Главная страница | Контакты | Случайная страница Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Сообщать ли ребенку, почему его привели на игровую терапию?

Некоторые терапевты рассказывают ребенку, по какой причине его привели на психотерапию, полагая, что такое знание необходимо для того, чтобы происходили желаемые изменения в поведении. В этом случае ожидают, что ребенок будет работать над идентифицированной проблемой, а терапевт станет помогать ему, структурируя его игру и фокусируя ее содержание на основной проблеме. Здесь снова возникает проблема присвоения терапевтом ведущей роли, и объектом терапии становится проблема, а не ребенок. Кроме того, такой взгляд на терапию означает, что идентифицированная проблема и является той динамикой, с которой следует иметь дело и тем самым можно упустить из виду существование иных, более глубоких проблем, возможно, волнующих ребенка.

Поскольку подход, центрированный на ребенке, не является предписывающим и не основывается на диагностической информации, терапевт часто может многого не знать об индивидуальных особенностях ребенка, особенно в терминах диагностического тестирования. Потому у терапевта может не быть особенных причин, которые он должен объяснить ребенку.

Позиция центрации на ребенке означает, что ребенку не обязательно знать, по какой конкретной причине они оказались в игровой комнате. Такая информация не является необходимой для того, чтобы ребенок менялся и развивался. Поведение ребенка может изменяться,— и в самом деле меняется,— и без знания того, над чем именно он работает, и вообще без специальных усилий или попыток что-либо изменить. Если бы для того, чтобы произошло изменение, необходимо было прежде понять причину обращения к терапевту, как вообще можно было бы помочь пятилетнему малышу в состоянии депрессии, или трехлетнему манипулятору, или двухлетке, пытающемуся искалечить своего новорожденного братишку? Над чем можно было бы посоветовать работать семилетнему Райэну, умирающему от рака? Может быть, ему следовало сказать: «Тебя приводят в игровую комнату, потому что ты умираешь, и ты должен привыкнуть к мысли о смерти?» Разумеется, нет! Райэн думал о жизни, как и любой из нас. Угроза смерти была только частью его жизни. У какого терапевта достанет самоуверенности возомнить, что он знает, над чем следует работать в терапии умирающему ребенку? Это можно рассматривать в качестве крайнего примера, но крайность, возможно, необходима, чтобы заставить нас взглянуть на существо проблемы. Ведь если предложение измениться и в самом деле необходимо для того, чтобы изменение произошло, то это должно быть справедливо для всех случаев, независимо от возраста и типа проблемы.

Обозначив причину, по которой ребенок находится в игровой комнате, мы дадим ему понять, что в нем что-то не так. Терапевт, центрированный на ребенке, избегает любых намеков на то, что с ребенком что-то не в порядке или надо что-то исправить или изменить в его поведении или в нем самом. Принятие терапевта способствует самопринятию ребенка, а вместе они составляют необходимую предпосылку изменений и роста.