|
Читайте также: |
Возникновение легитимных способов выражения "общественного мнения"
Н ет ничего более легкого, чем понять и из-за этого, возможно, нет ничего более трудного, чем проанализировать такое известное понятие, как "общественное мнение". Оно представляется одновременно и в обыденной и научной форме, которую придали ему институты опросов, политологи и политические круги, и в каком-то роде является частью элементарных форм восприятия или непосредственных данных политического сознания. И если сегодня уже больше не дискутируют ни о его существовании, ни даже о наиболее соответствующих средствах его измерения, то это потому, что институты опросов общественного мнения за тридцать лет выработали внешне неоспоримые технику и приемы, определяющие его способом, который представляется одновременно как объективный и точный. "Общественное мнение", хотя оно и не предусмотрено как таковое ни в одной Конституции, тем не менее тесно связано с режимами парламентарной демократии, и институты опросов пришли к необходимости экспорта своего опыта в страны третьего мира (в частности, в Африку), а также в авторитарные режимы, которые "демократизируются" (СССР, Польша и др.). Один закон во Франции (19 июля 1977 года) даже косвенно закрепил научный авторитет институтов зондажей, создав "комиссию по опросам", состоящую из высших чиновников, занятых в Государственном совете, Кассационном суде и Счетной палате, которые обязаны следить за соблюдением простейших деонтологических правил, которые сама профессия выработала достаточно давно ("международный кодекс чести в области изучения рынка и общественного мнения", составленный в 1948 году), с той целью, чтобы результаты этих опросов общественного мнения, которые имеют определенное политическое влияние, не вызывали подозрений (речь шла, главным образом, о том, чтобы помешать публикации ложных зондажей или опросов, проведенных по выборкам, искаженным в целях "одурманивания"). С 1945 года Французский институт общественного мнения (ФИОМ), по инициативе Жана Стецеля, продемонстрировал свое стремление создать в той же степени научное, сколь и коммерческое дело, выпустив журнал ("Опросы", издававшийся с 1939 по 1978 годы), посвященный презентации и комментариям результатов/47/ исследований, которые были найдены наиболее интересными и которые таким образом были предоставлены интересующейся публике. Начиная с 1984 года Софрес принял на себя эстафету, публикуя каждый год "Состояние общественного мнения", в котором он группирует наиболее значимые с его точки зрения опросы и сопровождает их комментариями политологов, журналистов и даже политических деятелей. И хотя обилие опросов, публикуемых сегодня всей совокупностью прессы, может периодически вызывать у некоторых журналистов определенное озлобление по отношению к практике, развитию которой способствовали они сами, тем не менее единственными возражениями научного характера, которые еще возникают со стороны специалистов и потребителей этой технологии (политологи и производители опросов), отныне остаются возражения, касающиеся только деталей (плохо сконструированная выборка, сомнительный "коэффициент погрешности" и т.д.), а не самих принципов этих исследований. Эти институты (как это делается и в случае с экономическими индикаторами) неделя за неделей следят за эволюцией общественного мнения в отношении крупных проблем современности, а также за рейтингами популярности основных политических лидеров. Итак, "общественное мнение" в том виде, в каком его измеряют институты опросов, стало социальной организацией.
Если институты общественного мнения смогли внушить в политическом и журналистском полях и за их пределами тот факт, что "общественное мнение" сводится к тому, что они измеряют, то существует, однако, серьезное сопротивление среди определенного числа специалистов собственно говоря социальных наук: историки и социологи показывают давность этого понятия и напоминают, что на самом деле речь идет о воображаемом, идеальном и утопическом референте, который служит, главным образом, узаконенным принципом дискурсов и политических действий. Иначе говоря, все позволяет полагать, что "общественное мнение" является только результатом встречи между традиционным политическим видением - дать слово "народу" в режимах, где он считается источником легитимности власти - и современной социальной технологией: опрос, анкета с закрытыми вопросами, и почти мгновенная обработка на компьютерах./48/
Социальный генезис "общественного мнения"
Сегодня достаточно почитать современные словари, которые накапливают, как геологические пласты, все исторически образованные значения, чтобы увидеть разнообразие смыслов, которые может сейчас иметь понятие "мнение", и, одновременно, задать себе вопрос о типе "мнения", которое, как претендуют институты опросов, они умеют воспринимать и научно измерять. В действительности, в соответствии со словарем "Робер", например, понятие мнение может означать результат твердого индивидуального суждения (оно в этом случае синонимично "оценке", "взгляду", "уверенности", "убеждению") или, наоборот, неопределенное и субъективное индивидуальное суждение (оно означает тогда "впечатление", "воображение", точку зрения", "чувство", "догадку", "подозрение", "предположение") или даже простое отсутствие любого суждения это случай "веры", "предрассудка" или "предубеждения"). Это понятие может также обозначать уже не индивидуальный, а коллективный продукт и выражать как хорошо обдуманную, а значит очень разработанную интеллектуальную позицию например в случае религиозной "доктрины" (говорят же о "мнении церкви" по такой то общественной проблеме) или философской или политической "системы", - так и совокупность "спонтанных" коллективных установок или представлений, разделяемых социальной группой.
То же семантическое многообразие наблюдается относительно прилагательного "общественный", которое может квалифицировать то, что касается "народа", взятого в совокупности (и означает в таком случае "общее", "обобщенное"); также оно противопоставляется "частному" и обозначает то, что формально "открыто для всех" (например, "общедоступный" сад, "общедоступный писец" среди неграмотных * *"общедоступный писец"- человек, к которому на условиях открытого доступа обращались неграмотные люди для составления письменных актов - прим. перевод.), то есть в реальности для всех тех, кто этого желает и может это сделать, или еще то, что принадлежит государству и предполагает "коллективный" или "общий" интерес ("государственная сфера деятельности", "гражданское право" и т.д.). Но это прилагательное имеет, кроме того, и более политический смысл и подразумевает еще и "то, что не секретно", то, что должно желаться "при свете дня", а также тех, кто имеет официальные/49/ функции ("общественные деятели") и, наконец, в более широком смысле, то, что "известно всем" ("общеизвестно").
Понятие "общественное мнение", которое сегодня составляет часть нашего политического бессознательного, с самого начала своего использования во Франции в середине 18 века претерпело, разумеется, большие семантические перемены. Исторические работы, которые описывают его происхождение, показывают на самом деле, что вплоть до конца 18 века "общественное мнение" было далеко от того, чтобы считаться таким же политически позитивным понятием, каким оно может быть сегодня.
Короткая историческая справка, которая следует далее, имеет целью показать в ретроспективе понятие "общественное мнение" и она опирается на недавние работы историков, в частности: K.Backer, Politique et opinion publique sous l'Ancien Regime, Annales ESC, janvier-fevrier 1987, pp. 41-71; S.Maza, Le tribunal de la nation: les memoires judiciaires et Topinion publique a la fin de FAncien Regime, Annales ESC, janvier-fevrier 1987, pp. 73-90; R.Chartier, Les origines culturelles de la Revolution francaise, Paris, Seuil, 1990; M.Ozouf, Le concept d'opinion publique au XVIII siecle in L'homme regenere. Essais sur la Revolution francaise, Paris, Gallimard, 1989 (Bibliotheque des histoires), pp. 21-53; J.Sgard, Naissance de Г opinion publique, a paraitre (colloque Ottawa. Les Lumieres du savoir, 1986). См. также Centre de sciences politiques de l'lnstitut d'etudes juridiques de Nice, L'opinion publique, Paris. PUF, 1857 (в частности, работы P.Ourliac, F.Ponteil, G.Burdeau);. Habermas, L'espace public. Archeologie de la publicite comme dimension constitutive de la societe bourgeoise, Paris, Payot, 1986 (1962 - немецкое издание).
Если обратиться к одному из первых словарей французского языка для того, чтобы понять установившийся тогда смысл употребления понятия, а также имплицитную философию, которую оно передавало, мы увидим, что с 1621 года в "Сокровищнице французского языка, как древнего, так и современного" понятие общественного мнения несет двойную смысловую нагрузку, которая сохраняется и сегодня, хотя и существенно оспаривается, поскольку оно со всей очевидностью подразумевает противопоставление социального типа: с одной стороны, мнение это есть "приговор того, кто и сам не совершенен", то есть необдуманное суждение, которое свойственно невежественным народным массам ("мнение/50/ юродивых расценивается как народное"); но с другой стороны, оно есть то, что "устанавливается между людьми учеными в каких либо науках". Если в конце 17 века в своем словаре Фюретьер уточняет, что мнение есть "суждение", подразумевающее "рассуждение" или "особое личное чувство, которое самостоятельно складывается по мере осмысления вещей", то он также противопоставляет "мнение серьезного автора", которому можно "с чистой совестью следовать в сомнительных случаях", и "ложным суждениям" народа. В своем словаре Фюретьер также указывает, что мнение может быть "общим чувством или чувством многих людей", что оно бывает не только особым или частным, и что, не будучи "общественным" в современном понимании слова, оно может быть более или менее широко разделяемым. Таким образом, в начале 18 века то, что называют "мнением" было для культурных элит синонимом временного знания. Оно находилось между сомнением и уверенностью и имело как минимум нагрузку личного суждения. В соответствии с платоновской традицией, оно противопоставляется "науке", которая универсальна (Кант скажет, что это абсурдно иметь свое мнение в математике: мы знаем или мы воздерживаемся от любого суждения). Но это научное мнение сталкивается также с простыми предрассудками, укоренившимися в частной жизни, которые характеризуют народное мнение. То есть, существует иерархия между самими мнениями: как непросвещенная толпа противостоит экспертам и ученым, мнения "обыкновенные" отличаются от тех мнений, которые складываются, если прибегать к помощи разума, и, тем самым, после размышления, приближаются к верному знанию. Именно это наряду с множеством других авторов 18 века признает Ларошфуко, когда он заявляет в одной из своих максим, что "можно оставаться при своих мнениях, если они разумны".
Прилагательное "общественное", которое к концу 18 века все более и более присоединяется к понятию "мнение", чтобы оформить эту особую, хотя и неопределенную сущность, с самого начала использованную скорее в полемических целях*, противопоставляется в то время в меньшей степени "частному" или "личному", чем "секретному", "притворному" или "скрытному" [1], и вписывается в движение протеста против абсолютизма и королевского произвола. "Общественное мнение" поначалу было мнением парламентских кругов, поскольку они превращали в "общественные" свои мнения о делах королевства ("Поучения" королю): в противовес политике короля, которую/51/
* По мнению Мона Озуф выражение "общественное мнение" появляется в первый раз как таковое в словаре только с 1798 года.
парламентарии считают окруженной тайнами, они выступают защитниками политики, которая велась бы в открытую, на глазах публики (в действительности, публики "образованной"). В более широком смысле "общественное мнение" - это еще и мнение "литераторов", последние от имени "Разума", который по их представлениям они олицетворяли, брали на себя функции некого апелляционного суда, который доступен всем жертвам несправедливости и произвола. Речь идет о том, чтобы привлечь в свидетели как можно более широкую публику с помощью "открытых выступлений в печати" (которые непосредственно сталкиваются с "письмом под личной печатью" * *"письмо под личной печатью" - особое распоряжение короля о принятии репрессивных мер в отношении того или иного лица, имеет отчасти смысл внесудебной расправы - прим. перевод. и, таким образом, увеличить гласность судебных заседаний (известна, например, роль, которую сыграл Вольтер в ряде судебных дел). Такое "общественное мнение" не представляет собой результата статистического обобщения мнений большого числа людей: народное мнение, мнение толпы, остается еще синонимом "необузданных и изменчивых страстей" и остается за рамками собственно говоря политики, однако без того, чтобы быть полностью игнорированным. Только мнение "просвещенных элит" может обращаться в декреты, будучи если и не безупречным, то хотя бы универсальным и надличностным, поскольку основано на разуме. В течение всей первой четверти 18 века "общественное мнение" является, таким образом, в меньшей степени мнением публики (в широком смысле, который это слово имеет сегодня), сколько "превращенным в публичное" мнением социальной элиты, которая часто посещает Академию и литературные салоны; оно противостоит не мнению народа (подавляющее большинство, которое все еще состоит из безграмотных крестьян и не имеет пока мнения в политике), но частным интересам "политических группировок", которые в представлении "просвещенной" буржуазии находились тогда у власти.
Таким образом, "общественное мнение" является чем-то вроде машины идеологической войны, которую "смастерили" на протяжении 18 века интеллектуальные элиты и маститая буржуазия с целью легитимации их собственных требований в области политики и ослабления королевского абсолютизма. Здесь умышленно употребляется понятие "смастерить": с тем, чтобы было проще показать отсутствие логической связи, нестыковки и противоречия, как у разных авторов, так и у одного и того же/52/ автора в постепенном последовательном конструировании понятия "общественное мнение" и в том смысле, который ему придавался. Проблема, которая вставала перед этими интеллектуальными элитами, состояла в том, чтобы подтвердить их вступление в игру, из которой они еще часто бывают исключены, и всеми имеющимися способами подтачивать легитимность существующего политического режима. Таким образом, писатели и политические философы начинают работать более или менее согласованно, используя хотя и различные, но относительно взаимозаменяемые выражения, над производством в политической сфере нового принципа легитимации, который имеет свойство стимулировать их специфический капитал (способность рассуждать), который они стараются перевести прежде всего в капитал политический.
Другими словами, "общественное мнение" - это профессиональная идеология. Это мнение о политике, которое имеют ограниченные социальные группы относительно политики, профессия которых состоит в производстве мнений и которые стремятся включиться в политическую игру, модифицируя ее саму и преображая свои собственные мнения просвещенных элит в мнение универсальное, вневременное и анонимное, имеющее политическую ценность. Для этого слоя, имеющего богатый культурный капитал, "общественным мнением" заслуживает называться лишь его собственное мнение в области политики, хоть и некоторым образом "обезличенное", в той мере, в какой оно предстает как мнение универсального, хотя и малочисленного сообщества ученых, свободно и гласно рассматривающих вопросы религии или политики и общающихся между собой, главным образом письменно. Письменная публикация или, хотя бы обсуждение, рассматриваются как необходимые средства формирования настоящего "общественного мнения", которое таким образом возвышается над "частными и индивидуальными мнениями": так же, как и в науке, производство взвешенного мнения предполагает специфическую мыслительную работу, которая должна быть коллективной. Другими словами, общественное мнение может быть верным и мудрым только в результате открытого сопоставления самых "компетентных" и самых "мудрых" мнений. В одной из многочисленных публикаций, которые появились в начале Революции [2], можно, например, прочесть; "(созывом Генеральных Штатов) король призвал всех наиболее просвещенных представителей объединиться вокруг трона для осмысления происходящего"; члены этого собрания должны были "придерживаться/53/ направления, свободного от предубеждений и начертанного только разумом и справедливостью (сочетая это, вместе с тем) с уважением к прежним обычаям". С тех пор считается, что "просвещенное" общественное мнение было призвано просвещать всю нацию, более того, ныне оно сосуществует с тем мнением, что производят институты опросов общественного мнения: оно выражается, главным образом, в виде письменных докладов "научных комиссий", которые объединяют "компетентных лиц" вокруг сложных или неразрешимых проблем общества, по меньшей мере в области нынешнего состояния общественной морали [3].
Политические потрясения, сопутствовавшие Революции, начали усиливать политическую ценность, придаваемую понятию "общественное мнение" (или эквивалентным понятиям): с падением монархии речь идет уже не только о категории, критикующей и корректирующей решения королевской власти, но о непосредственном источнике новой власти. Оно становится новым принципом политической легитимности и позволяет избежать той смертельной пустоты, которая в социальном мире грозит всему, что не имеет никакой законности, это минимальная легитимность, на которую ссылается Руссо в своей "Речи о происхождении и основах неравенства между людьми", где он отмечает это стремление социализованных индивидов спрашивать "всегда у других, о том, что они сами есть": Руссо напоминает, что имеет место постоянный поиск одобрения или оправдания своего существования посредством с виду внешней и непредвзятой категории (академии, образовательного учреждения, критики, суда присяжных, наставников и т.д.), которая освещает, признает, изъясняет, что то, что есть, что заслуживает существования, то - легитимно. В политике власть должна иметь иное основание, нежели саму себя, или, что то же самое, должна опираться на другой принцип, нежели одну только силу. С этой точки зрения, понятие "общественное мнение" сразу было представлено как мощный принцип политической легитимации, поскольку эта новая трудноуловимая и очень легко управляемая категория, позволяющая вести определенную "игру" в политической игре, по выражению Хабермаса дала возможность "конвертировать господство в разум" или, точнее, рационализировать (в психоаналитическом смысле) господство: в какой "общественное мнение" действительно является мнением граждан, просвещенных разумом, оно не является более мнением индивида или частного лица, которые должны быть высказаны, но воплощает то, что есть универсального (то есть/54/ рационального) в каждом. Иначе говоря, то, что господствует на заседаниях Ассамблеи или в другом месте, это не какой-то частный и заинтересованный индивид или какая-то группа, заботящаяся о своих привилегиях, а это разум, который есть в каждом и обращается к каждому, то есть нечто безличное и анонимное. Если легитимность, связанная с принципом власти, остается слабой потому, что она опирается на внешнее и видимое принуждение и естественно тяготеет к чистому авторитаризму, то, напротив, легитимность, которая происходит из "общественного мнения" оказывается более мощной в той мере, так как речь идет о явном внутреннем принуждении: это та легитимность, которую люди признают сами, поскольку она взывает только к рассуждению и убеждению.
Отказ от легитимности монархического типа и ее замена на национальный и/или народный суверенитет содержали в зародыше расширение содержания понятия, идущего от "Просветителей"; но это расширение грозило привести к саморазрушению и взорвать само понятие. "Общественное мнение" не могло оставаться только мнением просвещенного меньшинства ("ученых"). Под давлением настоящего революционного потока, представленного, в частности, Сьейесом (его известный труд "Что такое третье сословие?"), оно вынуждено было расшириться и стать мнением более многочисленной части народа ("граждан") и, в частности, мнением тех, которые более или менее шумно участвовали в "клубах" политической жизни и выходили при случае на улицу, чтобы сразу быть услышанными. Другими словами, "общественное мнение" стало силой автономного действия, которая требовала проявления власти. Одним из показателей центральной роли, которую "общественное мнение" призвано было сыграть в экономике существовавшей политической системы, может служить следующее: Конвент захотел ввести его официально в идеологический пантеон Революции, учредив "праздник общественного мнения", который должны были праздновать в "дополнительные" дни революционного календаря. Оно больше не было тем простым противовесом политической зласти или средством борьбы против несправедливости, которое могло быть объявлено просвещенным меньшинством*/55/.
* Эта форма общественного мнения, носителями и гарантами которого хотят себя представить интеллектуалы, сохранится до сегодняшнего дня. Она выражается в петициях или в том, что имеющие престиж интеллектуалы открыто занимают публичную позицию, абсолютной моделью которой служит "Я обвиняю" Э.Золя. На этот счет см.: C.Charle, Naissance des intellectuels, Paris, Minuit, 1990 (coll. Le sens commun).
Главная проблема, которая непосредственно встала перед революционерами и которая актуальна и до сих пор - это проблема определения лиц, компетентных для выражения "общественного мнения". Получается так, что, если перефразировать известное выражение, "общественное мнение" становится понятием, слишком серьезным политически, чтобы быть отданным народу. Как недавно отмечал один публицист, главный вопрос в этой области это - вопрос об "организации выражения "общественного мнения" в той мере, в какой "способ выражения ведет к созданию объекта" [4]. Сторонники Учредительного собрания действительно столкнулись с проблемой определения путей и средств выявления "общественного мнения", то есть народной или национальной воли, они были вынуждены очень конкретно указать тех. кто обладал авторитетом для выражения того, что полагало и желало "общественное мнение", причем для выражения публичного, то есть официального общественного мнения, со всеми вытекающими политическими последствиями. Практические решения, в которые выливалась эта фундаментальная проблема, исторически менялись и оказывались в тесной связи с тем, в какой мере (цензовое избирательное право, всеобщее мужское избирательное право в 1848 году и, наконец, всеобщее избирательное право в 1945 году) высшие классы вынуждены были признавать статус "полноправного гражданина" за все более и более значительной частью населения, но с помощью технических, институциональных и интеллектуальных инструментов, которые в то время существовали для ее решения.
"Общественное мнение", выраженное и имеющее силу закона в политике, с самого начала было мнением узко ограниченного населения. В институциональном плане известно, что Революция установила представительский режим цензового типа, целью которого было сужение числа лиц, которые были в праве участвовать в политической игре. Именно поэтому некоторые революционеры, приверженные руссоистской модели прямой демократии, сожалели о том факте, что "суверенитет нации ограничивается простым голосованием представителей" (что сегодня нас больше не возмущает, поскольку это сама основа представительной демократии); они строго критиковали также другие ограничения, например то, что только маленькая часть граждан располагала правом быть избранными и даже то, что простое право голосования для избрания своих представителей было только у собственников в соответствии с принципом, который означал, что экономическая независимость есть/56/ непременное условие исполнения прав гражданина*. Для сторонников Учредительного собрания, которые, кстати, в этом следовали за философами Просвещения, выражаемая "воля народа" могла быть только волей рациональной. Вот почему "народ", признаваемый политически, состоял из меньшинства настоящих "светских святых", которые должны были высказывать исключительно разумные пожелания, соответствующие общему интересу. Люди Учредительного собрания** (а позже "левые" депутаты в начале периода III-ей Республики) опасались, что самые низшие социальные классы, которые были тесно зависимы от прежних доминировавших классов, не станут голосовать как их хозяева. В любом случае они считали, что это, безусловно, излишне спрашивать с простых индивидов беспристрастность и гражданственность, которых они требовали от "гражданина", и таким образом, отвергали всякую процедуру, которая могла бы установить прямую демократию, позволяющую выявить "изначальную волю народа": только представители, избранные избирательным корпусом, который сам был отобран, были уполномочены высказывать волю нации. С институционной точки зрения понятно, что не существует другого источника общественного мнения" помимо состоящего из избранных представителей, которые в течение большей части 19 века будут монополизировать выражение легитимного и политически признанного "общественного мнения".
Представительная система, которую, таким образом, отстояли сторонники Учредительного собрания, была намеренно задумана как система фильтров "общественного мнения" двойного уровня: с одной стороны, только граждане, способные иметь мнение, достойное этого названия в политике, избирали своих просвещенных представителей; с другой стороны,/57/
* Как это отмечает автор, на которого мы ссылались выше, самые бедные не только не могли быть избранными (они были "вне возможности заниматься общественным делом"), но они не могли даже голосовать, чтобы иметь возможность хотя бы представлять себя: "нужно ли более нас оскорблять нашей тяжелой нищетой; делает ли бедность наш рассудок неразвитым до такой степени, что нас считают неспособными самим договариваться о том, кто нам подходит?" L'Ange, op.cit.
** Как считали сторонники Учредительного собрания, "политика в избирательных ассамблеях требует равенства состояний для того, чтобы богатые люди не извлекали зыгоду из голосов тех людей, судьба которых связана с их волей. (...) Депутатов огорчает подневольное положение наемных слуг как слишком отвратительное, чтобы быть сопоставимым с достоинством гражданина. (...) Бедные скорее попадаются на удочку интриг, чем богатые. (...) Люди малосостоятельные не могут, не ставя под угрозу свою судьбу и уверенность в своем существовании, позволить себе выражать иную волю, нежели волю индивидов, которые им платят и используют для своих услуг" L'Ange, op. cit. Эта проблема пройдет сквозь весь 19 век и ляжет в основу введения кабины для тайного голосования. См. на этот счет A.Garrigou, Le secret de isoloir, Actes de la recherche en sciences sociales, 71-72, mars 1988, pp. 22-45.
избранные выявляли народную волю только путем демонстрации противоборства в дебатах, которые разворачивались на парламентских ассамблеях. Эта институциональная и юридическая концепция мнения в политике, которая сохранится на протяжении большей части 19 века, закреплена Литтре, который в своем "Словаре" дает в качестве первого значения понятия "мнение" определение политического типа: "взгляд, чувство того, кто высказывает мнение о каком-то деле, подлежащем обсуждению. Мнение большинства или меньшинства заседающих (...). Во множественном числе: голоса одобрения". Мнение, достойное быть вхожим в политику, не имеет ничего общего с мнением-предубеждением. Оно предполагает предварительную дискуссию ("дело, подлежащее обсуждению") в "ассамблее", члены которой будут публично голосовать и, значит, брать на себя перед всеми ответственность в своем мнении ("голосование") с тем, чтобы определить "большинство".
Наряду с этим институционным решением, образование "общественного мнения" предполагало, по крайней мере, в идеологии Просветителей, свободную циркуляцию идей и публикаций, то есть развитие прессы свободного мнения в политике. Действительно, в начале революционного периода можно наблюдать зарождение профессиональной журналистики (в частности, это обзоры печати, рубрики "письма читателей" и т.д.). Но жестокость борьбы, которая угрожает существованию власти и банальное открытие того, что в политике "рационально очевидные вещи" (по крайней мере, в глазах революционеров) сами по себе не внушаются всем, достаточно быстро вынуждает якобинцев к ограничению свободы прессы: многие журналисты, обвиненные в "манипулировании", в "искажении", в "запутывании" "общественного мнения", были посажены в тюрьму, а некоторые из них гильотинированы. Огюст Кошэн позднее покажет, как, в ходе Революции, сможет сложиться то, что он называет "социальное мнение", которое в реальности было мнением, искусственно произведенным активным меньшинством; оно имело размах и целостность движения общественного мнения, не утрачивая сплоченности и образа действий просто клики [5]. Понятие "общественное мнение", которое сами революционеры считали политически очень нечетким, практически исчезает с 1793 года из их концептуального арсенала. Точнее, оно временно уступает место родственному понятию "народного духа", которое на идеологическом уровне означает ограничение, аналогичное тому, что наблюдается на институционном уровне с различением между "активными"/58/ гражданами и гражданами "пассивными". Оно обозначает новый вид "общественного мнения", мнения "настоящего" в отличие от того, которым манипулируют контрреволюционеры; мнения, которое является "правым", потому, что оно соответствует "Духу Революции", иначе, мнения, разделение которого власти усиленно стараются навязать народу. Поскольку для революционеров не все мнения стоят друг друга, то речь не может больше идти просто о констатации и фиксации "общественного мнения", проистекающего из свободной борьбы мнений, а также о том, чтобы ему подчиниться, независимо от того, благоприятно оно или нет для существующей власти.
Отныне революционеры начинают решать, чем должно быть общественное мнение: содержание понятия объявлено постановлением существующей власти, которая вменяет гражданам то, что они официально должны думать. "Народный дух" становится, таким образом, новым видом идеального "общественного мнения"; это то, что все граждане должны были бы думать, если бы они были добродетельны; в любом случае, это то мнение, которое они должны демонстрировать, по крайней мере, публично, чтобы попытаться его обрести; более прозаично, это мнение, которое они должны афишировать, чтобы не иметь неприятностей. Можно было бы сказать, сославшись на один из смыслов прилагательного "общественный", что "народный дух" есть "официальное мнение, то есть мнение, которое может быть обнаружено на публике, потому что оно соответствует высокому представлению, которое государство имеет о гражданах и о том, что они должны думать о политике. И хотя мы видим как в политике вновь возникают два типа мнения, революционный период несколько запутал, - не приводя к его полному исчезновению, - простое различие, которое раньше противопоставляло народное мнение мнению просвещенному: отныне, с одной стороны, есть мнения частные, которые не должны выходить за пределы семейного круга потому, что они могут быть политически ошибочными или контрреволюционными, и, с другой стороны, общественные мнения, то есть те, что провозглашают на публике, начиная с мнений политических руководителей (являющихся "общественными деятелями"), которые должны служить образцами и обладать высокой политической нравственностью, поскольку им надлежит направлять простых граждан. Это не теоретическое разделение, оно очень конкретно затрагивает каждого гражданина, приговаривая его к хитрости или политической шизофрении. Коммунистические системы, которые/59/ в этом отношении очень близки к указанной революционной ситуации, дают возможность представить всю важность разрыва, который может существовать в таких условиях. В качестве свидетельства можно еще раз процитировать Павла Лунгина, который рассказывает: "Когда я был школьником, нам задали написать сочинение на свободную тему: "Когда я стану взрослым...". Поскольку я уже был достаточно хитрым, я ответил, что космонавтом. Но одна маленькая девочка сказала, что она хочет стать принцессой и всю жизнь есть конфеты. Класс превратился в трибунал и ее осудили. Все советские люди должны были преодолеть это препятствие, это разделение между тем, о чем думали дома, и тем, что говорилось в школе. У нас есть старый анекдот: один еврей звонит по телефону другому еврею: "Ты читал то, что написано сегодня в "Правде"?" - "Нет, а что там написано?" - " Я этого не могу тебе сказать по телефону...". Нужно уничтожить эту шизофрению и вновь обрести единую культуру жизни. Это так, но налицо ужасная ностальгия по этому дьявольскому времени, когда хорошее было официально хорошим, а плохое - официально проклятым" [6].
Революционеры в конце концов вновь открывали то главное противоречие, которое "просвещенные элиты" обнаружили уже давно: хотя непреложной истиной является ТО, что "общественное мнение" имеет тем большую социальную и политическую силу, чем большее распространение оно получило, став в конечном итоге мнением всего общества, тем не менее, верно и другое: это общественное мнение тем более справедливо и мудро, чем скорее оно инспирировано "мыслящим" меньшинством", то есть мыслящим в соответствии с Разумом. Паскаль отмечал, что именно "небрежные мнения непроизвольно нравятся людям" (Pensees, XXIV, 56). "Справедливые мнения" или, как скажут позже революционеры, мнения "добропорядочные", предполагают усилие или напряжение и могут быть уделом только просвещенных элит или сознательных политических меньшинств, которые, в соответствии с оптимистическими взглядами, свойственными "философам Просвещения" и физиократам, все же действуют, формируя общественное мнение большинства. Например, в 1766 году д'Аргенталь писал, что "общественное мнение правит миром", но он добавлял, что именно "философы, в конечном счете, правят мнением людей". Д'Аламбер говорил: "Раньше или позже думающие и пишущие люди станут править общественным мнением, а оно, как вы знаете, правит миром". А вот, как считал/60/ Вольтер: "Общественное мнение правит миром, но в конечном счете мудрецы руководят этим общественным мнением". Вот почему философы вполне реалистично предлагали признавать это "общественное мнение" в качестве определенной силы, при этом сохраняя по отношению к нему некоторую дистанцию, поскольку, будучи произведено человеком, оно может быть ошибочным и имеет цену настолько, насколько его содержание признается просвещенным человеком. Это резюмировал и Шамфор, говоря: "Общественное мнение - это юрисдикция, которую честный человек не должен никогда признавать совершенной и которую он никогда не должен отвергать". Гегель в своих "Принципах философии права" (1821) смог только констатировать и пытаться теоретизировать о двусмысленности "общественного мнения, которое заслуживает, как того, чтобы быть достойно оцененным, так и того, чтобы быть презираемым" [7]. И наконец, хотя можно было бы привести еще много цитат. Бланки в 19 веке также отмечал, что то, что называют "общественным мнением" является на самом деле мнением меньшинства и сожалел об этом: демократическая идеология и требование равенства обратили "просвещенные элиты" в "привилегированные меньшинства", которые предписывают свою идеологию народу. Он напоминал "о всех голосах, которые имеют отклик в сфере политики, голосах из салонов, из лавок, из кафе, одним словом из всех мест, где формируется то, что называют "общественным мнением"; нужно заметить, что "это голоса привилегированных", а ме голоса народа или, как сказали бы сегодняшние институты опросов, голос "выборки, действительно репрезентативной для всего населения электорального возраста".
Дата добавления: 2015-09-11; просмотров: 90 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |