Читайте также:
|
Являясь сторонником теории «человеческого капитала», А.В. Корицкий, тем не менее, отмечает [78, С. 12–13]:
«Главное отличие человеческого капитала от вещественного капитала, состоит в том, что он воплощен в человеке и не может отчуждаться, то есть продаваться, или передаваться в дар, или оставляться в наследство по завещанию, как деньги и материальные ценности. Но он может использоваться во внутрисемейном производстве человеческого капитала следующих поколений».
Заметны существенные расхождения между сторонниками этой концепции в понимании, что является доходом «человеческого капитала»: прибыль предпринимателя, трудовой доход наемного работника или «человеческий капитал» следующих поколений?
Расхождения в оценках человеческого капитала также свидетельствуют об отсутствии четкого представления о сути этого понятия. Оценки объемов инвестиций в человеческое развитие не могут дать представление об объемах этого «капитала», поскольку они утилизируются как в результате преждевременной смерти или инвалидности людей, так и в результате естественного выхода из состава трудовых ресурсов. Даже если оппоненты приведут аргумент, что произведенный капитал тоже утилизируется в результате стихийных бедствий и катастроф, то все-таки остается отличие: результат инвестиций в виде «капитала» знаний и опыта слишком варьирует в зависимости от индивидуальных способностей, склонностей и мотивации.
Большинство экономистов, обосновывая концепцию «человеческого капитала», опираются на статистику, показывающую удельный вес в ВВП продукции, произведенной работниками с различным уровнем образования. Однако и так совершенно очевидно, что чем более высокотехнологичным является производство, тем большая добавленная стоимость создается и более квалифицированная рабочая сила используется. Однако определяющим фактором является уровень технологического развития, что связано с объемом автономных инвестиций предпринимательского сектора экономики; в этом смысле «человеческий капитал» оказывается напрямую зависящим от произведенного капитала, что подтверждает экономический детерминизм данной концепции.
Менделеев, также рассматривавший образование как капитал (хотя следует уточнить, он не называл его «человеческим»), отмечал при этом как обязательное условие востребованность этого «капитала» [93, с. 239]:
«Образование есть благоприобретенный капитал, отвечающий затрате времени и труда и накоплению людской мудрости… Истинно образованный человек найдет себе место только тогда, когда в нем с его самостоятельными суждениями будут нуждаться правительство или образованное общество, иначе он лишний».
Зависимость трудовых доходов работников от образования является выраженной в том случае, если образование востребовано, т.е. в высокотехнологичных экономиках с наукоемким производством. При этом низкий удельный вес добавленной стоимости (ВВП) в валовом выпуске является основной препоной для развития производительных сил. Однако этот параметр определяется ролью страны в международном разделении труда, а не качеством ее трудовых ресурсов[110]. В условиях глобализации и высокой мобильности трудовых ресурсов «человеческий капитал» нации может стать источником дохода других стран, не отражаясь на ее собственном ВВП (что, собственно, и происходит в Украине).
Итак, методологическая ограниченность понятия «человеческий капитал» обусловлена, в первую очередь, тем, что оно не позволяет дать корректное объяснение структуры вмененных доходов. Во-вторых, уж если говорить о наемных работниках как «инвесторах», то капитал, который они инвестируют, точнее было бы назвать «трудовым», поскольку труд отчуждаем от индивида, в отличие от его способностей, образования и навыков; а это уже нонсенс в силу абсолютной разнородности понятий «труд» и «капитал»[111]. Если же рассматривать неотчуждаемые атрибуты личности (творческие способности, навыки, знания и т.д.) как инвестируемый капитал (а, значит, товар), то тогда и сам человек «инвестируется» (является товаром, или капиталом). Мы или признаем «товарную» природу человека, или должны отказаться от понятия «человеческий капитал».
Как уже говорилось, понятие «человеческий капитал» является некорректным постольку, поскольку капитал является отчужденным от человека продуктом его труда; само происхождение капитала связано с разделением труда и появлением товарного производства; при этом и сам капитал «явился миру» в товарной форме, и никак иначе. Т.е. по своей природе он – товар, поскольку по своему происхождению он является произведенным для продажи. Поэтому понятие «природного» и «человеческого» капитала некорректно в силу того, что они не являются продуктами, произведенными для продажи [116, 118, 117, 119].
Методологическая корректность понятия «человеческий капитал» вызывает сомнение еще по ряду причин. С одной стороны, в определении Элвина Тоффлера [140–142] человеческий капитал является символическим[112], который, в отличие от вещественного капитала, неисчерпаем и одновременно доступен бесконечному числу пользователей без ограничений. Кстати, именно в этом определении «человеческий капитал» выступает как нечто внешнее по отношению к индивиду, поскольку иначе трактовать его «доступность» невозможно; однако как совокупность природных и благоприобретенных свойств личности, обеспечивающих более высокую индивидуальную продуктивность, «человеческий капитал» не является «доступным», поскольку неотделим от своего «хозяина».
С другой стороны, В.Л. Иноземцев пишет о новой стратификации в пост-индустриальных обществах: на фоне роста стоимости обучения в частных колледжах происходит процесс формирования нового «высшего класса», контролирующего доступ к информации и знаниям; таким образом, с развитием информационных технологий происходит обособление этого класса, контролирующего все сферы деятельности, жизненно необходимые для прогресса общества, и располагающего возможностью перераспределять в свою пользу возрастающую долю общественного богатства [66]. Очевидно, что это полностью противоречит определению Тоффлера [140] в аспекте доступности «символического» капитала информации и знаний.
В таком свете так называемый «человеческий капитал» сохраняет все признаки обычного капитала индустриальной эпохи: доступ к ресурсам информации и знаний и рыночная власть концентрируется в рамках узкого круга лиц; для получения образования нужно родиться в обеспеченной семье, а не обладать врожденными способностями или приложить максимум усилий. Если уж уточнять наименование этого капитала, то в соответствии с ресурсом, который приносит сверх-доход в силу искусственного ограничения доступа к нему: информационным капиталом.
Большинство экономистов, однако, рассматривают «человеческий капитал» в ином понимании, чем информационный капитал новой элиты; Лестер Карл Туроу утверждает об ичезновении различий между трудом и капиталом с развитием наукоемких отраслей и формированием единственного источника сравнительного преимущества – «человеческого капитала» как совокупности квалификации и знаний [203]. Однако, во-первых, процесс накопления знаний и навыков не идентичен процессу накопления капитала, поскольку не существует стандартов мышления, обеспечивающих идентичное восприятие информации и ее обработку в сознании различных людей; уникальность каждого индивидуального результата является в данном случае препятствием для его унификации. Попытки стандартизировать этот результат и подогнать его под жесткие требования рынка есть не что иное, как посягательство на личность; в этом смысле легко перейти от стоимостной оценки творческих способностей индивида к стоимостной оценке его эмоциональной сферы, поскольку в человеке эти сферы не отделимы. Человек окончательно становится товаром, поскольку фактически обретает рыночную стоимость часть его личности, неотделимая, неотчуждаемая, но почему-то оцениваемая как товар [209, 210, 211].
В теории человеческого капитала естетственным образом возникает проблема суверенитета человеческой личности, которую исследователи «решают» путем включения мотивации в качестве элемента человеческого капитала. Во-первых, мотивация не остается постоянной на протяжении достаточно длительного времени, чтобы ее можно было рассматривать как капитал или его часть[113]; она зависит от столь многих факторов, что рассматривать ее как результат инвестиций в «человеческий капитал» вообще невозможно [119, С. 37]:
«Фактически, человек никогда не был так эгоистичен, как этого требует теория. Хотя рыночный механизм привел к его зависимости от материальных благ, «экономические» мотивы никогда не представляли для него единственный стимул для работы. Напрасно его истязали экономисты и утилитарные моралисты, чтобы сбросить со счетов все другие мотивы, кроме «материальных» мотивов. При ближайшем изучении было все равно обнаружено, что человек действует на основе множества «смешанных» мотивов, не исключая те, которые являются обязательными для него самого и других, а, возможно, даже втайне наслаждаясь самой работой».
