Читайте также:
|
Большевистская революция дала возможность беларуским крестьянам проявить сильную неприязнь (обусловленную, правда, не национальными, а классовыми факторами) к местным помещикам («панам»), в своем большинстве – полякам.
Последствия этого переворота были очевидны в Польской республике. Беларуские крестьяне отныне воспринимали поляков в классовых категориях, а после воссоздания Речи Посполитой через отношения «власть – подвластный», которые были для крестьян достаточно болезненными. В глазах беларуского крестьянства «польскость» олицетворяли скорее помещики, полицейские, городские интеллигенты, чем «мазурские» соседи-крестьяне. По-прежнему важным оставался конфессиональный фактор.
Говоря о периоде после мировой войны, Збигнев Запаровский подчеркивает иррациональный страх «беларуского населения перед Польшей, как будто перед возвращением барщины; перед потерей привилегированного до сих пор положения православия. Эти настроения активно подогревались антипольской пропагандой, которая звучала с разных сторон. Она находила отзвук среди православных, которые на протяжении жизни нескольких поколений находились в сфере влияния российских институтов: администрации, церкви, школы, армии… Довоенная жизнь казалась им безопасной и сытой» (26).
/26. Z. Zaporowski. Stosunki polityczno-spoleczne na polnocno-wschodnich kresach drugiej Rzeczypospolitej 1918—1939 // Spoleczenstwo bialoruskie, litewskie и polskie na ziemiach polnocno-wschodnich II Rzeczypospolitej. Warszawa, 1995, s. 62./
Серьезную неприязнь беларуских крестьян к польским властям вызвало осуществление принятой Сеймом в конце 1920 года программы военно-гражданской колонизации (осадничества) на восточных землях («крэсах») Речи Посполитой.
Беларуская интеллигенция, обманутая польскими властями, в том числе Пилсудским, во время установления нового политического строя в этом регионе (мизерными уступками в пользу беларусов при отсутствии автономии) – открыто говорила о своей политической оппозиции.
Православное священство, утратив прежнюю поддержку администрации (российской), возлагало вину за ухудшение своего социального и экономического положения на польские власти, влияя тем самым на настроения населения и его негативное отношение к польскому государству.
На отношение беларуского крестьянства к власти вообще, в том числе к польской, существенно повлиял его опыт, вынесенный из мировой войны, большевистской революции и последующих войн. Тот факт, что власть быстро переходила из рук в руки, способствовал падению общего авторитета этого важнейшего института.
Антипатия беларуского населения к польским властям была наиболее ощутимой в 20-е годы. В течение следующего десятилетия она постепенно слабела, в немалой степени под влиянием вестей, приходивших тогда из БССР. Ф. Селицкий пишет:
«Тем не менее во многих «русских» (т.е. православных) деревнях большевиков ждали вплоть до 1939 года. Жители Крупников «терпеливо ждали “большевиков”, начиная с 1921 года, когда здесь укрепилась польская власть. Каждую осень они старались чем раньше сеять рожь, веря, что большевики придут именно ранней осенью. Их неприязнь к «польскому праву» проявлялась, между прочим, в том, что они выезжали в поле 3 мая и 11 ноября (даты государственных праздников – Дня Конституции и Праздник Независимости – Прим. ред.), не желая праздновать, хотя это угрожало полицейской карой» (27).
/27. F. Sielicki. Region dolginowsko-budslawsko-krzywickи na dawnej Wilenszczyenie. Kronika historyczna. Warszawa-Wroclaw, 1989. S. 161./
На негативное отношение беларусов к польскому государству влияло также их знание о том, что в БССР беларуский язык используется в государственных учреждениях и системе образования. Известный деятель партии «Беларуская христианская демократия» ксёндз Адам Станкевич, характеризуя отношение в Польше к беларускому языку, отмечал «факт государственной нетолерантности к нашему народу» (28).
/28. Ks. A. Stankiewic. Rodnaja mowa u swiatyniach. Wilnia, 1929. S. 139./
Газета «Bielaruskaja Krynica», высказывая сожаление ввиду закрытия беларуских школ, писала 10 августа 1933 года:
«В культурно-просветительской сфере проводится систематическая полонизация молодого поколения беларусов».
Беларуская интеллигенция болезненно реагировала на дискриминацию беларуского языка и беларуской школы, политических свобод, и более всего – на ограничение культурно-национальных (а не только классовых) устремлений беларусов. Польских политиков упрекали в том, что они использовали наивность беларусов в момент создания Второй Речи Посполитой. Не были исполнены обещания, данные в то время беларусам.
Так среди беларуской элиты формировался стереотип хитрога, спесивого поляка, предателя и ловкача, нетерпимого к чужим мнениям. В первую очередь он касался польских политиков и представителей администрации. Но высказывались обвинения и в адрес польской интеллигенции: она не поддержала стремление беларусов к развитию собственной национальности, а также экономической независимости. Бронислав Тарашкевич, завершая свою статью в газете «Przeglad Wilenski» /Виленское обозрение/ высказал горький упрек польским интеллигентам:
«Вы хотите могучей Польши, а из друзей делаете врагов, требуете гражданской жертвенности, а пробуждаете только озлобленность и неприязнь. Как бы вам горько не пожалеть об этом в годину испытаний» (30).
/30. Bialorusin. Nie tedy droga // Przeglad Wilenski. 10.02.1924./
Но стереотип поляка – политика, помещика, представителя администрации, полицейского – окрашенный яркими эмоциями, не исчерпывал для беларуского интеллигента видения «польскости» в целом. Но вне сферы политики и власти эта «польскость» воспринималась примерно так же, как до 1914 года. Межвоенное 20-летие было слишком коротким промежутком времени для того, чтобы прежние стереотипы изменились коренным образом.
Поляков считали людьми, крепко связанными с Западом (в отличие от русских). Они настойчиво борются за свою свободу (хотя уже не всегда дают ее другим), значительно активнее беларусов в общественной жизни, национально консолидированы, патриоты и даже националисты. В польской культуре отмечалась романтическая традиция, а ее «панскость» воспринималась достаточно амбивалентно.
Типичный беларуский интеллигент на «крэсах» все чаще воспитывался в сфере польской культуры. Она не была ему чужой – это была и его культура, хотя и не в национальном смысле. Эта близость усложняла ему стереотипизацию «польскости» вне сферы конфронтации с ней.
Крестьяне обычно отрицательно оценивали польских чиновников и полицейских, но значительно лучше своих соседей – польских крестьян. Польские власти они упрекали в высокомерии, фанаберии, безжалостности. Но так было не во всех случаях. Например, польская армия чаще всего казалась беларуским рекрутам привлекательной. Отношения с помещиками часто бывали не только вполне корректными, но и просто хорошими. Польская «шляхетность» тоже была притягательной, особенно если она создавала возможность карьеры.
Для беларусов Польши после 1921 года БССР являлась положительным образцом, со временем все меньше соответствующим действительности. С ней сопоставляли реальную Польшу, которая часто рассматривалась через призму классовой и национальной несправедливости. Фантастический образ советской Беларуси вступил в острую конфронтацию с реальностью после 17 сентября 1939 года.
Ххх
В БССР – государстве, где на каждом шагу провозглашались классовые лозунги, пропагандировались социалистические идеи, – «польскость» ассоциировалось у беларусов с классовой эксплуатацией помещиками и буржуазией, с национальной нетолерантностью, с территориальными захватами.
Понятно, что эта официальная позиция неизбежно экстраполировалась на поляков советской Беларуси. И они же должны были стать образцом для будущего польского социалистического государства. Поэтому столь негативное видение «польскости» пытались видоизменить, не стыкуя его с местными поляками.
Такому подходу способствовала политика поддержки национальных меньшинств, проводившася в БССР с середины 20-х годов до середины 30-х. Резолюция ЦК КПБ по национальному вопросу от 29 января 1925 года обращала внимание партийно-советских работников на необходимость проводить среди беларуских крестьян разъяснительную работу, направленную «против пережитков ничем не обоснованного отношения к польским крестьянам как к врагам рабочих масс и советской власти, что было обусловлено прежним наличием в Белоруссии развитого помещичьего землевладения и всеобщим подозрением, что польское население склоняется к буржуазной Польше».
В отличие от польских капиталистов, помещиков, властной верхушки Польской республики, польский народ по обе стороны границы должен был быть близок беларускому народу, являться его классовым союзникам. Однако после государственного переворота 1926 года в Польше, в СССР получил широкое распространение стереотип «фашистской Польши». Он закрепился в сознании беларусов на долгие десятилетия. Пропагандировалось официальное представление о «панской Польше» и ее руководстве – «белополяках». Изучая прессу БССР второй половины 20-х годов Андрей Кротов нашел там «образ Польши – враждебного государства, издыхающего в предсмертных конвульсиях, и образ польского народа, отравленного шовинизмом, великодержавностью и ненавистью к не полякам» (31).
/31. A. Krotau. Obraz polakow w prasie bialoruskiej lat dwudziestych // Sprawy Narodowosciowe – Seria Nowa. 1996. 1, S. 194./
Во второй половине 30-х годов, после неудачи в деле построения «польского социалистического общества» в СССР, в ситуации ухудшения польско-советских отношений и усиления сталинских репрессий, советские власти пришли к выводу, что соединение «польскости» с идеей коммунизма – задача очень тяжелая. Отныне польское крестьянство интерпретировалось как опора реакции и клерикализма. Поляков, проживавших на бывших восточных землях бывшей Речи Посполитой. стали причислять к так называемому «ненадежному элементу».
«К компании внедрения в сознание обывателя советского стереотипа «поляка – врага народной власти», «поляка-саботажника», «поляка-вредителя», «поляка – фашистского шпиона» – активно подключились печать, театр, кино, художественная литература» (32).
/32. M. Iwanow, S. 358./
В 30-е годы в беларуской историографии закрепилась «модернизированная великорусская концепция, соединенная с большевистскими догмами». Через призму этой концепции авторы исторических, идеолого-пропагандистских работ, школьных учебников смотрели не только на саму историю Беларуси, но и на роль поляков в ней. В официальной сфере «польскость» воспринималась только негативно.
Москва распространяла российско-советские, национально-классовые стереотипы поляков. Хотя это не значит, что они доминировали среди беларуского народа, однако их существование становилось все более заметным на фоне прежних представлений, постепенно слабевших. Беларусь стала закрытой для внешнего мира, в том числе для ближайшего на Западе, а на других она начала смотреть чужими, российскими глазами.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 94 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |
| Польское видение беларусов | | | Введение |