Студопедия  
Главная страница | Контакты | Случайная страница

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Жизнь и смерть человека в разных культурах (по-моему то же самое что и в 31 вопросе).

Читайте также:
  1. II. Речевая деятельность человека. Создание текста. Коммуникативные качества хорошей речи и способы их достижения
  2. Lt;question> Деятельность по преобразованию человека или группы людей называется
  3. Quot;Изображение человека, который, испытав тщетность усилий
  4. Quot;Удивительные противоположности, встречающиеся в природе человека
  5. V. Групп крови у человека
  6. X причинение тяжкого вреда здоровью человека
  7. А 4. На «дне» можно увидеть людей разных профессий. Кем был Бубнов?
  8. А) Культурная жизнь СССР 1945-1953 гг.
  9. А. Инфекции, вызываемые бактериальной микрофлорой человека
  10. А37. В обществе с рыночной экономикой государство воздействует на экономическую жизнь через

22. Естественнонаучное объяснение эволюции труда человека (Энгельс в распечатках).

23. Философско-социологическое объяснение соотношения «человек—труд».

Как рассматриваются вопросы, относящиеся к проблеме «человек — труд», в современной социологии и социальной антропологии? Надо отметить серьезное продвижение этих наук в понимании данной проблемы: ключевым моментом успеха здесь является рассмотрение повседневности как мира опыта людей. Но соотношение «человек — труд» в социально-антропологическом понимании не сводится лишь к выявлению роли труда в повседневной жизни человека. Новые глубины открываются при рассмотрении проблемы «человек — результаты труда». Ответа требуют простые на первый взгляд вопросы: почему в обществе одному выпадает труд, например, врача, а другому — грузчика? почему такая случайность, как рождение ребенка в семье богатого или бедного, предопределяет его судьбу? или почему из всех отношений людей главными оказываются обезличивающие их отношения полезности, простой функциональности? и т.д. С наибольшей полнотой на эти вопросы отвечает концепция отчуждения человека в истории, разрабатывавшаяся многими мыслителями начиная с Ж.Ж-Pycco.

Понимание отчуждения человека прошло в истории мысли по крайней мере три этапа. Ж.Ж.Руссо и философы-просветители (П.А.Гольбах, Д.Дидро) объясняли усиливающееся чувство одиночества и духовной опустошенности разрывом между общественными установлениями и естественной природой человека, по которой «каждый с рождения обладает неотъемлемыми правами на жизнь, свободу и собственность». Люди равны и независимы от рождения. Однако эти мыслители видели возможность оздоровления общества в возвращении к природе, т.е. в приведении общественных порядков в согласие с естественной природой человека. В этих призывах уже было первоначальное объяснение рабства и нищеты одних и богатства, господства других людей, поэтому они носили революционный характер.

Немецкая классическая философия, пытаясь увидеть несовершенство общества в характере деятельности людей, сводила отчуждение человека ко всякому акту опредмечивания им своих сил и целей в процессе деятельности, в том числе и трудовой. Тем самым был найден, с одной стороны, механизм отчуждения сил человека от него самого («самоотчуждение» у Гегеля) и их передачи в распоряжение социальных институтов, но с другой — была утеряна революционность французских материалистов, ибо утверждение о том, что всякий акт опредмечивания (говоря сегодняшними терминами — объективации, овеществления) человеком своих сил и умений есть в то же время акт отчуждения от него результатов деятельности, привело к выводу о том, что отчуждение человека есть вечное явление, и преодолеть его невозможно. Понятно, что этот вывод относится прежде всего к труду — ведь именно трудовой деятельности имманентно присущи как опредмечивание, так и распредмечивание, раскодирование — например, орудий труда, чертежей и т.д. — с целью их использования. Наиболее полно объяснил проблему отчуждения К.Маркс в работе «Экономическо-философские рукописи 1844 г.». Основные его выводы сводятся к следующему.

По Марксу, сущность отчуждения человека в его истории сводится к постепенному отрыву от него и господству над ним тех сил, которые он создает сам. Он перестает контролировать поведение результатов своей же деятельности. Таковы государство, собственность, господствующая идеология. Природа человеческой деятельности, прежде всего трудовой, такова, что человек на ранних этапах своего развития вынужден противопоставить себе созданные им же силы для того, чтобы извне стимулировать свой труд, содержание которого для него непривлекательно, ибо это труд, диктуемый нуждой и внешней целесообразностью, труд, находящийся на низких ступенях своего исторического развития. Такими силами являются деньги как идеальная сторона товаров (продуктов труда), религия (всеведущий Бог, контролирующий поведение человека посредством его религиозной совести и воздающий ему по заслугам в «Судный день»). Таково и государство, которое необходимо на этом историческом этапе для насильственного удержания в подчинении населения, страдающего от социального, экономического и политического неравенства, и которое контролирует распределение результатов труда «по собственности». Это царство наемного труда, когда рабочая сила становится товаром, т.е. «собственностью» работника.

Анализ показывает, что в истоке экономических, социальных и политических структур, чуждых большинству, лежит отчуждение труда, — более того, экономическое, социальное и политическое угнетение, так что несвобода человека объясняется именно природой отчужденного труда. Насилие государства над личностью, например, вполне объяснимо в рамках этого представления, ибо ясно, что результаты отчужденного труда позволяют содержать целый слой людей, закрепленных в «силовых структурах», и концентрировать власть в руках немногих в результате исторической узурпации ими функций управления (рабовладельцы, аристократия, буржуа, чиновничество в форме партократии и т.д.). Демократизация управления производством и демократизация управления страной, однако, не являются параллельными процессами. Политическая демократия мало связана с производственной: технология не терпит своеволия участников трудового процесса.

Являются ли эти и другие выводы Маркса утопичными, надуманными, односторонними и сверхрадикальными? Наше общество переболело марксизмом и как «единственно правильной революционной теорией», и как революционной утопией, не выдержавшей экзамен практикой. Настал момент отрезвления, а следовательно, вдумчивого анализа достоинств и недостатков марксистской теории общественного устройства. С этой целью и изложены здесь основы марксистской концепции отчуждения человека и его труда в истории.

А.Дж.Тойнби, выдающийся философ истории, подчеркивал, что «социальная несправедливость, духовное отчуждение, утрата человеком естественных связей с природой — все это плоды расширяющейся индустриализации западного мира». На фоне этих процессов наша страна «вторгается» в техногенную цивилизацию и, как свидетельствуют факты, начинает вбирать в себя прежде всего шлаковую часть культуры Запада. Пройти свой путь при этом с минимальными потерями — задача ответственная. Уяснение, понимание ситуации с помощью разума, в том числе и философско-социологических теорий прошлого, раскрывающих соотношение «человек — труд», — насущная задача.

 

24. Социальное и научное знание. Истина, заблуждение, правда и ложь.

25. Биогенетическое и этологическое объяснение агрессии.

К. Лоренц, известный этолог, утверждал, что существует связь между <естественной историей агрессии>, описывающей влечение к борьбе у животного, влечение, направленное против своих сородичей, и <агрессиями в истории человечества>. Более того, он ясно высказался в пользу биогенетической природы агрессивности человека, заявляя, что <пагубный по своим размерам агрессивный инстинкт, который как дурное наследие и по сей день сидит у нас, людей, в крови> был пронесен через многие тысячелетия как результат генетической селекции. К. Лоренц полон пессимизма в отношении силы здравого смысла и чувства ответственности современного человека: <Имея в руках атомные бомбы, а в центральной нервной системе - эндогенные агрессивные инстинкты вспыльчивой обезьяны, современное человечество основательно утратило свое равновесие>. Современный человек, по Лоренцу, является лишь промежуточным звеном между животным и истинно гуманным человеком.

Еще дальше в переносе на человеческое общество законов мира животных пошел О. Шпенглер, автор книги <Закат Европы>. Накануне захвата власти в Германии Гитлером он провозгласил, что <человек - это хищный зверь>, т.е. зверь, чья <жизнь построена на убийстве>, и что характер свободного зверя перешел к организованному народу. При этом существуют народы, <чья сильная раса сохранила характер хищного зверя, разбойничьи, агрессивные народы - господа. Человечество заплатило 50 млн. жизней в процессе обуздания такого <хищного зверя> в виде народа, опутанного нацистским бредом <о праве на мировое господство> германской расы.
Если установки О. Шпенглера и ему подобных идеологов самым убедительным образом опровергнуты самим фактом, Второй мировой войны, то утверждения К. Лоренца нуждаются в корректировке с помощью рациональных аргументов. Критики Лоренца и других поддерживающих его воззрения этологов делают вывод об их непоследовательности в рассуждениях: Лоренц призывает к тому, <чтобы мы разделяли как две; принципиально различные вещи - инстинктивно унаследованное и приобретенное путем передачи традиций>[29]. Традиции - это прежде всего культура, т.е. знания, нормы и ценности, навыки и умения населения. Следовательно, при размышлениях о биогенетических основаниях агрессивности человека мы должны помнить и о многовековой истории человеческой культуры, придавшей человеческому поведению пластичность, сформировавшей ценность права и возможности выбора линии, поведения и связанное с этим чувство ответственности за свободный выбор.

Если говорить о микроуровне проявления агрессивности людей, то представляется верным утверждение Р. Мертона о том, что всякое отклонение от культурной норм< (в нашем случае - насилие над другим) есть нормальная реакция нормальных людей на ненормальные условия. Следовательно, насилие есть в большей мере реакция человека на условия, препятствующие удовлетворению человеком каких-то своих потребностей, интересов, нежели проявление врожденного инстинкта агрессивности.

Существует биогенетическое объяснение альтруистического поведения животных - альтернативы агрессивности. Его основу составляет <отбор родичей>, при которой гибель отдельных особей обеспечивает сохранение генов близкородственных, организмов. Человеческий же альтруизм принципиально иной и определяется двумя основными мотивациями: механизмом сопереживания, сочувствия и потребностью следовать этическим нормам, принятым в данной культуре. Этологические концепции имеют значение не только для проникновения в тайны поведения животных, но и для человековедения. Академик И.П. Павлов сделал замечательный вывод: <Нет никакого сомнения, что систематическое изучение фонда прирожденных реакций животного чрезвычайно будет способствовать пониманию нас самих и развитию в нас способности к личному самоуправлению>. Современные оценки сводятся к осознанию необходимости проявлять <величайшую осторожность при сопоставлении социального поведения животных и человека, наделенного сознанием и феноменом культурного (негенетического) наследования>.

 

26. Политика: идеология и практика.

Стремление к доминированию одних людей и групп над другими характерно прежде всего для политической и экономической сфер жизни. В политике это борьба за власть, в экономике – за собственность. В обоих случаях речь идет о ресурсах для жизнедеятельности. Доминирование обеспечивается в конечном счете владением возможностью распределять ресурсы. Достижение доминирующего положения приносит конкретным людям (группам) рычаги влияния на других людей, а через них – на процессы жизнедеятельности общества. (Метафора «рычаги влияния» расшифровывается посредством научных категорий «статус», «престиж», «имидж», «собственность», «авторизация ресурсов» и «размещение ресурсов»).

Чтобы понять экзистенциальные истоки насилия в политической и экономической сферах жизни людей, необходимо всмотреться в природу этих видов деятельности. Ни политическая, ни экономическая (нетрудовая) деятельности не имеют в себе пределов своего проявления, обозначенных моралью, – в них для достижения цели допустимо использование любых средств («право силы», «деньги не пахнут»). Цинизм власти, как экономической, так и политической, общеизвестен. Речь идет поэтому не об «уговаривании» этих носителей власти, а о том, чтобы их обуздать извне введением «правил игры» как на государственном уровне, так и на уровне учреждений (организаций: партий, движений, фирм, корпораций и т.д.).

«Правила игры» устанавливаются законами, принципами и нормами, на основании требований права и морали которых обеспечивается их легитимность. Главным «правилом игры» являются выборы демократического характера, когда избиратели так или иначе убеждаются, что тот или иной кандидат на представительный, исполнительный или судебный пост действительно олицетворяет собой необходимые знания и опыт, правовые и моральные нормы и способен их соблюдать. Однако слабостью системы демократии российского общества является почти полное отсутствие практики даже минимальной отчетности избранных деятелей перед избирателями (видимо, эта слабость — хроническая, связанная с историческим состоянием менталитета народа).

Власть, как политическая, так и экономическая, нуждается в идеологическом обеспечении ее функционирования. Идеология — духовное средство борьбы за интересы, она не может быть универсальной, ведь в обществе нет групп с едиными интересами (кроме защиты Отечества). Она имеет критическую, мобилизующую, защитительную и разъяснительную функции. Пропаганда связана с разъяснением основ принятой доктрины (идеологии достижения цели), с критикой других доктрин и тем самым — с защитой своих позиций. Агитация призвана мобилизовать людей «своей» социальной базы, электората, интересы которых защищаются, на конкретные политические и другие действия.

В основе любой идеологии лежат идеи — в них кратко формулируются позиция и основная цель субъекта идеи: нации, класса, группы демографического или профессионального характера. Любая идеология стремится к легитимизации (к признанию своих идей «законными», т.е. справедливыми, правильными, социально признанными). Однако в силу того что нет единой идеологии, она обычно выдает свой социальный интерес за всеобщий интерес и потому может выступать формой «ложного сознания». Обратим внимание на то, как часто в речах политиков звучит слово «народ». На самом деле «народ» состоит из наций, классов и групп с весьма различными интересами, поэтому доминирующая группа обычно манипулирует сознанием людей, вводя «ложное сознание» в массовое сознание как дымовую завесу для сокрытия своих истинных целей и реального положения вещей в обществе, что позволяет бесконтрольно распределять блага (авторизировать и размещать ресурсы страны). Поэтому в обществе необходимо иметь оппозицию реальной власти, критикующую ее со своих позиций. Борьба идеологий в этом случае носит для общества в целом спасительный характер, рассеивая словесный флер любой политической пропаганды и агитации.

Изложенное позволяет нам выделить понятие «идеологическое насилие», под которым следует понимать внушение массам идей, являющихся опасными с точки зрения развития общества. Опасно то, что побуждает человека или группу к действиям вопреки его (ее) коренным, т.е. жизненным, интересам.

 

27. Фанатизм и его формы.

Фанатизм - слепое, безоговорочное следование убеждениям, особенно в области религиозно-философской, национальной или политической сферах; доведённая до крайности приверженность каким-либо идеям, верованиям или воззрениям, обычно сочетающаяся с нетерпимостью к чужим взглядам и убеждениям. Отсутствие критического восприятия своих убеждений. Фанатик — фанатичный человек (в прямом и фигуральном смыслах).

Фанатизм как эмоциональное проявление характеризуется чрезмерным рвением, энтузиазмом, одержимостью, слепой верой в правоту своих (чаще всего, экстремальных религиозных или политических) убеждений, в превосходство и исключительность предмета своего обожания и его последователей в «собственном лице».

Согласно определению американского философа Джорджа Сантаяны, «Фанатизм состоит в удвоении усилий, когда забыта цель»; согласно Уинстону Черчиллю, «фанатик — тот, кто не способен изменить своё решение и никогда не сменит тему». Оба эти определения предполагают предъявление крайне строгих требований и нетерпимость к каким-либо отклонениям.

Различие между фанатиком и поклонником видится в том, что поведение фанатика рассматривается как нарушение преобладающих социальных норм, тогда как поклонник эти нормы не нарушает (хотя его поведение и может казаться странным). Объединяет поклонников и фанатиков их всепоглощающий интерес, любовь к той или иной сфере деятельности, занятию, увлечению, человеку. Так называемые чудаки отличаются от фанатиков тем, что идеи, которые они исповедуют, и занятия, которыми они занимаются, обычно безобидны, но очень сильно отличаются от общепринятых представлений или привычного поведения, образа жизни окружающих людей. Что же касается фанатиков, то объект их поклонения или увлечения сам по себе может считаться «нормальным», и лишь степень одержимости кажется окружающим чрезмерной или «ненормальной».

Единая классификация фанатизма отсутствует. В существующих классификациях же используется различный принцип систематизации и каждая из них применяется в зависимости от цели исследования. Фанатизм классифицируется по следующим признакам:

· в зависимости от содержания (религиозный фанатизм — рассматривается иногда как наиболее экстремальная форма религиозного фундаментализма; политический, идеологический фанатизм; этнический, национальный, расовый фанатизм — проявления национальной, расовой исключительности в сочетании с неприкрытой ненавистью к представителям другой нации или расы; фанатизм среди спортивных болельщиков — см., напр., футбольное хулиганство; театральный фанатизм)

· в зависимости от степени овладения идеей — жесткий и мягкий фанатизм;

· в зависимости от степени вовлеченности — массовый и индивидуальный фанатизм;

· по характеру мотиваций;

· по личностной позиции.

 

28. Природа и механизм игры.

Классик анализа игры как фактора культуры И. Хейзинга считал, что игра есть занятие внеразумное. Играют и животные. В игре мы имеем функцию живого существа, которая не может быть детерминирована только биологически, только логически или только этически. Почему младенец визжит от восторга, играя? Почему игрок, увлекаясь, забывает обо всем на свете, почему публичное состязание повергает в неистовство тысячеголовую толпу?

Каждому из этих вопросов можно найти объяснение, но что их объединяет? Ведь если даже играющие испытывают напряжение, полет, страсть, радость или чувство забавы, то ясно, что эти эмоции не являются собственно игрообразуюющими, а составляют лишь эмоциональное сопровождение игрового действия. Следовательно, для объяснения природы игры мы должны выйти за пределы человека играющего и искать игрообразующую силу в культуре — этом своеобразном продукте взаимодействия людей, несущем им ценностно-нормативный порядок, науку и образование. Но обладает ли культура сама по себе постоянно воспроизводящейся силой обновления, движущей и мир игры? Без конкретного единичного живого существа здесь не обойтись. Следовательно, мы в своих поисках истины в этом вопросе должны объединить культуру и человека в одно целое — в существование человека в конкретном обществе с его уникальной культурой. Лишь рассматривая игру как один из постоянных феноменов человеческого существования, мы сможем подойти к решению вопроса о природе игры. Здесь есть лишь одно ограничение — мы рассматриваем мир людей, и только их мир, ибо биологическое объяснение — а оно потребовалось бы, если бы мы начали с утверждения о том, что играют и животные. — почти ничего не объясняет. Поэтому мы можем говорить лишь о биологических предпосылках возникновения игры в мире людей.

Й.Хейзинга всю культуру выводит из игры, поскольку распространяет феномен игры и на животных. Согласно ему, игра старше людей. На первый взгляд, это верно, особенно когда мы начинаем понимать игру через ее признаки, лежащие на поверхности: она не диктуется необходимостью (свободное действие), выводит играющего за пределы повседневности («перерыв повседневности»), она не утилитарна, она обособлена от неигрового мира (имеет свой хронотоп, т.е. пространство — время), игровое сообщество образует свой мир, свои правила (животные хорошо различают агрессию и игру). Однако эти признаки не конституируют игру, они лишь сопровождают ее, ибо их можно приписать любому миру людей: миру труда и знаний, любви, борьбы... Если судить о природе игры лишь по ее признакам, то получится вывод, что вся жизнь людей — это игра (недаром распространилась традиция в любом мире искать «правила игры» — в политике, праве, морали, в экономических и межличностных отношениях). Это говорит о том, что к игре мы стали относиться как к эпифеномену, т.е. производному от многих факторов, у которого нет своей жизнеутверждающей силы.

Углубленный анализ вопроса приводит к следующим взглядам на природу игры. Игра относится к тем культурно-деятельностным образованиям, суть которых выявляется лишь в процессе умозрения и внутреннего переживания играющего. Он врывается в новый мир со своими правилами, которые застал уже сформированными и в рамках которых ему предлагается испытать себя в рискованном порыве к своему экзистенциальному самоопределению и самоутверждению. Этот порог нового бытия играющий переступает, часто обретая состояние экстаза — восторженно-исступленного эмоционального состояния, дающего стартовую энергию для раздвигания горизонтов устоявшегося бытия. Исходный смысл игры — стремление человека к полноте бытия, порождающее новые миры и дающее ему ощущение такой полноты. Свободное деятельностное состояние, острота ощущения которого особенно усиливается в случаях игры с жизнью и смертью во имя постижения играющим своей экзистенции, — это не тренировка и подготовка к жизни, как еще истолковывают смысл и функции игры некоторые исследователи, а сама жизнь, но в «зазеркалье», в смещенном мире символики, рожденном фантазией, стимулируемой стремлением каждого человека к своей естественной, целостной жизни, определенной, как ему кажется, благостной судьбой. Эти истоки в мире идей выражены, например, в триадах Вера, Надежда, Любовь или Добро, Истина, Красота. По мере возрастания разнообразия людей (это историческая тенденция) и развития индивидуальности человека такие символические игры, связанные с игровым содержанием, будут развиваться «вширь и вглубь», т.е. количественно и качественно. Так, на наших глазах бурно развиваются виртуальные миры, обязанные своим техническим происхождением развитию объемного телевидения.

С.А.Смирнов приходит к выводу о том, что субъектом игры является не человек, а сама игра, т.е. указывает на примат игры над играющим, предлагающей свой механизм вовлечения человека в игру и проживания игры человеком. В этом утверждении есть нечто мистическое. Но это на первый взгляд. Все становится ясно на рациональном уровне, если мы примем, что игра своим появлением и развитием обязана природе человека, в которой заложено стремление к самоопределению в мире людей. Фантазия человека при этом выполняет роль конструктора мира игры. Однако отдельный человек, рождаясь и социализируясь, застает множество форм и видов игры уже устоявшимися, и в этом смысле его включение в мир игры производится как бы самой игрой. В этом случае она — властелин над играющим. Игра в той же мере творит игрока, как играющий воспроизводит и творит мир игры.

Й.Хейзинга сводит всю культуру к феномену игры, а ее саму выводит из ритуала. Сейчас добыто много доводов в пользу того, что это не так и что игра, если ее сущность понимать исходя из природы человека, есть нечто, что невозможно понять без учета фундамeнтaльныx оснований существования человека в мире людей и мире природы. Более того, она является одним из этих феноменов, постоянно воспроизводящихся в жизни людей, который порождает, в свою очередь, искусство, ритуал, религиозные и светские культы, спорт и т.д.

Игропорождающая сила заключена в вечном стремлении людей к личному самоутверждению и самоопределению, к целостности своей личности за счет поиска новых миров в условиях конечности своего существования.

 

29. Классификация игр.

Когда мы говорим о классификации игр, необходимо раскрыть специфику структурирования этого общего феномена, т.е. применить дедуктивный метод расчленения одной большой игры на ряд «малых». В рамках этого подхода можно выделить следующие виды классификации игр.

Р. Каюйа выделил четыре типа игр. Игры расположены на едином континууме-процессе, начало которому задает максимальный Ludus (управление игрой через правила) и заканчивается Paidia (максимальная стихия игры, обеспечивающая самореализацию игрока):

а) игра-агон (борьба, состязание). Играют соперники, цель игры — победа. Прежде всего это спорт;

б) игра-alea (жребий, игральная кость). Сюда относятся все азартные игры, игры на везение, в которых побеждает случай. В этих играх главенствует риск (например, биржевая игра, лотерея, карты, пари, рулетка, тотализатор). Замечено, что в кризисные времена эта страсть усиливается до предела. Игра, этот наркотик для бедных, дает возможность обмануть судьбу и питает мечты о лучшей жизни;

в) игра-mimicry (подражание, имитация). Этот тип игры характерен для сценических искусств, театра, зрелищ типа шоу. Играющий — актер, его принцип игры — жизнеподобие, подражание реальности;

г) игра-ilinx, игра головокружения. Игрок играет с самой смертью в прятки — рискованные мероприятия вплоть до «русской рулетки». На карту ставится сама жизнь игрока — она отдается на волю случая, стихии.

Все эти четыре типа локализованы: первый — стадионом, спортзалом и т.д., второй — игральным столом, рулеткой, третий — сценой, а четвертый — самой жизнью играющего.

Выделяются три плана игры: play (играние), game (вид игры), performance (мотивация игрока, его отношение к игре).Такой метод классификации (структурации) позволяет ясно описать конкретные виды игр с четким расчленением их на составные части.

С.А.Смирнов в вопросах классификации продвигается глубже всех, поскольку в схему включаются соответствующие стили жизни людей, что делает понимание игры более антропологичным. Он предлагает следующую схему, выделяющую три типа игр.

Игра-мимезис (соответствует театру, языковым играм, играм с текстом) связана с игрой воображения и ума человека, это мир «Зазеркалья», и -целью создания такого мира является развитие личности играющего. Квази-формы: эстетство, салонные игры, богемное поведение. Такая игра, когда фантазия приобретает прочные формы, «овеществляется», переходит в игру-агон, целью которой уже является победа одного играющего над другим в ирреальном мире, это игра в игрушки в условном мире, огороженном множеством правил (рыцарские турниры, спортивные состязания, конкурсы эрудитов). Здесь свободы меньше, чем в первом типе игр, поскольку нет места для импровизации, индивидуальной интерпретации роли. В агонистике человек вырабатывает силу жизни, выносливость, отодвигает границы «усталости от жизни». Если нарушается мера игры, то появляются квази-формы (война) уничтожающие в конечном счете и игрока, и данный тип игры.

Игра-агон - родовая природа: борьба, соревновательность, состязательность с целью победы, доминирования.

Игра-экстазис доводит борьбу до предела, игрок ходит по краю пропасти, вплоть до тяжбы с Богом (Гамлет, Дон-Кихот). Этот тип игры воплощен в героях Пушкина: Евгении из «Медного всадника», Сальери, Германе из «Пиковой дамы»; ключевая мысль. Пушкина состоит в том, что идея, становящаяся абстрактным принципом, знаменем, фетишем, превращается в идола, в дубинку для уничтожения живого. Идол ищет олицетворенной силы и находит его в фанатике. Здесь мы уже близки к объяснению поступков героев Достоевского, разрушающих опоры, на которых зиждется природа человека, и бросающих вызов самой истории. Квази-формами являются рулетка, кости, карты.

 

30. Спорт: яростный и прекрасный мир.

Игра-агон стимулируется стремлением к победе, каждого участника игры посредством состязания в силе, ловкости, умении, волевом настрое. Это – спорт. Он является отражением в игровой ферме феномена доминирования, когда борьба ведется ненасильственными способами, а превосходство достигается путем соревнования в рамках установленных правил. Характерно, что по традиции во время Олимпийских игр в Древней Греции прекращались все военные действия — это указывает на то, что люди с давних пор стремились к реализации основных феноменов своего существования в «чистим» виде, когда моральные требования «очеловечивают» тот или иной феномен совместного существования людей.

Книга рекордов Гиннеса выделяет 78 видов спорта, по которым проводятся чемпионаты мира и Олимпийские игры. Только в одной легкой атлетике насчитывается 72 вида соревнований, а если суммировать виды соревнований для мужчин и женщин, взятых отдельно, а также виды, соревнования по которым проводятся в закрытых помещениях, то мы получим поистине грандиозную картину современного спорта, с каждым годом раздвигающего свои горизонты. Разнообразие все новых видов спорта говорит о том, что тенденция роста игры-агона соответствует историческому росту разнообразия людей, а также увеличению числа людей, ищущих своего самоопределения и самоутверждения в ненасильственных формах.

Мир игры смягчает феномен доминирования, стремления к превосходству одного человека над другим, вводя процесс его реализации в культурные формы. Справедливость победы чемпиона признается (легитимизируется) всеми, если она добыта на основе правил игры, «в честной борьбе». Этот факт подтверждает мысль о том, что игра есть культурно-исторический феномен и что границы трансцендентных миров — это дрейфующие границы, где нет пограничных столбов. Если отвлечься от play (процесса игры) и game (процедур и упорядоченности конкретного вида игры правилами) и остановиться на анализе performance (мотивациях и переживаниях игрока), в нашем случае — спортсмена, то анализ научной литературы по этой проблеме позволяет утверждать следующее. Остановимся на внутреннем мире современного спортсмена. Социальный портрет, составленный на основе самооценок, показывает, что доминирующее положение в иерархии интересов в сфере досуга (человек «виден», когда он добровольно выбирает свои занятия) занимают виды деятельности, не требующие серьезных душевных усилий от человека. Наиболее привлекательны: прослушивание магнитофонных записей, просмотр видеофильмов, посещение кинотеатров, чтение приключенческой и детективной литературы, просмотр телепередач. Занятия музыкой, живописью и т.д. занимают последние места (13—15-е места из 15). На втором месте по значимости — посещение спортивных мероприятий. Причем люди, занимающиеся спортом любительски («физкультурники»), в три раза чаще, чем квалифицированные спортсмены, отмечают эстетическую привлекательность спортивных зрелищ. Такое положение во многом обусловлено целевой установкой современной спортивной деятельности — производством спортивного результата, установкой, диктующей безразличие к личности спортсмена — как его самого, так и со стороны спортивных функционеров. Это результат воздействия на спортсменов атмосферы «Большого спорта» в мире, в котором престижные и денежные интересы возведены в идеалы, влекущие к себе миллионы молодых людей.

Каков же современный зритель-болельщик? Его поведение, ведущее порой к серьезным, а порой и трагическим событиям на стадионах, является предметом социологического анализа. Всех зрителей спортивных состязаний условно можно разделить на «знатоков» (знают «все» о спорте), «практиков» (охотно посещают любые спортивные состязания), «престижных» (активно болеют лишь в периоды наиболее значительных спортивных событий), «избирательных» (болеют лишь за свой клуб, интересуются лишь определенным видом спорта, имеют своего кумира в спорте), «случайных» (случайные зрители или потребители спортивной информации), «неболелыциков» (считают, что «боление» — пустая трата времени). Итак, «знаток» и «практик» — это активные болельщики, остальные — пассивные. Участников актов агрессии на стадионах надо искать среди первых. Оказалось, что 40,8\% «знатоков» одобряют насилие на арене (возмущены лишь 15,2\%). Среди «практиков» соответственно 32,6\% и 17,7\%. Агрессивный болельщик удовольствие получает лишь тогда, когда побеждает «его» команда или кумир, ему не интересен сам процесс состязания. Агрессивные зрители — это отнюдь не истинные любители и знатоки спорта. Среди них от 50 до 75\% составляют бывшие низкоквалифицированные спортсмены. Не реализовавшие себя в спорте, эгоистически настроенные, исповедующие корпоративную мораль, достаточно агрессивные молодые люди переместились со спортивных арен на трибуны стадионов, создавая массу забот современному обществу. Этот анализ позволяет убедиться в возможности превращения итры-агона в квази-формы, полностью извращающие смысл и первоначальные ценности данного класса игры.

Тем не менее спортивный мир по своей природе — прекрасный мир. Он яростен, требует от человека полной вовлеченности, повседневного напряженного труда над своей личностью. В художественной литературе много страниц посвящено раскрытию этого мира. Герои Э.М.Ремарка («Жизнь взаймы»), Л.Кассиля («Вратарь Республики»), Д.Френсиса («Фаворит» и др.) исповедуют честную борьбу, драматически переживают свои победы и поражения, изнутри открывая тем самым миллионам читателей мир спорта, необычайно привлекательного для молодых людей.

Человечество все более признательно относится к основателям Олимпийских игр, увидевших в свое время грандиозное будущее спортивных ристалищ, ныне рождающих каждые четыре года чувства восхищения у миллионов зрителей.

 

31. Смерть как экзистенциальный и культурный феномен.

Игра (как детская игра) расположена в начале линии жизни, любовь — на ее вершине, смерть — в конце. Так «датируют» обычно люди проявление основных феноменов своего существования. Такой «естественный» подход упускает из виду то, что эти феномены захватывают человека всецело: поэтому смерть — не просто «событие», но и «бытийное» постижение человеком своей смертности. Осуществленное позитивистской социологией изгнание темы смерти из понятия социального, т.е. перевод конечности отдельного человека в бесконечность социального, закрыло целое направление в понимании человека и его существования. Между тем отношение к смерти определяет формы всех религиозных культов, входит в содержание многих философских доктрин, является предметом крупных научных направлений в психологии, психиатрии, антропологии и демографии. В рамках же феноменологической социологии смерть понимается как одна из пяти основных экзистенциальных констант, определяющих линию существования человека в социальной среде (труд, любовь, доминация, игра и смерть).

Соотнося смерть и культуру, мы можем сказать, что смерть есть природный, внекультурный феномен, поэтому в самой культуре такая внеположенность воспринимается в ауре непостижимой загадочности, а ее трагизм для отдельной личности начинает ощущаться лишь в связи с обострением чувства личного бытия, осознания ею себя как неповторимого существа.

Это утверждение основано на данных, добытых с помощью исторического метода. В Древнем Египте вопрос о смерти и отношении к ней решался по видимости просто: земная жизнь человека представлялась как подготовка к загробному бытию. В социальной жизни господствовал культ мертвых (построение и украшение величественных гробниц, огромных пирамид, возникновение и расцвет искусства бальзамирования).

На Востоке (Япония) существовал культ предков, в основании которого лежала убежденность людей в том, что человек продолжает свою жизнь в потомках и умирает окончательно лишь тогда, когда его род прервется. В Индии массовое сознание пронизывала и пронизывает и поныне идея перевоплощения душ — сансара. Для исповедующих эту идею реальный мир — временный мир, более того, иллюзорный мир, а реальность — в потустороннем существовании. У каждого человека — своя карма (судьба), но ее можно улучшать или ухудшать своей жизнью. Поэтому достойное завершение жизни воспринимается как духовное возвышение, а не трагедия.

В мировых религиях, возникших позже, появляются уже и тема ответственности человека за поступки в земной жизни, и тема спасения — после смерти душа попадает в рай или ад в зависимости от деяний личности, поэтому можно сказать, что страх человека перед смертью религиями используется в качестве регулятора земной жизни. Так, используя принцип взаимного воздаяния между человеком и Судьей (Богом), мировые религии заложили основы ценностно-нормативных координат поведения человека, носящих универсальный характер.

В эпоху Возрождения и Просвещения акцент в вопросе о смерти начинает переноситься из сферы веры в область разума и материалистического понимания. Так, Спиноза считал, что «человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни».

 

32. Свобода как понятие и экзистенциальная ценность.

33. Справедливость как социальная и индивидуальная ценность.

34. Феномен парадоксальности человека.

Тощенко. Суть парадоксов заключается в том, что люди неосознанно, не по злому умыслу олицетворяют удивительнейший феномен - в одном и том же человеке одновременно уживаются противоположные, а иногда и просто взаимоисключающие друг друга оценки, установки, ориентиры и намерения. Человек как бы бежит сам от себя и от общества в одно и тоже время в прямо противоположных направлениях. Наш дезориентированный современник нередко, сам того не замечая, исповедует противостоящие друг другу истины и что поразительно, относится к взаимоисключающим мнениям и суждениям с доверием, ориентируется на них вполне искренне, часто не замечая этого потрясающего несоответствия.

Парадоксальность поведения и сознания постоянно проявляется в том, что как общественные институты, так и многие люди заявляют или декларируют одни цели и жизненные ориентации, а на деле осуществляют иные, иногда прямо противоположные установки. Парадоксальность поведения особенно наглядно обнаруживается в конкретных жизненных ситуациях, когда публично и словесно провозглашаемые суждения опровергаются практическими действиями.

Если обобщить все сказанное о парадоксах, то можно обобщить сказазноое в следующих подходах.

а) странное, расходящееся с общепринятым мнение или высказывание, противоречащее (иногда только на первый взгляд) здравому смыслу. Такая ситуация широко распространена и охватывает значительный спектр явлений - от заблуждения до новых, пионерных идей, которые нередко встречаются в штыки;

б) явление, кажущееся невероятным (или невероятный, удивительный случай). Под эту трактовку подпадает достаточно большой круг реальных процессов и явлений - от неопознанных летающих объектов до ситуаций, когда производителю невыгодно сеять хлопок, гречку или растить сады (или платить налоги) при внешне доброжелательной официальной экономической и социальной политике.

в) процесс, при реализации которого достигается результат, прямо противоположный ранее провозглашенным целям или, по крайней мере, принципиально качественно отличающийся от первоначальных замыслов или намерений.

Но особенно наглядной, острой и объемной эта парадоксальность становится характерной для обществ с неустойчивым развитием, находящихся в состоянии нестабильности, аморфности, неопределенности вектора исторического процесса. В этих условиях парадоксы сознания и поведения становятся массовыми, всеобъемлющими, порождающими причудливые сочетания добра и зла, чести и умысла, верности и предательства, безрассудного новаторства и упрямого традиционализма.

35. Любовь как объект изучения социальной антропологии (в лекциях есть).




Дата добавления: 2014-12-18; просмотров: 54 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав




lektsii.net - Лекции.Нет - 2014-2024 год. (0.019 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав