Главная страница | Контакты | Случайная страница Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Политическое лидерство: процесс воздействия на объект авторитетом субъекта

СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ АНДРЕЕВ

(р. 1929)

Андреев С.С. — доктор философских наук, профессор, родил­ся в Куйбышевской области в семье крестьян. По комсомольской путевке был направлен в Сталинградское военно-авиационное учи­лище летчиков, после окончания которого 13 лет летал на военных самолетах. Окончил Ужгородский пединститут, аспирантуру в МГУ им. М.В. Ломоносова. Работал зав. кафедрой в Коми пединститу­те, в Московском авиационно-технологическом институте, ВПШ при ЦК КПСС. Автор более 150 научных работ. Основное направ­ление научных поисков — теория политической деятельности. В настоящее время — профессор Межвузовского Центра политоло­гического образования Министерства образования РФ.

ТЕОРИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

(1995)

Политическое лидерство: процесс воздействия на объект авторитетом субъекта

Лидерство представляет собой исторически сложившуюся со­циальную потребность людей в организации своей деятельности. Оно фиксирует нравственно-политические отношения между субъек­том и объектом политики, суть которых в сознательном и добро­вольном подчинении лидеру всех, за ним идущих. Такое подчине-

[значимее простого.механического соблюдения у (ановленнош
;дестве порядка. Однако лидерство — процесс двусторонний!
л, с одной стороны, проявляет себя воздействие субъекта н!
т, а с другой — объекта на субъект. Это находит свое выраже!
в том, что объект не только сам выбирает себе лидеров, но •
Ьорректирует их политическое поведение необходимостью удовлет!
ворять свои коренные интересы. Правда, преобладает все-таки вли!
яние лидера (на то он и лидер! И пока лидер!). I

Лидерство есть выражение искусства политика, предполагаю' йее по крайней мере три составляющих:

- способность понимать, что людьми движут мотивы (внут
гнние побуждения) деятельности, которые не могут быть одина-
эвыми в различных социальных условиях. Исходя из них, лиде[
оределяет мотив и, опираясь на него, приводит поведение объект;

I соответствие с целями развития. Более того, он может усиливать
1ли ослаблять сложившуюся мотивацию, а также формировать
новые мотивы с учетом потребностей объекта политики; I

- умение создавать такой морально-психологический климат!
для объекта политики, который обеспечивал бы наиболее благо-|
приятные условия политической жизни. Этот климат предполагает
относительно устойчивый эмоциональный фон, который объеди­
няет настроение людей, их душевные переживания и волнения, от­
ношения друг к другу, к работе и окружающей действительности.
Безусловно, лидер как явление классовое создает такой климат преж­
де всего для своего класса. Для остальных же — в той мере, в какой
интересы самого лидера совпадают с общеполитическими;

- стиль лидера как устойчиво воспроизводимые им отличитель­
ные черты политического руководства и управления. Он фиксиру­
ет своеобразие его поведения, обусловленное ценностными ориен-
тациями, уровнем культуры, степенью профессионализма и психо­
логическими особенностями самого человека. Обладая такой уни­
кальностью, стиль способен оказывать существенное влияние на

.•„образ жизни объекта политики. Тем более, что он нередко может Ирть ориентирован или на цель социального развития или на че- ' •реческие отношения. Если в первом случае вольно или нево-: •по принижается значимость текущих задач, то во втором — абсо-Ишчвируетс.я, отчего теряется перспектива. Искусство лидера как Ир н гом и заключается, чтобы обеспечить оптимальное сочетание

конечной цели с текущими задачами. Не забывая при этом, что уп­равлять — все же строить отношения не в ущерб конечной цели, а ради ее достижения. Авторитет лидера находится в прямой зависи­мости от способности полностью использовать для этого все ин­ституты демократии.

Поскольку лидера создает авторитет, он никем официально не назначается и даже не утверждается. Из всех претендентов на ли­дерство выбирается тот, кто выделяется большей активностью, за­интересованностью в общем деле, информированностью и эффек­тивностью политической деятельности. Такая заданность связана с тем, что потребность в лидерах возникает тогда, когда объект ищет цели дальнейшего развития и пути их достижения или же определяет новые средства реализации ранее поставленной цели. Субъект, предлагая видение и того и другого, сплачивает объект (если он принимает такое видение), обеспечивая солидарные действия. Тем самым лидером становится не тот, кто хочет, чтобы за ним шли, а тот, за кем люди идут без принуждения. И чем в большей мере пред­ложенная им цель совпадает с тенденцией прогресса Человечества, тем лидером более широких социальных сил он выступает.

Хотя лидерами не рождаются, а становятся, овладеть искусст­вом лидерства способен не каждый субъект политики. Им может быть только личность. (Именно из личностного фонда вырастают лидеры.) Но не любая, а отличающаяся самостоятельностью мыш­ления, способностью генерировать идеи, выражать настроения масс, ставить интересы общества выше личных, быть для объекта понят­ной и понятой. Принимая политические решения — уметь адапти­ровать их к реальным условиям. По мере же возрастания роли субъективного фактора, признание получают не те, кто админист­рирует, а те, кто ведет объект к поставленной цели, помогая ему самому находить правильные управленческие решения. Такой ли­дер должен уметь превратить импульс развития (решение) в источ­ник саморазвития. Для этого он так тонко подает идею, что под­хватившие воспринимают ее своею. Убеждать кого-то в необхо­димости реализации такой идеи уже не приходится, ибо авторство приписывает себе каждый. Конечно, заставить легче, чем увлечь. Только станет ли это результативнее? Да и не лидерство тогда будет, поскольку воздействие на объект будет осуществляться не авто­ритетом, а полномочиями субъекта.

ние значимее простого механического соблюдения установленного в обществе порядка. Однако лидерство — процесс двусторонний. В нем, с одной стороны, проявляет себя воздействие субъекта на объект, а с другой — объекта на субъект. Это находит свое выраже­ние в том, что объект не только сам выбирает себе лидеров, но и корректирует их политическое поведение необходимостью удовлет­ворять свои коренные интересы. Правда, преобладает все-таки вли­яние лидера (на то он и лидер! И пока лидер!).

Лидерство есть выражение искусства политика, предполагаю­щее по крайней мере три составляющих:

- способность понимать, что людьми движут мотивы (внут­
ренние побуждения) деятельности, которые не могут быть одина­
ковыми в различных социальных условиях. Исходя из них, лидер
определяет мотив и, опираясь на него, приводит поведение объекта
в соответствие с целями развития. Более того, он может усиливать
или ослаблять сложившуюся мотивацию, а также формировать
новые мотивы с учетом потребностей объекта политики;

- умение создавать такой морально-психологический климат
для объекта политики, который обеспечивал бы наиболее благо­
приятные условия политической жизни. Этот климат предполагает
относительно устойчивый эмоциональный фон, который объеди­
няет настроение людей, их душевные переживания и волнения, от­
ношения друг к другу, к работе и окружающей действительности.
Безусловно, лидер как явление классовое создает такой климат преж­
де всего для своего класса. Для остальных же — в той мере, в какой
интересы самого лидера совпадают с общеполитическими;

- стиль лидера как устойчиво воспроизводимые им отличитель­
ные черты политического руководства и управления. Он фиксиру­
ет своеобразие его поведения, обусловленное ценностными ориен-
тациями, уровнем культуры, степенью профессионализма и психо­
логическими особенностями самого человека. Обладая такой уни,- |
кальностью, стиль способен оказывать существенное влияние на
образ жизни объекта политики. Тем более, что он нередко может
быть ориентирован или на цель социального развития или на че­
ловеческие отношения. Если в первом случае вольно или нево­
льно принижается значимость текущих задач, то во втором — абсо­
лютизируется, отчего теряется перспектива. Искусство лидера как
раз в том и заключается, чтобы обеспечить оптимальное сочетание

конечной цели с текущими задачами. Не забывая при этом, что уп­равлять — все же строить отношения не в ущерб конечной цели, а ради ее достижения. Авторитет лидера находится в прямой зависи­мости от способности полностью использовать для этого все ин­ституты демократии.

Поскольку лидера создает авторитет, он никем официально не назначается и даже не утверждается. Из всех претендентов на ли­дерство выбирается тот, кто выделяется большей активностью, за­интересованностью в общем деле, информированностью и эффек­тивностью политической деятельности. Такая заданность связана с тем, что потребность в лидерах возникает тогда, когда объект ищет цели дальнейшего развития и пути их достижения или же определяет новые средства реализации ранее поставленной цели. Субъект, предлагая видение и того и другого, сплачивает объект (если он принимает такое видение), обеспечивая солидарные действия. Тем самым лидером становится не тот, кто хочет, чтобы за ним шли, а тот, за кем люди идут без принуждения. И чем в большей мере пред­ложенная им цель совпадает с тенденцией прогресса Человечества, тем лидером более широких социальных сил он выступает.

Хотя лидерами не рождаются, а становятся, овладеть искусст­вом лидерства способен не каждый субъект политики. Им может быть только личность. (Именно из личностного фонда вырастают лидеры.) Но не любая, а отличающаяся самостоятельностью мыш­ления, способностью генерировать идеи, выражать настроения масс, ставить интересы общества выше личных, быть для объекта понят­ной и понятой. Принимая политические решения — уметь адапти­ровать их к реальным условиям. По мере же возрастания роли субъективного фактора, признание получают не те, кто админист­рирует, а те, кто ведет объект к поставленной цели, помогая ему самому находить правильные управленческие решения. Такой ли­дер должен уметь превратить импульс развития (решение) в источ­ник саморазвития. Для этого он так тонко подает идею, что под­хватившие воспринимают ее своею. Убеждать кого-то в необхо­димости реализации такой идеи уже не приходится, ибо авторство приписывает себе каждый. Конечно, заставить легче, чем увлечь. Только станет ли это результативнее? Да и не лидерство тогда будет, поскольку воздействие на объект будет осуществляться не авто­ритетом, а полномочиями субъекта.

Субъект с полномочиями — всего лишь должностное лицо, воз­можно, даже первый чиновник государства. И не больше. Чтобы стать лидером, ему еще надо оправдать доверие объекта и завое­вать тем самым авторитет. Исходя из того, что не бывает принуди­тельного доверия, не бывает и административно навязанного лиде­ра. В этой, казалось бы, незначительной разнице — признании или непризнании объектом авторитета субъекта — закладывается весь­ма существенное различие в поведении людей. Если за лидером идут под влиянием силы авторитета, то за первым чиновником госу­дарства — под воздействием авторитета силы. Если авторитет­ный субъект ведет за собой объект, то неавторитетный — заставляет идти теми или иными средствами. За субъектом-лидером идут не по­тому, что приходится идти, а потому, что хочется идти.

В роли лидера выступает, как правило, отдельный политик, хотя им может быть и совокупный субъект (государство), а то и обще­ственная организация (политическая партия). Но и в них назнача­лось или избиралось первое должностное лицо, то ли уже пользую­щееся авторитетом, то ли претендующее на него. И не только от его личностных качеств, но и от окружения (от него прежде всего!) за­висело, сохранит ли он себя первым среди равных или утвердит пер­вым по отношению к остальным — неравным. И вновь: важно не то, чего он хочет, а — как его принимают другие. Именно в этом и заключается объективный характер политической ответственнос­ти объекта — признать или не признать, пойти или не пойти. Ведь, если не признают и не пойдут, какой же он лидер! Не случайно де-мократия есть разрешенное противоречие между стремлением субъек- | та политики к неограниченной власти и деятельностью объекта, пресе­кающего эти претензии в своих интересах. Чем наступательнее объект, тем демократичнее политическая жизнь в обществе.

История убеждает, что многочисленные попытки создать кол­лективного лидера заканчивались появлением лидера персональ­ного. Так, из 1-го триумвирата (Ю. Цезарь, Г. Помпеи, Л. Красе) в Древнем Риме (60 г. до н. э.) вышел Ю. Цезарь, из трех консулов периода консульского правления во Франции (1799—1802) первым все-таки был Наполеон. Коллективное руководство в странах быв­шей мировой системы социализма также предполагало выделение первого лица в государстве и партии. И дело не только в функцио­нальной необходимости — организовать деятельность совокупно-

го субъекта, — но и в социальной. Молодая буржуазия Франции, например, недовольная неустойчивостью политического положе­ния в условиях Директории, хотела сильной власти, что позволило Наполеону в конце концов реализовать свои честолюбивые планы. Вот так и получается, что субъект становится лидером благодаря готовности людей идти за ним. Хорошо, если он этого достоин! Идут же чаще всего за теми, в ком чувствуют способность (верно или нет, это уж потом выяснится) привести их к удовлетворению своих интересов. Потому случайных лидеров не бывает, бывают слу­чайные политики, даже на высших государственных и партий­ных постах. И хотя претендентов на лидерство бывает много, История находит того, кто отвечает ее потребностям.

Каждая эпоха нуждается в своем лидере. Он всегда детище сво­его времени, как бы отклик на его запрос. Так, Александр Маке­донский (356—323 гг. до н. э.) был порождением периода, когда произ­водительные силы рабовладельческого общества уже не могли дальше развиваться в рамках местных замкнутых рынков. Гречес­кие и македонские рабовладельцы стремились захватить богатства восточных стран, получить обширные пространства для колониза­ции, приобрести новые источники поступления рабов, а декласси­рованные элементы греческого общества найти себе пропитание службой в наемных войсках. Вот тут-то и нужен был государствен­ный деятель, прежде всего талантливый военачальник, способный осуществить веление времени. Или английской буржуазной рево­люции (XVII в.) для придания динамичности нужен был Оливер Кромвель — вождь индепендентов— политической партии, выра­жавшей интересы радикального крыла буржуазии и нового, обур­жуазившегося дворянства. Как лидер наиболее прогрессивной час­ти класса он был полон смелости, решительности и целеустремлен­ности.

Уполномоченным Истории при выборе лидера выступает объект политики прежде всего господствующий в обществе класс (классы). Причем процесс возрастания роли субъективного факто­ра сопровождается расширением численности участвующих в нем и их значимости в окончательном решении. Пожалуй, наиболее наглядно это просматривается в механизме определения лидеров нашей революции и последующего социалистического строитель­ства. Важнейшей его составляющей стала позиция миллионов, свер-

• Ч

гнувших старый строй и безудержной лавиной торопившихся ут­вердить свое господствующее положение в обществе. Их бескомп­ромиссность требовала соответствующего лидера с адекватным решаемым задачам политическим поведением. Не столько выдви­нутые ими лидеры, сколько они сами, горя революционным энту­зиазмом, рушили старые социальные механизмы, не имея представ­ления о новых. Но трудящиеся массы верили, что об этом знают вожди.

Тяга к вере особенно сильна в переломные периоды истории, когда нарушены традиции, привычные связи, когда человек мечет­ся, пытаясь найти свое место в происходящих событиях. Именно такой была обстановка в нашей стране с началом революции. На­род остался без царя и бога, без привычных жизненных правил. Вот тут-то и нужен был непререкаемый авторитет, за которым можно идти без колебаний, с полной уверенностью, что он приведет к луч­шей, чем при царе, жизни. Тогда на роль лидера никого, кроме В.И. Ле­нина, не было. Он был одним из немногих (если не единствен­ным), кто был понятен и доступен народу, с предельной ясностью мог разобраться с его надеждами и четко выразить их в програм­мах. А главное — знал, куда и как идти. Когда же сомневался в чем-то, советовался с трудящимися, чтобы глубже понять потребности их различных слоев и откорректировать планы развития страны в соответствии с ними. Все это дало ему (а не кому-то другому!) воз­можность овладеть революционной стихией, направив ее в русло безотлагательных национальных проблем: прекращение войны, передача земли крестьянам, заводов и фабрик рабочим, а также ликвидация национального гнета. По признанию участника рево­люции эсера В. Чернова, в России просто не было ни одного лиде­ра, способного конкурировать с В.И. Лениным. Да и наш совре­менник Милован Джилас утверждает: "Хотя и не согласен с рядом его идей, но не знаю политической фигуры в XX в., которая была бы крупнее Ленина. Я даже не вижу, кто бы мог с нею сравниться" (“Правда”, 1992. — 21 февраля. — С. 4).

Авторитет В.И. Ленина как лидера сделал его смерть весьма болезненной для народа. Тем более что обстановка в стране была далека от однозначного понимания: собственность была неизвест­но чьей, руководство — какое-то коллективное и неясно, кто при­нимал решения, с кого спросить за их невыполнение. Надоели дис-

куссии, колебания — что строить, как строить. Все это вызывало необходимость в новом лидере, на которого можно было бы поло­житься, как на В.И. Ленина. Из трех соперничавших в борьбе за лидерство (Н. Бухарин, И. Сталин, Л. Троцкий) потребностям эпо­хи отвечал И. Сталин. Он не был ни умнее других, ни образован­нее, ни красноречивее. Скорее наоборот. Характеризуя его, Л. Троц­кий писал: Сталину часто не хватало теоретического понимания проблем. И поскольку теория берет действительность больших мас­штабов, а здравый смысл — малых, Сталин проявлял чувствитель­ность ко всякой непосредственной опасности, но не способен был предвидеть опасность, коренящуюся в больших исторических тен­денциях.

Однако природа щедро наделила Сталина холодной настойчи­востью и практической сметкой, волей и честолюбием. Он никогда не повиновался чувствам, всегда умел подчинить их расчету; был понятен народным массам, поскольку из них вышел, был близок им по своему мышлению и поведению. Такие качества дали ему преимущества перед Троцким, который, будучи интеллектуалом, был далек от понимания народом и воспринимался как "барин". Не мог конкурировать с И. Сталиным и Н. Бухарин — активный сторонник и пропагандист НЭПа, в котором народ уже увидел опас­ность возврата к старому социальному неравенству, когда одни имели все, другие — ничего (еще свежо оно было в памяти народ­ной). Пусть люди были пока бедны, но равны во всем. Такое отно­шение народа к НЭПу предопределило судьбу Н. Бухарина. На вол­не отрицания трудящимися классами НЭПа и пришел к власти И. Ста­лин. В условиях неопределенности происходивших в обществе изменений он воспринимался (особенно в сознании крестьян-еди­ноличников) реальным человеком, олицетворявшим власть. Более того, выступал символом того, во что люди верили, чего хотели — символом справедливой, лучшей, чем вчера, жизни.

Единственным конкурентом Сталину мог быть С.М. Киров. Оба они вышли из низов, знали повседневные нужды простого че­ловека, понимали, чего он хочет. Согласись Киров заменить Ста­лина на месте лидера, поддержка партии и народа была бы ему обес­печена. Но он не решился взять на себя ответственность за руководство страной, видимо, чувствуя себя неподготовленным к такой миссии. Его выступление на XVII съезде ВКП(б) было фак-

тически официальным ответом тем, кто хотел заменить им Стали­на. Для Истории такое поведение политика не было чем-то новым: подчинение чьему-то авторитету давно уже стало средством снятия ответственности с себя самого. Не только С.М. Киров, но и другие политические деятели из окружения Сталина охотно ему подчини­лись, чтобы не отвечать перед Историей за возможные промахи и ошибки в ходе социалистического строительства. Но такое подчи­нение привело страну к авторитарному правлению. Ведь авторитаризм приходит не тогда, когда кому-то хочется сосредоточить в сво­их руках всю полноту власти и распоряжаться единолично. Он приходит тогда, когда ему предоставляют такую возможность. Сталин ее получил, и на десятилетия авторитаризм утвердился в нашей стране.

Становление нового лидера — Н. Хрущева — тоже было связано с переломным периодом нашей истории. Страна лишилась своего символа — И. Сталина, с которым связывалось превращение ее во вторую державу мира. Народ настороженно ждал: кто же сможет его заменить. И сможет ли? Занявший официальный пост первого лица в государстве Г. Маленков лидером не воспринимался. Нужен был политик яркий, активный, способный на нестандартное поведе­ние, но в то же время понятный и доступный народу. Больше дру­гих таким требованиям отвечал Н. Хрущев. Одним из проявлений его нестандартности стало разоблачение культа личности И. Ста­лина (до него никто открыто, с партийной трибуны, не посягал на авторитет первого лидера в государстве). Однако утверждение, что Н. Хрущев как соучастник репрессий смог преодолеть сознание и мораль сталинских времен, явно беспочвенно. Анализ самого док­лада "О культе личности и его последствиях", а также последую­щее поведение Н. Хрущева свидетельствовало не столько о стрем­лении искоренить культ, сколько отвести угрозу от себя самого. Как человек практичный, он понимал, что рано или поздно отвечать за репрессии придется. Так не лучше ли, свалив всю вину на Сталина, оказаться за судейским столом. Ведь в докладе нет даже попытки вскрыть причины появления культа (одной из которых было пре­доставление возможности, в том числе и автором доклада, Стали­ну творить беззаконие), а лишь на эмоциональном уровне перечис­ляются факты репрессий. Все это затрудняло поиски действительных путей борьбы с ним. Сам же Хрущев многие сталинские приемы

превратил в инструмент своей политической деятельности. Как и прежде, несогласные с первым лицом в партии и государстве объяв­лялись фракционерами (Г. Маленков, Л. Каганович, В. Молотов и другие) или заговорщиками (Г.К. Жуков).

Вряд ли удастся сейчас восстановить (да и нужно ли?), кому конкретно принадлежит заманчивая идея — подвести под полити­ческие просчеты и беззаконие целых десятилетий "теоретическое" обоснование в виде ссылки на "культ" личности. П. Тольятти был первым, кто отказался усматривать в личных качествах И. Стали­на конечную причину деформаций социализма. Слишком упрощен­ным было такое представление. Тем более вся последующая прак­тика показала, что пафос борьбы с "культом" был направлен против одной личности (И. Сталина) ради другой (Н. Хрущева), а не на искоренение его как социального явления. Но главная беда даже не в этом. Как всегда в истории бывало — на месте хоть единожды обманутой веры возникала не мысль, а пустота. Так получилось и у нас. Подорвав веру в Сталина как символ социализма, подорвали веру в социализм как общественный строй. Разоблачение культа на уровне факта (без научного анализа причин появления и устойчи­вого проявления) привело к тому, что репрессии стали восприни­маться как имманентное качество социализма. К тому же последу­ющее развитие страны все более углубляло эту пустоту — провалом развернутого строительства коммунизма, стремлением выдать де­формированный социализм за развитой, крахом "революционной" перестройки. Так и пришла духовная пустота на смену революци­онному энтузиазму 20-30-х годов, подъему патриотизма 40-50-х, воодушевлению грандиозными планами 60-х. Именно на этой пус­тоте и стал возможен поворот к реставрации капитализма.

Другим проявлением нестандартного поведения Н. Хрущева было выдвижение необычной по тем временам цели — к 1980 г. построить в основном коммунистическое общество. Неоднозначно отнеслась страна к такой цели, но ожидание перемен к лучшему она все же вызвала. Правда, ненадолго. И трудно, пожалуй, ска­зать, чего было больше в этой поспешности: вины или беды Н. Хру­щева. Не отличавшийся теоретической подготовленностью, он мог руководить лишь тем, что можно охватить взглядом как единое целое. Но понимать все, выходящее за пределы обозримого, ему было не под силу. В этом и заключалась главная причина выдвиже-

ния цели, далеко оторвавшейся от действительности. А вот в нее-то он успел к тому времени заложить первопричину нашего тепереш­него кризисного состояния. Не поняв сущности начавшейся в сере­дине 50-х годов научно-технической революции, обрек производи­тельные силы страны на отставание. В то время как развитые капиталистические страны успешно внедряли ее достижения, вста­ли на пути интенсификации экономики, наша страна продолжала развивать ее экстенсивными методами. Уже к середине 60-х тенден­ция отставания проявилась довольно-таки четко. Но все причины свели к недостаткам управления. Спохватившись, заговорили о не­обходимости соединения достижений научно-технической револю­ции с преимуществами социализма. Однако момент был упущен. Тем более, что больше говорили, чем делали. Вначале медленно, затем все быстрее страна теряла позиции второй державы мира.

В этих условиях не нужен был Н. Хрущев со своей активно­стью, да и незнание истинных причин надвигающегося кризиса лишило его деятельность целенаправленности. Необходим был лидер, не стремящийся к преобразованиям, а лишь поддержива­ющий существующее положение. Потому не Л. Брежнев поро­дил застой, а тенденция к застойным процессам дала ему воз­можность стать лидером. Такая зависимость выступает не про­явлением фатальной предопределенности лидерства, а сви-; детельством единства объективного и субъективного в нем. Если это единство не стало руководством практической деятельности субъекта, то лидера выдвигают и свергают объективные обстоя­тельства. Если же стало, то он сам формирует обстоятельства, предопределяя ими лидера. В условиях нараставшего кризиса социализма в нашей стране суть такого воздействия заключалась в политическом обеспечении интенсификации экономики — в демократизации местных (относительно центральных) органов власти и управления. Интуитивно наши политики выходили на такое решение, но без учета особенностей социально-интегриро­ванного общества. А без соединения власти с собственностью оно свелось лишь к декларации. Для научного же подхода нужен был инициативный субъект с самостоятельным мышлением, знающий законы общественного развития и умеющий руководство­ваться ими в своей политической деятельности. Л. Брежневу все это было не под силу, никем иным, как лидером застойного пери-

406,

ода, он быть не мог, да и то, пожалуй, больше статистом, чем ли­дером. Вот и оказывается, что лидер, хотя и "идущий впереди", но не обязательно "идущий вперед".

Но как бы ни был Л. Брежнев-лидер противоположен Н. Хру­щеву, он превратил в тенденцию его приемы утверждения и сохра­нения своего авторитета. Их было два:

— начинать политическую деятельность в качестве первого
лица в партии и государстве с охаивания своего предшественника,
что стало своеобразной демонстрацией преимущества перед объек­
том политики. Ведь у нас не принято было критиковать своих вож­
дей, такая критика превратилась в прерогативу самих вождей.
К тому же она служила для них средством провозглашения нового
этапа в истории страны. Своего этапа!;

— отдавать предпочтение внешней политике, когда одолева­
ют неудачи в политике внутренней. Успехами на международной
арене пытались сбалансировать ухудшение состояния дел внутри
страны. Обрушивая на головы зарубежных политиков инициати­
вы, нередко в ущерб национальным интересам, получали даже Но­
белевские премии за укрепление мира между народами, но дела
внутренние от этого не становились лучше. Сами лидеры ведь только
берут обязательства по внешнеполитическим соглашениям, а вот
расплачиваться по ним все равно приходится народу. Да никому
еще не удавалось добиться настоящих успехов во внешней полити­
ке без успехов во внутренней. Тем не менее такой прием продолжа­
ет быть.

Если Л. Брежнев оба эти приема сделал тенденцией, то М. Гор­бачев традицией. И о перестройке-то он заговорил не потому, что дей­ствительно считал невозможным жить по-прежнему (он бы с удоволь­ствием жил), а потому, что заявлял о наступлении своего периода правления, заведомо отличая его от предшествующих. Если бы в са­мом деле полагал, что нельзя, то сказал бы об этом раньше (возмож­ности для такого заявления были). Не осенило же его в момент вос­шествия на пост первого лица в партии. Получается: ставить в "заслугу" идею перестройки надо не личности, а должности М. Горбачева. Од­нако в отличие от своих предшественников он не сказал, как нужно жить, к какому Идеалу стремиться. И это обернулось трагедией для страны. Давно замечено — отрицание без утверждения всегда заво­дит в тупик. Потому-то его призыв — "Так дальше жить нельзя!" —

фактически оказался призывом к разрушению. А сам М. Горбачев! первым в стране выступил лидером разрушения. Возможно, он не хо-' тел быть им преднамеренно, так сложилось объективно, поскольку: шел во главе движения "против", а не "за".

Народный депутат СССР Сажи Умалатова, внимательно изу­чавшая его деятельность, скажет потом: "Я старалась бывать там, где он выступает. Изучала его манеру поведения, реакцию на воп­росы из зала, сопоставляла и поражалась: с легкостью необыкно­венной отрекался он от своих слов. Я видела в нем отсутствие пос­ледовательности, воли, решительности, умения принимать решение, добиваться проведения его в жизнь. И все больше убеждалась: этот человек не способен к созиданию, он разрушитель по натуре" (“Прав­да”, 1992. — 7 марта. — С. 2). Разрушение, естественно, началось с экономики. Случайно или по подсказке, но он нашел самое уязви­мое место в ней. Им был характер -связей, скрепляющих ее в единое целое. Это были политические (административные) связи. По идее, перестройка должна была подвести под них связи экономические, сделав их постепенно определяющими. Получилось же все наоборот: не создав экономических, разрушил административные. При всех запасах прочности экономике ничего не оставалось делать, как раз­валиться. И словно стремясь углубить этот развал, просил у Запада в порядке помощи не технику и технологии, чтобы приблизить про­изводительные силы к современному уровню, а "хлеба и зрелищ". Лидера почему-то заботила не первопричина нашего кризиса, а след­ствие.

Распад экономики не мог не породить кризиса идеалов. Обще­ственное сознание наиболее активной части населения страны от­вергало социализм как цель развития. К этому же подталкивали идеологи партий и политических движений, возникших в ходе пе­рестройки. В таких условиях лидерами могли стать лишь политики ретроспективы, ратующие за реставрацию капитализма. В странах бывшей мировой системы социализма сложилось две разновиднос­ти такого типа лидеров:

— бывшие диссиденты, активно боровшиеся против деформи­
рованного социализма (а кто-то вообще против него), ориентиро­
ванные не столько на поддержку внутренних сил, сколько — на
общественность стран развитого капитала;

— так называемые перевертыши — политики, которым без-

различно, куда вести объект, лишь бы это было под их началом. Они отреклись от социалистических идеалов и заявили о привер­женности буржуазно-демократическим ценностям. Конечно, жизнь может заставить пересмотреть идеалы. В этом нет ничего сверхъес­тественного. Тут уж личное дело каждого. Но заботясь хотя бы о собственном авторитете, вряд ли такой политик имеет моральное право претендовать на лидерство. Ведь он уже раз обманул людей и сам признался, что обманул, отрекаясь от прежних социальных ценностей. Где гарантия, что подобное не повторится? Да и прак­тикой проверено, что непременно сядет на мель тот, для кого лю­бой ветер попутный. К тому же трудно верить людям, которые бы­стро перекрашиваются из конъюнктурных соображений. Ему бы повиниться и не пытаться больше кого-то вести за собой. И даже если в азарте политической борьбы объект изъявит желание ока­зать доверие вновь (чего только не бывает при низком уровне по­литической культуры), дорожа своей честью, — все же отказаться от такого соблазна. История просит — отказаться! И не только по нравственным соображениям.

Потенциальные возможности лидеров как сменивших свою идеологическую ориентацию, так и бывших диссидентов, как пра­вило, не делают их созидателями. Они большей частью разрушите­ли. И не только субъективно, но прежде всего объективно. Уже сам отказ от социализма невольно подталкивал их к ликвидации ста­рых общественных порядков, с ним отождествляемых. На это на­кладывалось восприятие себя некогда недооцененными, непризнан­ными преобразователями. Так и становится полученная власть инструментом доказательства своей правоты — проведения мероп­риятий, которые предлагались в годы диссидентства, или оправда­ния (в том числе и перед собой) изменившихся взглядов. А вот с со­зиданием у них все гораздо сложнее. Разрушать вообще легче, чем созидать. Созидание требует компетентности, а разрушение лишь активности. Но дело не только, пожалуй, в компетентности. Сло­жившиеся в условиях старой действительности новые лидеры мог­ли лишь копировать образцы прежней политической деятельности и создавать лишь плохое подобие прошлого. Так уж в Истории по­велось, что из двух борющихся сил ни одна не способна создать новую действительность. Для этого нужна третья сила. Чтобы стать созидателем, надо вообще выйти за пределы старой действитель-

тЦРР

ности путем смены основ общественного развития. Но не произ­вольно выбранных, а обязательно обеспечивающих поступатель­ное развитие общества. Поступательность и есть тот критерий, ко­торым измеряют созидательность лидера. "Исторические заслуги судятся не по трму, что не дали исторические деятели сравнительно с современными требованиями, а по тому, что они дали нового срав­нительно со своими предшественниками" (Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 2. С. 178).

У лидеров нашей страны эти заслуги далеко не однозначны и выглядят так: В.И. Ленин возглавил народные массы в социалисти­ческой революции, оказавшей влияние на развитие всего Человече­ства, ускорившей его социальный прогресс; И. Сталин, осуществ­ляя руководство социалистическим строительством, усилиями трудящихся превратил страну во вторую державу мира; Н. Хрущев заложил первопричину кризиса социализма как социальной систе­мы; Л. Брежнев придал тенденции к кризису устойчивый характер; М. Горбачев довел кризис до развала мировой системы социализ­ма, распада Советского Союза, падения социализма как обществен­ного строя; лидеры "демократии нового мышления" начали рес­таврацию капитализма. Таковы факты! И хотя на эмоциональном уровне их заслуги оцениваются несколько по-иному, они упрямо твердят, что, начиная с Н. Хрущева, наши лидеры так и не смогли попасть в ногу с объективным ходом Истории. Видимо, не только они, но и многие другие, и не только наши, что дало основание великому Сервантесу, обобщая в аллегорической форме трудности восхождения к Высшему Идеалу, с горечью сказать: "Рядом с бе­зумно храброй, по-рыцарски благородной и невероятной высокой Идеей всегда едет трусцой трусливая, мелкая и практичная Глупость. Ее оруженосец Глупец готов тут же реализовать Идею. Потому что Идея никогда не реализует сама себя — на то она и Идея. Это — ремесло трезвых реалистов". А трезвые реалисты нередко подвер­жены абсолютизации объективных обстоятельств, да и компетент­ность не всегда уживается в их рядах. Потому политическое время, отведенное Историей тому или иному классу конкретной страны, не всегда укладывается в определенный социальным прогрессом промежуток. Оно может начаться раньше, чем для него созреют предпосылки (как это случилось с политическим временем проле­тариата в нашей стране) или запоздать (что характерно для проле-

тариата развитых капиталистических стран), а то и свернуться, не решив своей задачи (что испытываем сейчас на себе мы сами). Од­нако в общечеловеческом измерении без политического времени социализма Человечество к Высшему Идеалу не придет.

Цит.по. полит. Мысль второй половины ХХ в. Хрестом. Для студ вузов. /Сост.. В.А.Мальцев. Пермь, 1999.