|
Читайте также: |
В начале эпохи бронзы более четко определилось наметившееся еще в предшествующие эпохи хозяйственное и этнокультурное размежевание различных областей Северного Кавказа. В сер. и во 2-й пол. III тыс. до н. э. северо-западную и центральную части Северного Кавказа занимали племена майкопской культуры, а северо-восточную – племена куро-араксской культуры.
Майкопская культура. В настоящее время майкопская культура подразделяется на несколько вариантов. Исследователи выделяли среди памятников майкопской культуры две локальные группы: западная (прикубанская) и восточная (терская). Затем было предложены рассматривать три основных группы памятников: западная, восточная и северная (степной майкоп). Формирование собственно майкопской культуры относится к 4000 – 3400 гг. до н. э.
Предгорно-плоскостная зона Западного и Центрального Предкавказья становятся зоной распространения майкопской культуры при отмечаемых контактах со степными культурами юга Восточной Европы. Миграциям на Северный Кавказ, видимо, способствовал достаточно теплый климат того периода, открывавший транскавказские пути для передвижения населения, служившие и для связи прежнего населения по обеим сторонам Главного Кавказского хребта. Отдельные группы майкопцев приходят в Приморский Дагестан и на Нижний Дон и даже оказали непосредственное влияние на территориях вплоть до правобережья Днепра.
Полагают, что в генезисе майкопской культуры большую роль играли миграции из-за Кавказского хребта. Район современных Чечни, Ингушетии и Северной Осетии становятся контактной зоной для носителей майкопской культуры и куро-араксской культур, тяготеющих соответственно к предгорным и горным территориям. В контактной зоне происходило как их некоторое смешение, так и соседское проживание (например, Луговое поселение в Ингушетии, Долинское поселение в Кабардино-Балкарии).
Основу экономики майкопских племен составляло, прежде всего, скотоводство. Есть основания полагать, что в это время в отдельных районах Северного Кавказа начали уже, видимо, использовать лошадь для верховой езды, что обеспечило их продвижение на далекие расстояния.
Достижением майкопских племен был высокий уровень развития металлообработки. Кстати, бронзовые котлы майкопской культуры представляют собой самые ранние образцы металлической посуды, обнаруженной на территории России. Развитие металлообработки на Кавказе в эпоху ранней бронзы достигло такого уровня, что ее продукцией стали широко пользоваться племена Подонья и Поволжья. На протяжении более тысячи лет, примерно до сер. II тыс. до н. э., Кавказ оставался почти единственным источником, откуда металл поступал в сопредельные области Восточной Европы, к племенам ямной и катакомбной культур.
Высокого мастерства достигли носители майкопской культуры и в керамическом производстве. Находки пряслиц на поселениях, а также остатков шерстяных и холщовых одежд и обрывков льняной ткани доказывают, что племена майкопской культуры достигли больших успехов в производстве тканей.
Идеологические представления майкопских племен связаны с астральным культом. Каменные кольца-кромлехи вокруг могил, возможно, связаны именно с этим культом. Погребальные обряды свидетельствуют о вере в загробную жизнь, так как в могилу покойника клали то, чем он пользовался до смерти: разнообразная посуда, орудия труда, оружие, украшения. Красной краске (сурик, охра), которой посыпались погребенные, придавалось значение очистительной силы огня.
Эти архаичные черты в верованиях майкопских племен сочетались с различными культами, заимствованными из Закавказья и Передней Азии. Очажные роговидные подставки из поселений майкопской культуры, связанные с культом быка, были распространены на обширной территории от Средиземноморья до Северо-Восточного Кавказа. Женские статуэтки, символизирующие богиню плодородия, более характерны для Передней и Средней Азии, Средиземноморья, а также для трипольской культуры. В Прикубанье же найдены обломки антропоморфных глиняных сосудов, которые сближаются с культовой керамикой из Трои в Малой Азии.
Куро-араксская культура. В XXIV – XXII вв. до н. э. на северных склонах Центрального Кавказа из Закавказья (из области Шида Картли и Месхети) появляются носители куро-араксской культуры. Традиционно очагом зарождения данной культуры считали междуречье Куры и Аракса. Для нее характерна генетическая связь с местной энеолитической культурой V – IV тыс. до н. э., которая в свою очередь восходит к более ранним культурам.
На территории Северо-Восточного Кавказа (современные Дагестан, Восточная Чечня, Северо-Восточный Азербайджан) представлен локальный вариант этой культуры (восточнокавказский, северовосточнокавказский).
На куро-араксской основе на Северо-Восточном Кавказе складывается гинчинская культура, разделяемая на две группы памятников горной и предгорной зон Юго-Восточной Чечни (северо-западный, ичкерийский вариант) и района бассейнов четырех Койсу в Центральном Дагестане. Для Чечни предлагается выделить гаттынкалинский и харсенойский варианты восточнокавказской культурно-исторической общности.
С сер. III тыс. до н. э. наблюдается упадок майкопской и куро-араксской культур.
Северокавказская культура. Со 2-й четв. III тыс. до н. э. на Северном Кавказе распространяется северокавказская культура, или северокавказская культурно-историческая общность, как ее определяют различные исследователи. Курганы этой культуры раскопаны в Чечне у ст. Мекенской (на Тереке), в окрестностях с. Бамут (на берегу Фортанги), в районе Грозного, у с. Сержень-Юрт и в др. пунктах. В горных районах открыты грунтовые могильники I тыс. до н. э.: в Ассинском ущелье (у с. Галашки) и в Шатойском районе (у с. Гаттын-Кале, Малый Харсеной). У с. Гаттын-Кале раскопаны также остатки жилища эпохи бронзы.
Исследование черепов из Гаттын-Калинского могильника, показывает, что физический тип древних горцев был очень близок к современному.
По представлениям того времени, жизнь в загробном мире являлась продолжением жизни на земле. Поэтому вместе с покойником в могилу клали посуду, орудия труда, оружие, украшения. В могилах Гаттын-Кале найдены каменные наконечники булав и топоры, роговые муфты и предметы из кости, значительное количество бронзовых изделий и особенно много глиняной посуды. Керамика с обмазанной поверхностью имеется и в памятниках бронзового века Дагестана.
Материалы Гаттын-Калинского могильника убедительно свидетельствуют о дальнейшем развитии металлообработки на территории Чечни и Северного Кавказа.
Впоследствии в предгорьях формируется новая культура, утратившая сходство как с куро-араксской, так и северокавказской культурно-исторической общностью.
Первые кочевники. Параллельно с достаточно хорошо фиксируемым интенсивным продвижением и оседанием катакомбников в Прикубанье и в Центральное Предкавказье, где они вступают в тесные взаимодействия с аборигенами, наблюдается проникновение катакомбников и на Северо-Восточный Кавказ. Здесь они в основном встречаются с представителями восточного (прикаспийского) варианта северокавказской культурно-исторической общности. В предгорьях Чечни контакты катакомбников и автохтонов не имели сколько-нибудь значительных последствий. Последующие передвижения носителей срубной культуры также в основном охватывают Северо-Западный и Центральный Кавказ, тогда как Северо-Восточный Кавказ, видимо, остается в стороне от тесных контактов с представителями степного мира, каковыми являются срубники и катакомбники.
Каякентско-харачоевская культура. Во 2-й пол. II тыс. до н. э. на территории Дагестана и Чечни отмечают значительную нивелировку культуры. К кон. II тыс. до н. э. складывается каякентско-харачоевская культура, связанная с развитием местных горных племен, в том числе, носителей гинчинской культуры. Основным районом распространения культуры были равнинная и предгорная зоны Дагестана, а также горные районы Юго-Восточной Чечни. Наиболее вероятно, что носителями западного (харачоевского) варианта именно данной культуры являлись древненахские племена. Каякентско-харачоевские памятники появляются в Панкисском ущелье Грузии. Видимо, наблюдается продвижение носителей восточнокавказских культур к правобережью Терека, о чем свидетельствуют материалы Экажевского городища в Ингушетии.
Поселения этого времени изучены пока недостаточно. Но и имеющиеся данные свидетельствуют о распространении глинобитно-каркасных, или турлучных, построек в предгорьях (Курчалой, Новолакское), а каменных – в горах. Почти повсеместно на Северо-Восточном Кавказе распространяется новый погребальный обряд, характеризуемый одиночными или парными захоронениями в каменных ящиках, что свидетельствует о начавшемся процессе дробления большесемейных общин. Продолжают существовать и развиваться те же отрасли хозяйства, что и в предшествующем периоде. В земледелии окончательно утверждается пашенное земледелие, происходит дальнейшая культивация и направленный отбор известных с глубокой древности видов злаков (мягкой и твердой сортов пшеницы, ржи, проса-магары, нескольких сортов ячменя). Жатва производилась бронзовыми и редко железными серпами. В скотоводстве возникает новая отрасль – коневодство. Кони использовались и для верховой езды, и для запряжки в легкие двухколесные колесницы и повозки.
Развитие и рост производительных сил в кон. II – нач. I тыс. до н. э. выражались в расцвете металлообработки. Бронзовые предметы этого времени отражают высокое мастерство и глубокие знания приемов ковки, литья, обработки поверхности предметов. Находки литейных форм на Северном Кавказе документируют полный переход от ковки изделий к массовому литью в одностворчатых и двустворчатых формах, к сложному литью по восковой модели. Широко распространяются оловянистые бронзы. Технологические навыки в области обработки меди и бронзы явились одной из предпосылок раннего знакомства северокавказских металлургов с железом.
Кобанская культура. 2-я пол. II тыс. до н. э. для Центрального Кавказа, прежде всего, связана со становлением и развитием кобанской (центральнокавказская) культуры. Когда-то предпринимались попытки считать ее «колхидо-кобанской» («центральнокавказской») культурой. Время существования кобанской культуры обычно определяют в рамках XII в. до н. э. – III в. н. э., с выделением протокобанского периода, начинающегося в XIV в. до н. э. Считается, что носители кобанской культуры продвигаются на север в Центральное Предкавказье, где складывается центральнокавказский (центральный, горский) вариант указанной культуры. Затем происходит продвижение кобанцев в восточном и западном направлениях, что соответственно, как считают исследователи, приводит к формированию восточного (восточнокавказский, вайнахский, грозненский) и западного (западнокавказский, кабардинский, кабардино-пятигорский) вариантов кобанской культуры.
Особенности культуры восточного варианта выявлены благодаря более чем 100 памятникам, поселениям, могильникам, отдельным вещевым комплексам и кладам воинского снаряжения. Наиболее известные из них Сержень-Юртовское, Алхастинское, Бамутское, Нестеровское, Курчалоевское поселения; могильники Пседахский, Ахловский, Нестеровский, Луговой, Урус-Мартановский, Сержень-Юртовский, Майртуп, Ахкинчу-Борзой, Аллероевский, Исти-Суйский и частично Зандакский; клад у с. Кескем.
Восточные кобанцы обитали в небольших поселениях, в большинстве своем не имевших строгой планировки. Некоторые из поселений (Сержень-Юрт) имели естественно укрепленные убежища на случай опасности. В настоящее время известно не менее 50 поселений, но степень изученности их различна и в целом не достаточна. Лучше всего обследованы Сержень-Юртовское, Бамутское, Алхастинское, Нестеровское поселения и Курчалоевский зольник. По характеру культурных слоев они обнаруживают большое сходство с поселениями центрального варианта кобанской культуры (Змейское поселение).
Для поселений восточного варианта характерны наземные «турлучного» типа дома со стенами, возведенными из плетня и обмазанными глиной. Нижняя часть зданий укреплялась глиняными блоками (Сержень-Юрт) или булыжником (Сержень-Юрт, Бамут). Планировку поселка, вернее, ее элементы удалось зафиксировать лишь на Сержень-Юртовском поселении. Здесь четко выявлено поквартальное размещение бытовых комплексов (жилищ, производственных и культовых сооружений), разделенных узкими улицами. Улицы были вымощены булыжником среднего размера. Всего в слое кон. XI – VII вв. до н. э. открыты 4 такие мостовые. Мостовые Сержень-Юртовского поселения пока уникальны в археологии Кавказа. Они являются ценным свидетельством бытования элементов сельского благоустройства у населения восточного варианта кобанской культуры.
Поквартальное разделение поселка, остатки многокомнатных помещений показывают, что основной хозяйственной единицей у восточных кобанцев в нач. I тыс. до н. э. была большая патриархальная семья.
Кладбища населения восточного варианта кобанской культуры располагались вблизи поселений. Для погребального обряда характерны грунтовые могильники, с захоронениями по обряду ингумации, индивидуальные, изредка парные, в скорченной позе на боку. Особенность некоторых могил: захоронение вместе с покойным взнузданного коня. Особенно выразительны в этом плане погребения у с. Сержень-Юрт.
Верования и духовный мир населения Северного Кавказа в эту эпоху соответствовали общему развитию патриархально-родового общества. Одухотворение сил природы (анимизм), культ плодородия, поклонение предкам и духам-покровителям земледелия, скотоводства, ремесел и охоты отчетливо угадываются в атрибутах святилищ, в жертвенниках с костями животных, в предметах, связанных с магией. Особую роль играло жречество, занимая верхние ступени структуры северокавказского общества.
В это время зародились эпические циклы, оформившиеся позднее в знаменитые сказания нартского эпоса. Героику древних донесли до нас предметы прикладного искусства эпохи поздней бронзы – раннего железного века – кобанская глиняная и бронзовая антропоморфная и зооморфная пластика.
Основу хозяйства племен восточного варианта кобанской культуры в 1-й пол. I тыс. до н. э. составляли скотоводство и земледелие. Скотоводство горной зоны специализировалось на разведении мелкого рогатого скота, в основном овец. В предгорных районах оно носило придомный характер, с преобладанием в стаде свиней. Крупный и мелкий рогатый скот на летний период от гонялся на горные пастбища, а зимой содержался на заготовленных кормах. Заметное место в скотоводстве занимало разведение коней.
Домашние ремесла восточных кобанцев в ряде элементов глубоко традиционны. В гончарстве они сказывались в доживании до эпохи раннего железа орнаментов и форм сосудов, а также в технологии эпохи бронзы. В металлообработке такие методы, как ковка, литье в одностворчатых формах, литье по восковой модели, чеканка пунсонного орнамента, уходят своими корнями во II тыс. до н. э., а может, и в более раннее время. В равной степени это относится и к некоторым формам металлических изделий (булавки с волютообразными навершиями, многовитковые браслеты, круглые височные кольца, очковидные привески и т. д.).
Этноязыковая принадлежность археологических культур Кавказа эпохи бронзы и раннего железа. Некоторые исследователи полагают связь куро-араксской и майкопской культур с формированием нахско-дагестанской (северо-восточная, восточно-кавказская, алародийская семья) и абхазо-адыгской (северозападная или западнокавказская семья) языковых общностей (северокавказская семья, кавказская надсемья). Для первой предполагаются родственные связи с баскским и древними кутийским, этиунским, хурритским и урартским языками, имеющими, в свою очередь, типологические параллели с этрусским языком (обычно специалисты ведут речь о близости языкового строя, а не этноса и культуры). Во вторую, кроме современных языков Западного Кавказа, предположительно включают мертвые хаттский и каскский языки. В целом, проблема этнолингвистической реконструкции все еще остается далека от своего окончательного научного разрешения.
Взаимоотношения предков чеченцев с киммерийцами и скифами. В бронзовом веке и в период раннего железа (кон. IV – I тыс. до н.э.) основой хозяйства населения Чечни, как и других северокавказских аборигенов, были пастушеское скотоводство и земледелие, значительную роль играли охота и бортничество. Общественный строй был патриархально-родовым.
Немаловажную роль в этнической и социально-экономической истории местных племен играли вторжения кочевых племен из северных степей, носившие зачастую разорительный характер.
Киммерийцы, как и следующие за ними скифы, являются древнейшим народом, обитавшим в Восточной Европе и зафиксированным письменной исторической традицией. Ассирийские клинописи и древнегреческий историк Геродот (V в. до н. э.) описывают деятельность киммерийских и скифских военных отрядов в странах Древнего Востока. Эти сообщения подтверждаются результатами археологических раскопок. Так, выяснилось, что в VIII – VII вв. до н. э. внезапно прекращается жизнь во многих, до того густонаселенных поселениях в предгорной полосе Северного Кавказа. Например, археологические исследования в районе Сержень-Юрта выявили картину жестокого штурма и разорения большого поселения местного (кобанского) племени враждебными кочевниками.
Ключом к пониманию этнополитической ситуации на Северном Кавказе в скифо-сарматское время могут послужить древнегрузинские письменные источники. Так, в «Картлис цховреба» сказано, что прародителем всех кавказских народов был Таргамос, сын Таршиса, внук Иафета и правнук Ноя. Среди восьми сыновей Таргамоса был и Кавкас, которому он выделил в удел землю «от реки Ломека (Терека – С. Д.) до рубежей Кавказа на западе». Потомки Кавкаса, кавкасианы, упомянуты в числе других потомков Таргамоса, в одном ряду с конкретно зафиксированными в истории племенами и народами. Поэтому В. Н. Гамрекели делает совершенно справедливый вывод, что «в силу господствующей в средневековой грузинской историографии этногенетической концепции, этноним «кавкасиани» будучи увязан с этнархом Кавкасос приобретает и некоторое этнологическое содержание. Согласно этой этногенетической концепции «кавкасиани» как потомки Кавкасоса, этнически должны были быть родственными другим кавказским народам – группам племен: потомкам Эгроса – эгрисцам, Картлоса – картам, Бардоса – албанцам, Лекоса – дагестанцам и др., но одновременно в их среде образующими особую своеобразную группу племен».
Далее в летописи сообщается, что «самым знаменитым среди сынов Кавкаса» был Дурдзук. Термины эти нельзя считать синонимичными. Учитывая всю совокупность свидетельств о «кавкас(иан)нах» и «дурдзуках», правильнее представить их взаимоотношение как целого и части. При этом «кавкас(иан)ни» является более широким понятием, а «дурдзуки» понятием самой значительной части целого «кавкас(иан)ни».
Одна из первых глав «Картлис цховреба» называется «Нашествие хазар». Многие исследователи считают, что в этом повествовании древнегрузинский хронист описывает события, связанные с военно-политической деятельностью скифов (а позднее и сарматов) на Кавказе в I тыс. до н. э. Как бы то ни было, согласно грузинской исторической традиции, как об этом свидетельствует Леонти Мровели, до появления «хазар» нахи, вероятно, были наиболее активным этносом на Северном Кавказе. В случае опасности нахи прибегали к помощи союзников, для которых дурдзуки в свою очередь представляли опору на Кавказе. Согласно древнеармянской версии «Картлис цховреба», союзники «полонили земли Хазраца руками сына Тирета – Дуцука…». Упоминание «отца» Дурдзука Тирета должно расцениваться как признание значительной роли предков вейнахских народов в древней истории Кавказа еще задолго до их упоминания в письменных источниках. Это подтверждается также данными других авторов.
В VII – VI вв. до н. э. скифы являлись самой могущественной силой в Предкавказье. В связи с этим Северный Кавказ во многих исследованиях предстает как плацдарм для походов скифов в Западную Азию. Более того, есть мнение, что в кон. VII – VI вв. до н. э. на территории Прикубанья и Ставрополья находился политический центр Скифии. Можно предположить, что после персидского похода, предпринятого при Дарии I этот центр окончательно переносится в Северное Причерноморье.
Теперь уже можно считать окончательно установленным, что Геродот в своем рассказе о скифском походе Дария I объединил сведения о двух разных походах персов против скифов.
Если принять во внимание, что граница персидских владений при Дарии I проходила по Кавказскому хребту, а скифы, обитавшие в Предкавказье и Прикубанье, были достаточно беспокойными соседями, то рейды персидского царя (или его полководцев) на Северный Кавказ с целью усмирения воинственных соседей и обеспечения мира и спокойствия на границе империи можно рассматривать как вполне закономерные и необходимые.
В эпоху поздней древности тесные связи нахских племен с Закавказьем, а также степными и лесостепными областями Восточной Европы не только не прерываются, но и усиливаются, что подтверждается археологическими исследованиями. Так, выяснилось, что Кавказ оказал большое влияние на становление железоделательного производства у ананьинских племен Волго-Камья. Примечательно, что название стали в скифском («andan») и чеченском («onda») языках совпадают. Надежная этимология этого термина в нахских языках (онда – «сильный», «крепкий») позволяет говорить о его заимствовании скифами у предков современных чеченцев. Закреплению этого термина в скифской среде могло способствовать не только близкое соседство скифских и нахских племен и превосходство последних в уровне железоделательного производства, но и совместное участие в переднеазиатских походах.
Хотя северокавказские племена и находились под властью скифов, но они пользовались, однако, далеко идущей самостоятельностью, которая все более усиливалась. Они уже долгое время имели стабильный оседлый образ жизни, имели торговые отношения с южными странами и жили при развитых хозяйственных условиях, как земледельцы, скотоводы и рыболовы. Греческие колонии нашли в них быстро готовых клиентов для своих товаров и посредников для своих отношений с югом и востоком.
Курганные могильники Ани-Ирзо и Бойси-Ирзо возле с. Урус-Мартан в Чечне были оставлены кобанским населением, вступившим в тесные и дружественные связи со скифами. Это население заимствовало у соседей многие важные черты материальной и духовной культуры (курганные насыпи, наличие реальгара, белой глины и охры, засыпка дна белым щебнем, широкое распространение акинаков, чуждых соседним аборигенам, погребение головы коня). Аналогичные процессы выявляются на материалах Моздокского, Нестеровского, Воздвиженского, Лугового (Мужичи) и некоторых других могильников.
Многие скифские курганы концентрируются возле оседлых центров автохтонов. Между скифами и местным населением могли устанавливаться родственные отношения или отношения типа куначества. Симбиоз традиций способствовал постепенному изменению экономического уклада и форм хозяйствования кочевников. Часть из них могла переходить к полукочевому, а затем оседлому образу жизни. На базе ряда кобанских поселений, занимавших наиболее выгодное географическое и экономическое положение, в VI – V вв. до н. э. стали появляться протогородские центры со смешанным составом населения.
На Северо-Восточном Кавказе обнаружены «скифоидные» изваяния, рядом особенностей отличающиеся от «классических» скифских памятников. Они делятся на галайтинскую, мескетинскую, замай-юртовскую и, возможно, мамайкутанскую группы. Они являются несомненной скифской инновацией для данного региона, демонстрируя и местные особенности, что свидетельствует о прямых контактах потомков носителей каякентско-харачоевской культуры со скифами. Кроме того, внедрение их в инокультурную среду указывает на внедрение инноваций в особо консервативную, религиозно-мифологическую сферу жизни автохтонов. Некоторые исследователи полагают, что практика использования таких изваяний была принята этнически смешанной группой, но через 100 – 200 лет исчезла. Галайтинские изваяния были вторично использованы местным населением для сооружения каменных ящиков. Видимо, изваяния заново использовались тем населением, которое впитало в себя скифские религиозно-мифологические воззрения.
В скифское время из Закавказья и Передней Азии во множестве поступали украшения, в том числе многоцветные бусы из пасты и стекла, а также детали металлических доспехов, некоторые образцы оружия, посуды. Местные племена приобщались к культурным и производственным достижениям смежных с юга областей и стран.
Скифы в сер. VI в. до н. э. перенесли свой центр из Северного Кавказа в Северное Причерноморье, а к кон. IV в. до н. э., возможно, практически исчезли из северокавказского региона. Интересно, что именно к этому времени прекращает свое существование и северопричерноморская Скифия.
Савроматы. Скифская проблема тесным образом связана с вопросами формирования савроматской культуры. Окончательное оформление комплекса савроматской культуры междуречья Волги и Дона относят ко 2-й пол. VI в. до н. э. за счет своеобразного «выброса» из «скифского» кавказского котла. Полагают, что могли иметь место продвижение с низовий Дона и с территории южнее Маныча каких-то групп скифского мира до бассейна Аксая или локальная миграция части кочевого населения с Северного Кавказа на Волгу в сер. VI в. до н. э., послужившая катализатором для окончательного сложения «савроматской» культуры в междуречье Волги и Дона и на собственно Нижней Волге.
О контактах савроматов с автохтонами или их пребывании в соседстве с последними свидетельствуют курганные погребения V – IV вв. до н. э. у сс. Ачикулак, Бажиган, Коби, Бамут, Кулары, Гойты, Мескер-Юрт. Впрочем, известная близость скифских и савроматских памятников приводит зачастую к их различной этнической атрибуции. Для V в. до н. э. характерна концентрация могильников с дружинными погребениями в окрестностях Ассиновской, Бамута, Ачхой-Мартана и т. д. Материалы Ханкальского 2 городища демонстрируют восприятие местной знатью сарматского погребального обряда, отличного от обряда захоронения рядового позднекобанского населения.
Взаимоотношения с Древней Грузией. Основным источником для воссоздания ранней истории Иберийского царства является хроника «Жизнь картлийских царей» Леонти Мровели, составленная в XI в. Согласно его сведениям, первым грузинским царем был 27-летний Фарнаваз, происходивший из знатной семьи, представители которой являлись правителями Мцхеты. Потеряв в результате разгоревшейся борьбы за власть в возрасте 3 лет отца и дядю, он согласно версии Леонти Мровели, бежал вместе со своей матерью на север, в Кавказские горы. Указание на то, что Фарнаваз впоследствии женился «на деве из рода Кавкаса [племени] дурдзуков» является, возможно, указанием на место, где он вырос и возмужал за время своего вынужденного изгнания. Заручившись поддержкой как внутри страны, так и за ее пределами, Фарнаваз провозгласил себя царем Картли, скрепив династическими браками союз с северокавказскими племенами (кроме дзурдзуков, также и с овсами, за вождя которых он выдал одну из своих сестер). Если верить хронологическим выкладкам М. Г. Джанашвили, то Фарнаваз утвердился на грузинском престоле в 302 г. до н. э., а умер в 237 г. до н. э., оставив после себя вполне благополучную страну с довольно сильной властью.
После заговора и мятежа части старой аристократии, наследовавший Фарнавазу его сын Саурмаг также был вынужден бежать вместе со своей матерью к ее родственникам («к брату своей матери»), в Дзурдзукетию, где он собрал своих союзников и сторонников – дзурдзуков, овсов (сарматов?) и «азнауров римских». С их помощью Саурмаг восстановил свою власть в Грузии, возвысив при этом и своих союзников-дзурдзуков и выделив им земли для поселения от Дидоетии (территория Дагестана, населенная соседними с чеченцами дидойцами – цезами) до Эгриси (Колхиды) и Сванетии. Все это говорит о тесных связях, которые поддерживали мцхетские правители со своими воинственными северными соседями-горцами, и особенно, как видим, нахами. Дзурдзуки (или дурдзуки) – в грузинской средневековой летописной традиции собирательное название различных племен – предков современных чеченцев и ингушей. Среди чеченских тайпов есть тайп зурзакъхой, который, относится к числу немногих других тайпов, которые не входят ни в один чеченский тукхум.
Во II в. до н. э. продолжается военно-политическая активность могущественного союза нахских племен. Прямые указания на существование такого союза можно найти в древнейших разделах «Картлис цховреба». Так, в разделе «Нашествие хазар» сказано: «Над сыновьями Кавкаса был владыкой Дурдзук, сын Тирета». В период правления третьего царя династии Фарнавазианов Мирвана (рубеж III – II вв. до н. э.) войдя в союз «с находившимися в Чарталети кавкасианами, явились жители Дурдзукети и полонили Кахети и Базалети». Для отражения нашествия нахских племен пришлось приложить огромные усилия: «царь Мирван созвал всех эриставов картлийских, собрал многочисленное войско – конных и пеших… Битва длилась меж ними долго, с обеих сторон пало множество [людей]». Летописец особо отмечает, что в период этих событий, «кавкасианы, что [некогда] перешли на сторону Саурмага», сохранили верность царю Картли.
Вскоре после нашествия дурдзуков Мирван «воздвиг врата каменные и назвал их Дарубал». Причиной всех этих кровавых военных столкновений по древнеармянской версии «Картлис цховреба» явилось то, что «дурдзуки позабыли обет», т. е. по неизвестным для нас причинам был нарушен существовавший до этого между картлийскими царями и нахами союз. Известно, однако, что в это время Иберия (Картли) переживала период экономического и политического подъема. Мирван, очевидно, решил воспользоваться благоприятным моментом и подчинить себе нахские племена, что было ими расценено как нарушение предыдущих договоренностей и явилось поводом для широкомасштабного ответного военного вторжения. Надо особо отметить и то, что дурдзуки действовали в тесном союзе с нахскими племенами, проживавшими в Чарталети. Подобная солидарность дурдзуков с близкородственными племенами Закавказья проявится и позднее, в период борьбы цанаров с арабскими завоевателями.
Сведения античных авторов о предках чеченцев. Античные авторы получили сравнительно полное представление об этнической карте Северного Кавказа только к началу нашей эры. Среди них можно выделить Страбона, Плиния Секунда и Клавдия Птолемея. Теперь, кроме традиционно подробной панорамы меотских племен Азово-Черноморского побережья Кавказа, становятся известны многие детали, касающиеся населения иных областей региона.
«Безымянными» продолжают оставаться только горские племена «самых высоких частей подлинного Кавказа». О них сообщается, что живут они за счет скотоводства, охоты и собирания дикорастущих плодов. Подчеркивается суровость климата их страны, сложность общения с внешним миром и многоплеменность. Тем не менее, многие из них приезжают в Диоскуриаду, Фанагорию, Танаис и другие эмпории для меновой торговли, т. е. поддерживают взаимоотношения с античным и иным населением Азово-Черноморского побережья.
Плиний Секунд и Клавдий Птолемей упоминают некоторые из племен кавказского высокогорья, но лишь редкие из них могут быть сравнительно твердо локализованы и сопоставлены с конкретными из позднейших этнических групп Центрального и Северо-Восточного Кавказа. В предгорьях Северного Кавказа и области, прилегающей к равнинам сираков, где «более умеренный климат», Страбоном отмечены некие троглодиты («пещерники»), которые успешно занимаются земледелием («у них много ячменного хлеба») и полифаги («многоеды»), а также хамекиты («спящие на земле») и исадики, живущие в селениях и также занимающиеся земледелием (Strab. XI, V, 7). Местонахождение их окончательно не выяснено; Страбон только сообщает, что «эта область прилегает к равнинам сираков». Где-то на Центральном Кавказе локализуются и гаргареи (Strab. XI, V, 1).
Античные авторы упоминают некоторые из племен кавказского высокогорья, но лишь редкие из них могут быть сравнительно твердо локализованы и сопоставлены с конкретными из позднейших этнических групп Центрального и Северо-Восточного Кавказа (талы – двалы, аккисы – аккинцы, соды – садой, гелы – галай и т. д.).
Появление на исторической арене алан. На территории Восточного Предкавказья в I в. н. э. сохраняется стабильная обстановка, при которой влияние культуры ираноязычных племен на оседлое население Северо-Восточного Кавказа было минимальным, а во II – III вв. эти кочевые племена обитали в степях Восточного Предкавказья вплоть до течения рек Терека и Сулака, которые, таким образом, составляли своеобразную границу между зонами кочевого и оседлого населения.
С сер. III в. и в Терско-Сунженском междуречье появляются курганные погребения с катакомбным обрядом захоронения, которые принято приписывать ираноязычным аланам. Наиболее богатые из этих захоронений, однако, были оставлены как представителями местной знати, так и кочевников, обитавших к северу от Терека. Погребения тех и других сосуществовали какое-то, довольно непродолжительное время, по крайней мере во второй половине III в., однако, к этому времени относится лишь незначительная часть подкурганных катакомб, тогда как основная их часть датируется IV в., т. е. послегуннским временем
И в древности, и в средневековье отношения Иберии с соседними северокавказскими племенами и ближайшими к ним степными ираноязычными племенами имели немаловажное значение. Без союза с горцами, контролировавшими горные перевалы, и степняками, часто совершавшими через эти перевалы губительные нашествия на юг, невозможно было серьезно говорить о безопасности страны. Более того, этот союз давал грузинским правителям важное преимущество во взаимоотношениях с другими странами и народами Закавказья и Передней Азии – иной раз достаточно было для решения возникших противоречий одной угрозы пропустить горцев и степняков для набега на южные страны.
В «Анналах» Тацита есть интересный рассказ о войне римского союзника – иберийского царя Фарасмана I с парфянским царем Артабаном II за обладание Арменией в 35 г. н. э. Узнав о том, что Артабан II разослал людей для набора отрядов наемников, Фарасман I, заручившись поддержкой албанов, в свою очередь также «поднимает сарматов, скептухи (т. е. «жезло-» или «скиптроносцы» – С. Д.) которых, приняв подарки от обеих сторон, по обычаю своего племени отправились на помощь и к той, и к другой. Но иберы – хозяева этой страны – быстро пропустили по каспийской дороге (в данном случае имеется в виду путь через Дарьяльское ущелье, описанный Страбоном, Strab. XI, III, 5 – С. Д.) сарматов, двинувшихся против армян, между тем как сарматы, направлявшиеся к парфянам, были легко отрезаны, так как враг запер все проходы, кроме единственного – между морем и оконечностями албанских гор (т. е. Дербентский проход – С. Д.)…» (Tac. Ann. VI, 33). Кассий Дион в своей «Римской истории» (III в.) пишет, что Артабан в свою очередь, призвав на помощь «скифов», без труда изгнал ставленника иберийского царя в Армении Трдата (Cass. Dio. LVIII, 26, 3).
В упомянутых сарматах нужно видеть, исходя из комплекса археологических данных и сведений письменных источников, смешанное нахо-«сарматское» население Центрального и Северо-Восточного Кавказа. Кстати, по поводу упомянутых Страбоном сарматских скептухов нелишним будет напомнить об обрезах оснований оленьих рогов, найденных среди других предметов кобанской культуры, особенно многочисленных на территории Чечни. Ученые считают их жезлами военачальников, или трактуют их в качестве символов власти и предметов вооружения. Как известно, процесс формирования родовой аристократии в древности был тесно связан с постоянным участием родоплеменных групп в различных военных походах. Наиболее ярким примером выделения воинской верхушки и особого воинского сословия на территории Чечни даже в более раннее время являются богатые Сержень-Юртовские погребения воинов-всадников кон. IX – 1-й пол. VIII в. до н. э.
Памятники материальной культуры указывают на то, что севрокавказские «сарматы были ориентированы на тесные этнокультурные связи с кобанским населением. Отнесение их Страбоном к числу «кавказцев» (Strab. XI, II, 16) и четкое указание на границы их расселения («вплоть до Кавказа и области иберийцев и албанцев», Strab. II, V 31) ясно указывает на местное происхождение северокавказских сарматов.
Надо знать, что Страбон, происходивший из знатной семьи города Амасии, члены которой занимали высшие должности в Понтийском царстве, был наиболее осведомленным в кавказских делах. Так, прадед его был полководцем Митридата VI Эвпатора, а один дядя по матери был в свое время его же наместником в Колхиде. В своей знаменитой «Географии», написанной ок. 7 г. до н. э. Страбон пишет, что «гора Кавказ» (т. е. Кавказский хребет) «отделяет с юга Албанию и Иберию, а с севера – сарматские равнины» (Strab. XI, II, 15).
По сведениям Страбона горную страну напротив Иберии, т. е. горные и предгорные районы Северо-Восточного Кавказа «занимают простолюдины и воины, живущие по обычаям скифов и сарматов, соседями и родственниками которых они являются; однако они занимаются также земледелием. В случае каких-нибудь тревожных обстоятельств они выставляют много десятков тысяч воинов как из своей среды, так и из числа скифов и сарматов» (Strab. XI, III, 3).
Примерно в это же время формируется политический союз нахоязычных племен Центрального Кавказа – гаргареев. Формированию различных более или менее прочных союзов на Северном Кавказе в немалой степени способствовали бурные военно-политические события, развернувшиеся здесь в первых веках нашей эры.
Нельзя сказать, что и сами древние авторы не понимали всю условность терминов «скифы» и «сарматы». Так, в отношении термина «скифы» Плиний Секунд пишет: «Название «скифы» постоянно переходит на сарматов и германцев. Это древнее наименование закрепилось за наиболее удаленными из народов, которые живут, оставаясь почти неизвестными остальным смертным» (Plin. Nat. Hist. IV, 81).
Аппиан (II в. н. э.) в одной из книг «Истории Рима» рассказывает о знаменитом правителе Понтийского царства – Митридате VI Эвпаторе. Так, он сообщает, что в 65 г. до н. э., готовясь к очередной войне с Римом, Митридат вступил «в область Меотиды, над которой много династов». Они «приняли его, пропустили и обменялись взаимно многими подарками». Митридат же «заключил с ними союз… для укрепления этого союза он отдал замуж за наиболее могущественных из них своих дочерей. Сын его Махар (боспорский правитель и союзник Рима – С. Д.), узнав, что он совершил столь огромный путь (из Малой Азии на Северо-Западный Кавказ – С. Д.) в короткое время и через дикие племена и так называемые «скифские запоры», никогда никому не бывшие доступными, отправил к нему послов, чтобы оправдаться перед ним, якобы он по необходимости служит римлянам…» (XII, 102). Как видим, правители очень многих стран уже с глубокой древности старались привлечь северокавказские племена в качестве союзников для решения своих внутри- и внешнеполитических задач, используя, в первую очередь их военные ресурсы.
В 72 г. состоялся грандиозный набег северокавказских племен на Армению, Атропатену и Мидию, входившие в состав Парфянского царства, в котором, судя по данным письменных источников, в этом походе принимали самое деятельное участие отряды нахских племен.
За 5 лет до этого аланского похода император Нерон планировал широкомасштабную военную экспедицию к «Каспийским воротам», под которыми, по Плинию Секунду, подразумевались в его время «Кавказские ворота» «которые ведут через Иберию в землю сарматов…» (Plin. Nat. Hist. VI, 40), т. е. имело главным оперативным направлением Дарьял, через который римские легионы должны были двинуться в страну алан. Для этого детально подготовленного и долговременного похода к месту сосредоточения, находившемуся на территории вассальной Иберии, в спешном порядке перебрасывались лучшие военные подразделения Империи, как, к примеру, XIV легион из Британии. Но поход римской Кавказский армии, как известно не состоялся в силу целого ряда обстоятельств.
Реакция парфянского государя на гибель Нерона показывает, – для покорения какого именно народа предпринимался великий Кавказский поход. Отправляя в Рим своих послов для возобновления парфяно-римского союза, царь Вологес I официально просил сенат о разрешении ввести почитание памяти Нерона (Suet. Nero. 57, 2). Вероятно, Вологес еще не единожды с благодарностью вспоминал о Нероне, особенно в те моменты, когда, обращаясь к его преемнику Веспасиану с настойчивыми просьбами военной помощи против аланов, он получал в ответ только искренние уверения в сочувствии и дружбе.
Примерно в это же время иберийские цари Азорк и Армазел (70-е гг. I в. н. э.), как повествует древнегрузинская хроника «Картлис цховреба», спровоцировали нападение на Армению джиков, овсов, дурдзуков, дидоев и леков. Через несколько лет попытка нападения на Армению повторяется.
Ок 135 г. иберийский царь Фарасман II организовал новое крупное вторжение алан в римские и парфянские провинции (см. Dio. Cass. Rom. hist. LXIX, 15). Но вскоре окрепший аланский племенной союз начинает тревожить и своих прежних союзников – иберов. При царе Амазаспе, современнике Шапура I (242 – 272 гг.) Иберия ведет ожесточенную борьбу с набегами алан. Эти набеги, ответный поход Амазаспа в «Овсети» и ее разорение описаны в «Картлис цховреба». Особенно активное противостояние с северокавказскими горцами и степняками наблюдается при Мириане III (284 – 361 гг.), в правление которого христианство было провозглашено государственной религией Иберии (Картли). В 213 г. происходят новые кровавые столкновения алан и других племен Центрального и Северо-Восточного Кавказа с армянами (Мовсес Хоренаци, «История Армении», II, 65).
В первых веках н. э. на территории Азербайджана (Ширван и Нахичевань) и Армении (Гарни) появляются погребения в каменных ящиках. Имеющиеся археологические данные позволяют уверенно связать указанные погребения в каменных ящиках конкретно с нахскими племенами, у которых подобный обычай бытовал с глубокой древности. В Дагестане, где этот обряд также был в древности распространен, с кон. II тыс. до н. э. он вытесняется погребениями в грунтовых могилах и в IV – I вв. до н. э. каменные ящики здесь уже не встречаются.
[i] Сочинение Леонтия Мровели «История грузинских царей», описывающее с некоторым налетом легендарности историю Грузии и Кавказа с древнейших времен до V в. н. э., входит в свод грузинских летописей «Картлис цховреба».
Лекция №2
Дата добавления: 2015-01-05; просмотров: 87 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |