ты больше не похожа на ходячий скелет! – крикнула она мне в спину.
Я вернулась в ванную, где место башни уже заняла стоянка машин. Добрая дюжина авто расставлена по местам, однако в центре нашего внимания только одна, пожарная машина. Ей предназначалась главная роль. Энди достал из кармана свечку и простенькую одноразовую зажигалку. В восторге от пластмассового брусочка, Дэниэл разглядывал жидкий газ внутри, будто в микроскоп смотрел.
– Девянацать, восенацать, семь! – сказал он.
Энди взял у него зажигалку, подбросил на ладони, присмотрелся к блестящей и гладкой, как леденец, поверхности.
– Молодчина, все правильно! – кивнул он Дэниэлу.
На дне зажигалки едва проглядывали крохотные цифры, которые Дэниэл уже выучил.
Крутанув колечко, Энди добыл огонь из зажигалки, поднес к нему фитилек свечи.
– Пожар, пожар! – воскликнул он. – Подавайте пожарную машину, срочно!
И Дэниэл покатил пожарную машину по дорожке, лавируя между припаркованными авто. Завывая сиреной, он приближался к свече, которая грозила спалить красный «мини» – фаворита Дэниэла. Красный – его любимый цвет. Как только пожарная машина добралась до свечки, Дэниэл надул щеки и затушил огонь.
Мы с Энди устроили овацию. Дэниэл перекатился с живота на спину, сел на полу и улыбнулся, довольный:
– Я потуший пожай!
Спустя три часа мы вернулись в гостиную. Все это время мы катали машинки, пускали мыльные пузыри, устроили пикник для паровозиков, уговорили Дональда Дака сыграть в прятки с Плуто. Дэниэл два раза пописал в унитаз и, поднатужившись, сработал кое-что посерьезнее. Как только он осознал, что ему обещано за пользование туалетом (шоколадка) и чего он не получит ни при каких условиях (памперс), он начал сдавать позиции.
– Больше никаких памперсов! – заявил Энди, при всем этом присутствовавший. – Не желаю больше видеть памперсы на этом парне!
Кто бы поверил в подобное начало романа? В компании с ребенком, временами сильно напоминающим Маугли, на фоне таких непривлекательных декораций, как унитаз. И все же Энди был рядом, и глаза его светились нежностью ко мне и моему сыну. Моей дочери Энди утром вручил карандаши, завернутые в бумагу и перевязанные резинкой. Дэниэл получил обожаемый апельсиновый сок и божью коровку, которая машет крыльями, если потянуть за веревочку.
– А ночью?
– Нет.
– А когда в магазин пойдем?
– Нет. Если припечет, можно и на улице пописать.
– Угу. Боюсь, прохожие будут недовольны.
– Прохожие? – Качая головой, Энди достал папиросную бумагу, ловко скрутил сигаретку и провел языком по краешку листка, запечатывая тонкую трубочку. – У прохожих нет детей-аутистов, Мелани. А значит, нет и права на недовольство.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 19 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |