Читайте также:
|
В.Ю. Балабушевич, А. И. Гурский.
В. Ю. Балабушевич кандидат философских наук, доцент, профессор АВН; А. И. Гурский
Почетный работник высшего профессионального образования РФ, кандидат философских наук, доцент, профессор АВН
Различные аспекты проблемы, рассматриваемой в настоящей статье, активно обсуждалась исследователями в 60-80-е годы XX века. Но распад СССР, смена мировоззренческих, политических, идеологических, экономических и иных ориентиров, состояние перманентного реформирования политической системы и военной организации российского общества оттеснили обозначенную нами проблематику на периферию философских и научных интересов.
Однако логика развития военно-политических процессов, актуализация задач обеспечения военной безопасности страны объективно требуют обсуждения вопроса о месте и роли философии применительно к области военного дела. Авторы выносят на суд читателей свои соображения по этому вопросу, надеясь на их заинтересованное обсуждение научной военной и философской общественностью.
В контексте наших рассуждений военное дело рассматривается в качестве специфической сферы человеческой деятельности, связанной с подготовкой и ведением войн и вооруженной борьбы. Будем исходить из того, что военное дело включает в себя две области (сферы), тесно взаимодействующие и взаимопроникающие друг в друга – теоретическую и практическую. Применительно к современному этапу развития военного дела целесообразно говорить о противоречивом единстве военной теории и военной практики как двух сторонах единого целого.
На бытовом уровне нередко можно услышать заявления о том, что феномены философии и военного дела настолько далеки друг от друга, что не имеют никаких точек соприкосновения. Предполагается, что философия и военное дело – это разные стороны служения обществу, различающиеся по своим целям, содержанию, методам и результатам деятельности и персонифицирующиеся в разных людях.
Но не будем торопиться с окончательными выводами. Обратим внимание на факты, лежащие, как говорится, «на поверхности»:
· многие философы оказались не чужды практике военного дела и, выполняя свой гражданский долг, зарекомендовали себя прекрасными воинами, вспомним, хотя бы, Сократа и Платона [1];
· становление военно-теоретической мысли протекало при деятельном участии философов, так, например, Ксенофонт Афинский, один из учеников Сократа, написал трактат «Об управлении конницей»;
· постепенно выяснилось, что объекты исследования философов и военных теоретиков могут частично совпадать; такие феномены как социальное насилие, война, мир, вооруженная борьба, армия всегда привлекали внимание западных и отечественных мыслителей (И. Кант, Н. Макиавелли, К. Маркс, Ф. Энгельс, В. С. Соловьев, Н. А. Бердяев, И. А. Ильин и др.); в общем массиве философского знания со временем структурировались такие специфические области как «философия войны», «философия армии»;
· теоретики военного дела часто поднимались до уровня философского обобщения результатов исследований войны и вооруженной борьбы как эмпирических явлений; можно утверждать, что военно-философские идеи немецкого генерала Карла фон Клаузевица [2] в значительной степени предопределили направленность и характер военно-философского дискурса XIX–XX веков;
· выступая в качестве советников политических лидеров, а то и в роли самих политиков, входя в различного рода экспертные группы, советы, футурологические центры, философы оказывали и оказывают влияние на развитие военного дела через формирования военных доктрин, основ военной политики и военно-политической стратегии;
· с другой стороны, военные, приходя в политическую власть, внедряясь в политическую элиту общества, имеют возможность оказывать определенное воздействие на функционирование и развитие всей духовной сферы жизни общества, включая философию;
· наконец, можно привести высказывания военных профессионалов, свидетельствующие о высокой оценке ими значения философского знания; так Александр Македонский признавал огромное влияние на него философии своего учителя – Аристотеля: «я чту Аристотеля, – говорил полководец, – наравне со своим отцом, так как если отцу я обязан жизнью, то Аристотелю обязан всем, что дает ей цену» [3].
Приведенные выше примеры позволяют сформулировать вывод, принципиальный для наших дальнейших рассуждений: представление о философии и военном деле как о далеких и несоприкасающихся друг с другом сферах деятельности является глубоко ошибочным. На самом деле философия и военное дело теснейшим образом взаимодействуют в рамках единого целого – социума.
Философия неразрывно связана с теорией и практикой военного дела – это обстоятельство часто недооценивается как представителями философской мысли, так и профессиональными военными. Философы обычно вежливо ссылаются на свою занятость традиционными философскими проблемами и невозможность в силу этого снисходить до конъюнктурных политических и военных проблем. А военные настаивают на «ненужности» для них философии, поскольку от нее нет реальной пользы на поле боя. Однако, на наш взгляд, обе эти позиции не выдерживают серьезной критики. Сторонникам первой из них можно возразить, что для философии нет запретных или нежелательных тем. Приверженцам же второй позиции можно напомнить тривиальную истину: «нет ничего практичней хорошей теории».
В первом приближении может показаться, что взаимодействие философии и военного дела обусловлено исключительно субъективными обстоятельствами, а именно внутренними духовными импульсами и побуждениями представителей философского и военного «цехов». Но взаимодействие философии и военного дела не связано только с интересом тех или иных философов к феноменам войны и военного дела или индивидуальными симпатиями отдельных специалистов военного дела к миру философии. Такое основание было бы слишком хрупким и ненадежным.
На самом деле процессы взаимодействия философии и военного дела детерминированы, прежде всего, факторами объективного характера, требующими более внимательного рассмотрения.
Война и военное дело возникают в период разложения первобытного строя и перехода к раннеклассовому обществу. Первоначально военная деятельность носила исключительно практический характер, но в ее рамках всегда функционировали определенные знания. По мере усложнения военной практики увеличивался и объем знаний, необходимых для ведения вооруженной борьбы. Старые, умудренные опытом воины начинают выполнять функции сохранения и передачи военного знания. В силу этого новые поколения воинов могут пользоваться опытом своих предшественников, воспроизводя определенные уже существующие образцы воинской деятельности. Трансляция опыта военно-практической деятельности возможна лишь при условии возникновения такой специфической деятельности, где объектом является не «живой враг», а знания о средствах и способах его уничтожения. В качестве основного продукта подобной военно-духовной деятельности выступает описание деятельности субъектов военной практики, позволяющее воспроизводить эту деятельность в новых условиях и с максимально возможной эффективностью. Таким образом, военные знания выделяются из военной практики, превращаются в своего рода надстройку над ней и начинают обслуживать ее потребности.
Зарождающееся военное знание первоначально функционирует в религиозно-мифологической форме. Однако постепенно складывается противоречие между религиозно-мифологической формой существования военного знания и потребностями общества в совершенствовании военного дела, внутренней логикой его развития. Это противоречие разрешается на путях рационального познания феномена войны и вооруженной борьбы. Уже начиная с VI-V вв. до н. э., можно вести речь о первых попытках теоретического осмысления войны и военного дела.
Но как только военно-теоретическая деятельность обособляется в качестве самостоятельного вида духовной деятельности, возникает объективная потребность ее собственного осмысления, методологического обеспечения. Эту миссию и берет на себя философия, которая выступает как свободная и универсальная теоретическая рефлексия (т. е. размышление) над всей культурой, всем ее содержанием и всеми тенденциями ее развития. И по аналогии с тем, как для обслуживания военно-практической деятельности с необходимостью возникает военно-теоретическая деятельность, так, в свою очередь, над деятельностью военно-теоретической с необходимостью «надстраивается» обеспечивающая ее бесперебойное и эффективное функционирование деятельность военно-философская.
Приведенные нами аргументы свидетельствуют о том, что взаимодействие философии и военного дела обусловлено факторами как субъективного, так и объективного порядка.
Поставим, далее, вопрос о характере воздействия философии на военное дело. Связь философии и военного дела в принципе носит такой же характер, как и связь философии с любой областью конкретного теоретического знания и практической деятельности. Воздействие философии на военное дело носит неоднозначный характер и может быть конкретизировано применительно к его структурным элементам. Рассмотрим сначала, какую роль философия играет по отношению к военной теории, а затем решим аналогичную задачу по отношению к военной практике.
Военно-теоретическая деятельность отличается многообразием, но свое концентрированное выражение она находит в развитии военной науки, занимающей ведущее место в системе знаний о войне. Объектом военной науки является война, а ее предметом выступает, прежде всего, вооруженная борьба и способы ее ведения.
Наука – это сфера специализированной деятельности людей по получению объективно-достоверных знаний о действительности. Чтобы понять механизм влияния философии на науку следует рассмотреть общую структуру научного познания. Она включает в себя два уровня научного исследования: эм пирический и теоретический, а также основания, на которые они опираются [4].
На эмпирическом уровне исследования вооруженной борьбы отражаются ее внешние свойства и признаки в условиях непосредственного контакта исследователя с объективной действительностью войны. Эмпирическое знание существует в форме суждений.
Теоретический уровень исследования – это следующая ступень познания вооруженной борьбы, имеющая место в условиях отсутствия непосредственного контакта с объективной действительностью. На теоретическом уровне осознается сущность вооруженной борьбы, познаются ее причинно-следственные, структурно-функциональные, пространственно-временные, генетические и другие виды связей. Теоретическое знание существует в форме системы категорий, законов и принципов.
Основания научной деятельности включают в себя три главных компонента: идеалы и нормы исследования, научную картину мира и философские основания науки.
Первый блок оснований науки – это идеалы и нормы исследовательской деятельности, в которых выражены представления о целях научной деятельности и способах их достижения. Идеалы и нормы военно-научного исследования обусловлены общим уровнем развития общества, потребностями в адекватном осмыслении феномена войны, политическими и иными интересами определенных классов и социальных групп, философской и мировоззренческой культурой исследователя, чрезвычайной сложностью войны как объекта познания.
Второй блок оснований науки составляет научная картина мира. В развитии современных научных дисциплин особую роль играют обобщенные схемы – образы предмета исследования, посредством которых фиксируются основные системные характеристики изучаемой реальности. Эти схемы можно назвать картиной исследуемой реальности. Военная наука не может решать стоящие перед ней задачи, не опираясь на подобного рода обобщенные, системные характеристики войны и вооруженной борьбы как ее важнейшей подсистемы. Формирование подобного рода схем невозможно без философии.
Третий блок оснований науки представляет собой философские основания науки. Философские основания науки не следует отождествлять с общим массивом философского знания. Из огромного числа философских проблем и вариантов их решения наука использует в качестве обосновывающих структур лишь некоторые философские идеи и принципы, востребованные для теоретического объяснения и осмысления феномена войны в данных конкретно-исторических условиях.
Философия, реализуя свои функции, принимает деятельное участие в формировании оснований военной науки, пронизывает весь процесс исследования войны и вооруженной борьбы на его эмпирическом и теоретическом уровнях.
Результатом военно-научного познания выступает военно-научное знание, в структуру которого можно выделить три уровня: 1) эмпирическое знание о вооруженной борьбе; 2) теоретическое знание о вооруженной борьбе; 3) философские выводы и обобщения (своего рода «надстройка» над первыми двумя уровнями).
Таким образом, философия влияет не только на процесс «получения», но и на процесс «обработки» уже полученного военно-научного знания, обеспечивая процесс его «вписывания» в более широкие системы знаний о социальной реальности.
Военная мысль с момента своего зарождения была связана с развитием философии. Философские воззрения теоретиков военного дела всегда выступали в качестве методологической и мировоззренческой основы их военных взглядов, придавали определенную направленность развитию и совершенствованию военной мысли, обогащали ее. И в этом смысле можно утверждать, что союз философии и военной науки – необходимое условие познания войны, вооруженной борьбы и военного дела в целом.
Вполне естественно, что военный теоретик не может и не должен иметь дело со всем объемом философского знания, накопленным за две с половиной тысячи лет существования философии. Исследователь всегда ориентируется на вполне конкретные философские учения, использует методологию, разработанную в рамках тех или иных философских школ, течений и направлений, осмысливает полученные результаты, опираясь на определенные философские парадигмы.
Плюралистичность философии делает возможным существование несовпадающих подходов к рассмотрению проблем войны и вооруженной борьбы. Принятие военным теоретиком в качестве исходных тех или иных философских схем (онтологических, и гносеологических, прежде всего) во многом предопределяет логику военно-научного исследования, его инструментарий, получаемые результаты и их интерпретацию. Обратимся к некоторым примерам.
Ориентация военного теоретика на принципы философского материализма или философского идеализма имеет далеко идущие последствия и приводит к диаметрально противоположным выводам относительно соотношения материального и идеального, объективного и субъективного в войне и вооруженной борьбе. В конечном счете, возникают совершенно различные версии решения вопросов о происхождении войны как социально-политического феномена; механизме порождения конкретной войны; причинах побед и поражений, движущих силах, сущности и содержании войны; месте и роли вооруженной борьбы в общей структуре войны; соотношении человека и военной техники; диалектике средств и способов вооруженной борьбы, сущности и структуры военной мощи государства и боевой мощи вооруженных сил и др.
Выбор между гносеологическим оптимизмом и гносеологическим пессимизмом, осуществляемый в процессе познания, также оказывает серьезное воздействие на объяснение и понимание феноменов войны и вооруженной борьбы. Сторонники гносеологического оптимизма исходят из принципиальной познаваемости явлений войны и вооруженной борьбы, настаивают на способности человеческого разума отражать объективные законы возникновения, функционирования, развития войны и вооруженной борьбы, несмотря на исключительную сложность данных феноменов. Теоретики же, разделяющие установки гносеологического пессимизма, декларируют безуспешность всех усилий познать сущность войны и вооруженной борьбы. Война была, есть и будет тайной для человека, – полагают они, - если мы что-то и можем знать о войне, то наши знания будут ограничены лишь внешней стороной войны; человеческие представления о войне всегда неполны, неточны, изменчивы.
Принятие исследователем позиций рационализма означает его безусловную веру в силу и мощь познающего разума, его способность осуществить прорыв от незнания к знанию в сфере войны и военного дела, ставку на теоретические исследования феноменов войны и военного дела. И, напротив, солидарность исследователя с установками иррационализма предполагает недоверие к разуму человека, его творческим возможностям. В связи с этим, на первый план в качестве средств и способов познания явлений войны и военного дела выходят мистика, интуиция, озарение и т. д., а ценность и эффективность теоретического исследования подвергается сомнению.
Многое в деятельности исследователя зависит и от его методологического выбора в пользу диалектики или метафизики. Диалектический подход к явлениям войны и вооруженной борьбы позволяет понять сложность, противоречивость, динамизм названных феноменов, раскрыть сложную систему внутренних и внешних связей войны и вооруженной борьбы. Война предстает перед последователем диалектики как явление исторически преходящее, изменяющееся, находящееся в процессе постоянного становления, развития. Если исследователем-диалектиком война рассматривается в аспекте ее изменчивости, то метафизически ориентированный взгляд военного теоретика нацелен, прежде всего, на выявление в войне и военном деле аспектов устойчивости. Сторонники метафизического подхода часто рассматривают войну, военное дело как явления вечные, неизменные, внеисторические. Так, известный военный теоретик и историк Антуан Анри Жомини (1799-1869) писал: «Военное искусство существовало во все времена, и особенно стратегия была одной и той же как при Цезаре, так и при Наполеоне»[5].
Существенное влияние на теоретическое осмысление войны оказывают идеи детерминизма и индетерминизма. Сторонники детерминизма склонны рассматривать войну как причинно обусловленное социальное явление, признавать существование объективных законов войны и вооруженной борьбы. Исследователь же, разделяющий индетерминистские установки, рано или поздно приходит к отрицанию объективных закономерностей войны и вооруженной борьбы, абсолютизации роли случайности и игнорированию роли необходимости в сфере военного дела. Ход и исход войны в этом случае полагается зависящим от «игры случая». Немецкий военный теоретик Карл фон Клаузевиц (1780-1831) утверждал: «Война – область случайности… Понятие закона в смысле познания на войне является почти лишним, ибо сложные явления войны недостаточно закономерны, а закономерные недостаточно сложны… ведение войны не знает утверждений достаточно общих, чтобы заслужить название закона»[2].
Согласие исследователя с принципом сциентизма предполагает признание решающей роли науки, ее методов в изучении феномена войны и в преобразовании военной практики. Принятие же принципа антисциентизма приводит, в конечном счете, к принижению роли науки в военном деле, деинтеллектуализации всей сферы военной деятельности.
Обратим внимание еще на два обстоятельства принципиального характера.
Во-первых, ни одна философская доктрина не может претендовать на обладание истиной в последней инстанции. Так, через всю историю философии проходит противостояние материализма и идеализма. Традиционно одни философские проблемы более глубоко рассматривались в рамках материализма, другие – в рамках идеализма. Следует помнить, что и материалисты, и идеалисты внесли свой достойный вклад в сокровищницу человеческой мысли, в осмысление проблем мира, войны и армии. В прошедшем ХХ веке отечественная военная теория во многом базировалась на идеях и принципах диалектико-материалистической философии. Поиск методологических ориентиров осуществлялся, прежде всего, в философских трудах К. Маркса, Ф. Энгельса, Г. В. Плеханова, В. И. Ленина, их учеников и последователей. Однако нельзя забывать об оригинальных военно-философских идеях, сформулированных представителями русского идеализма – В. С. Соловьевым, Н. А. Бердяевым, И. А. Ильиным и многими другими. Для понимания сложнейших и динамичных процессов, происходящих сегодня в военной сфере, необходимо опираться на все богатство мировой и отечественной военно-философской и военно-научной мысли.
Во-вторых, следует различать мировоззренческий и методологический плюрализм в обществе и возможный эклектизм взглядов конкретного индивида. Плюрализм, как правило, свидетельствует о здоровье общества, философии, науки; а эклектизм воззрений конкретного человека – это уже своего рода «диагноз», свидетельствующий о недостаточно высокой философской и методологической культуре личности. Если у исследователя в голове сплошная мешанина из идей, мыслей, принципов, принадлежащих различным философским традициям, методологическим школам, то это и есть эклектика. Механическое соединение несоединяемого, беспринципное жонглирование принципами под лозунгом плюрализма не могут приблизить нас к адекватному пониманию войны и вооруженной борьбы.
Вполне можно согласиться с точкой зрения известного российского военного теоретика, профессора С. А. Тюшкевича: «Познание законов войны (и вооруженной борьбы) существенно зависит от того, насколько полно и всесторонне изучена война как историческое, социально-политическое явление, насколько правильно выявлены ее движущие силы, противоречия и т.п.; от степени (меры) понимания сущности и динамики многообразных отношений в обществе, особенно проблемы мира и войны, тенденций развития международных отношений; от избранной методологии, гражданской позиции исследователя, его морально-нравственных качеств» [6].
В системе военного дела особо важное значение имеет военная практика. С точки зрения философии, практика – это целенаправленная, предметно-чувственная деятельность человека по преобразованию материальных систем [7].
Военная практика выступает как сложная многоплановая, противоречивая и динамичная область общественной практики. В содержательном плане военная практика представляет собой единство практики вооруженной борьбы, а также военно-экономической, военно-политической, военно-медицинской, военно-хозяйственной, военно-спортивной и иных видов практики. Практика вооруженной борьбы, являясь своего рода ядром военной практики, включает в себя боевую практику (практику военного времени) и учебно-боевую практику (практику мирного времени).
Для наших рассуждений немаловажно то обстоятельство, что практическая деятельность может быть рассмотрена как сложно организованная сеть различных актов, в которой выделяются субъективная и объективная (предметная) стороны. Другими словами, деятельность регулируется как субъективными (идеологическое, моральное, психологическое и интеллектуальное состояние людей как субъектов деятельности), так и объективными (условия жизнедеятельности людей, которые неподвластны их сознанию) факторами. Субъективные и объективные факторы тесно связаны между собой. Их роль и взаимоотношения могут существенно различаться применительно к различным типам и видам деятельности и применительно к переживаемому времени.
Рассмотрим более подробно регуляцию военно-практической деятельности субъективными факторами и проследим место и роль в этом процессе философии.
Во-первых, деятельность всегда регулируется определенными ценностями. Ценность определяется ответом на вопрос: «для чего нужна та или иная деятельность?».
Ценностью является для человека все, что имеет для него определенную значимость, личностный или общественный смысл. Человек живет в мире, который представляет собой мир ценностей. В известном смысле можно сказать, что ценность выражает способ существования личности. Но вокруг себя и в себе самом человек находит, как правило, множество ценностных ориентаций, иногда плохо согласовывающихся друг с другом, и множество мнений о мире, одни из которых почему-то считаются истинными, а другие ложными [8]. Человек обречен на ситуацию постоянного выбора, он осуществляет этот выбор и несет за него ответственность перед самим собой и другими людьми. Вот здесь и возникает, причем независимо от индивидуального отношения индивида к философии, традиционные философские проблемы, связанные с выявлением предельных оснований человеческого бытия.
Мир ценностей разнообразен и неисчерпаем. Индивид принимает или отвергает ту или иную систему ценностей, модернизирует, трансформирует, адаптирует ее к условиям индивидуального бытия. Ориентируясь на определенные ценности, человек осуществляет поиск смысла жизни. То, что мы называем смыслом жизни, является, по существу, личностной интерпретацией системы ценностей, функционирующих в обществе. А характер самой интерпретации определяется той философией, которую использует субъект, может быть даже в неявном виде.
Ценностные предпочтения индивида окрашивают его деятельность в определенные цвета, существенно трансформируя ее качество и эффективность. Выполняя одинаковую «работу», индивиды могут существовать в абсолютно разных измерениях, в различных «мирах». Так, по содержанию деятельность субъектов военной практики во многом является однотипной, а ее «ценностное измерение» в значительной степени индивидуализировано. В процессе боевой деятельности человек убивает других людей, используя самые совершенные технологии убийства. Но при этом каждый участник вооруженной борьбы имеет собственное представление о том, что он собственно делает. Один человек полагает, что защищает свою Родину, ее свободу; второй – выполняет приказ; третий – зарабатывает деньги на собственное существование; четвертый – спасает свою жизнь; пятый – утверждает свое превосходство; шестой – удовлетворяет свои низменные потребности в насилии и т. д. Трудно ожидать, что эти люди с оружием в руках, но с разными ценностными предпочтениями способны на одинаковую самоотдачу на поле боя. Едва ли наемник, видящий в войне только средство обогащения, способен подняться до уровня жертвенности воина, защищающего будущее своей семьи, народа, культуры.
Смысложизненные проблемы возникают в любой сфере деятельности, но особо значимы они для военной сферы – ведь военный человек решает задачи, поставленные государством, в условиях постоянного риска для собственной жизни. Военная профессия требует от человека полной самоотдачи, способности к самопожертвованию во имя интересов государства, высокой духовности и четкой жизненной позиции.
Офицер должен быть в состоянии не только соответствующим образом решать вопрос о смысле собственной жизни, вырабатывать у себя определенную систему ценностей, но и формировать ценностные установки и ориентиры своих подчиненных. Командир учит и воспитывает вверенный ему личный состав. И чем эффективнее он будет это делать, тем большую силу будет представлять возглавляемый им воинский коллектив.
Во-вторых, деятельность во многом определяется ее целями. Цель – отвечает на вопрос «что должно быть получено в деятельности?», цель – это идеальный образ продукта (результата деятельности); она воплощается, опредмечивается в продукте, который выступает результатом преобразования предмета деятельности.
Целеполагание – неотъемлемый аспект деятельности. Цели деятельности формируются на базе потребностей и интересов. Потребность – это нужда человека в объектах, необходимых для его существования, выступающая в качестве основы деятельности людей, стимула к совершению тех или иных действий. Будучи осознанной, потребность превращается в интерес. Интерес – это результат субъективации потребностей, заинтересованность субъекта деятельности в чем-либо.
Для военно-практической деятельности характерна предельная решительность целей, стоящих перед ее субъектами. Это касается как целей войны в целом, так и целей вооруженной борьбы. В качестве целей боевой практики, например, можно назвать: а) уничтожение противника или нанесение ему неприемлемого ущерба; б) защиту от вооруженного воздействия противника.
Субъект военной практики в процессе целеполагания сталкивается с рядом проблем, требующих философского осмысления. К таким проблемам относятся:
а) проблема адекватности целей объективным условиям деятельности и возможностям субъекта деятельности – мы свободны в выборе целей деятельности, но эта свобода ограничена объективными, т. е. от нас не зависящими, обстоятельствами (так цели военного строительства определяются военно-политическим руководством страны в соответствии с характером внешних и внутренних военных угроз, экономическими и иными возможностями государства и, кроме всего прочего, зависят от адекватности оценок как угроз, так и возможностей на них реагировать);
б) проблема соотношения целей и средств их достижения – военный профессионал должен сформулировать собственную позицию в отношении двух принципиальных проблем: справедлива ли по отношению к военной практике формула «цель оправдывает средство»? и допустимо ли выдвижение военно-политических и боевых целей в случае отсутствия адекватных средств их достижения?;
в) проблема «цены» успеха – любой военнослужащий знает, что боевые приказы не обсуждаются, а выполняются, но достижение желаемого результата «любой ценой» может дискредитировать и саму цель; всем известно выражение «пиррова победа» – победа, не оправдывающая понесенных за нее жертв, и не случайно мудрый стратег М. И. Кутузов в тяжелом 1812 г. отказался от обороны Москвы во имя спасения России;
г) проблема выбора приоритетных целей деятельности – субъект деятельности, как правило, имеет дело не с одной целью, а с определенным «набором» целей; поэтому возникает необходимость определить последовательность реализации целей, выявить «главное звено», чтобы не распылять имеющиеся силы и ресурсы.
В-третьих, характер деятельности во многом зависит от знаний, навыков и умений, освоенных субъектом и отвечающих на вопрос «каким образом может осуществляться деятельность?».
Философская культура офицера обеспечивает ему возможность решения ряда задач:
· освоение уже разработанных и апробированных методов деятельности в той или иной сфере действительности;
· выбор методов деятельности, адекватных поставленной цели, ценностным установкам, объективным и субъективным условиям бытия;
· конструирование новых, не имеющих аналогов в прошлом опыте, методов деятельности, или комбинирование старых, использованных ранее методов и приемов;
· оценка эффективности применяемых методов и внесение соответствующих корректив в используемую методологию;
· выявление методологических аспектов различных видов деятельности [9].
Естественно, что качество решения этих задач офицером может быть различным. От этого зависит, будет ли в его деятельности доминировать шаблон, схематизм или он окажется способен к инициативе, творчеству на поле боя, в процессе подготовки личного состава. Напомним, что для военной практики характерно единство поисковой (творческой) и стандартизированной (стереотипно-механической) практики, при явном преобладании первой.
Деятельность офицера сложна и многогранна. Но, прежде всего, он предстает перед нами в двух ипостасях: как военный управленец (руководитель боя) и как педагог (руководитель и организатор процесса обучения и воспитания подчиненных). Вполне можно согласиться с замечанием великого немецкого философа Иммануила Канта (1724-1804): «Два человеческих изобретения можно считать самыми трудными, а именно: искусство управлять и искусство воспитывать…» [10]. Соответственно, в структуре профессиональной подготовки офицера на первый план выдвигается овладение методологическими основами именно управленческой и педагогической деятельности.
В-четвертых, на направленность, характер, эффективность деятельности оказывает воздействие психологические состояния индивида, особенности функционирования его сознания.
Философия – это, прежде всего, рефлексивное мышление. Овладение методологией рефлексивного мышления имеет исключительное значение для военного специалиста. Способность к глубокому самоанализу, адекватным самооценкам – одно из профессиональных качеств офицера.
· Заниженные самооценки приводят к неверию в собственные силы, переоценке возможностей противника, неуверенности и робости при организации боевых действий, управлении подчиненными на поле боя, преувеличенному вниманию к формальной стороне дела.
· Завышенные самооценки, наоборот, ведут к самоуверенности, самодовольству, недооценке противника и принятию волюнтаристских, авантюристических решений.
· Только взвешенные оценки собственного потенциала, глубокий учет собственных сильных и слабых сторон, достоинств и недостатков (а недостатки, как известно, являются прямым продолжением наших достоинств) дают возможность офицеру эффективно выполнять свои многообразные и многотрудные обязанности, избегая как догматизма, так и волюнтаризма.
Кроме того, следует иметь в виду, что многие проблемы, с которыми сталкивается военнослужащий, имеют не внешний, а внутренний источник. Человек часто «мучается не от того, что не может справиться с внешними проблемами, а от того, что не может справиться с самим собой, со своими мыслями, со своим сознанием. Поэтому и решение внешних проблем дается ему с таким трудом» [11]. Следовательно, военный профессионал должен в совершенстве владеть методологией самоанализа, управления своими психическими и духовными состояниями.
В-пятых, в качестве регулятора деятельности человека и его поведения выступает бессознательное.
Долгое время философы рассматривали человека как существо исключительно рациональное. Предполагалось, что его поведение, деятельность и само бытие обусловлены исключительно разумом, интеллектом. Но оказалось, что сознание человека составляет незначительный фрагмент человеческой субъективности. По утверждению Зигмунда Фрейда (1856-1939) лишь малая часть человеческой души освещена светом сознания. Основной же массив психической деятельности остается неосознанным.
Грань между осознанным и неосознанным весьма подвижна: то, что раньше было неосознанным, может осознаваться, а то, что было предметом пристального внимания со стороны разума, может уходить в тень. Свои эмоции, интуитивные догадки человек со временем может осмыслить, разобраться в мотивах своих иногда недостаточно обдуманных поступков. Наоборот, с формированием «автоматизмов» происходит перевод их в сферу неосознанного (выработка навыков выполнения строевых приемов, заряжания и разряжания оружия, использования средств защиты и т.п.). Сказанное не означает, что в случае неосознанных актов человек не получает из внешнего мира необходимой информации. Просто она не осознается, обрабатываясь и используясь на самых различных уровнях центральной нервной системы, включая подкорку и спинной мозг.
Именно философия помогает узнать о природе бессознательного (следует признать, что мы крайне мало знаем о себе и о глубинных пластах своей собственной психики), его содержании и функциях, понять место и роль неосознанного в военной практике, дает возможность учесть фактор неосознанного в процессе планирования боевой деятельности.
Чтобы адекватно оценить влияние философии на военно-практическую деятельность, следует обратить внимание на человека как субъекта этой деятельности. Понимание необычайной сложности человека всегда было присуще религиозной и философской мысли. Еще в рамках иудео-христианской традиции выделялись три части человека как целостного феномена: дух, душа и тело. Проиллюстрируем эту мысль с точки зрения рассматриваемых нами проблем.
Дух – это сфера ценностей и идеалов неутилитарного характера. В духе человек поднимается до определения и уяснения высших ценностей, мысленно освобождаясь от рутины повседневности. Результатом духовного поиска является формирование принципов, которые человек считает незыблемыми и во имя которых он порой готов пожертвовать своей жизнью. Широко известны слова генерала Дмитрия Михайловича Карбышева ( 1880-1945), погибшего в фашистских застенках, но не изменившего своей Родине: «Принципы не выпадают вместе с зубами от недостатка витаминов в лагерном рационе». Многие теоретики и практики военного дела склонны рассматривать зависимость хода и исхода войны от состояния духа противоборствующих сторон в качестве одного из объективных законов войны. Вот, например, что говорил выдающийся русский философ Иван Александрович Ильин (1883-1954) о роли мировоззренческой, духовной составляющей военного дела: «Военное воспитание, оторванное от чувства духовного достоинства, есть воспитание к систематическому и беспринципному убийству, но это уже не воспитание души, а ее нравственное умерщвление и духовное извращение. Именно поэтому военная подготовка нелепа и гибельна вне духовного воспитания человека... воин вне духовного самоутверждения есть реальная опасность для своей Родины и своего государства» [12].
Душа – это сфера непосредственных переживаний, впечатлений, мыслей человека. Душа более подвержена колебаниям, более подвижна и противоречива чем дух. Действия воина и воинских коллективов протекают в сложнейших условиях: непосредственная угроза для жизни и существования субъектов военной практики; груз психологической ответственности, особая «цена» ошибок на поле боя; «злонамеренность» противника; динамизм обстановки и пр. В этих условиях многое зависит от «душевного состояния» человека на войне. Военный профессионал в самой сложной обстановке должен уметь владеть собой, контролировать свои мысли, чувства, состояния. Вера в свои силы, возможности, в правоту дела, которому воин служит, позволяют ему творить подлинные чудеса, и тому мы можем найти огромное число подтверждений в истории войн и военного искусства: от трехсот спартанцев царя Леонида, вставших на пути персидской армии Ксеркса, до двадцати восьми героев-панфиловцев, преградивших путь фашистским танкам на Москву. Целенаправленная работа над психикой, сознанием воинов и воинских коллективов, сохранение психического здоровья военнослужащих – одно из главных направлений деятельности командиров и начальников, а ее методологической основой выступают, прежде всего, философское учение о сознании, философская антропология.
Тело – это материально-вещественная сторона человека. Телесные характеристики воина оказывают существенное влияние на эффективность и качество его боевой деятельности.
Именно философия помогает решить проблему взаимной зависимости духовного, душевного и телесного начал в человеке. В истории философской мысли эта проблема обычно формулируется как вопрос о соотношении духа и тела. Вполне очевидно, что субъектом военно-практической деятельности выступает не бесплотный (бестелесный) дух и не само по себе тело (биологический организм). В качестве такового субъекта следует рассматривать человека в единстве его духовной, душевной и физической сторон. Отсюда вытекает идея комплексного (интегрального) подхода к процессу обучения и воспитания личного состава.
Военнослужащий – это человек, который должен убивать других людей по приказу государства, во имя государства, делать это максимально эффективно, используя специально разработанные для этой цели технологии, и готовый умереть, выполняя поставленные перед ним задачи. Но отечественная военно-философская мысль всегда исходила из того, что воин – это не механизм для убийства, а гражданин, патриот своей Родины, живущий одной жизнью со своим народом и выполняющий нелегкую работу во имя его будущего.
Таким образом, из трех обозначенных нами структур человека две (душа и дух) испытывают непосредственное воздействие со стороны философии, а третья (тело) – опосредованное.
Рассмотрев воздействие философии на военную теорию и военную практику, перейдем к итоговым обобщениям.
Ретроспективный взгляд на развитие военного дела убеждает нас в том, что влияние философии на военную теорию и практику – это не плод фантазий самих философов, а реальность. В одних случаях это влияние вполне очевидно – военный теоретик или практик вполне сознательно солидаризируется с определенными философскими идеями и использует их в качестве мировоззренческого и методологического базиса своей деятельности. Так, сравнительно легко обнаруживается влияние идеалистической диалектики Гегеля на военно-теоретические взгляды К. Клаузевица, воздействие марксистской философии на военно-теоретические идеи и военно-политическую деятельность И. В. Сталина и т. д.
В других случаях влияние философии на военное дело проявляется не так явно и обнаруживается с большим трудом. Дело в том, что «человек живет в мире социальных образцов, задающих ему основные траектории его поведения». Человек находится как бы в силовом поле многих социальных нормативных систем, являясь их участником, они определяют его отношение к миру. Вот об этом-то мы часто забываем. Часто кажется, что, осуществляя выбор целей, средств и способов действий, мы исходим только из своей свободной воли и свойств объектов, включенных в нашу деятельность. Но дело обстоит не совсем так. Наши действия во многом обусловлены социальными нормативными системами, традициями, историческим опытом. Философия пронизывает все структуры культуры, и, осваивая их в процессе социализации, субъект впитывает в себя многие философские идеи и принципы, часто даже не осознавая этого факта.
Реализуя свои функции, прежде всего мировоззренческую и методологическую, философия во многом предопределяет направленность, эффективность, творческий характер военной теории и практики. Анализ показывает, что влияние философии на военное дело достаточно весомо, хотя и не всегда обнаруживается явно. В связи с этим авторы предпринимают попытку сформулировать некоторые рекомендации.
Во-первых, необходимо всемерное укрепление союза философии и военной наук и. В решении этой задачи чрезвычайно большую роль может и должна сыграть Академия военных наук и авторитет ее президента – генерала армии Махмута Ахметовича Гареева. Как отметил начальник Генерального штаба Вооруженных Сил Российской Федерации генерал армии Ю. Балуевский, выступая на отчетно-выборном собрании Академии военных наук, требуется серьезное научное осмысление, основанное на результатах глубоких системных исследований, всей современной военно-политической ситуации, роли и места России в современном мире, геополитических и геостратегических условий обеспечения безопасности страны сегодня и в обозримом будущем, перспектив строительства и развития Вооруженных Сил и военной организации государства в целом [15].
Во-вторых, следует обратить самое серьезное внимание на развитие философского учения о мире, войне и армии, без чего невозможно адекватное осмысление современных военно-политических проблем и военно-политическое прогнозирование. Шагом в позитивном направлении может стать возрождение традиционных для нашей страны философских дискуссий по проблемам мира, войны и армии с привлечением самого широкого круга специалистов в различных отраслях знания. Тон этим дискуссиям могут задать такие авторитетные исследователи как В.И. Гидиринский, А.И. Дырин, Б.И. Каверин, В.И. Нечаев, П.В. Петрий, В.В. Серебрянников, С.А. Тюшкевич, Н.А. Чалдымов. Другим, давно назревшим шагом, нам видится реанимация деятельности военно-философской секции Философского общества РФ.
В-третьих, наступило время серьезных инвестиций в интеллект, методологическую культуру военных профессионалов. Хочется верить, что для Вооруженных Сил заканчивается время выживания и начинается эпоха развития, что требует совершенно иных подходов и критериев в подготовке военных кадров. Сегодня неизмеримо возрастает цена ошибок и мера ответственности на всех уровнях военного управления, будущее за офицерами, способными в рамках своих должностных обязанностей видеть ситуацию выбора, осуществлять этот выбор со знанием дела и готовыми взять на себя ответственность за последствия этого выбора.
В-четвертых, требуется не на словах, а на деле реализовывать принцип гуманитаризации военного образования. В частности, следует остановить «вымывание» гуманитарной составляющей учебных программ высшей военной школы. В противном случае реальностью может стать прогноз, содержащийся в докладе «Высший офицерский состав Вооруженных сил России в 2025 году», подготовленный в военном ведомстве США: «Полковники российской армии через 20 лет будут отличаться большими амбициями и невысокими интеллектуальными способностями» [16]. Перевод проблемы гуманитаризации военного образования в практическую плоскость потребует пересмотра действующих программ и тематических планов по ряду дисциплин, вплоть до изменения государственных образовательных стандартов с учетом особенностей высшей военной школы. Назрела необходимость проведения конкурса на подготовку учебника по философии для высших военно-учебных заведений, глубоко освещающего военно-философские проблемы.
В-пятых, мы полагаем необходимым незамедлительное восстановление военно-педагогического факультета Военного университета, что позволит подготовить новое поколение военных педагогов и исследователей, имеющих фундаментальную философскую, научно-специальную и военную подготовку.
В-шестых, следует стимулировать работу ведущих военных вузов, адъюнктур, аспирантур гражданских вузов по подготовке научно-педагогических кадров, работающих над проблемами обеспечения военной безопасности страны.
Примечания:
1. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. 2-е изд. – М.: мысль, 1986.
2. Клаузевиц К. О войне. 4-е изд. Т. 1. – М., 1937.
3. Волков Г. У колыбели науки. – М., 1971.
4. Философия науки и техники: Учеб. пособие / В. С. Степин, В. Г. Горохов, М. А. Розов. – М., 1995.
5. Жомини Г. Очерки военного искусства. Т.1. – М., 1939.
6. Тюшкевич С. А. Законы войны: сущность, механизм действия, факторы использования. – М., 2002.
7. Алексеев П. В., Панин А. В. Философия: Учебник. Изд. 2-е. испр. и доп. – М., 1997.
8. Кузнецова Н. И., Розов М. А. Сознание и проблема человека // Философия. Материалы для выполнения учебных заданий по авторизованному курсу / Новосибирский гуманит. институт – Новосибирск, 1996
9. Балабушевич В. Ю., Гурский А. И. Методологическая культура офицера и проблемы ее формирования в высшей военной школе // Вестник Академии военных наук. – 2005. – № 1 (10).
10. Кант И. О педагогике // Трактаты и письма. – М., 1980.
11. Шаповалов В. Ф. Основы философии современности. К итогам ХХ века: Курс лекций для студентов и аспирантов гуманитарных специальностей вузов. – М., 1998.
12. Ильин И. А. О сущности правосознания. – М., 1993.
13. Розов М. А. Прошлое как категория этики // Философия. Материалы для выполнения учебных заданий по авторизованному курсу / Новосибирский гуманит. институт – Новосибирск, 1996.
14. Розов М. А. К методологии анализа феномена идеального // Философия. Материалы для выполнения учебных заданий по авторизованному курсу / Новосибирский гуманит. институт – Новосибирск, 1996.
15. Первой сражается мысль // Красная звезда. – 2005. – 24 декабря.
16. Зайцев А., Хорунжий Н. Социальный портрет российского офицера // Известия. – 2005. – 29 июня.
Дата добавления: 2015-04-11; просмотров: 61522 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |