Читайте также:
|
девушка почувствовала досаду оттого, что ничего не может сделать, чтобы все
тут было достойно ее изящного кузена. Ее томила страстная потребность что-то
сделать для него, но что - она сама не знала. Простодушная и правдивая, она
поддавалась влечению ангельской своей природы, была чужда недоверия и к
собственным впечатлениям и к чувствам. Нежданная встреча с кузеном пробудила
в ней природные склонности женщины, и они должны были развернуться тем
живее, что ей уже пошел двадцать третий год и она вступила в пору расцвета
умственных и телесных сил. Впервые она испытала страх при вид г отца,
увидела в нем владыку своей судьбы и почувствовала себя виновной, утаив от
него некоторые свои мысли. Она принялась ходить по саду стремительным шагом,
изумленная тем, что дышит воздухом более чистым, чувствует лучи солнца более
живительными и черпает в них жар душевный, обновленную жизнь.
В то время как она придумывала хитрость, чтобы добиться к завтраку
печенья, между Нанетой и Гранде поднялись пререкания, столь же редкие между
ними, как редко появление ласточек зимой. Хозяин, вооруженный ключами,
пришел отвешивать припасы на дневной расход.
- Осталось ли сколько-нибудь вчерашнего хлеба? - спросил он Нанету.
- Ни крошки, сударь.
Гранде взял большой круглый каравай, густо обсыпанный мукой, выпеченный
в круглых плоских плетенках, употребляемых анжуйскими булочниками, и уже
хотел его разрезать, но тут Нанета сказала ему:
- Сегодня нас пятеро, сударь.
- Правда,- ответил Гранде,- но в твоем хлебе шесть фунтов, должно еще
остаться. К тому же эти парижские молодчики, вот увидишь, совсем не едят
хлеба.
- Они едят только фрипп? - спросила Нанета.
В Анжу фрипп, выражение народное, означает все, что намазывается на
хлеб, начиная с масла - самый обычный "фрипп" - и кончая персиковым
вареньем, самым изысканным из фриппов; и всякий, кто в детстве слизывал
фрипп и оставлял хлеб, поймет смысл этого слова.
- Нет,- отвечал Гранде,- они не едят ни фриппа, ни хлеба. Они вроде
разборчивых невест.
Наконец, скаредно распорядившись заказом блюд на предстоящий день,
старик запер шкапы в кладовой и направился было к фруктовому саду, но Нанета
остановила его:
- Сударь, дайте-ка мне теперь муки и масла, я испеку печенья детям.
- Ты что? Собираешься разграбить дом ради моего племянника?
- Столько же я думала о вашем племяннике, сколько о вашей собаке,- не
больше, чем сами вы о нем думаете... Не вы ли сейчас мне выдали всего шесть
кусков сахару? А мне нужно восемь.
- Вот как! Нанета, я никогда тебя такой не видел. Что у тебя в голове?
Ты что, хозяйка здесь? Не будет тебе больше шести кусков сахару.
- Ну, а как же племянник ваш? С чем он кофей будет пить?
- С двумя кусками. Я без сахару обойдусь.
- Вы обойдетесь без сахару - в ваши годы! Да уж лучше я вам из своего
кармана куплю.
- Не суйся не в свое дело.
Несмотря на понижение цен, сахар все-таки оставался, по мнению бочара,
самым дорогим из колониальных товаров, в его представлении сахар все еще
стоил шесть франков за фунт. Обыкновение экономить сахар, принятое во
времена Империи, стало неискоренимою привычкою для г-на Гранде. Все женщины,
даже самые простоватые, умеют хитрить, чтобы поставить на своем, Нанета
оставила вопрос о сахаре, чтобы добиться печенья.
- Барышня! - закричала она в окошко.- Ведь хочется вам печенья?
- Нет, нет! - ответила Евгения.
- Ладно, Нанета,- сказал Гранде, услышав голое дочери,- держи!
Открыв ларь с мукой, он насыпал мерку и прибавил несколько унций масла
к куску, отрезанному раньше.
- Надо дров, чтобы духовку подтопить,- сказала неумолимая Нанета.
- Ну, так и быть, возьми сколько нужно,- отвечал он в раздумье,- только
тогда уж ты нам сделай торт с фруктами и свари в духовке весь обед: не
придется разводить огонь в двух местах.
- Эка! - возмутилась Нанета.- Не к чему мне это и говорить.
Гранде бросил на своего верного министра взгляд почти отеческий.
- Барышня, - закричала кухарка,- будет печенье! Старик Гранде
возвратился с фруктами и выложил
первую тарелку на кухонный стол.
- Гляньте-ка, сударь, что за красота сапоги у вашего племянника,
сказала Нанета.- Кожа - то какова и до чего хорошо пахнет! А чем это чистят?
Нужно ли их смазывать вашей яичной ваксой?
- Думаю, Нанета, что яичной ваксой можно такую кожу испортить. Лучше
скажи ему, что ты не знаешь, как чистят сафьян. Да, это сафьян. Он сам купит
в Сомюре и даст тебе, чем начищать эти сапоги. Я слыхал, будто для них в
ваксу прибавляют сахару, чтобы лучше блестело.
- Так, верно, это и на вкус хорошо! - сказала служанка, поднося сапоги
к носу.- Ну, ну! Они пахнут, как барынин одеколон. Вот так потеха!
- Потеха? - повторил хозяин.- По-твоему, потеха просаживать на сапоги
уйму денег. Тот, кто их носит, сам таких денег не стоит.
- Сударь,- сказала она, когда хозяин пришел второй раз, уже заперев
калитку фруктового сада,- не хотите ли раз-другой в неделю подать к столу
бульон - по случаю приезда...
- Ладно.
- Придется сбегать в мясную.
- Вовсе не надо: ты сваришь нам бульон из птицы, фермеры зададут тебе
работы. Вот я скажу Корнуайе настрелять мне воронов. Из воронов выходит
лучший бульон на свете.
- А правда, сударь, будто вороны едят мертвецов?
- Ты дура, Нанета! Они, как и все на свете, едят, что найдут. Разве
мы-то не живем мертвецами? А наследство что такое?
Закончив распоряжения, папаша Гранде вынул часы и видя, что завтрака
еще ждать полчаса, взял шляпу, пошел к дочери поцеловать ее и сказал:
- Не хочешь ли прогуляться по берегу Луары на мои луга? У меня там есть
дело.
Евгения пошла надеть соломенную шляпу, подбитую розовой тафтой; затем
отец с дочерью спустились по извилистой улице к площади.
- Куда это вы в такую рань? - спросил нотариус Крюшо, повстречавшийся
Гранде.
- Кое-что посмотреть,- отвечал старик, которого не ввела в обман
утренняя прогулка приятеля.
Когда папаша Гранде шел "кое-что посмотреть", нотариус по опыту знал,
что тут можно кое-что заработать. И он пошел вместе с Гранде.
- Пойдемте, Крюшо,- сказал тот нотариусу.- Мы с вами друзья. Вот я вам
докажу, до чего глупо сажать тополя на хороших землях.
- А вы ни во что считаете шестьдесят тысяч франков, которые вы выручили
за тополя с. ваших лугов на Луаре? - сказал Крюшо, недоуменно вытаращив
глаза. И повезло же вам! Срубили тополя как раз, когда в Нанте был недохват
белого дерева, и сбыли по тридцать франков!
Евгения слушала, не подозревая, что близится страшная минута ее -жизни,
что нотариус даст повод ее отцу и повелителю произнести над нею приговор.
Гранде дошел до принадлежавших ему великолепных лугов по берегу Луары;
там были заняты тридцать работников, они расчищали, засыпали и уравнивали
места, прежде занятые тополями.
- Любезный Крюшо, посмотрите,- какой кусок земли занимает каждый
тополь,- сказал Гранде нотариусу. Жан! - крикнул он работнику.- П... п...
прикинь-ка меркой по... по... всем направлениям!
- Четыре раза по восьми футов,- отвечал работник примерив.
- Тридцать два фута потери,- обратился Гранде к Крюшо..- У меня в этом
ряду было триста тополей, не так ли? Стало быть, т... т... триста раз по
т... т... тридцать Два фута... эти тополя съедали у меня п... п... пятьсот
вязанок сена. Прибавьте ровно вдвое по краям - полторы тысячи; да средние
ряды по столько же. Скажем, ты... ты...тысяча вязанок сена.
- Итого,- поспешил Крюшо на помощь приятелю, тысяча вязанок такого сена
стоят около шестисот франков.
- П... п... правильнее - ты... ты... тысяча двести франков, п... потому
что от трехсот до четырехсот франков дает отава. Так вот по... по... по...
подсчитайте: т... т... т... тысяча двести франков в год за... за... сорок
лет да... да... дадут с сложными п... п... процентами - вы сами з... з...
знаете...
- Считайте шестьдесят тысяч франков,- сказал нотариус.
- Вот я и говорю! В... в... всего только шестьдесят тысяч франков. Дело
в том,- продолжал винодел, уже не заикаясь,- что две тысячи сорокалетних
тополей не дали бы мне пятидесяти тысяч франков. Здесь убыток. И вот я это
подсчитал,- сказал Гранде вызывающе. Жан,- продолжал он,- засыпай все ямы,
кроме тех, что у берега Луары,- в них посади те тополя, которые я купил.
Посадим их корнями к воде, они и будут жить на казенный счет,- прибавил он,
оборачиваясь в сторону Крюшо, и шишка на его носу произвела легкое движение,
что соответствовало самой насмешливой улыбке.
- Это ясно: тополя следует сажать только на плохой земле, - сказал
Крюшо, пораженный расчетами Гранде.
- Да-с, сударь мой,- иронически ответил бочар. Евгения любовалась
великолепным видом на Луару, не вникая в выкладки отца, но вскоре стала
прислушиваться к словам Крюшо, услыхав, как он сказал своему клиенту:
- Так вот как!- Вы из Парижа зятя себе выписали! Во всем Сомюре только
и разговору, что о вашем племяннике. Скоро мне придется свадебный контракт
составлять,- а, папаша Гранде?
- Вы... вы... вы... так рано вы... вышли, чтобы мне это сообщить? -
заговорил вновь Гранде, и этот вопрос сопровождался движением шишки на
носу.- Иу, ладно, ст... т... тарый приятель, я буду откровенен и скажу вам
то, что вы... вы же... желаете узнать. Я предпочел бы, извольте видеть, б...
б... бросить свою дочь в Луару, чем вы... вы... выдать ее за этого ку...
ку... кузена: мо... мо... можете объявить об этом. Да нет, п... п... пусть
люди бо... болтают.
Такой ответ ошеломил Евгению. Смутные надежды, начинавшие пробиваться в
ее сердце, вдруг расцвели, получили бытие и предстали купою цветов, которые
теперь на ее глазах срезали и швырнули на землю. Со вчерашнего дня она
привязалась к Шарлю всеми узами счастья, соединяющего души; отныне же эти
узы должно было укреплять страдание. Не свойственно ли благородному
предназначению женщины больше соприкасаться с величием страдания, нежели с
великолепием счастья? Как могло отеческое чувство погаснуть в сердце ее
отца? В каком же преступлении виноват был Шарль? Мучительная загадка! Едва
возникшую любовь ее, тайну столь глубокую, уже окутывали другие тайны. На
обратном пути ноги ее дрожали, и, когда она дошла до старой темной улицы,
обычно такой радостной для нее, все тут показалось Евгении унылым; она
почувствовала меланхолию, запечатленную былыми веками и событиями. Она уже
усваивала все, чему учит любовь. За несколько шагов до дома она опередила
отца и, постучавшись, остановилась у калитки, поджидая его. Но Гранде, видя
в руке нотариуса газету еще в бандероли, спросил его:
- Как с процентными бумагами?
- Вы не хотите меня слушать,- ответил ему Крюшо. - Покупайте их скорее,
еще можно в два года нажить двадцать на сто. На восемьдесят тысяч франков,
помимо великолепных процентов, набежит пять тысяч ливров ренты. Курс теперь
восемьдесят франков пятьдесят сантимов.
- Посмотрим! - отвечал Гранде, потирая подбородок.
- Боже мой! - воскликнул нотариус, развернув газету.
- В чем дело? - спросил Гранде. Крюшо сунул газету ему в руки со
словами: "Прочтите эту заметку".
"Вчера после обычного появления на бирже застрелился г-н Гранде, один
из наиболее уважаемых коммерсантов Парижа. Он успел послать председателю
палаты депутатов заявление об отставке, а также сложил с себя обязанности
члена коммерческого суда. Причина самоубийства - разорение, вызванное
несостоятельностью нотариуса г. Рогена и биржевого маклера г. Суше.
Уважение, которым пользовался г. Гранде, и его кредит были тем не менее
таковы, что он, несомненно, нашел бы поддержку в парижском коммерческом
мире. Нельзя не сожалеть, что этот почтенный человек поддался первому порыву
отчаяния... и пр.
- Я это знал,- спокойно сказал старый винодел нотариусу.
Эти слова обдали холодом Крюшо, и, несмотря на подобающее нотариусу
бесстрастие, у него мороз пробежал по спине при мысли, что парижский Гранде,
может быть, тщетно взывал с мольбой к миллионам сомюрского Гранде.
- А сын его такой был вчера веселый...
- Он еще ничего не знает,- отвечал Гранде так же спокойно.
- Прощайте, господин Гранде,- сказал Крюшо; он все понял и отправился
успокоить председателя де Бонфона.
Войдя в зал, Гранде застал завтрак на столе. Евгения бросилась на шею
матери, целуя ее с страстной нежностью, ища утешения в тайной своей печали;
г-жа Гранде уже сидела в кресле с подпорками и вязала себе на зиму фуфайку.
- Можете кушать,- сказала Нанета, спускаясь с лестницы сразу через три
ступеньки.- Мальчик спит, словно херувим. До чего же он мил с закрытыми
глазками! Вошла я, позвала его. Не тут-то было: ни гу-гу.
- Оставь его, пускай спит,- сказал Гранде,- сегодня чем позже
проснется, тем позже услышит дурную весть.
- Что случилось? - спросила Евгения, положив себе.в кофе два крошечных
кусочка сахара, весивших трудно
сказать поскольку граммов: старик любил сам колоть на досуге сахар.
Г-жа Гранде, не смея задать тот же вопрос, только взглянула на мужа.
- Отец его застрелился.
- Дядюшка?..- произнесла Евгения. - Бедный юноша! - воскликнула г-жа
Гранде.
- Да, бедный,- продолжал Гранде.- У него нет ни гроша.
- А он-то спит, словно царь земной,- сказала Нанета растроганным
голосом.
Евгения перестала есть. Сердце ее сжалось, как сжимается оно, когда
впервые страдание, рожденное несчастием любимого, охватывает все существо
женщины. Слезы полились у нее из глаз.
- Ты и не знала дяди, чего же ты плачешь? - сказал ей отец, бросая на
нее взгляд голодного тигра,- таким же взглядом он, вероятно, смотрел на свои
груды золота.
- Ну, сударь,- сказала служанка,- как же не пожалеть этого бедненького
молодчика. Спит себе, как убитый, а судьбы своей и не знает!
- Я не с тобой разговариваю, Нанета! Помалкивай. Евгения поняла в эту
минуту, что женщина, которая
любит, постоянно должна скрывать свои чувства. Она ничего не ответила.
- Пока я не вернусь, вы, надеюсь, ни о чем с ним не будете говорить,
госпожа Гранде,- продолжал старик. Мне надо пойти сказать, чтобы выровняли
канаву вдоль дороги у моих лугов. Я буду дома в полдень, ко второму
завтраку, и поговорю с племянником об его делах. А ты, сударыня моя,
Евгения, коли ты об этом франте плачешь, так пора кончить с этим, дитя мое.
Он живо отправится в Ост-Индию. Ты его больше не увидишь.
Отец взял перчатки с полей шляпы, надел их с обычным спокойствием,
расправил, натянул хорошенько на пальцы и вышел.
- Ах, маменька, я задыхаюсь!- всхлипнула Евгения, оставшись одна с
матерью.- Я никогда так не страдала...
Госпожа Гранде, видя, что дочь побледнела, распахнула окно, чтобы дать
ей подышать свежим воздухом.
- Мне лучше,- сказала Евгения минуту спустя.
Это нервное возбуждение натуры, до сих пор как будто спокойной и
холодной, подействовало на г-жу Гранде, она посмотрела на дочь с тем
сочувственным проникновением, каким одарены матери, горячо любящие своих
детей,- и угадала все. Да и в самом деле, жизнь известных сестер-венгерок,
игрою природы сращенных одна с другой, была связана не теснее, чем жизнь
Евгении и ее матери, они всегда были вместе, и в этой нише окна, и в церкви,
и во сне дышали одним и тем же воздухом.
- Бедное дитя мое,- сказала г-жа Гранде, обхватив обеими руками голову
Евгении и прижав ее к своей груди.
При этих словах девушка приподняла голову, посмотрела на мать
вопрошающим взглядом, угадала ее сокровенные мысли и сказала ей:
- Зачем посылать его в Индию? Раз он несчастен, не следует ли ему
оставаться здесь? Ведь он самый близкий нам родственник?
- Да, дитя мое, это было бы вполне естественно. Но у отца твоего есть
свои соображения, мы обязаны их уважать.
Мать и дочь в молчании сели к окну - одна на стул с подпорками, другая
- в свое креслице, и обе снова принялись за работу. Чувствуя признательность
за удивительную чуткость сердца, выказанную матерью, Евгения поцеловала ей
руку.
- Какая ты добрая, мама милая!
От этих слов увядшее за годы страданий лицо матери просияло.
- Он тебе нравится? - опросила Евгения. Госпожа Гранде ответила лишь
улыбкой; потом, после
минутного молчания, сказала тихо:
- Неужели ты уже любишь его? Это было бы нехорошо.
- Нехорошо?- возразила Евгения.- Почему? Тебе он нравится, нравится
Нанете, почему же не может он понравиться мне? Давай, мамочка, накроем ему
стол для завтрака.
Она бросила свою работу, мать сделала то же, говоря ей:
- Ты с ума сошла!
Но ей захотелось разделить безумие дочери, чтобы его оправдать...
Евгения позвала Нанету.
- Что вам еще, барышня?
- Нанета, будут у тебя сливки к полднику?
- Ладно, к полднику-то будут,- отвечала старая служанка.
- Тогда пока подай ему кофе покрепче. Я слышала, как господин де
Грассен говорил, что в Париже варят очень крепкий кофе. Положи его побольше.
- А где мне его взять?
- Купи. - А если мне встретится хозяин?
- Он ушел на свои луга.
- Ладно, сбегаю, куплю. А только господин Фессар и так уже спрашивал,
когда отпускал мне восковую свечку, не зашли ли к нам три волхва? Теперь
весь город узнает, как мы раскутились.
- Если отец что-нибудь заметит,- сказала г-жа Гранде,- он готов будет
нас поколотить.
- Ну и что ж, и поколотит, мы на коленях примем его удары.
Вместо всякого ответа г-жа Гранде подняла глаза к небу. Нанета надела
чепчик и вышла. Евгения достала белоснежную скатерть, пошла взять несколько
гроздьев винограда, которые любила развешивать в амбаре на веревках; о"а
тихонько прошла по коридору, чтобы как ни будь не разбудить кузена, и не
удержалась - прислушалась у двери к его розному, спокойному дыханию.
"Он спит, а несчастье сторожит",- сказала она про себя.
Нарвав самых свежих виноградных листьев, она уложила виноград так
привлекательно, как это сумел бы сделать старый дворецкий, и торжественно
принесла тарелку на стол. В кухне она похитила груши, сосчитанные отцом, и
уложила их пирамидой, украсив ее листьями. Она ходила взад и вперед, бегала,
прыгала. Она была бы способна опустошить отцовский дом, но ключи решительно
ото всего были у отца. Нанета возвратилась и принесла два свежих яйца.
Увидев яйца, Евгения готова была броситься ей на шею.
- Встретила фермера с Пустоши, гляжу - у него в корзине яйца; я
попросила - дай парочку, голубчик, он и дал, чтобы сделать мне удовольствие.
Прохлопотав целых два часа, в продолжение которых Евгения раз двадцать
бросала работу, чтобы сбегать посмотреть, не кипит ли кофе, чтобы пойти и
прислушаться, не встает ли кузен, она добилась, что был приготовлен завтрак
очень простой, дешевый, но который был чудовищным нарушением закоренелых
обычаев в доме. За полуденным завтраком обыкновенно не садились. Каждый брал
со стола немножко хлеба, масла или что-нибудь из фруктов и стакан вина.
Окинув взглядом стол, переставленный к камину, кресло перед прибором
кузена, бутылку белого вина, хлеб и кучку сахара на блюдце, Евгения
задрожала всем телом, только тут представив, какие взгляды метал бы на нее
отец, если бы случайно вошел в эту минуту. Она то и дело посматривала на
часы, чтобы рассчитать, успеет ли кузен позавтракать до возвращения старика
Гранде.
- Будь покойна, Евгения: если отец раньше времени вернется, я все
возьму на себя,- сказала г-жа Гранде.
Евгения, не сдержав волнения, уронила слезу.
- Ах, милая маменька,- воскликнула она,- я недостаточно тебя любила!
Шарль, напевая, долго прохаживался по комнате, затем спустился вниз.
Было, к счастью, только одиннадцать часов. Уж этот парижанин! Он оделся с
таким щегольством, как будто очутился в замке той благородной дамы, что
путешествовала по Шотландии. Он вошел с приветливым и веселым видом, что так
к лицу молодости, но его улыбка грустной радостью отозвалась в сердце
Евгении. Шарль уже посмеивался над разрушением своих анжуйских замков и
совсем весело подошел к тетке.
- Хорошо ли вы провели ночь, дорогая тетушка? А вы, кузина?
- Хорошо, сударь. А вы? - сказала г-жа Гранде.
- Я - превосходно.
- Вы, верно, проголодались, братец,- сказала Евгения,- садитесь за
стол.
- Нет, я никогда не завтракаю раньше двенадцати, потому что обычно
встаю лишь в полдень. Однако - после дорожного образа жизни мне уж это
неважно. Впрочем...
Он вынул очаровательные плоские часы работы Брегета.
- Как? Только еще одиннадцать? Рано я поднялся.
- Рано? - удивилась г-жа Гранде.
- Да, но мне хотелось заняться делами. Пожалуй, я с удовольствием съем
что-нибудь, так, пустячок - кусочек дичи, куропатку.
- Матерь божья! - вскричала Нанета при этих словах.
"Куропатку!" - мысленно повторила Евгения: она бы с радостью отдала за
куропатку все свои сбережения.
- Садитесь, пожалуйста,- обратилась к нему тетка.
Денди грациозно опустился в кресло, как хорошенькая женщина усаживается
на диван. Евгения с матерью придвинули стулья и сели возле него перед
камином.
- Вы постоянно здесь живете? - спросил их Шарль, которому зал при
дневном свете показался еще безобразнее, чем при свечах.
- Постоянно,- отвечала Евгения, глядя на него. Кроме поры сбора
винограда. Тогда мы отправляемся на помощь Нанете и живем все в аббатстве
Нуайе.
- Вы никогда не гуляете?
- Иногда по воскресеньям, после вечерни, если хорошая погода,- сказала
г-жа Гранде,- мы ходим на мост или же посмотреть, как косят сено.
- Есть у вас тут театр?
- Ходить на представления? - воскликнула г-жа Гранде.- Смотреть
комедиантов? Но неужели вы не знаете, сударь, что это смертный грех?
- Кушайте, сударь,- сказала Нанета, ставя на стол яйца,- мы вам подадим
цыплят в скорлупке.
- А, свежие яйца! - сказал Шарль, который, как человек, привыкший к
роскоши, уже и не думал о куропатке.- Да это чудесно! А нельзя ли масла, а,
голубушка?
- Ладно, масла! Только уж тогда не будет вам печенья,- сказала
служанка.
- Подай же масла, Нанета! - воскликнула Евгения. Девушка наблюдала, как
ее кузен резал узенькие кусочки хлеба, и находила в этом такое же
удовольствие, как самая чувствительная парижская гризетка, глядя на
представление мелодрамы, где порок наказан и торжествует добродетель.
Правда, Шарль, воспитанный баловницей матерью, окончательно отшлифованной
модной барыней, отличался щегольством изящных и мелких движений, какие
бывают у манерных женщин. Сочувствие и нежность ^молод ой девушки обладают в
самом деле магнетической силой влияния. Поэтому "Шарль, чувствуя особую
заботливость кузины и тетки, не мог не поддаться воздействию чувств, щедро
изливаемых на него. Он бросил на Евгению взгляд, сиявший добротой и
ласковостью, взгляд, который, казалось, улыбался.
Рассматривая Евгению, он заметил гармонию черт этого ясного лица, всю
ее невинную повадку, чарующий свет ее глаз, говоривших о мечтах юной любви,
о желаниях, не ведавших страсти.
- Ей-богу, милая кузина, появись вы в вечернем туалете в ложе оперного
театра,- я вам ручаюсь, тетушка оказалась бы права,- вы бы ввели мужчин в
тяжкий грех вожделения, а женщинам внушили бы ревность.
От этого комплимента у Евгении вабилось сердце, и она затрепетала от
радости, хотя ничего в нем не поняла.
- Ах, кузен, вам хочется посмеяться над бедной провинциалкой.
- Если бы вы меня знали, кузина, вы поверили бы, что я ненавижу
насмешку: она сушит сердце, оскорбляет все чувства.
И он очень мило проглотил кусочек хлеба с маслом.
- Нет, у меня, вероятно, не хватает остроты ума, чтобы смеяться над
другими, и этот недостаток мне очень мешает. В Париже умеют убить человека,
сказав: "У него доброе сердце". Эта фраза означает: "Бедный малый глуп, как
носорог". Но, так как я богат и, что всем известно, попадаю в мишень на
открытом месте с первого выстрела в тридцати шагах, из пистолета любой
системы,- насмешники остерегаются задевать меня.
- Ваши слова, племянник, показывают, что у вас доброе сердце.
- Какое у вас красивое кольцо,- сказала Евгения.- Не будет
нескромностью попросить его у вас посмотреть?
Сняв с руки кольцо, Шарль подал его Евгении; принимая это кольцо, она
покраснела, чуть коснувшись кончиками пальцев розовых ногтей кузена.
- Посмотрите, маменька, что за прекрасная работа!
- Ого, тут золота не мало,- заявила Нанета, подавая кофе.
- Что это такое? - спросил Шарль смеясь.
И он указал на продолговатый темный глиняный горшочек, муравленный,
покрытый внутри белой глазурью, с бахромой золы по краям; на дно его
спускался кофе, поднимаясь затем на поверхность кипящей жидкости.
__ Это взваренный кофей,- сказала Нанета.
__ Ах, тетушка, я оставлю хоть какой-нибудь благотворный след моего
приезда сюда. Вы ужасно отстали! я вас научу варить хороший кофе в кофейнике
а ля Шапталь,- и он попытался объяснить устройство этого кофейника.
- Чего там, ежели с этим столько возни,- сказала Нанета.- Так и жизни
не хватит. Никогда я этак не стану кофей варить. Ладно! А кто же корове
травы задаст, покуда я буду с кофеем возиться?
- Я сама буду варить,- сказала Евгения.
- Дитя! - произнесла г-жа Гранде, глядя на дочь.
При этом слове, напоминавшем о горе, готовом обрушиться на молодого
человека, все три женщины умолкли и посмотрели на него с таким явным
состраданием, что он был поражен.
- Что с вами, кузина?
- Т-сс! - остановила г-жа Гранде Евгению, готовую ответить.- Ты знаешь,
дочь моя, что папенька собирается говорить с господином...
- Называйте меня просто Шарль,- сказал молодой Гранде.
- Ах, вас зовут Шарль? Прекрасное имя! - воскликнула Евгения.
Несчастья, которые предчувствуют, почти всегда случаются. Нанета, г-жа
Гранде и Евгения, которые не могли без содрогания подумать о возвращении
старого бочара, услышали удары молотка - стук, хорошо им знакомый.
- Вот папенька! - сказала Евгения.
Она убрала блюдечко с сахаром, оставив несколько кусков на скатерти.
Нанета унесла тарелку с яичной скорлупой. Г-жа Гранде вскочила, как
испуганная лань. Этот панический страх изумил Шарля, он не мог его объяснить
себе.
- Да что же это с вами? - спросил он их.
- Ведь это папенька,- сказала Евгения.
- Так что же?
Господин Гранде вошел, бросил свой острый взгляд на стол, на Шарля и
понял все.
Эге! Вы устроили праздник племяннику,- хорошо, очень хорошо,
чрезвычайно хорошо! - произнес он не заикаясь.- Когда кот бегает по крышам,
мыши пляшут на полу.
"Праздник?" - с удивлением подумал Шарль, не зная еще образа жизни и
нравов этого дома.
- Подай мой стакан, Нанета,- сказал хозяин. Евгения принесла стакан.
Гранде вынул из кармана нож в роговой оправе с широким лезвием, отрезал
ломтик хлеба, взял кусочек масла, тщательно его намазал на хлеб и стоя
приступил к еде. В эту минуту Шарль клал сахар себе в кофе. Старый Гранде
заметил куски сахара, пристально посмотрел на жену, та побледнела и подошла
к нему; он наклонился к уху несчастной старухи и спросил:
- Где же это вы взяли столько сахару?
- Нанета сходила и купила у Фессара, у нас не было сахару.
Невозможно представить себе глубокую значительность этой сцены для трех
женщин: Нанета вышла из кухни и заглядывала в зал, чтобы узнать, чем
разрешится это дело. Шарль, отхлебнув кофе, нашел его недостаточно сладким и
поискал взглядом сахар, но Гранде уже зажал сахар в руках.
- Что вам угодно, племянник? - спросил старик.
Дата добавления: 2015-09-09; просмотров: 100 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |