|
Читайте также: |
Поляки всегда воспринимали беларусов как общество крестьянское, плебейское. Несмотря на появление множества беларусов-революционеров, еще долго продолжал существовать стереотип беларуса-селянина – инертного, аполитичного, податливого чужой воле. В 1917 году В. Вакар писал:
«Беларусь, в отличие от Летувы, до сих пор не имеет отчетливых культурно-национальных черт. …Народ остается пассивным и не выделяет из себя созидательного элемента» (19).
/19. W. Wakar. Rozwoj terytorialny narodowosci polskiej. Cz. III. Statystyka narodowosciowa kresow wschodnich. Kielce, 1917, s. 11./
Поляки считали, что беларусы никогда не были способны к созданию собственного государства и защищте его независимость; что раньше или позже их подчинили бы себе русские. Подчеркивалась слабость или полное отсутствие национального сознания в беларуских массах, немногочисленность беларуской элиты, интерес беларусов к социальным, а не национальным проблемам.
К окончанию мировой войны большинство польской политической элиты вовсе не думало о культурной ассимиляции беларусов. Такие намерения имели, в первую очередь, национальные демократы («эндеки»). В то же время провозглашалась необходимость политической (государственной) ассимиляции беларусов. Помещики были заинтересованы прежде всего в социальном согласии, а не в полонизации местного населения.
События мировой войны и столкновений с большевиками в 1918—20 гг. повлияли на эволюцию образа беларусов в польском обществе, особенно среди элиты. Ян Юркевич пишет:
«На тогдашние и позднейшие представления повлияла волна погромов панских поместий, что после октябрьского переворота пронеслась по беларуским землям, оставшимся с восточной стороны от линии фронта» (20).
/20. J. Jurkiewicz, s. 69./
Поместья традиционно являлись важными центрами формирования общественной мысли в Польше. Поэтому описания их погромов и грабежей в художественной и мемуарной литературе в определенной степени повлияли на польское видение беларуского народа. Однако образы «революционизированных» беларусов (грабителей-погромщиков) никогда не доминировали среди нижних общественных слоев тех поляков, что жили на беларуских землях.
Собственно польский народ вне восточных земель не сталкивался непосредственно с беларусами. Большинство поляков вообще не имело никакого мнения на этот счет. Поэтому образы крестьян-погромщиков быстро угасли, но их место прочно заняло живописное изображение «большевизированного» беларуса-левака:
«В годы польско-советской войны (1919—1921) такой взгляд стал всеобщим и определял отношение польских солдат к беларускому населению» (20).
/20. J. Jurkiewicz, s. 70./
Итак, беларусы (в Западной Беларуси) воспринимались поляками не как национально чуждое сообщество, но скорее как отличающееся в социальном и религиозном аспектах. Такое отношение, берущее начало со времен российской аннексии Речи Посполитой, нашло свое продолжение в междувоенном времени. Новая черта, которую стали приписывать беларусам во Второй Речи Посполитой – это левая ориентация. На такое восприятие беларусов (в первую очередь беларуской интеллигенции) повлияла антипольская борьба беларуских партизан (и коммунистов, и националистов) в 20-е годы, активность беларуских депутатов в польском Сейме, деятельность «Беларускай сялянска-работніцкай грамады» (БСРГ) и компартии Западной Беларуси (КПЗБ). Во всем этом виделось влияние Минска и Москвы.
Именно так воспринимал беларусов поэт Чеслав Милош (нобелевский лауреат 1980 г.):
/Когда польские чиновники/ «давали разрешение на открытие отдельных /беларуских/ школ, результаты оказывались, на их взгляд, самыми худшими. Крестьянский сын, развивая в процессе обучения свою сильно укорененную антипатию, достигал первой ступени приобщенности к цивилизации, это значит – почти всегда становился коммунистом и действовал в пользу «реунификации», т.е. отторжения от Польши ее восточных воеводств» (21).
/21. Cz. Milosz. Rodzinna Europa. Paryz, 1989, s. 52./
Белаpуская интеллигенция на «крэсах» (в Западной Беларуси – Ред.), по-прежнему относительно немногочисленная, представлялась польской политической элите сpедой идеологических pадикалов, вpаждебных польскому государству и выполнявших указания советских спецслужб.
Помещики, а также представители польской интеллигенции и даже чиновничества нередко пытались оправдывать местных крестьян, отмечая историческую обусловленность взглядов последних. Часто говорилось, что Польша должна исполнить цивилизационную мисию на востоке. Проводниками цивилизации должны были стать шляхетские дворы, а также государственная администрация. То, какими беларусы представлялись в глазах польских властей, в значительной степени зависело от их отношения к польскому государству. А оно далеко не всегда удовлетворяло эти власти.
Иными словами, тепеpь белаpусы воспpинимались уже не так односторонне как прежде. Их «коммунизированность», явная оппозиционность польскому государству объяснялась военными пеpтуpбациями, нищетой крестьян, а также унаследованным от царизма низким уpовнем образования и общей культуры.
В течение всего межвоенного пеpиода белаpусы хаpактеpизовались одновременно и негативно, и позитивно. Считалось, что в своем большинстве они не склонны к конфликтам, кроткие, тихие, терпеливые, готовые приспосабливаться к любым обстоятельствам, медлительные, но трудолюбивые.
Вместе с тем, в конце 30-х годов были написаны следующие строки:
«Этот консерватизм, эта недоверчивость, неприятие никаких новинок цивилизации – типичны для сознания здешнего селянина» (22).
/22. T. Lopalewski. Miedzy Niemnem a Dzwina. Ziemia wilenska i nowogrodzka. Poznan (без года издания), s. 40./
Хотя беларусов далеко не всегда отожествляли с этносом полешуков, экзотика полесского населения влияла на портрет беларусов в целом. Между тем о полешуках писали, что они примитивные, хитрые, угрюмые, изворотливые, подозрительные, скрытные, упрямые, молчаливые, упорные, мстительные, анархичные. Иногда подчеркивалось, что они еще больше чем беларусы инертные и темные. Были также нарекания на лень и пьянство здешнего населения.
Таким образом, беларусам приписывали взаимоисключающие черты.
Подводя черту, надо сказать, что отношение основной массы поляков к беларускому народу было значительно лучше, чем отношение польской элиты к беларуской интеллигенции. Польские же крестьяне вообще имели хорошие отношения со своими беларускими соседями.
Ххх
Польское крестьянство и малообразованные слои польского общества вне Беларуси, были вообще незнакомы с проблемой. Беларусы представлялись им в категориях инаковости региональной, культурной (этнографической), иногда языковой (диалектной), но не как другой народ.
В отличие от летувисов, евреев и даже украинцев (в бывшей Галиции), беларусы в межвоенный период не воспринимались как нация. Тадеуш Лопалевский утверждал:
«Вместо чувства национальной принадлежности мы наблюдаем здесь скорее сознание принадлежности территориальной» (23).
/23. T. Lopalewski, s. 34./
Образ беларусов создавал для общественности польская политическая элита, журналисты и литературная интеллигенция. Польские крестьяне видели своих соседей-беларусов иначе, чем интеллигенция – значительно менее идеологизированными и политизированными. Но все же, как отметил Ежи Томашевский, «большая часть польского общества ничего не знала о беларусах и думала, что «крэсовую» деревню населяют поляки, во всяком случае этнически польское население, которое вследствие захвата русскими подверглось чужим влияниям и утратило национальное сознание. А в кругах, близких к властям, доминировало убеждение, что в Польше нет беларуского вопроса» (24).
/24. Bialorusini w oczach polakow. 1919—1939 // Literatura na swiecie. 1991, № 8-9, s. 237-238./
Ххх
О беларусах в БССР польское общество межвоенного времени знало еще меньше. Советская Беларусь воспринималась как край, подчиненный Москве и коммунистический – значит, враждебный. Там ликвидировали частную собственность, устроили колхозы, которыми пугали людей в Польше. Одним из источников информации о «советах» были сенсационные повести бывшего контрабандиста Сергея Пясецкого.
В результате большевистской революции и установления власти советов в Восточной Беларуси полностью исчезли помещики, арендаторы и другие землевладельцы. Ее территорию покинуло большинство польских интеллигентов, беженцев из Польши и тех, кто приехал сюда сравнительно недавно на заработки, а также зажиточные люди, которым было что терять. Осталось, в первую очередь, деревенское население – крестьяне и довольно многочисленная мелкая шляхта, а в городах – рабочие. Появилась небольшая, но активная группа польских коммунистических деятелей – выходцев с территории возрожденного польского государства и различных регионов бывшей царской России.
Польская общественность, особенно наиболее консервативная деревенская, оставалась в плену понятий, вынесенных из царской России: для нее любая непольская власть была антипольской.
Иногда случались конфликты с локальными группами беларусов на почве раздела панских земель. К примеру, можно привести спор между двумя деревнями на Витебщине – польской (Межонки), населенной мелкой шляхтой, и беларуской крестьянской (Дулебы). Комиссия, созданная властями, сообщала:
«Крестьяне смотрят на межонковцев как на панов, а те считают их пьяницами, которым нельзя давать новой земли» (28).
/28. M. Iwanow. Pierwszy narod ukarany. Polacy w Zwiazku Radzieckim 1921-1939. Warszawa-Wroclaw, 1991, s. 331./
Коммунисты пытались ослабить такие взгляды. Некоторое время они энергично развивали польскую школу, культурнические организации и органы самоуправления, был даже создан польский автономный район (Дзержинщина; 1932—36 гг.). Издавалось много газет и книг на польском языке.
Все это имело целью ускорение процесса советизации этнических поляков в БССР, а также создание образца (и источника руководящих кадров) для будущей социалистической Польши. И все же советский вариант «польскости» оствался чуждым большинству поляков в советской Беларуси. Профессор Николай Иванов пишет:
«Почти все польское населения “крэсов” относилось безразлично, а иногда даже враждебно и к советской власти, и к польской автономии на территории СССР» (25).
/25. M. Iwanow, s. 159./
Враждебное отношение к формально беларуским властям усиливала их однозначно антикатолическая политика, коллективизация, репрессии второй половины 30-х гг. (особенно с 1938 г.).
По-прежнему сохранялись давние стереотипы, которые отождествляли поляков с панами или шляхтой, а беларусов – с простыми селянами. Такие взгляды сохранялись прежде всего в деревне, хотя давно не было уже ни польских помещиков («панов»), ни фабрикантов, значительно сократилась численность польской интеллигенции, а беларусы – особенно в период так называемой беларусизации (20-е годы) – составили явное большинство на всех уровнях руководства.
В отличие от империи Романовых, власти которой руководствовались национальной идеологией (что отчетливо проявлялось в действиях чиновничества), новые власти в своей идеологии и практической деятельности чрезмерно эксплуатировали классовые лозунги. Потому новый стереотип беларуса формировался у местных поляков в немалой степени под влиянием репрессий, осуществлявшихсяь местными властями. Тем более, что эти репрессии часто были гораздо более суровыми по сравнению с теми, что осуществлял раньше царизм.
Местные власти, формально беларуские, полностью подчинялись Москве. После сворачивания беларусизации они опять вернулись к русскому языку. Среди них, помимо беларусов, можно было видеть русских, евреев и представителей других наций. Отношение поляков к властям становилось все более негативным.
Беларусы-крестьяне представлялись соседям-полякам примерно такими же, как и раньше. Но появились также беларусы-коммунисты, партийно-государственные функционеры («аппаратчики»), чаще всего выходцы с самых низов общества. Их следовало опасаться.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 77 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |
| Беларуское видение поляков | | | Поляки в глазах беларусов |