|
Читайте также: |
13. В ходе своей истории христиане пытались выразить это «неведающее знание» в доступной для представления форме, развивая образы «неба», в любом случае далекие от того, что мы знаем лишь «негативным» образом, посредством «не-знания». Все попытки наделить надежду зримым обликом на протяжении веков вдохновляли многих людей на то, чтобы жить по вере и оставить ради этого даже свое «hyparchonta» – необходимое для существования материальное имущество. Автор Послания к Евреям в главе 11 кратко обрисовал своего рода историю живущих надеждою и совершающих путь – историю, которая от Авеля продолжается вплоть до времен автора. В Новое время этот род надежды подвергается все более жесткой критике: якобы речь идет о чистом индивидуализме, оставляющем мир с его лишениями и находящем прибежище в вечном спасении, имеющем исключительно личный характер. Анри де Любак во вступлении к своему фундаментальному труду «Catholicisme. Aspects sociaux du dogme» («Католичество. Социальные аспекты догмата») представил несколько характерных мнений такого рода, одно из которых стоит процитировать: «Нашел ли я радость? Нет... Я нашел только мою радость, а это – нечто ужасающе противоположное... Радость Христа может быть индивидуальной. Она может принадлежать одному единственному человеку – и он спасен. Он пребывает в мире... отныне и вовеки, но только он один. И это одиночество в радости его не беспокоит. Наоборот – он же спасен! В своем блаженстве он проходит сквозь битвы с розой в руке»10.
14. В ответ на это, опираясь на богословие Отцов Церкви во всей его полноте, де Любак доказал, что спасение всегда рассматривалось как общинная реальность. В том же Послании к Евреям говорится о некоем «городе» (ср. 11, 10, 16; 12, 22; 13, 14), следовательно, о спасении, имеющем общинный характер. В соответствии с этим Отцы Церкви понимают грех как разрушение единства человеческого рода, как разделение и раскол. Вавилонская башня, место смешения языков и разъединения, воплощает собой корень греха. И таким образом «искупление» оказывается именно воссоединением, в котором мы вновь встречаемся в единстве, отображающемся во всемирной общине верующих. Нет необходимости приводить здесь все тексты, в которых говорится об общинном характере надежды. Остановимся на том же Послании к Пробе, в котором Августин пытается вкратце проиллюстрировать эту неведомую известную реальность, в поисках которой мы находимся. Он исходит из словосочетания «блаженная [или счастливая] жизнь», затем цитирует Псалом 144 (143), 15: «Блажен народ, у которого Господь есть Бог». И продолжает: «Чтобы мы могли принадлежать к этому народу и [...] достичь вечной жизни с Богом, “цель увещания есть любовь от чистого сердца и доброй совести и нелицемерной веры” (1 Тим 1, 5)»11. Эта истинная жизнь, к которой мы стараемся всегда стремиться, обязательно связана с пребыванием в единстве с «народом» и может осуществиться для каждого в отдельности лишь в рамках общности, называемой «мы». Но прежде она требует от нас выйти из темницы собственного «я», поскольку лишь в раскрытии этой универсальной цели взору предстает также источник радости, сама любовь – Бог.
15. Такое видение «блаженной жизни», ориентированное на общину, конечно, имеет своей целью нечто, находящееся за пределами настоящего мира, но именно поэтому оно также имеет отношение к созиданию мира – в весьма различных формах, согласно историческому контексту и возможностям, которые тот предлагает или исключает. Во времена Августина, когда нашествие новых народов угрожало сплоченности мира, в котором давалась определенная гарантия права и жизни в правовом обществе, необходимо было укрепить поистине несущие опоры этого сообщества жизни и спокойствия, чтобы выжить в меняющемся мире. Теперь обратим внимание на один вроде бы случайный, но в известной мере показательный момент Средневековья. В сознании общества монастырь представлялся местом бегства от мира («contemptus mundi» – «презрение к миру») и уклонения от ответственности за него ради личного спасения. Бернард Клервосский, который благодаря своей реформе ордена привел множество молодых людей в монастыри, смотрел на это совершенно иначе. Он считал, что монахи несут служение ради всей Церкви, а следовательно, и ради мира. С помощью различных образов он иллюстрирует ответственность монахов за все тело Церкви, более того, за все человечество; он обращает к ним слова Псевдо-Руфина: «Человеческий род жив благодаря немногим; не будь этих немногих, мир бы погиб...»12. Ведущие созерцательный образ жизни (contemplantes) должны стать земледельцами (laborantes), – говорит он нам. Уважение к труду, унаследованное христианством от иудаизма, получило достойное отражение еще в монашеских уставах Августина и Бенедикта. Бернард возвращается к этому представлению. Юноши из аристократических семейств, стекавшиеся в его монастыри, должны были заниматься физическим трудом. На самом деле, Бернард ясно говорит, что даже монастыри не могут восстановить рай на земле; и вместе с тем он утверждает, что они как места, где возделывается почва – земная и духовная – должны подготовить новый рай. Дикий лесной участок становится плодородным, если на нем вырубить деревья гордыни и с корнем вырвать дикие сорняки, заполонившие душу: так подготавливается почва, на которой может произрастать хлеб для тела и для души13. Разве нам не дано вновь констатировать, именно перед лицом современной истории, что никакое позитивное обустройство мира невозможно там, где дичают души?
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 84 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |