Как гордимся мы, современники..."
...И крыша не рухнула, и пол не разверзся...
Профессор Леонов взял со стола напечатанный на машинке листок.
— Позвольте зачитать проект решения, товарищи.
— Простите, можно мне?.. — Городецкая подняла руку. Леонов взглянул на часы и сухо сказал:
— По-моему, все ясно, и мнение коллектива можно считать единодушным.
— Глупо это и подло! Белоусов знает, о чем пишет. И прав он, тысячу раз прав... И вы это знаете, и травите его за это. Смотреть на вас стыдно.
— Замолчи, — тихо сказал Белоусов.
— Прошу вас покинуть собрание, Городецкая, — отчеканил профессор Леонов.
Вера хлопнула дверью. Возникло секундное замешательство, затем Алексей Николаевич зачитал проект. Мнение кафедры было единодушным: "Старшему научному сотруднику Белоусову не место в Ленинградском Университете".
Я столкнулась с ним в бухгалтерии, где он пытался раздобыть очередную закорючку в обходной листок.
— Отойди от прокаженного, — проворчал он, — не рискуй перед защитой.
— Но я хочу поговорить с тобой.
— Не будь дурой, не здесь. Иди в музей Менделеева, туда уже лет пять не ступала нога человека. Подожди меня там.
Через десять минут мы сидели за гигантским сундуком, унизанным медными кнопками. Этот кофр был знаменит тем, что Дмитрий Иванович сколачивал его восемь месяцев и считал лучшим творением своей жизни.
— Прости меня, Славка, ради Бога. Прошу тебя, постарайся простить...
— Да брось ты свой Достоевский пафос. Что,я не понимаю?
Вся твоя научная карьера под угрозой. Оба вы с шефом из-за меня на паутинке качаетесь.
— Ну, а с тобой?.. Что с тобой будет?..
Белоусов пожал плечами.
— Кто его знает... Пока Габриела* чухается и получает инструкции, попытаюсь проявить сноровку и исчезнуть. Кану в тундру, поближе к мерзлоте. Там у меня начальник экспедиции приятель, и мое политическое лицо его не особенно волнует. И, вообще, наступают там полярные ночи...
Так исчез из нашей жизни Слава Белоусов.
И еще... И еще я боялась встретиться с Городецкой. Когда я, наконец, приехала на работу, она сразу подошла к моему столу.
— Пойдем, подышим воздухом.
Мы вышли во двор и сели на скамейку.
— Не знаю, прямо, как начать... — замялась она. — В общем, слушай, мы уезжаем.
— Куда это? — спросила я машинально и даже зажмурилась, боясь услышать ответ.
— Куда, куда... Не в Караганду же...
— Да, как же... И с чего это вдруг?...
— Это не вдруг. Вызов лежал давно, да все духу не хватало.
___________________________________________________________________
*Сленговое ленинградское название КГБ.
А два месяца назад решились и подали документы в ОВИР.
— А характеристика? А Леонов? И тебя даже не выгнали?
— Понимаешь, не такие они идиоты. Университет — не фабрика "Большевичка", тут нет гарантии, что все в тебя единодушно плюнут. Потому и решили провернуть все тихо, без помпы...
Я вспомнила о Белоусове. Всё вместе... Это же трагедия для кафедры. Неужели она этого не понимает?
— Понимаю. Хотя кафедра меня не особенно волнует. А вот, что лично у тебя могут быть осложнения, поверь, мне очень неприятно.
— Ты называешь это осложнениями? Это — катастрофа! Ты не могла подождать месяц, другой?
— То есть, не дала тебе возможности защититься и сесть в мироновское кресло?
— Оставь иронию, — взорвалась я. — Ты отвалишь, а мне здесь жить и работать. И что ты там будешь делать? Мыть посуду в ресторане? Продавать жвачку? Убирать чужие квартиры? И это все после Университета?!
— У тебя просто затмение мозгов от предстоящей защиты.
Тебе ли не знать, какая это липа?
— Не такая уж липа. Во всяком случае, мне нравится то, что я делаю. А у вас просто стадный инстинкт... Знаешь, как овцы — одна испугалась, и заметались все. Когда вы едете? — спросила, наконец, я.
— Через семнадцать дней. 28 октября.
28 октября — день моей защиты
На следующее утро профессор Леонов позвонил мне
— Я хочу откровенно разъяснить вам ситуацию, Нина Яковлевна, — сказал он. — Благодаря усилиям ваших друзей, я нахожусь в довольно сложном положении сейчас, многие назвали бы его критическим... Выгнать бы их обоих вовремя, а я вел себя, как мягкосердечный дурак, теперь пожинаю плоды...
Шеф усмехнулся, а я вдруг подумала: "Ты вел себя, как
порядочный человек, — так не жалей хотя бы об этом..."
— Я наверняка схлопочу строгий выговор по партийной линии. Белоусов и Городецкая — это, знаете ли, слишком для одной кафедры. Но... не все так безнадежно. Есть у меня, слава Богу, кое-какие московские связи. И надеюсь, что этот, простите, гадюшник, я еще повозглавляю.
Шеф замолчал, достал из баночки какую-то пилюлю и проглотил, не запивая.
— Но я позвал вас не затем, чтобы жаловаться. Самое главное теперь — ваша защита, Нина (это "Нина" без отчества прозвучало почти интимно). Для нормальной работы кафедры, для ее реноме, а, может, и для ее существования очень важно, чтобы вы успешно защитились.
Я молча кивнула.
— Но сегодня, — и я хочу, чтобы вы это четко себе представляли, я не гарантирую вам стопроцентный успех. Я вообще ничего и никому не гарантирую. Давненько коллеги ждали, когда я пошатнусь... ну и дождались. Короче, Ученый совет может прокатить вас за милую душу, понимаете?
— Понимаю.
— Вы должны защититься блестяще... иначе... ну, сами понимаете, от нас камня на камне не останется. Так что, если боитесь, скажите сейчас. Защиту можно отложить. Заболеть, что ли... или попросить заболеть оппонентов. Это я могу взять на себя. Переждем до весны, пока ситуация прояснится... в лучшую для вас сторону.
— Алексей Николаевич, я все обдумала. Я не буду откладывать. Я буду защищаться сейчас, двадцать восьмого.
— Спасибо, — сказал он, — и постарайтесь быть в форме.
Накануне моей защиты и Вериного отъезда я сидела в леоновском кабинете, просматривая замечания оппонентов. В дверь постучали Оля и Эдик.
— Нинка, у Городецких сегодя проводы. Мы достали им электрический самовар. Едешь с нами?
Я виновато развела руками.
— Господь с вами. Завтра защита!
— Ты даже не попрощаешься с Верой? — переглянулись они и исчезли.
...Защита в двенадцать часов, а Городецкие улетают в девять. С пяти утра я брожу по квартире, голова разламывается от боли.
Что делает сейчас Вера? В двенадцать часов, когда начнется защита, Городецкие будут в Вене....Господи, как холодно! Меня знобит.
Я мечусь по комнате в поисках свитера, натягиваю брюки и вылетаю на улицу.
Мы несемся по тихим, спящим улицам. Господи, задержи их! Сделай так, чтобы я их еще застала! Если я их увижу, если я их застану, все пойдет по-другому.
...Квартира Городецких открыта. На полу валяются веревки, газеты, детские книжки. В кухне — горы грязной посуды. Два разбитых горшка с кактусами, на стене — Илюшин милитаристский рисунок.
Вот и все.
Я сажусь на скамейку около автобусной остановки. Рядом очкастый студент изучает "Историю КПСС". Автобуса нет и, наверное, никогда не будет. Студент отрывается от книжки и пристально смотрит на меня.
— Простите, вам плохо?
— Да нет, я просто заблудилась. Не знаете, где стоянка такси?
— Направо за углом, рядом.
На стоянке единственный зеленый огонек. Я сажусь рядом с шофером. Машина почему-то не трогается с места.
— Ну что, так и будем стоять? — слышу голос, — в который раз спрашиваю, куда едем?
— Извините. Мойка, 82. Я задержусь там ненадолго, а потом... в Университет, в главное здание, "Двенадцать Коллегий".
Дата добавления: 2015-02-16; просмотров: 50 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |