Читайте также:
|
Манифестация в ее нынешней форме является таким действием, которое может достичь стоящих перед ним целей только в том случае, если ему удастся вызвать широкое освещение в прессе, на радио и телевидении - путь, обязательный для того, чтобы событие было воспринято политическим полем и стало политической проблемой. Можно без большого преувеличения сказать, что стратегическое пространство, в котором разворачиваются манифестации, будь они насильственными и стихийными или мирными и организованными, это не столько улица как простое внешнее пространство, сколько пресса в широком смысле слова. Манифестанты выступают для прессы и для телевидения. Журналисты, сопровождающие шествия или сидящие в специально оборудованных для них залах, полагают, что они дают репортажи о манифестации, далеко не всегда замечая, что сами участвуют в ее реализации в почти кинематографическом смысле этого слова*. Указания "соблюдать спокойствие" и "сохранять достоинство", которые организаторы раздают манифестантам, составляют часть той работы по представлению, значение которой существенно возросло с тех пор, как манифестации стали "передавать по телевидению"; эти указания обращены к манифестантам в той же мере, что и к прессе, обеспечивающей их широкое распространение. Информация о проходящей манифестации, час за часом передаваемая в кратких новостях по радио, может вызвать реакцию слушателей и привести их, пусть с опозданием, в ряды участников**. Статьи в прессе, предшествующие "событию", играют роль, которую нельзя недооценивать, и это хорошо известно профсоюзным деятелям, заранее предоставляющим всю полезную "информацию" о предполагаемом ходе событий. Повторяя чаще всего высказывания организаторов, журналисты/238/
* Один из журналистов-аграрников в своем репортаже о манифестации 23 марта отмечает, что никогда не видел столько журналистов и фотографов на сельскохозяйственной манифестации, шутливо добавляя, что журналистов было едва ли не больше, чем земледельцев.
** Известно, что в мае 1968 года связь между манифестантами и периферийными радиостанциями была настолько тесной, что власти вынуждены были запретить репортерам пользоваться своими радиотелефонами.
представляют как возможное то, что еще не наступило, и конституируют событие даже до того, как оно было произведено, помогая тем самым ему осуществиться.
"Сегодня в Париже 100 тысяч земледельцев и 50 тракторов", - такой заголовок появился в Паризьен Либере еще до того, как манифестация состоялась. Ниже в статье на развороте уточняется, что эта "многолюдная манифестация должна показать парижанам и французам, что крестьянский мир намерен твердо защищать свои доходы и свое будущее" и что "она станет, по словам г-на Франсуа Гийома, "беспрецедентной исторической встречей" (23 марта 1982 года). "Сегодня 100 тысяч человек пройдут по улицам Парижа" дает заголовок "Фигаро", предоставляя Франсуа Гийому право сформулировать смысл этой манифестации (23 марта). Несмотря на гораздо большую осторожность и обильное цитирование, Монд (20 марта) и Либерасьон (23 марта) также участвуют в самореализующемся пророчестве: Монд дает заголовок "НФПСП обещает: 100 тысяч крестьян 23 марта в Париже", а Либерасьон заявляет: "Земледельцы: Франсуа Гийом хочет, чтобы на манифестацию в Париже вышло 100 тысяч человек". Тот же эффект, но еще более явный, оказывают газетные статьи, которые объявляют о днях общенациональных забастовок и которые, благодаря своей двусмысленности, предопределяют в значительной мере их успех. "Бастует государственный сектор" - дает заголовок Юманите 8 марта 1984 года, объявляя о забастовке государственных служащих"; "Государственные служащие: "день гнева" (Либерасьон); "Бунт функционеров" (Фигаро); "Так дело не пойдет" (Котидьен де Пари); и т.д.
Первая полоса газет или телевизионные новости - это дефицитное и исключительно заметное пространство, представляют собой стратегические позиции влияния на политическое поле, за которые борются социальные группы и их представители. Превращая то, о чем они говорят в нечто общественно-значимое только лишь потому, что об этом говорят на первой странице газеты, журналисты развязывают процесс по выработке позиций, превращающий локальную проблему в общенациональную, ту проблему, которая в политике считается второстепенной, - в приоритетную и неотложную и т.д. Более или менее реальные и продолжительные общественные движения, сопровождающие эти обязательные для обсуждения сюжеты, создаваемые прессой, составляют основу той дополнительной/239/ силы, которую представляет собой сегодня поддержка "общественным мнением". Невозможно было бы понять, почему в последние годы растет число манифестаций, проводимых "в Париже" социальными категориями из провинции (шахтеры, металлурги, и, конечно, земледельцы), если не учитывать, того, что речь идет, по крайней мере, отчасти, о стратегиях, ориентированных на "первые полосы" той особой "местной" прессы, какой является парижская пресса*. Тем более невозможно понять, почему обычно бывает так трудно установить определенные сроки для стихийных акций (такой, например, была забастовка водителей грузовиков в феврале 1984 года), которым неожиданно удалось привлечь внимание СМИ и которые смогли побудить политическое поле к определению своих позиций, если не видеть в этом своего рода эффект замкнутого круга, запускаемого в действие прессой, что собственно и заставляет событие продолжаться дальше: чем больше пресса "об этом говорит", чем упорнее ведет она работу по мобилизации сил в пользу движения, тем более движение стремится расширить свои требования и вести переговоры по возможности обо всем, ощущая неожиданную поддержку в своем противостоянии власти и понимая одновременно, что вряд ли скоро получит ее вновь. Чем больше силы набирает движение, тем более оно провоцирует разного рода инциденты, тем больше говорит о нем пресса и т.д. Однако поддержка, сознательная или спонтанная, оказываемая прессой. подчиняется законам журналистского поля: в какой-то момент журналисты обнаруживают, что социальное движение несколько затянулось, особенно если они не могут сказать о нем ничего нового, и может надоесть читателю. Это склоняет их к мнению, что конфликт, который они бы хотели видеть завершенным, в соответствии с логикой СМИ - уже урегулирован. Они, например, могут заявить при первой же возможности, в форме "сенсации", что в "переговорах сделан решающий шаг", давая тем самым манифестантам понять, что пресса более конфликтом не интересуется, и содействуют, таким образом, реальному завершению событий.
Как видим, "успех" манифестации в конечном счете определяется способностью сделать так, чтобы в большинстве изданий появились "хорошие" статьи, не посягая при этом на/240/
* Если для того, чтобы привлечь внимание парижских журналистов, достаточно продефилировать у них перед глазами, то того же эффекта можно добиться, не приезжая в Париж, а перегородив автомагистрали и мешая тем самым парижанам выехать на отдых. (Впервые это поняли земледельцы еще в 50-е годы.)
независимость журналистских суждений. Манифестанты дефилируют перед своего рода жюри, которое, в зависимости от формы шествия, составит свое "мнение" и обеспечит его широкое распространение. Манифестанты стараются создать "манифестацию для журналистов" и разыграть ее так, чтобы взволновать или развеселить тех, кто их смотрит до того, как показать ее читателям или телезрителям. Дефилирующие группы чувствуют себя как "на представлении", они создают, по выражению Гофмана [9], манифестирующие "фасады", более или менее соотнесенные с тем впечатлением, которое они намерены произвести. Современные манифестации более всего рассчитывают на зрителей, от которых весьма настойчиво ждут оценки. Возглавляющие шествие проходят тщательный отбор; силы порядка следят за "хорошим поведением" манифестантов и за исполнением данных указаний; симпатии публики и телезрителей добиваются шутками, юмором лозунгов и плакатов, а также акциями, специально рассчитанными на СМИ (во время манифестаций в ноябре 1986 года одни студенты бросались в Сену с моста Александра III, другие взбирались на Эйфелеву башню).
Сегодня стало невозможно отделить факты от рассказа о них, манифестацию на улице от той, которую видят и показывают СМИ, поскольку большинство выступлений теперь сознательно планируется и выстраивается для того, чтобы эти выступления смогли найти отражение в прессе и тем самым произвести впечатление на публику. Часто можно увидеть манифестантов с портативными радиоприемниками, с помощью которых они слушают и распространяют по всей колонне самую последнюю информацию о манифестации. Многие расходятся по домам еще до официального сигнала об окончании шествия, чтобы успеть посмотреть, послушать и сравнить на различных каналах радио и телевидения разные репортажи. Некоторые манифестации, как, например, манифестация 1984 года в защиту частной школы, ставятся как настоящие спектакли.
Студенты, которые в ноябре 1986 года выступили против реформы Деваке, очень быстро поняли важность СМИ как механизма, обеспечивающего поступательное развитие движения (текущая информация о числе забастовавших университетов и лицеев способствует развертыванию и ускорению движения) и как возможности довести движение до "общественного мнения" с целью вызвать поддержку со стороны населения. Что касается листовок, этой традиционной формы борьбы, которые, как и расклейка афиш, выполняют не столько функцию/241/ информирования, сколько обеспечивают поддержку активистов, то их было совсем немного (в отличие от мая 1968 года). И наоборот, во всех учебных заведениях, охваченных забастовкой, были созданы "комитеты по связи с прессой", превосходившие по числу рабочие комиссии по проекту реформы, первоначально просто для получения - в виде ежедневных "обзоров печати" - информации о "месте", которое отводит движению пресса, об "объективности" различных изданий, а вскоре - для того, чтобы оказывать воздействие на СМИ и чтобы "обзоры печати" более соответствовали тому образу, которое хотело создать о себе само движение. В результате "комитеты по связям с прессой" трансформировались в настоящую службу "связей с общественностью", в задачи которой входило "информировать" СМИ, которые становились все более многочисленны и все более конкурировали между собой в поисках "горяченького" или надежной информации об этом сложном, непредсказуемом и практически "неуловимом" движении. На начальном этапе движения студенты-активисты охотились за журналистами, чтобы получить от них статью или материал для теленовостей, постепенно они "научились общаться" с СМИ (студенты очень быстро поняли, что в каждой редакции нужно иметь своего корреспондента, везде следует оставлять свои номера телефонов, ежедневно изобретать какую-нибудь акцию, специально предназначенную для СМИ). Начиная же с крупной общенациональной манифестации, состоявшейся 4 декабря, уже сами студенты подвергаются настоящим атакам со стороны все более многочисленных журналистов, теперь им приходится отбиваться и даже прятаться от тех, внимания которых прежде они так добивались. Так, во время общенациональной манифестации 4 декабря из-за присутствия большого числа французских и иностранных журналистов (от 100 до 150 человек) вход и выход активистов "координационных комитетов" в здание Министерства образования Франции оказался крайне затруднен. И не случайно переговоры завершились, как это часто случается, до наступления 20 часов, поскольку телевизионные новости, где этой манифестации отводилось больше всего места, ожидали заявлений представителей различных партий. Чем более оперативны журналистские сообщения, позволяющие непосредственно "напрямую" узнавать о том, что происходит на улице, чем более "непосредственно" они излагают событие, тем дальше от улицы и от чисто физического противостояния сил, которое может там сложиться, будет отстоять - главная суть этого/242/ специфического действия, производимого массовыми демонстрациями.
"Медиатический капитал"
Мнение доминируемых, которое прежде чем быть высказанным, должно быть сформулировано профсоюзами, и сегодня, - если оно рассчитывает быть услышанным - должно быть сформулировано для СМИ. "Происходит множество манифестаций, посвященных земельной собственности, рассказывал в интервью, один журналист специализирующийся по сельскохозяйственной тематике. Например, сотня людей приходит, чтобы воспрепятствовать проведению аукциона. Такие манифестации легко собирают людей, их очень много, но они невидимы, так как о них говорит лишь местная пресса. "Чтобы нарушить молчание СМИ, часто означающее политическую смерть, и вступить в тот "магический круг", который, согласно очень точному выражению, "высвечивает" событие, следует суметь произвести нечто такое, что политическое поле обычно воспринимает как "событие, заслуживающее первой полосы газет". К "событиям", привлекающим внимание большинства журналистов, относятся все те факты, которые выпадают из обычного, привычного, повседневного, повторяющегося, короче - банального (для журналиста). "Поезд, который приходит по расписанию - это не событие". Достаточно отнестись к этому типичному приему журналистики буквально и блокировать, например, железнодорожные пути, чтобы произвести то самое "нечто", которое, принимая во внимание особенности восприятия журналистов, будет признано как "событие".
Но недостаточно быть "просто" увиденным. Для того, чтобы извлечь из события все возможные выгоды, нужно быть "хорошо" воспринятым. "Главное, чтобы не было столкновений. Франсуа Гийом сказал: "Одно неудачное происшествие - и мы можем потерять все достижения дня". (Агрисепт, 26 марта 1982 года.). Это указание, которое активисты наперебой повторяли демонстрантам показывает: то, что дано увидеть журналистам, чаще всего уже "подготовлено" для восприятия прессой. В то время как многие журналисты верят в то, что видят нечто "небывалое", в действительности они видят лишь удавшиеся стратегии тех социальных групп, которые способны изобрести и изготовить по своему желанию своего рода наживки, какими являются эти "небывалые" акции или скопления людей./243/
"Парижане такого никогда не видели. Тем более земледельцы", "Рекордные цифры вышедших на манифестацию", "Беспрецедентная манифестация", "Манифестация века", "Впечатляющая демонстрация сил", "Настоящий океан людей", "Беспрецедентное историческое событие", "Впервые мобилизация сил достигла такого размаха". Эти стереотипные заголовки, которые сопровождают большинство манифестаций такого типа, как бы ратифицируют стратегии, направленные на производство таких заголовков. Все было сделано для того, чтобы манифестация земледельцев показалась прессе необычной, непривычной, исключительной. Выбор Парижа как места ее проведения, и внушительное число собравшихся были действительно чем-то "небывалым", поскольку последняя общенациональная манифестация земледельцев такого рода имела место почти тридцать лет назад (14 июня 1953 года), собрав, по оценкам профсоюзных деятелей лишь 25000 человек в "Вел д' Ив" на митинге протеста против снижения цен на молоко, мясо и вино.
Было бы наивно считать, что "события" производятся только прессой, которая действует совершенно произвольно и спекулятивно. На самом деле, речь идет о коллективном производстве, где журналисты представляют собой агентов, которые более всего на виду, но которые одновременно и незримы. Существуют такие "события", о которых журналисты не могут не говорить - неважно, положительно или отрицательно - из опасения потерять свой кредит доверия. И наоборот, журналисты не могут конструировать "событие" из чего бы то ни было, рискуя потерять само право на конструирование. "События" рождаются именно из взаимоотношений между полем прессы и различными социальными полями. Все указывает на то, что журналистское событие - в соответствии с относительно автономной логикой журналистского поля - выступает превращенной формой экономического, институционального, культурного или символического капитшга, которым располагают социальные группы. Произвести событие означает успешно (в самом широком смысле этого слова) "выступить" перед журналистами, будь то в политическом (многочисленные собрания людей), физическом (длительные шествия, голодовки), "эстетическом" и т.п. смыслах. Безусловно, это объективное, а иногда субъективное соучастие наиболее ясно обнаруживается, когда выступление сводится к чистому "хеппенингу", к простому скандальному действию, предназначаемому для журналистов. Но/244/ если совершить действие может практически всякий, то далеко не всем доступно сделать его успешным с точки зрения прессы. Действия, предпринимаемые доминируемыми, такими, как, например, земледельцы, в силу того, что они представляют собой лишь слегка эвфеминизированные формы физического насилия (изолирование отдельных личностей) или вандализма (например, выпустить куриц в поезде или забросать дорогу яйцами) обычно оборачиваются против самих авторов [10]. Действительно, грубые акции, выражающих отчаяние доминируемых социальных групп, в распоряжении которых имеется лишь их собственная физическая сила, как правило, большинством журналистов воспринимаются негативно, что служит для этих социальных групп дополнительным препятствием в деле популяризации их точки зрения. Доминируемые могут рассчитывать лишь на насилие, которое тем более безоговорочно осуждает пресса, что иногда сама становится его жертвой, в частности, жертвой правоохранительных сил (в случаях "досадного превышения полномочий полицией"). И наоборот, в выступлениях представителей средних или даже - что бывает редко - высших классов (выступления в защиту частной школы), большую роль играет совокупный культурный капитал. Такие выступления "легко" завоевывают расположение широких журналистских кругов благодаря той структурной близости, которая их объединяет, вызывая их симпатии и понимание, не только политическое, но и более глубокое - социальное, что позволяет прессе развернуть кампанию, близкую рекламной. С одной стороны, журналисты анализируют манифестацию как спектакль или кино, отдавая предпочтение "изобретательности" акции перед "нудной" монотонностью рабочих манифестаций. В этом отношении примером может служить забастовочное движение студентов медицинских факультетов, добивавшихся от властей реформ обучения и системы профессионального продвижения. Начавшаяся в феврале 1983 года в Париже забастовка студентов-медиков смогла на несколько недель, правда с помощью специального органа по, связям" с общественностью, завладеть благосклонным вниманием СМИ, организуя подготовленные со знанием дела настоящие "городские хэппенинги", что предполагало привлечение особенно высокого культурного капитала, а также своего рода "капитал симпатии", которым студенты-медики пользуются среди журналистов вследствие, в частности, и прямых личных контактов между ними.
Как пишет Либерасьон (28 апреля 1983 года), которая в силу социальных характеристик ее журналистов, особенно благоволит к таким манифестациям, забастовочное движение студентов-медиков "являло собой прежде всего замечательное разделение труда. Так, наиболее активное ядро было организовано по "функциональному принципу": "парламентарии" или "политики", находящиеся в постоянном контакте с Генеральной ассамблеей на уровне университетских клинических центров; активисты "Комитета действия" и "Комитета по связям с прессой". Постановка уличных спектаклей отличалась "тонкостью", "странностью", "элегантностью", "воображением", одним словом, духом гласности, который доступен не всякой социальной группе. Замуровывание таксометров на стоянках машин, блокирование автодорог, штурм Эйфелевой башни и Триумфальной арки, прямое вторжение на ипподром в Лоншам - все эти акции были придуманы и организованы "комитетами действия", обнародованы "комитетом по связям с прессой" и предназначались сослужить службу "парламентариям" движения. Разделение труда между членами забастовочных комитетов усиливалось социальной дифференциацией: "серьезным" парламентариям противопоставлены члены Комитета действия, маргинальность и поступки которых смогли привлечь на свою сторону целый слой таких же маргинальных журналистов: "Джинсы, длинные волосы, позолоченные серьги - как далеко это от типичного образа его коллег. У Анри нет никаких иллюзий относительно существования такого разделения труда. Но цель у всех общая". "Конечно, в медицине еще много пижонов, которые не видят ничего дальше своего тенниса и уик-энда. Но они нам не мешают, потому что чувствуют эффективность нашей деятельности. И они уважают нас теперь немного больше, чем раньше, даже если это не совсем бескорыстно". Главная цель при выборе действий заключалась в том, чтобы "максимально воздействовать на СМИ", как выразился один из членов "Комитета действия", который сам был потрясен количеством статьей и фотографий, появившихся во всех газетах не без его участия. Во многих отношениях производство этих действий напоминало работу рекламных агентств, разворачивающих кампанию по продаже товара: помимо того, что эти действия должны были быть "зрелищными, стремительными, ненасильственными, легко понимаемыми, и при этом вызывающими симпатии публики", а по своему содержанию они еще должны были соответствовать сложившимся представлениям об образе студента-медика. Так, политики подвергали критике/246/ некоторые акции, например, мини-баррикады и разборку булыжных мостовых как не соответствующие традиционному стилю "будущего врача".
Массовые шествия представляются антиподами зрелищных акций боевиков, про которые всегда можно сказать, что это "акции, спланированные" самой прессой и для прессы*. Агенты журналистского поля не могут не говорить об этих впечатляющих событиях, которые, как кажется, исключают всякое манипулирование, хотя массовые выступления также принадлежат - не столь явно, но тем самым, более эффективно - к разряду акций, производимых для прессы, т.е. таких акций, которые не могли бы существовать, - во всяком случае в данной форме, - если бы не существовало журналистов, которые о них говорят. "Дело было выиграно еще задолго до конца", - замечает Франсуа Гийом по поводу манифестации 23 марта. "Намеренные недомолвки новых хозяев телевидения** в отношении нас не смогли взять верх над профессиональным чутьем репортеров, на которых наша демонстрация произвела большое впечатление. В большинстве репортажей, появившихся на следующий день, отмечалось полное согласие, царившее между участниками и руководителями шествия".
Если эффект навязывания, производимый массовой манифестацией, носит более убедительный характер, то это потому, что в большинстве случаев она предполагает привлечение более значительного институционального и экономического капитала. Такая стратегия доступна только уже сложившимся институциям, таким как Церковь или профсоюзы, которые на протяжении всей истории своего существования смогли накопить значительный капитал. В распоряжении таких институций находится целый штат не только работающих на них профессионалов (освобожденные работники) и добровольцев ("активисты" и "симпатизирующие"), которые часто представляют собой значительную силу, но и большое/247/
* Захват заложников является формой политической акции, которая связана с распространением телевидения. Использующие ее террористы очень внимательно изучают прессу и осуществляют такие акции с учетом ее логики. Тележурналисты это поняли. Известно, что в связи с распространением террористических актов, некоторые из них приняли решение не сообщать о такого рода насильственных акциях, рассчитывающих как раз на реакцию прессы, благодаря чему и становятся известными требования этих малочисленных групп. Однако такое предложение в принципе не могло быть принято, поскольку предполагалось, что ему последуют не все (без исключения) СМИ, находящиеся в состоянии конкурентной борьбы друг с другом.
** Имеются в виду пришедшие к власти социалисты - прим. перев.
количество простых членов организации, которые, в зависимости от обстоятельств могут привлекаться к участию в манифестациях. Материальная мощь и консолидирующая сила такого профсоюза, как НФПСП, в течение 30 лет участвующего в управлении данной сферой производства и располагающего значительным экономическим капиталом и капиталом связей, сделали возможным мобилизацию очень широкой базы, успех которой способствовал увеличению, или, по крайней мере, усилению того, что можно назвать капиталом кредитоспособности официальных представителей группы, который в свою очередь, по принципу "деньги к деньгам", способствует усилению экономического и институционального капитала профсоюза.
Было сделано все возможное, чтобы доставить в Париж как можно большее число простых членов профсоюза: для этого случая, согласно НФПСП, было заказано 1500 автобусов. "Департамент, известный своим черносливом", - пишет корреспондент Лот-э-Гаронн в газете Матэн, - обеспечил явку 200 участников манифестации НФПСП, арендовав 3 автобуса по 20 тысяч франков. "Раз надо - значит надо", - заявил Роже, - "если хочешь, чтобы манифестация была мощной, нельзя экономить на транспортных расходах". (Матэн, 24 марта 1982 года.) Некоторые газеты опубликуют даже финансовые отчеты ряда сберкасс Креди агриколь о транспортных расходах. Были использованы все аргументы и все возможные способы давления для того, чтобы на поездку решились даже самые пассивные земледельцы. О работе по мобилизации участников, проведенной профсоюзом, рассказывает специальный корреспондент афарного еженедельника Агрисепт в Шэре: В Шэре соберутся 600 земледельцев, что потребует 13 автобусов на 28 сельских кантонов." Президент отделения НФПСП этого департамента рассчитывал на 1 тысячу человек, но он признает, что в Шэре результаты сборов средние. Люди здесь умеренные". С начала марта он начал кампанию с созыва административного Совета Федерации, затем направил письма президентам отделений в кантонах, которые в свою очередь разослали эти письма 210 президентам отделений в коммунах. Каждый кантон организовал своей выезд. Никакой централизации" (Агрисепт, 26 марта 1982 года).
Заметим попутно, что понятие "публичное пространство", безусловно, не самое подходящее для анализа поля производства/248/ медиатических событий, поскольку это выражение включает как данность то, что является результатом сложного труда по конструированию, вовлекающего различные категории агентов, которые находятся между собой в состоянии конкурирующего сотрудничества. Нет такого "публичного пространства", которое было бы дано и открыто для всех, есть более или менее дифференцированная система агентов, которые располагают социальным определением того, что может быть включено в универсум фактов, достойных быть обнародованными. Нет ничего более обманчивого, чем тот часто создаваемый образ прессы, как форума, места, где все может обсуждаться публично. Не существует такого пространства, которое было бы открыто для всех тех, кто этого хочет; существуют агенты, которые решают в соответствии с законами функционирования журналистского поля, что стоит, а что не стоит того, чтобы быть сообщенным публике, более или менее широкой и социально гетерогенной. Понятие "публика" тоже слишком абстрактно; было бы более убедительным в каждом случае определять размеры и состав той или иной публики. Например, близкие родственники уже составляют маленькую публику, которая только более спаяна друг с другом и более замкнута, чем публика, состоящая из коллег по работе, однокурсников, толпы, анонимных слушателей радиопрограммы, телезрителей и т.д. [11] Различные социальные группы с учетом их собственного медиатического капитала, более или менее быстро получают доступ в это пространство и к его специфическим прибылям. В этом отношении интересно было бы проанализировать составляющие "времени реагирования", различного для разных газет и для разных социальных групп, стремящихся попасть в центр внимания "общественного мнения", времени между производством коллективных акций протеста и их возможного конструирования в качестве "события" журналистским полем. Если радиожурналист может заранее представить приход какого-либо политического деятеля в "Клуб прессы" как "политическое событие дня", то для того, чтобы забастовка рабочих-иммигрантов в автомобильной промышленности или "молочная забастовка" земледельцев Запада стали "главной новостью дня" в парижских газетах, требуется чаше всего несколько недель. И не будет большим преувеличением сказать, что некоторые массовые акции, многие манифестации-спектакли в большинстве своем производятся потому, что журналистское поле их ждет и потому, что они вписываются в доминирующий сегодня способ политико-журналистского функционирования./249/
Если журналистам хорошо известна эта повседневная борьба за приоритет информации, которая ведется в процессе выпуска газет (они знают, что то, что помещено на первой странице или вынесено на обложку, станет более популярным, чем статья, помещенная внутри издания [12]), то иначе обстоит дело с простым читателем. Тенденция к установлению гомологии между структурированием событий, предлагаемых каждой ежедневной газетой и ожиданиями различных читательских аудиторий, лежит в основе ощущения очевидности, само собой разумеющегося, которое этот читатель испытывает по отношению к событиям, предлагаемым и ранжированным газетой: каждый читатель видит события, но никак не ту специфическую работу, которую выполняет политическое поле по их производству. Газета, как очки, воссоздает невидимое, с помощью которого мы видим мир. Но и сами журналисты не свободны от такого рода воздействия реальности, которую они сами производят, когда оставляя в стороне всевозможные внутренние разногласия (информация-мнения; левые-правые и т.д.), они приходят к общему согласию относительно фактов, составляющих события, достойных того, чтобы быть помещенными на первой полосе. Можно было бы даже сказать, что ощущение объективности события, т.е. того, что представляется существующим само по себе, а не является "изобретением" журналиста, возрастает внутри журналистского поля по мере того, как растет число газет, делающих "событие". Если организаторы манифестаций рассматривают в качестве присоединившихся к ним все газеты, которые говорят об этих манифестациях и отводят им свои лучшие страницы, то это потому, что чем более большее число журналистов сходится в социальном определении события, тем более это событие кажется существующим независимо от журналистов. Если оно попадает только на первую полосу Юманите (или Фигаро), то могут возникнуть подозрения в сообщничестве или в пристрастиях политического свойства, если оно находит отражение только в передовицах Франс-Суар или Паризьен-либере, то это может быть расценено как простая погоня за "сенсационностью", которой славятся эти газеты, использующие ее как способ лучшей распродажи этих изданий среди определенной публики. Если же событие попадает на первую полосу, всей парижской прессы, как это было в случае аграрной манифестации, забастовки водителей грузовиков, выступлений в защиту частной школы или общенациональной забастовки государственных служащих, то/250/ это является лишним доказательством того, что событие существует само по себе, а не сфабриковано полностью самими журналистами.
"Суд общественного мнения"
До тех пор, пока манифестации ограничивались физическим пространством улиц и силовыми отношениями, которые складывались прямо на месте проведения манифестации, столкновения, зачастую весьма жестокие, составляли суть этих акций. Конкретная цель политического контроля над прессой и цензуры состояла в том, чтобы эти акции не выходили за пределы того места, где они разворачивались, чтобы силовая борьба не распространялась дальше этого ограниченного места столкновений и чтобы таким образом манифестирующие группы не смогли передавать информацию о своей борьбе ("популяризировать", как скажут студенты в ноябре 1986 года) никому, кроме тех, кого это непосредственно касается. Одним словом, задача состояла в том, чтобы не дать возникнуть такой специфической политической силе, которая является результатом мобилизации "общественного мнения" (формируя общественное движение в пользу манифестантов), то есть своего рода политической энергии, обуздать которую гораздо сложнее. Ведь, в конечном счете, сами манифестанты стремятся попасть под контроль институтов опросов, которые "регистрируют" реакцию обшественного мнения на мнения, выраженные ими публично, то есть на улице. Поддержка населением манифестирующей группы или "симпатия" (измеряемая опросом), которые может вызвать движение протеста, не зависят от воли участников борьбы. Порой достаточно какого-либо несчастного случая, неловкого высказывания какого-нибудь руководителя, подхваченного и широко разрекламированного СМИ, чтобы произошел переворот во "мнениях", которые до того фиксировались институтами опросов. Привлечение "общественного мнения" на свою сторону дает манифестантам специфический политический капитал, но капитал в высшей степени непрочный. Вот почему, когда более или менее широкомасштабные движения начинают шириться и приобретают непредвиденный размах, то это часто вызывает беспокойство руководителей, опасающихся, как во время азартной игры, что при малейшей ошибке они могут потерять весь тот капитал солидарности и симпатии, который порой накапливался с таким трудом./251/
Например, размах выступлений против "проекта Деваке", который не смогли предвидеть ни политические, ни студенческие лидеры, и страх потерять контроль как над развитием движения, так и над реакциями "мнения", стали причиной закулисных сделок разной степени секретности с тем, чтобы пресечь выступления. Алэн Деваке после 26 ноября прямо заявлял на заседании Национальной ассамблеи, что никто не мог "предсказать, как будет развиваться это движение" ("Мы не видели, куда мы идем"), а что касается анализа ситуации, сделанного его коллегами по правительству на следующий день после первой крупной парижской манифестации 27 ноября, то он, по словам Дэваке, также был очень противоречивым. ("На фоне царящей неуверенности - несколько четких, но взаимоисключающих друг друга соображений"). В своих воспоминаниях он упоминает "сценарий" того, как можно было бы остановить движение, который был разработан и принят Национальной ассамблеей (отозвать проект реформы под предлогом углубленного изучения высказанных в его адрес многочисленных замечаний). Кроме того, перед общенациональной забастовкой 4 декабря состоялись переговоры между министром образования Франции и президентом НССФ-НД,* в ходе которых министр пообещал снять спорные пункты проекта, на что руководитель студенческого профсоюза заявил: "На следующий день после манифестации я проведу референдум... Не беспокойтесь... Этот референдум будет проведен так, что если вы изымаете спорные пункты, проблем не будет... Вот как мы сделаем: я попрошу по радио, чтобы вы приняли делегацию студентов ближе к концу манифестации. Вас же я прошу ответить в среду, что вы согласны принять делегацию после завершения манифестации"**.
Действующим политикам, являющимся монополистами по части легитимного физического насилия, почти всегда удается запрещать массовые скопления людей, контролировать столкновения и сокращать численность демонстрантов. Непосредственно материальное соотношение сил всегда оказывается в пользу существующего порядка, который/252/
* UNEF ID - Национальный союз студентов Франции - Независимый и Демократический - прим. перев.
** Этот диалог, переданный министром образования Франции парламентской комиссии по расследованию и существование которого отрицает руководитель Национального союза студентов Франции, опубликован в приложении к отчету Национальной ассамблеи (отчет Обер), а также в: A.Devaquet, "L'amibe et I'etudiant", op.cit. pp. 263-264.
располагает средствами воздействия, не идущими ни в какое сравнение со средствами манифестантов. Почти всегда на улице последнее слово остается за властью. Что касается борьбы символического типа, то здесь все далеко не так определенно, поскольку ее участники гораздо более многочисленны и диверсифицированы. Цель, выдвигаемая манифестантами, может восприниматься как легитимная, а репрессивные средства, используемые властью для противостояния этой цели, могут вызывать негодование. Во время выступлений в защиту частной школы или студенческих манифестаций все знали, что их истинной целью было "завоевание общественного мнения". Социалистическое правительство, которое, несмотря на предпринимаемые усилия, не смогло мобилизовать своих собственных сторонников, оказалось перед лицом все более многочисленных, организованных и мирных толп, выступающих против проекта реформы, конкретные цели которой, как это с удовольствием подчеркивала "левая" пресса, тем не менее были неведомы многим манифестантам: большое их число участвовало в шествиях по принципу агрегирования, характерному для политической мобилизации - не столько против проекта, сколько "против социалистов". Точно так же, когда правое правительство решило в 1986 году вынести на голосование реформу Деваке, оно неожиданно для себя обнаружило, что ситуация вышла из-под контроля, что аргументы в пользу проекта реформы на студентов уже не действуют (что политики выразили в формулировке "движение потонуло в иррационализме"), что, по общему признанию СМИ и "общественного мнения", на правительстве лежит ответственность как за репрессивные акции, которых оно, возможно, и не желало, так и за бездеятельность в отношении "разрушителей", которую оно мотивировало, конечно, не без задней мысли, тем, что опасалось новых случаев превышения полномочий со стороны полиции. Когда министр образования Франции, на следующий день после резкого заявления в адрес студентов, узнает из телеграммы о гибели одного из них, он немедленно сообщает своему окружению, что теперь правительство наверняка потерпит поражение.
Развитие СМИ и технологии опросов изменило то, что можно назвать "общей экономикой манифестаций" и - шире - "экономикой политической игры": физические столкновения, которые еще далеки от полного исчезновения, тем не менее постепенно замещаются действиями, специально предназначаемыми для СМИ. Каждая газета старается укрепить/253/ предыдущие установки своих читателей"*. Но и журналистское поле в своей совокупности также воздействует на политическое поле в целом. Это воздействие поля усиливается с помощью определенных механизмов. Например, журналисты, политики, и, в целом, "все лица, принимающие решения" практикуют особый способ чтения прессы: ежедневное прочтение всей прессы с помощью обзоров или пресс-релизов. Этот способ чтения, который заставляет предположить, что поле журналистики несвободно как от экономического, так и чисто политического давления, не нов ("Аргус пресс" был создан век назад вскоре после закона о свободе печати). Большинство журналистов ежедневно внимательно читает репортажи своих коллег, это чтение предоставляет им сюжеты, о которых они должны будут писать, поскольку о них говорят "другие" журналисты, и тем самым оно усиливает зависимость каждого из них от логики такого поля массового культурного производства**. Новизна же, возможно, состоит в том, что эта практика распространилась на всю совокупность публики в соответствии с логикой функционирования самых крупных СМИ (радио и особенно телевидения), по причине же социальной и политической гетерогенности их публики, они не могут рисковать и чаще всего ограничиваются передачей сюжетов, которые уже нашли свое отражение во всей прессе. Следует отметить, что, несмотря на стремление к дистанцированию, новости, которые транслируют все каналы телевидения, похожи друг на друга***. Журналисты крупных СМИ вынужденно ориентируются на одни и те же происшествия, комментируют одни и те же политические высказывания, толпятся на одних и тех же пресс-конференциях, одним словом, они обязаны быть там, куда их - обоснованно или нет - направит логика поля. Парадоксальным образом самые крупные СМИ производят, особенно в политике, эффект символического закрытия: "новость" стремится вписаться в то, о/254/
* Все указывает на то, что существует гомология между социальными свойствами журналистов газеты и их читателей: многие журналисты делают газету, которую им бы хотелось читать в качестве читателя, а создание новой газеты всегда отчасти является операцией в духе "сделай сам".
** Именно это отличает поле массового культурного производства от полей ограниченного производства, которые в меньшей степени зависят от внешней публики, чем от сообщества коллег. Известно, что некоторые творцы, принадлежащие к интеллектуальным и художественным полям, которые хотят сохранить свою творческую независимость, стараются не читать и не смотреть то, что производят их конкуренты.
*** Различна лишь техника подачи новостей (один или несколько ведущих, сидящих или стоящих и т.д.). Содержание же новостей и даже порядок их передачи на всех каналах практически одни и те же. То же самое можно сказать и о радиопрограммах.
чем говорят крупные СМИ. СМИ преувеличивают значение того, о чем они говорят и, соответственно, преуменьшают значение того, о чем они не говорят*. Поле журналистики навязывает полю политики определенную иерархию событий, которую поле политики склонно принимать и признавать, тем более, что оно также участвует в ее производстве. Но власть прессы, как и всякая другая власть, действует лишь в определенных границах, и журналистам лучше других известно, что они являются манипулируемыми манипуляторами. Сегодня поля политики и журналистики вступили в гораздо более сложные отношения взаимозависимости, чем это было раньше. Политические журналисты не отказались от функции своего рода "суда общественного мнения" над политическими деятелями. Но цикл легитимации в определенной мере удлинился. Долгое время политические журналисты высказывались лишь от имени своих читателей. Они представляли себя "лидерами общественного мнения", то есть агентами, которые активно участвуют в создании общественного мнения. Сегодня институты общественного мнения позволяют им выступать от имени "общественного мнения" в целом: они уже не являются составляющей его частью, но, как и политики, легитимируют свои соображения, ссылаясь на опросы. Они более не считают себя теми, кто они есть, то есть "делателями" мнения, а простыми комментаторами мнения, которое существует независимо от печати. Журналисты совершенно искренне работают на "закрытие" игры, полагая, что они ее открывают: они привлекают внимание широкой публики к определенным фактам, которые они конституируют в "события"; они их подробно комментируют, опрашивают политических лидеров или специалистов, чтобы понять, "что нужно о них думать". Затем, на основе опросов, они задаются вопросом, каковы наиболее важные события и как их следует понимать, и в результате дают комментарий к тому, что думает "народ" по проблемам, которые они же сами и поставили. Реакция широкой публики всегда является лишь деформированным и зачастую искусственным откликом на мнения, которые ранее были публично высказаны профессионалами по части общественного мнения, борющимися за навязывание своей точки зрения и не всегда замечающими, что все они частично сходятся в том, о чем следует говорить, и как об этом следует говорить./255/
* Стоит, например, обратить внимание на то, какое расслоение порождает такая литературная передача как Апостроф. Она создала две категории писателей: тех, кто попал в передачу и всех остальных.
В этом смысле эволюция такой газеты как Либерасьон представляет собой показательный и убедительный пример процесса интеграции журналистского поля в поле политики: взбунтовавшись против зависимости прессы от господствующих представлений политики, Либерасьон родилась из намерения сокрушить информацию, контролируемую официальными органами (в особенности профсоюзными и политическими). Газета поставила себя в оригинальную, но крайне маргинальную позицию, отдавая предпочтение не официальным заявлениям, а репортажам с мест событий и политической трактовке, - в частности, в рубриках "справедливость", - тех сюжетов, к которым большая пресса относилась с пренебрежением или которые она помещала в мало престижные (социально и политически) рубрики типа "разное" или "происшествия". Вслед за стадией активной борьбы последовала профессионализация газеты, увеличение ее тиражей, что позволило ей войти в поле парижской прессы в качестве реального конкурента, этому процессу сопутствовало старение первоначального коллектива сотрудников газеты, предпочитающих разъездам сидячую работу в новых помещениях редакции, у телефонов. Эта совокупность журналистских стратегий с целью превратить Либерасьон в по-своему серьезное издание, не будет понятной до конца, если не видеть, что этим стратегиям сопутствовала быстрая интеграция газеты в тогдашнее поле политики. За обретение политической респектабельности (что в данном случае не является синонимом буржуазной респектабельности), о чем в ряду прочего свидетельствует та позиция, которую занимает в поле журналистики главный редактор газеты (еженедельный обзор хроники событий по радио, участие в теледебатах и т.п.) газета заплатила одновременным признанием иерархии политического поля. Признаки этого легко могут быть обнаружены на всех уровнях - это и изменения в подборе редакторов (в частности для рубрик "экономика" и "социальное", занимающих сегодня в газете ведущее место), которые теперь являются в основном выпускниками Высшей школы политических наук, и интервью с особо престижными личностями в политике (премьер-министр, президент Европейского парламента, архиепископ Парижа, которые повышают престиж самой газеты и т.д.). Концепция политики этой газеты таким образом приспосабливается к той, которую навязывается журналистскому полю полем политики: так, например, первая страница газеты больше не предоставляется никому неизвестным личностям, глубоко страдающим от диктата/256/ "правосудия по классовому принципу", теперь там, как в любой другой ежедневной газете, может быть, лишь под несколько иными заголовками, публикуются заявления политических и профсоюзных лидеров.
Дата добавления: 2015-09-11; просмотров: 80 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |