Главная страница | Контакты | Случайная страница Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Политика как призвание и профессия

Итак, «политика» озна­чает стремление к уча­стию во власти или к оказанию влияния на распределение власти, будь то между госу­дарствами, будь то внутри государства между группами людей, которые оно в себе заключает...

Кто занимается политикой, тот стремится к власти: либо к власти как средству, подчиненному другим целям (идеальным или эгоистическим), либо к власти «ради нее самой», чтобы на­слаждаться чувством престижа, которое она дает.

Государство, равно как и полити­ческие союзы, исторически ему пред­шествующие, есть отношение госпо­дства людей над людьми, опирающе­еся на легитимное (то есть считающееся законным) на­силие как средство. Таким образом, чтобы оно суще­ствовало, люди, находящиеся под господством, должны подчиняться авторитету, на который претендуют те, кто господствует.

В принципе имеется три вида вну­тренних оправданий, то есть основа­ний легитимности. Во-первых, это авторитет «вечно вчерашнего»: авторитет нравов, освященных исконной значимостью и привычной ориентацией на их соблюдение,- «традиционное» господство, как его осу­ществляли патриарх и наследующий власть князь в давно ушедшие времена. Во-вторых, авторитет внеобыденного личного дара (харизма): он основан на личной преданности и личном доверии, вызываемых нали­чием качеств вождя у какого-то чело­века: откровение, героизма и других, - харизматическое господство, как его осуществляют пророк, или - в об­ласти политического - избранный князь-военачальник, или плебисци­тарный властитель, выдающийся демагог и политический партийный вождь. Наконец, есть еще господст во в силу «легальности», в силу веры в обязательность законного установления и деловой «компетентности», обоснованных рационально созданными правилами, то есть подчинение задано выполнением установленных правил - это господство в том ви­де, в каком его осуществляют современный «государ­ственный служащий» и все те носители власти, которые похожи на него в этом отношении...

Можно заниматься «политикой» — то есть стре­миться влиять на распределение власти между полити­ческими образованиями и внутри них - как в качестве политика «по случаю», так и в качестве политика, для которого это побочная или основная профессия, точно так же, как и при экономическом ремесле. Политиками «по случаю» являемся все мы, когда опускаем свой избирательный бюллетень или совершаем сходное воле­изъявление, например рукоплещем или протестуем на «политическом» собрании, произносим «политичес­кую» речь и т.д.; у многих людей подобными действиями и ограничивается их отношение к политике. Политиками «по совместительству» являются в наши дни, например, все те доверенные лица и правления партийно-политических со­юзов, которые — по общему правилу — занимаются этой деятельностью лишь в слу­чае необходимости, и она не становится для них перво­очередным «делом жизни» ни в материальном, ни в идеальном отношении. Точно так же занимаются политикой члены государственных советов и подобных совещательных органов, начина­ющих функционировать лишь по требованию. Но рав­ным же образом ею занимаются и довольно широкие слои наших парламентариев, которые «работают» на нее лишь во время сессии...

Политика - это постепенное бурение твердых пластов общества, производимое одновременно и со страстью, и с холодным расчетом.

Отнюдь не случайно, что адвокат становится столь значимой фигурой в западной политике со времени по­явления партии. Политическое предприятие делается партиями, то есть представляет собой именно предпри­ятие заинтересованных сторон... А эффективное веде­ние какого-либо дела для заинтересованных в нем сто­рон и есть ремесло квалифицированного адвоката... Проводником нынешней политики среди масс обще­ственности все чаще становится умело сказанное или написанное слово. Взвесить его влияние - это-то и со­ставляет круг задач адвоката, юриста, а вовсе не чинов­ника-специалиста, который не является и не должен стремиться быть демагогом, а если все-таки ставит перед собой такую цель, то обычно становится весьма скверным демагогом.

...Честь политического вождя, то есть руководящего государственного деятеля, есть прямо-таки исключительная личная ответственность за то, что он делает, ответственность, отклонить которую или сбросить ее с себя он не может и не имеет права. Как раз те натуры, которые в качестве Чиновников высоко стоят в нрав­ственном отношении, суть скверные, безответственные, прежде всего в политическом смысле слова, и по­стольку в нравственном отношении низко стоящие по­лицией - такие, каких мы, к сожалению, все время имели на руководящих постах. Именно такую систему мы называем «господством чиновников»; и, конечно, достоинства нашего чиновничества отнюдь не умаляет то, что мы, оценивая их с политической точки зрения, с позиций успеха, обнажаем ложность данной системы...

Вследствие катастрофы, которую обыкновенно име­нуют революцией, сейчас, возможно (в политике. -Ред.) происходят какие-то перемены. Но «возможно» отнюдь еще не значит «наверняка». Прежде всего, по-. явилась ростки новых типов партийного аппарата. Во-первых, аппарат любителей-дилетантов. Особенно часто он представлен студентами различных высших школ, которые говорят какому-нибудь человеку, вме­няя ему качества вождя: мы хотим выполнять нужную для вас работу, изложите, что мы должны делать. Во-вторых, аппарат деловых людей. Случалось так, что люди приходили к какому-нибудь человеку, в котором они усматривали качества вождя, и предлагали ему взять на себя вербовку избирателей в обмен на твердую

сумму за каждый голос. Если бы вы попросили меня честно ответить, какой из этих двух аппаратов я бы по­считал более надежным с сугубо технически-полити­ческой точки зрения, то я, видимо, предпочел бы вто­рой вариант. Однако и тот и другой были всего лишь быстро всплывающими пузырями, которые тут же снова исчезали. Существующий аппарат произвел пере­группировку, продолжая работать. Все эти явления были всего лишь симптомами того, что новые типы партийного аппарата, быть может, и возникли, если бы только в наличии имелись вожди. Однако их выдвиже­ние исключалось уже техническим своеобразием си­стемы пропорционального избирательного права. Про­являлся — и тут же снова исчезал — только один-другой уличный диктатор. И только свита уличной диктатуры организована и поддерживается прочной дисциплиной- отсюда и власть этих исчеза­ющих меньшинств...

Какие же внутренние радости может предложить; карьера «политика» и какие личные качества для этого она предполагает обнаружить в том, кто ступает на данный путь?

Прежде всего, она дает, чувство власти. Даже на формально скромных должностях сознание влияния на людей, участия во власти над ними, но в первую очередь — чувство того, что и ты держишь в руках нерв истори­чески важного процесса, - способно поднять профес­сионального политика выше уровня повседневности.. Однако здесь перед ним встает вопрос: какие его качества дают ему надежду справиться с властью (как бы узко она ни была очерчена в каждом отдельном случае) и, следовательно, с той ответственностью, которую она на него возлагает? Тем самым мы вступаем в сферу этических вопросов; ибо именно к ним относится вопрос, каким надо быть человеку, дабы ему позволительно было возложить руку на спицы колеса истории.

Можно сказать, что в основном три качества явля­ются для политика решающими: страсть, чувство ответственности, глазомер. Страсть - в смысле ориен­тации на существо дела: страстной самоотдачи «делу», тому богу или демону, который этим делом повелевает. Не в смысле того внутреннего образа действий, кото­рый мой покойный друг Георг Зиммель обычно назы­вал «стерильной возбужденностью», свойственной определенному типу прежде всего русских интеллектуалов (но отнюдь не всем из них), и который ныне играет столь заметную роль и у наших интеллектуалов в этом карнавале, украшенном гордым именем «револю­ции»: утекающая в пустоту «романтика интеллек­туально занимательного», лишенная всякой деловито­сти и чувства ответственности. Ибо одной только страсти, сколь бы подлинной она ни казалась, еще, конечно, недостаточно. Она не сделает вас политиком, если, яв­ляясь служением «делу», не сделает ответственность именно перед этим делом главной путеводной заездом вашей деятельности. А для этого — в том-то и состоит решающее патологическое качество политика - требуется глазомер, способность с внутренней собранно­стью и спокойствием поддаться воздействию реально­стей, иными словами, требуется дистанция по отноше­нию к вещам и людям. «Отсутствие дистанции», только как таковое, - один из смертных грехов всякого поли­тика, - и есть одно из тех качеств, которые воспиты­вают у нынешней интеллектуальной молодежи, обре­кая ее тем самым на неспособность к политике. Ибо проблема в том и состоит: как можно втиснуть в одну и ту же душу и жаркую страсть, и холодный глазомер? Политика «делается» головой, а не какими-нибудь дру­гими частями тела или души. И все же самоотдача поли­тике, если это не фривольная интеллектуальная игра, но подлинное человеческое деяние, должна быть ро­ждена и вскормлена только страстью. Но полное обуздание души, отличающее страстного политика и разво­дящее его со «стерильно возбужденным» политическим дилетантом, возможно лишь благодаря привычке к дис­танции — в любом смысле слова. «Сила» политической «личности»» в первую очередь означает наличие у нее этим качеств.

И потому политик ежедневно и ежечасно должен одо­левать в себе совершенно тривиального, слишком «че­ловеческого» врага: обыкновеннейшее тщеславие, смертного врага всякой самоотверженности и делови­тости, всякой дистанции, что в данном случае значит: дистанции по отношению к самому себе...

Но каково же тогда действительное отношение между этикой и политикой? Неужели между ними, как порой" говорилось, нет ничего общего? Или же, напро­тив, следует считать правильным, что «одна и та же» этика имеет силу и для политического действования, как и для любого другого? Иногда предполагалось, что

это два совершенно альтернативных утверждения: правильно либо одно, либо другое. Но разве есть правда в том, что хоть какой-нибудь этикой в мире могли быть выдвинуты содержательно тождественные заповеди применительно к эротическим и деловым, семейным и служебным отношениям, отношениям к жене, зеленщице, сыну, конкурентам, другу, подсудимым? Разве для этических требований, предъявляемых к политике, должно быть действительно так безразлично, что она оперирует при помощи весьма специфического средства – власти, за которой стоит насилие? Разве мы не видим, что идеологи боль­шевизма и «Спартака», именно потому что они приме­няют это средство, добиваются в точности тех же самых результатов, что и какой-нибудь милитаристский дик­татор? Чем, кроме личности деспотов и их дилетантиз­ма, отличается господство рабочих и солдатских сове­тов от господства любого властелина старого режима? Чем отличается полемика большинства представите­лей самой якобы новой этики против критикуемых ими противников от полемики каких-нибудь других демаго­гов? Благородными намерениями! - следует ответ. Хо­рошо. Но ведь речь здесь идет именно о средстве, а на благородство конечных намерений совершенно так же притязают с полной субъективной честностью и уязвля­емые враждой противники. «Кто взялся за меч, от меча и погибнет», а борьба есть везде борьба. Итак: этика Нагорной проповеди? Что касается Нагорной пропо­веди - имеется в виду абсолютная этика Евангелия, -то дело обстоит более серьезно, чем полагают те, кто сегодня охотно цитирует данные заповеди. С этим не шутят. К абсолютной этике относится все то же, что было сказано о каузальности в науке: это не фиакр, ко­торый можно остановить в любой момент, чтобы вхо­дить и выходить по своему усмотрению. Но все или ни­чего: именно таков ее смысл...

Главное средство политики - насилие, а сколь важно напряжение между средством и целью с этической точки зрения - об этом вы можете судить по тому, что, как каждый знает, революционные социалисты (циммервальдской ориентации) уже во время войны испове­довали принцип, который можно свести к следующей точной формулировке: «Если мы окажемся перед вы­бором: либо еще несколько лет войны, а затем револю­ция, либо мир теперь, но никакой резолюции, то мы вы­берем еще несколько лет войны!» Если бы еще был за­дан вопрос: «Что может дать эта революция?», то вся­кий поднаторевший в науке социалист ответил бы, что о переходе к хозяйству, которое в его смысле можно назвать социалистическим, не идет и речи, но что должно опять-таки возникнуть буржуазное хозяйство, которое бы могло только исключить феодальные эле­менты и остатки династического правления. Значит, ради этого скромного результата: «Еще несколько лет войны»! Пожалуй, позволительно будет сказать, что здесь даже при весьма прочных социалистических убе­ждениях можно отказаться от цели, которая требует та­кого рода средств. Но в случае с большевизмом и спартакизмом, вообще революционным социализмом лю­бого рода дела обстоят именно так, и, конечно, в выс­шей степени забавным кажется, что эта сторона нрав­ственно отвергает «деспотических политиков» старого режима из-за использования ими тех же самых средств, как бы ни был оправдан отказ от их целей...

Тот, кто хочет силой установить на земле абсолют­ную справедливость, тому для этого нужна свита: чело­веческий «аппарат». Ему он должен обещать необходи­мое (внутреннее и внешнее) вознаграждение - награду небесную или земную - иначе «аппарат» не работает. Итак, в условиях современной классовой борьбы вну­тренним вознаграждением является утоление ненави­сти и жажды мести, прежде всего, зависти я потребности в псевдоэтическом чувстве безусловной правоты, поно­шении и хуле противников. Внешнее вознаграждение – это авантюра, победа, добыча, власть и доходные места. Успех вождя полностью зависит от функционирова­ния подвластного ему чело­веческого аппарата. По­этому зависит вождь от его - а не своих собственных -мотивов, то есть от того, чтобы свите - красной гвардии, провокаторам и шпио­нам, агитаторам, в которых он нуждается, - эти вознаг­раждения доставлялись постоянно. То, чего он факти­чески достигает в таких условиях, находится поэтому вовсе не в его руках, но предначертано ему теми пре­имущественно низкими мотивами действия его свиты, которые можно удерживать в узде лишь до тех пор, пока честная вера в его личность и его дело воодушевляет, по меньшей мере часть товарищества (так, чтобы воодушевлялось хотя бы большинство, не бывает, ви­димо, никогда). Однако ведь и эта вера, даже там, где она субъектна честна, в весьма значительной части случаев является по существу этической «легитимаци­ей» жажды мести, власти, добычи и выгодных мест. И пусть нам тут ничего не доказывают, ибо ведь и мате­риалистическое истолкование историй - не фиакр, в который можно садиться по своему хотению, и перед носителями революции оно не останавливается! Но вот что еще важнее: традиционалистская повседневность наступает после эмоциональной революции, а герой веры и прежде всего сама вера исчезают или стано­вятся... составной частью привычной риторики поли­тических обывателей и технических исполнителей. Именно в ситуации борьбы за веру это развитие происходит особенно быстро, ибо им, как правило, руководят или вдохновляют его подлинные вожди - пророки революции. Потому что и здесь, как и во всяком аппарате вождя, одним из условий успеха яв­ляется опустошение и приземленность, духовная про­летаризация в интересах «дисциплины». Поэтому до­стигшая господства свита борца за веру особенно легко вырождается обычно в совершенно заурядный слой обладателей теплых местечек.

Политика есть мощное медленное бурение твердых пластов, проводимое одновременно со страстью и хо­лодным глазомером. Мысль, в общем-то, правильная, и весь исторический опыт подтверждает, что возмож­ного нельзя было бы достичь, если бы в мире снова и снова не тянулись к невозможному. Но тот, кто на это способен, должен быть вождем, мало того, он еще должен быть - в самом простом смысле слова - ге­роем. И даже те, кто не суть ни то, ни другое, должны вооружиться той твердостью духа, которую не сломит и крушение всех надежд: уже теперь они должны во­оружиться ею, ибо иначе они не сумеют осуществить даже то, что возможно. Лишь тот, кто уверен,» что он не дрогнет, если, с его точки зрения, мир ока­жется слишком глуп или слишком подл для того, что он хочет ему предложить; лишь тот, кто вопреки всему способен сказать «а все-таки!..» - лишь тот имеет «профессиональное призвание»» к политике.