Например, мотивация к труду может снижаться с ростом дохода, рождением ребенка, появлением хобби (или, например, склонности к «бродяжничеству», когда человеку «не сидится на месте»); она может временно расти в результате желания доказать родным или знакомым свою самостоятельность, но быстро снижаться, поскольку этот мотив неустойчив. Во-вторых, мотивация человека в значительной и даже определяющей степени имеет внеэкономический характер, а значит, не может рассматриваться как составная часть такой чисто экономической категории, как капитал [116, С. 32]:
«...новый мир «экономических мотивов» был основан на ложном доводе. Внутренне, голод и добыча являются не более «экономическим», нежели любовь или ненависть, гордость или предубеждение. Ни один человеческий мотив не является ресурсом экономическим».
Более того, именно внеэкономическая мотивация является предусловием труда[114]. Таким образом, концепция «человеческого капитала» исключает из рассмотрения трудовую деятельность как результат внеэкономической мотивации, рассматривая только его плоскую проекцию – отчужденный труд, т.е. работу, связанную с чисто монетарной мотивацией.
Далее, человек как владелец фактора «труд» исторически первичен; как владелец фактора «капитал» он представляет собой более поздний феномен, необходимым условием существования которого является первичная сущность человека, поскольку капитал как отчужденный от человека продукт его труда является результатом человеческой деятельности, а не наоборот. В этом смысле концепция «человеческого капитала» предстает как попытка разрешить проблему отчуждения путем отождествления человеческой сущности с отчужденным продуктом его деятельности. Ральф Дарендорф высказывает следующую мысль [54, С. 145]:
Капитал и труд первоначально находились в непримиримом противостоянии, но …с течением времени все больше налаживали взаимоотношения. …Трения между капиталом и трудом были признаны легитимным принципом рынка труда. Гайгер называет этот процесс «институционализацией классового противоречия»[115].
Представляется неубедительным, что рынок труда «сглаживает» противоречия между трудом и капиталом; это противоречие имеет системный характер, а значит, устранимо только на системном уровне – на уровне институциональной матрицы общества. По сути, рынок труда только усиливает данное противоречие, поскольку легитимизирует подчиненность человека созданной им материальной среде.
Сторонник либеральной доктрины Иван Кондратьевич Бабст определял «народный капитал» как капитал нравственный, заключающийся в народной честности, предприимчивости и трудолюбии, в участии к общему благу, в привычке не полагаться на внешнюю помощь, не искать ее во внешних силах, а находить в самом себе, в привычке к самостоятельности [5, С. 123]. В такой трактовке «народный капитал» Бабста – честность, трудолюбие, предприимчивость, социальная ответственность и субсидиарность – предстает скорее как социальный капитал.
Вообще говоря, многие авторы смешивают понятия «человеческого» и социального капитала. Так, Джеймс Коулмен [80] определяет человеческий капитал как совокупность знаний, навыков, а также способность индивидов образовывать некую общность. В таком определении размывается грань между «человеческим» и социальным капиталом, поскольку способность к интеграции определяется скорее на институциональном, чем на индивидуальном уровне.
М.М. Критский рассматривает его как всеобщую конкретную форму жизнедеятельности, ассимилирующую предшествующие формы и являющуюся итогом исторического движения человеческого общества к его современному состоянию. Критский подразумевает сокращение индивидульных и общественных затрат труда и рост качества жизни людей в материальном и духовном смысле; в его понимании «человеческий капитал» реализуется в форме самовозрастающего творческого потенциала [82, с. 117].
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 87 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |