Читайте также:
|
В ней подводится итог всей книги, и определяется связь языка с сознанием. Пинкер считает, что язык является частью сознания, его наиболее доступной частью. Интерес людей к языку прежде всего объясняется стремлением познать свою природу, т.е. понять наши функции и возможности в этом мире.
17. Проблемы эпистемологии и варианты их решений в статье А. В. Кезина «Эпистемология в лодке Нейрата»
Термин «эпистемология» образован из двух слов, имеющих древнегреческое происхождение: эпистема – твёрдое, надёжное знание и логос – слово, учение. Если следовать этим исходным значениям, то эпистемологию можно определить как учение о твёрдом и надёжном знании.
C точки зрения подавляющего большинства современных эпистемологов, старый древнегреческий идеал episteme, как твёрдого и надёжного знания, оказался мифом. Всё наше знание принципиально гипотетично – таков главный вывод современной эпистемологии.
Принцип фаллибилизма (от fallible – подверженный ошибкам, ненадёжный) получил фактически универсальное распространение. Попытки найти незыблемый «фундамент» человеческого познания, как выяснялось со временем, давали разочаровывающие результаты.
В конечном итоге, было ясно осознано, что сама основа этих попыток содержит принципиальный недостаток, который получил название «трилеммы Мюнхгаузена».
Требование абсолютного обоснования ведёт к трём возможным, но равным образом неприемлемым решениям:
1. Бесконечному регрессу, который не осуществим;
2. Эпистемологическому кругу, который, хотя и осуществим, но не эффективен с точки зрения целей обоснования, так как, в лучшем случае, он может обеспечить мнимое псевдообоснование, но не то, что нужно: дать архимедову точку опоры для познания, независимый и «непартийный» базис оправдания, автономный фундамент познания;
3. Остановке процесса обоснования в каком-либо определённом пункте. Эта стратегия, хотя и осуществима, но не эффективна в плане рационального познания. Остановка процесса обоснования всегда в той или иной степени произвольна, связана с ограничением рациональности и поэтому, в конечном счёте, догматична, обусловлена внерациональными факторами.
Эпистемология имеет две основные задачи:
1. Исследование реального познавательного процесса. Назовём эту задачу дескриптивной (от лат. descriptio – описание).
2. Выработка стандартов и норм, ориентированных на совершенствование познания. Эту задачу назовём нормативной.
Т.е. изучим реальный познавательный процесс, и на этой основе выработаем соответствующие нормы и стандарты.
А возможно ли полностью «незаинтересованные» описания?
Даже если они и возможны, то из дескриптивных предложений нормативные логически не выводимы (из того, что есть, не выводимо знание о том, как должно быть). Значимость норм определяется их соответствием ценностям и идеалам, которые детерминированы социокультурно.
Традиционная эпистемология явное предпочтение отдавала решению второй, нормативной задачи. Хорошо известны основные программы традиционной эпистемологии: эмпиризма («нет ничего в разуме, чего не было бы раньше в чувствах») и рационализма (Лейбниц к эмпиристскому тезису добавил: «… кроме самого разума»).
Добиться однозначной «чистоты» эмпирического базиса и выразить знание только в терминах чувственных данных и логико-математических средств не удалось не вследствие недостатка умения и упорства, а в силу более принципиальных обстоятельств.
Один из главных принципиальных аргументов выражен в так называемом «тезисе Дюгема-Куайна». Он основан на идее примата целого по отношению к частям. (Это так называемый “принцип холизма”, от греч. holos – целый, весь.). Не каждое предложение и термин теории имеют эмпирический аналог. Не каждое предложение и термин теории имеют значение, которое может быть названо их собственным, в контексте целого они приобретают особое значение. Теория представляет собой цепь предложений, так что в случае противоречий между эмпирией и теорией, последняя может быть сохранена за счёт отбрасывания различных элементов этой цепи.
В ответ на безуспешные попытки добиться «чистоты» эмпирического базиса стала распространяться противоположная точка зрения о его «теоретической нагруженности» и, в конечном счёте, конвенциональном характере. Был сделан вывод о том, что эмпирический базис не может служить однозначным судьёй теоретических построений. Это послужило почвой для сомнений в эмпирическом характере науки.
Наука стала пониматься лишь как специфический социокультурный феномен, не имеющий эпистемологических преимуществ по сравнению с другими формами познания. Отчётливость границ между наукой и не-наукой была утрачена. В этот же период былое упоение научно-техническим прогрессом сменилось серьёзным разочарованием в нём, распространением антисциентизма в культуре.
Однако в последние два десятилетия происходит развитие идей натурализма. Эти идеи многообразны, но объединяются стремлением рассматривать разнообразные проблемы с естественнонаучных позиций (социобиология, биоэтика, биополитика).
В области эпистемологии процессы натурализации выражены в стойком разочаровании в априорной «первой философии», в возможностях «логического нормативизма» и обращении к реальной истории науки, психологии, теории эволюции, синергетике для решения теоретико-познавательных вопросов.
Наиболее мощными потоками в этом общем движении являются «натуралистическая эпистемология» и «эволюционная эпистемология». В отличие от традиционной нормативной эпистемологии, оба направления делают акцент на дескриптивной задаче эпистемологии. Оба направления едины в стремлении использовать конкретно-научное знание и естественнонаучные подходы в решении теоретико-познавательных вопросов. Однако, если натуралистическая эпистемология видит свою опору в психологии, то эволюционная эпистемология обращается к биологической теории эволюции.
Основоположником натуралистической эпистемологии является американский философ У.В.О. Куайн. В ходе своей длительной творческой жизни Куайн много и плодотворно занимался проблемами математической логики, логической семантики. Важным и в ряде аспектов определяющим пунктом в его творческой биографии была научная стажировка в Австрии. Здесь Куайн знакомится с Р.Карнапом, который занимал можно сказать центральное место в логическом похитивизме. Позднее, Куайн познакомился лично с другим видным представителем «венского кружка» Отто Нейратом. Центральное и весьма объёмное произведение Куайна «Слово и объект» имеет посвящение: «Рудольфу Карнапу. Учителю и другу». А на следующей странице, в качестве эпиграфа, приведена знаменитая метафора Отто Нейрата: «Мы, как мореплаватели, которые вынуждены перестраивать свой корабль в открытом море, не имея возможности разобрать его в доке, а затем воссоздать вновь из лучших составных частей». Современная натуралистическая позиция Куайна нередко трактуется как «попытка синтеза различных теоретических ориентаций Рудольфа Карнапа и Отто Нейрата».
Нейрат был одним из наиболее активных и значительных членов «венского кружка». До последнего времени он воспринимался больше как организатор и пропагандист этого кружка, нежели как философ. Однако Нейрат разрабатывал натуралистистическую версию теории науки. Концепция Нейрата характеризуется скепсисом по отношению к «философскому априоризму», принудительной логической систематизации, которая не соответствует реальной практике научного познания. Нейрат называет свою концепцию энциклопедизмом: научное знание имеет характер не системы с жёсткой структурой, а реализуется всегда в виде не жёстких энциклопедий, которые могут восприниматься как протоколы реальных научных дискуссий.
Нейрат считает такую модель научного знания как жёсткой, дедуктивной, аксиоматизированной системы не просто сильной идеализацией, а в принципе ошибочной.
Метафора Нейрата относится и к пониманию места эпистемологии. У эпистемологии нет возможности опереться на «твёрдую» почву «первой философии», занять позицию жёсткого логического нормативизма. Нейрат предвосхищает идеи холизма и натурализма, развиваемые сегодня Куайном самостоятельно и независимо от своего предшественника.
Среди основных направлений современной дескриптивной эпистемологии и философии науки, наряду с натурализмом, выделяется ещё и социоцентристская ориентация. Для этого направления также характерен отказ от внешней и принудительной логической нормативности и обращение к реальной практике научных исследований. Однако сама эта практика понимается как социокультурно детерминированный процесс.
Спасён ли эмпиризм в программе натуралистической эпистемологии? В контексте многовекового опыта философии никаких «окончательных» и жёстких ответов на вопросы такого рода быть не может. Эмпиризм и рационализм, нормативизм и дескриптивизм, натурализм и социоцентризм являются неотъемлемыми аспектами живого целого эпистемологии, постоянными возможностями её выбора. Поэтому, с точки зрения этого широкого исторического опыта, в целях развития эпистемологии важно не застывать догматически лишь на одной из этих позиций, а время от времени «переступать с ноги на ногу». Натуралистическая эпистемология, на мой взгляд, открывает сегодня новые возможности для такого существенного переноса акцентов на дескриптивизм, натурализм, эмпиризм и восстановления философского доверия к «надёжному пути науки».
18. Понятие интерпретации и знака в работе М. Фуко «Ницше, Фрейд, Маркс»
Особое место среди философов XX в. занимает французский мыслитель Мишель Фуко. Главной целью своих исследований Фуко ставил выявление исторического бессознательного различных эпох, начиная с эпохи Возрождения и заканчивая 20 веком. Это толкает его, главным образом, к изучению власти, феномена политического в целом, как универсального вездесущего господства, которое невозможно избежать.
Каждая культурная форма в западной цивилизации, по мнению Фуко, имеет свою систему интерпретаций, методов и эпистемологических технологий, позволяющих проникнуть в сущностную составляющую языка, услышать глубинную речь. Анализируя историю интерпретаций, Фуко выделяет три исторически различных типа конфигурации знания или эпистемы (основной упорядочивающий принцип внутри каждой эпистемы – это соотношение «слов» и «вещей»):
1. Ренессансная эпистема (XVI в.). «В эту эпоху тем, что создавало место интерпретации, будучи одновременно и ее самым общим вместилищем, и той минимальной единицей, с которой она могла оперировать – являлось сходство. Там, где вещи были сходными, там, где нечто походило на нечто другое, – только там что-либо могло быть сказано и затем расшифровано». Фуко выделяет пять основных видов сходства, характерных для этой эпохи:
1. Соответствие, например, между душой и телом, между рядом животных и рядом растений;
2. Симпатия – тождества акциденций в различных субстанциях;
3. параллелизм атрибутов в различных субстанциях или существах, причем атрибуты одной как бы отражают атрибуты другой;
4. примета, которая, будучи одним из видимых свойств индивида, является образом некоторого его невидимого, скрытого свойства;
5. аналогия – идентичности отношений между двумя или несколькими различными субстанциями.
Язык, характерный для этой эпистемы, ещё не стал независимой системой знаков. В ренессансной эпистеме слова и вещи тождественны друг другу, непосредственно соотносимы друг с другом и даже взаимозаменяемы.
2. Классическая эпистема (XVII-XVIII вв.). В эпистеме классического рационализма слова и вещи лишаются непосредственного сходства и соотносятся лишь опосредованно – через мышление, в пространстве представления. Место ренессансного отношения «слово-символ» заменяет отношение «слово-образ».
3. Современная эпистема (с начала XIX в.). «В современной эпистеме слова и вещи опосредованы «языком», «жизнью», «трудом», вышедшими за рамки пространства представления (слово – знак в системе знаков). Наконец, в новейшей литературе мы видим, как язык, чем дальше, тем больше, замыкается на самом себе, обнаруживает свое самостоятельное бытие. Слово-символ, слово-образ, слово-знак, слово, замкнутое на само себя, – таковы основные перипетии языка в новоевропейской культуре».
Таким образом, Фуко, выделяя смену эпистем в истории развития научного знания, подчеркивает смену парадигм, систем мышления. Он отмечает, что порядок, на основании которого мыслит современный человек имеет другую форму бытия, чем порядок, присущий классической эпохе и эпохе ренессанса.
Ключевыми фигурами, связанными с появлением современной эпистемы мышления Фуко называет Ницше, Фрейда и Маркса. В статье «Ницше, Фрейд, Маркс» (1967) он отмечает, что данные фигуры обосновали нам новую возможность интерпретации. «Мне представляется, что Маркс, Ницше и Фрейд не увеличили количество знаков в западном мире. Они не придали никакого нового смысла тому, что раньше было бессмысленным. Однако они изменили саму природу знака, сам способ, которым вообще можно интерпретировать знаки».
Фуко анализирует философские системы трех мыслителей с целью выяснения основных черт современной, порожденной Ницше, Фрейдом и Марксом, герменевтики, новых техник интерпретации.
Начиная с XIX в., начиная с Ницше, Фрейда, Маркса знаки оказались размещены в пространстве, гораздо более дифференцированном с точки зрения глубины. Глубина здесь понимается Фуко в соответствии с философией Ницше, как нечто внешнее, а не внутреннее. Происходит отказ от глубины в качестве бесконечного чистого внутреннего поиска истины (так ее понимали в рационалистической традиции). Глубина теперь предстает исключительно как тайна поверхности. Фуко отмечает, что подобная идея в разной форме присутствует как у Маркса, так и у Фрейда. Три философа зародили тенденцию к реалистической интерпретации – отличающейся по содержанию от чистой глубины сознания.
Вторая тенденция, отмечаемая Фуко заключается в том, что, начиная с Ницше, Маркса и Фрейда, интерпретация становится бесконечной. Начиная с XIX в., знаки начинают образовывать бесконечную, неисчерпаемую интерпретационную сеть. Виной тому является неустранимая незавершенность интерпретации, ее всесторонняя открытость. «У Ницше и особенно Фрейда, в меньшей степени – Маркса, проявляется опыт, который я считаю крайне важным для современной герменевтики: чем дальше мы движемся в интерпретации, тем ближе мы становимся к той абсолютно опасной области, где интерпретация не просто вынуждена повернуть вспять, но где она исчезает как таковая, как интерпретация, вплоть до исчезновения самого интерпретатора. Точка абсолюта, к которой вечно стремится интерпретация, есть в то же время и точка ее разрыва».
Данной ключевой для современной герменевтике стороне соответствуют и поясняют ее еще два принципа.
Интерпретация принципиально никогда не может завершиться, потому что не существует ничего абсолютно первичного, что подлежало бы интерпретации, так как все, в сущности, уже есть интерпретация, любой знак по своей природе есть не вещь, предлагающая себя для интерпретации, а интерпретация других знаков. Таким образом, интерпретация не проясняет нам некий предмет интерпретации, а непосредственно касается другой интерпретации. Герменевтика предписывает нам интерпретировать, не потому что существуют абсолютные глубинные знаки, а потому что существуют интерпретации. Интерпретация в современной герменевтике выступает первичной по отношению к знаку. Знаки – это интерпретации, пытающиеся оправдать себя. Именно так функционируют симптомы у Фрейда. У Ницше – и слова, и справедливость, и бинарные противопоставления добра и зла, и, следовательно, знаки – не что иное, как маски.
Последняя черта герменевтики, по Фуко, заключается в том, что интерпретация стоит перед необходимостью бесконечно истолковывать себя саму.
Таким образом, определив четыре основные черты современной техники интерпретации (реализм, бесконечность, незавершенность, рефлективность), Фуко определяет границы современного мышления, в том числе и границы методологии собственной философской системы.
19. Априорное знание и восприятие в статье К. Лоренца «Эволюция и априори»
Еж, утка и другие живые существа, переживают совершенно разное в одной и той же ситуации внешнего мира, это один и тот же мир, который изображает себя во всех этих формах переживания.
Лоренц в годы детства и юности вырастил и изучил множество животных. «К каждому из них я испытывал уважение, если не сказать почтительный страх, который присущ всем природным созданиям – от одноклеточных до шимпанзе. И все эти животные, может быть, за исключением последних, были невероятно глупы.»
Определенные программы, которые позволяют одним живым существам находить решения проблем, у других просто отсутствуют.
Жук обладает гораздо большей информацией об окружающем его мире, чем инфузория, а утка – большей, чем жук; я же сам – не сравнимо большей. То, что эти информации относились к одному и тому же миру, было очевидно.
Только после того как Лоренц завершил свое обучение в области медицины и зоологии, он стал работать с Карлом Бюлером, гештальт-посприятия стали для него ключом познания.
Двойственность действительно воспринятого и воспринятого нашими органами чувств, или, ещё дальше, моими тогда простыми оптическими приборами, была для меня основополагающим принципом в отношениях между реальным объектом и «атрибутами», приведенными нашими органами чувств.
«Мой первый школьный микроскоп, у которого не было одной линзы, хотя она и требовалась, вовсе не был ахроматическим, однако я никогда не верил, что та каемка цветов радуги, которая видна у всех простейших, – их атрибут. Конечно, этим разноцветьем они радовали меня, но доказывали еще раз, что феномен вовсе не идентичен скрывающемуся за ним в-себе-бытию.»
«Атрибут» означает «приведенное», «дополненное», и, я полагаю, что с того мгновенья, когда я взглянул на инфузорию сквозь неароматический и ахроматический объективы, моя жажда знания была направлена на различение, и как можно более четкое, сущности вещей в реальном вне нас мире и, в противоположность этому, «приведенного» моим субъективным аппаратом восприятия. И это «приведенное» столь содержательно, что, право, трудно отличить его от лежащих в его основе данных органов чувств.
И оптик, который хочет исследовать фактические, «не отретушированные» изображения в нашем глазном яблоке, не опознает там нашего центрального представления пространства, к примеру описанных Евклидом геометрических законов. Оптической прямой, конечно, нет в природе, когда смотрят на проекцию горизонта и т. д. В горизонтальной проекции эта линия – выгнутая вверх дуга, как и верхняя каёмка любой стены. Но Евклидово априори заставляет нас видеть эту линию прямой. Но где же эта прямая в действительности? Вот сущностный вопрос, который стоит перед жаждущим познания.
Итак, мы видим разносторонние исправления, навязываемые центральной нервной системой. Ставим вопрос, по какому праву Евклидова система вносит свои исправления в данное органам чувств, если в действительности неизвестно, что правильно? Однако искажения происходят из-за того, что помимо исправлений, предусмотренных априорными Евклидовыми правилами, на деле есть и вторые исправления: исправления необычайно сложного аппарата гештальт-восприятий.
Довольно сложно дать функциональное определение гештальт-восприятия.
Определение: «То действие, в результате которого из данных органов чувств формируется восприятие», – опять возвращает к восприятию, ведь в качестве исходного материала используются не данные органов чувств, но уже готово сконструированные восприятия, к примеру круг или прямая. Знание же их приписывается аппарату Евклидовой геометрии, отсюда и проистекает разделение обеих этих функций.
При рассмотрении оптических, обманов, основательно изученных Эрихом фон Польстом, появление которых обусловлено физиологическим строением органов чувств, напрашивается мысль, что их избежание есть функция гештальт-восприятий.
Но вопрос, где же тот судья, который выносит последнее суждение, что «действительно правда» и что есть обман, остается нерешенным. Мы знаем немало случаев, когда гештальт-восприятия прямо противоречат свидетельствам Евклидовой геометрии.
Например, из тонкой прямой черной проволоки делается скелет кубика и немного достраивается одна диагональная ось, чтобы кубик был устойчивее в ребрах и мог еще вращаться вокруг этой оси. Затем эту модель помещают перед глазами наблюдателя и зеркалом таким образом, чтобы ось модели кубика совпадала с осью зеркального изображения этой модели. Если смотреть двумя глазами, то видно и модель кубика, и рядом ее отображение в зеркале, они двигаются, как картина и изображение, в противофазах. Но стоит закрыть один глаз, как гештальт-восприятие заставляет все перекувыркнуться: отраженный в зеркале кубик совершает прыжок, т. е. восприятие «находит более элегантным» интерпретировать воспринятое как один объект, который вращается вокруг одной оси. По правилам знакомой нам Евклидовой перспективы так быть не может.
Существуют определенные характеристики, которые заставляют принимать гештальты за атрибуты. Создание человеком гипотез подчиняется тем же правилам, предпочитая «элегантное» решение критически правильному. Ведь пренебрежение Евклидовыми расширениями и сжатиями, которые «провинились» перед человеком, воспринимавшим картину в описанном опыте, столь типично для человека.
Евклидово восприятие, пространства и гештальт-восприятие вместе самовольно распоряжаются данными, полученными органами чувств. Из того, что они вступают в противоречие друг с другом, как в примере с кубиком, можно предположить, что перед нами – две различные организации. Когда мы охватываем все их функции, то находим совершенно потрясающую вещь: обманы всегда существуют для того, чтобы открыть правду. И каждого размышляющего должен занозить вопрос, кто тот советчик, который помогает из хаоса данных восприятия выбрать самое важное и легко понимаемое.
Евклидова картина мира и гештальт-восприятия ведут меня к предположению, что наш априорный мыслительный аппарат, как и априорный аппарат видения мира, несут на себе печать истории и произошли под воздействием отбора.
21. Современные проблемы культуры в работе Хосе Ортега-и-Гассет «Восстание масс»
Философия Хосе Ортега-и-Гассета основывается на жизни, на непосредственном переживании, на времени, понятом как история. Он не признает трансцендентное, вечное; того, что не течет и не меняется вместе с историей. Он убежден, что Бог умер, и люди теперь должны устраиваться без Бога. Разум, для него выступает в роли творца мировоззрений.
В современной общественной жизни Европы есть один важный факт – вся власть в обществе перешла к массам. Т.к. массы не должны и не могут управлять даже собственной судьбой – Европа переживает кризис. Имя этого кризиса – восстание масс. Именно об этом и идет речь в произведении Ортега-и-Гассета. Автор говорит о том, что теперь человеку труднее найти себе место в мире, т. к. в нем все «скучено». Скученность возникла не случайно. Массы внезапно стали видны. Толпа – понятие количественное и видимое. Всякое общество – это единство двух факторов, меньшинства и массы. Меньшинство – это личность или группы личностей особого специального достоинства. Масса – это средний, заурядный человек. Принадлежность к массе – чисто психологический признак. О каждом отдельном человеке можно сказать, принадлежит он к массе или нет. Человек массы – это тот, кто не ощущает в себе никакого особого дара или отличия от всех, хорошего или дурного; он чувствует себя, что он – «точь-в-точь», как все остальные, и от этого чувствует себя счастливым. Избранный – тот, кто к себе самому требовательней, чем к другим. Масса воспринимает технический прогресс, но совершенно отсутствует прогресс духовный. Таким образом, деления общества на массы и на избранное меньшинство – это деление на типы людей.
Основные черты массового человека: беспрепятственный рост потребностей, экспансия собственной натуры, неблагодарность ко всему, что облегчает жизнь. Массу заботит собственное благополучие, но не истоки. Благополучие воспринимается почти как природа, как нечто естественное. Такое отношение подрывает самые основы жизни.
Массовый человек ощущает себя совершенным, т.к. не умеет сравнивать себя с другими, поэтому он духовно закупорился от мира. Он живет прописными истинами и навязанными мыслями. И поэтому ныне господствует тирания интеллектуальной пошлости. Идеи массового человека – это не культура, а то, что ставит культуру в тупик. Массовый человек считает, что он вправе не быть правым, а брать власть силой (синдикализм и фашизм). Т.о. насилие – основное средство доказывания своей правоты. Масса не терпит оппозиции и не желает уживаться ни с кем, кроме себя.
Кроме «скученности» негативное воздействие масс вызвано подъемом исторического уровня: массы выполняют сейчас те общественные функции, которые раньше выполняло избранное меньшинство; массы перестали быть послушными этим самым меньшинствам. После долгой подземной подготовки заурядный человек поднялся внезапно, одним скачком, за одно поколение. Человеческая жизнь в целом поднялась. Это значит, что уровень жизни поднялся. И благо, и зло современности и ближайшего будущего, считает автор, – в этом повышении исторического уровня.
Говоря о полноте времени, автор пишет о том, что современная эпоха: решительный разрыв настоящего с прошлым. «Мы чувствуем, что мы как то внезапно остались одни на земле; все остатки традиционного духа исчезли. Мы обречены разрешать наши проблемы без содействия прошлого». Автор говорит о том, что «наша эпоха чувствует себя выше всех предыдущих эпох. Сильна и бесспорна, и не уверена в своей судьбе». «Европа утратила нравственность. Прежнюю массовый человек отверг не ради новой, а ради того, чтобы, согласно своему жизненному складу, не придерживаться никакой».
Вырвавшиеся на свободу «плебеи», не умеющие сравнивать и поэтому считающие, свои убеждение общественными, неспособные руководить, не способные пойти в оппозицию государству – это то, что сейчас представляет современную ситуацию. Две основных черты в психологии масс – это безудержный рост низменных вожделений и принципиальная неблагодарность ко всему, что позволило так хорошо жить. Как только мир и жизнь широко открылись заурядному человеку, душа его для них закрылась. И в этом состоит сущность «восстания масс». Чтобы создать идею, надо верить в Разум, в мир идей, отвлеченных истин. Имея идеи, люди обращаются к высшей инстанции. Человек массы изобрел лозунг: «Хватит дискуссий». Прямое движение – единственный метод воздействия масс. Масса ненавидит оппозицию. Восстание масс может привести к катастрофе. Большевизм и фашизм – движения, типичные для человека массы.
22. Проблема критериев научного знания в работе А. В. Кезина «Идеалы научности и паранаука»
В статье автор защищает три главных тезиса:
1. Современный идеал научности претерпевает наиболее существенные изменения за всю историю своего существования.
2. Распространению паранаук в настоящее время способствовали, по крайней мере, три обстоятельства:
а) переходный этап к новому идеалу научности;
б) гиперкритицизм современной теории науки;
в) внешнее сходство паранаук с новым идеалом научности.
3. Проблема демаркации научного знания имеет мировоззренческую природу.
Под «идеалом научности» автор понимает «систему познавательных ценностей и норм, интерпретация которых зависит от широкого социокультурного контекста». То есть то ценности и нормы, в соответствии с которыми должно быть организовано научное знание (истинность, непротиворечивость, доказуемость, системность и пр.). Однако на протяжении истории науки, идеал научности не остается неизменным, а испытывает существенные трансформации, особенно в связи с революциями в науке. Идеал научности зависит от того, какую науку сообщество ученых признает в качестве эталона.
Автор утверждает, что в настоящее время «представления об идеале научности претерпевают наиболее существенные изменения за всю историю его существования». Происходит, можно сказать, радикальный переход от веками утвердившихся классических представлений о науке к некоторому новому, еще формирующемуся идеалу.
В статье рассматриваются основные положения классического идеала научности:
5) Установление «чистой» истины. Истинность является не только нормативной ценностью, но и необходимой описательной характеристикой научного знания.
6) Фундаментализм. Истинное знание непременно должно иметь твердый экспериментально-логический фундамент, обоснованность.
7) Теоретико-научный редукционизм. В его основе лежит «представление о возможности выработки некоторого универсального стандарта научности», который может быть сформулирован на базе «наиболее развитой» области познания. «Все прочие области познания “подтянутся” к выработанному таким образом единому стандарту научности». Именно на его базе, эталоном научности объявляет себя то одна, то другая область научного знания. Так, по мнению одних философов именно естествознание вообще и физика, в частности, являются таким эталоном, тогда как, согласно другим философам им становится математика вообще и аналитическая геометрия, в частности.
8) Социокультурная автономия науки и стандарта научности. Научное знание должно быть полностью независимо от социально-культурных условий его формирования.
Основными формами выражения классического идеала научности являлись:
а) математический идеал (логическая ясность, дедуктивный характер, неприятие эмпирии);
б) физикалистиский идеал (логическая возможность нарушения законов, эмпирия, гипотетико-дедуктивный характер);
в) гуманитарно-научный идеал (активная роль субъекта в познавательном процессе).
Исследуя историю идеалов научности, автор делает вывод, что все попытки реализации классических основоположений оказались неудачными и ни один из этих идеалов не является универсальным.
В современности, отмечает Кезин, осуществляется критика основоположений классического идеала научности, основными тенденциями которой являются антифундаментализация, плюрализация и экстернализация – происходит переход к новому идеалу научности.
В чем суть этих тенденций, отчетливо проявляющихся в современной мировой философии и методологии науки?
4) Антифундаментализация. Понижение статуса обоснования как критерия научности.
5) Плюрализация. Идеал научности должен допускать различные наборы методологических стандартов, объединяемых в относительно самостоятельные идеалы научности, конкурируя друг с другом в решении научных проблем.
6) Экстернализация. Общие социально-культурные условия могут воздействовать на выбор проблемы исследования.
Новый идеал научности находится еще в стадии формирования и самоопределения. Наиболее вероятными эталонами новых представлений об идеале научности, считает Кезин, могут стать междисциплинарные комплексы, имеющие социально-практическую и социально-культурную значимость (например, социальная экология).
В названии статьи фигурирует понятие «паранаука». Но что это такое?
Под паранаукой обычно понимают «учение, которое притязает на научный статус, однако этим претензиям не соответствует, не удовлетворяет требованиям научности, не укладывается в принятые наукой стандарты». Однако попытки применить критерии научности к паранаучным дисциплинам, не всегда приводят к ясности, например, согласно критерию системности научного знания, астрология и алхимия должны приобрести научный статус.
Автор полагает, что общие условия для распространения паранаук создаются в результате перехода к новому идеалу научности, поскольку такой переход всегда характеризуется «значительной мерой неопределенности». Некоторые черты формирующегося идеала научности оказываются внешне сходными с паранаукой (например, социально-практическая значимость). Кроме этого к размыванию научных границ могла привести критика современной теории науки.
Как же тогда отличить науку от паранауки? Анализируя эту проблему, Кезин приходит к заключению, что «нельзя провести однозначных линий разграничения между наукой и паранаукой». Он полагает, что критерии научности отсутствуют, а спор между наукой и паранаукой имеет мировоззренческую природу. Главное, что их разделяет – вера в чудо. Наука в принципе отрицает возможность нарушения естественного хода вещей, паранаука, напротив, исходит из идеи обыденности чуда.
23. В. С. Степин «Научные революции и смена типов рациональности» (основные идеи статьи)
Научная революция – радикальное изменение процесса и содержания научного познания, связанное с переходом к новым теоретическим и методологическим предпосылкам, к новой системе фундаментальных понятий и методов, к новой научной картине мира, а также с качественными преобразованиями материальных средств наблюдения и экспериментирования, с новыми способами оценки и интерпретации эмпирических данных» с новыми идеалами объяснения, обоснованности и организации знания.
Историческими примерами научной революции могут служить переход от средневековых представлений о Космосе к механистической картине мира на основе математической физики XVI-XVIII вв., переход к эволюционной теории происхождения и развития биологических видов, возникновение электродинамической картины мира (XIX в.), создание квантово-релятивистской физики в начале XX в. и др.
Научные революций различаются по глубине и широте охвата структурных элементов науки, по типу изменений ее Концептуальных, методологических и культурных оснований. В структуру оснований науки входят: идеалы и нормы исследования (доказательность и обоснованность знания, нормы объяснения и описания, построения и организации знания), научная картина мира и философские основания науки.
Соответственно этой структуризации выделяются основные типы научных революций:
1) Перестройка картины мира без радикального изменения идеалов и норм исследования и философских оснований науки (например, внедрение атомизма в представления о химических процессах в начале XIX в., переход современной физики элементарных частиц к синтетическим кварковым моделям и т.п.);
2) Изменение научной картины мира, сопровождающееся частичной или радикальной заменой идеалов и норм научного исследования, а также его философских оснований (например, возникновение квантово-релятивистской физики или синергетической модели космической эволюции).
Научная революция является сложным поэтапным процессом, имеющим широкий спектр внутренних и внешних, т. е. социокультурных, исторических, детерминаций, взаимодействующих между собой.
К числу «внутренних» факторов научной революции относятся: накопление аномалий, фактов, не находящих объяснения в концептуальных и методологических рамках той или иной научной дисциплины; антиномий, возникающих при решении задач, требующих перестройки концептуальных оснований теории (напр., парадокс бесконечных значений, возникающий при объяснении в рамках классической теории излучения модели абсолютно «черного тела»); совершенствование средств и методов исследования (новая приборная техника, новые математические модели и т. д.), расширяющих диапазон исследуемых объектов.
«Внешняя» детерминация научной революции включает философское переосмысление научной картины мира, переоценку ведущих познавательных ценностей и идеалов познания и их места в культуре, а также процессы смены научных лидеров, взаимодействие науки с др. социальными институтами, изменение соотношений в структурах общественного производства, приводящее к сращению научных и технических процессов, выдвижение на первый план принципиально новых потребностей людей (экономических, политических, духовных).
Глобальные научные революции
1) Внутридисциплинарные научные революции – происходящие в рамках отдельных научных дисциплин. Причинами подобных революций чаще всего служат переходы к изучению новых объектов и применение новых методов исследования.
2) Междисциплинарные научные революции – происходящие в результате взаимодействия и обмена научными идеями между различными научными дисциплинами. На ранних этапах истории науки такое взаимодействие осуществлялось путем переноса научной картины мира наиболее развитой научной дисциплины на новые, еще складывающиеся дисциплины. В современной науке междисциплинарное взаимодействие осуществляется иначе. Теперь каждая наука обладает самостоятельной картиной мира, поэтому междисциплинарное взаимодействие происходит при анализе общих черт и признаков прежних теорий и концепций.
3) Глобальные научные революции
ПЕРВУЮ рациональную революцию в культуре связывают с зарождением науки в недрах античной культуры. Можно предложить по крайней мере три причины, стимулировавшие рождение философии и науки в Греции в VI-V вв. до н.э. –геополитическая, миссионерская, лингвистическая. Зарождение науки называют революцией от того, что произошли кардинальные смены в менталитете (умственном и психическом строе личности) – архаичное мышление уступило место научно-рациональному.
Зарождение науки в недрах натурфилософии проходило с ведущей установкой – мир представлялся как гармоничное целое, в поисках первоначал («физиса вещей»), в возникновении доказательности (и формулирования принципов классической логики), в переход от символа к понятию, и ознаменовалось созданием первой научной картины мира Аристотеля-Птолемея (геоцентризм, неоднородность пространства, анизотропность времени, континуальность).
В Средние века доминировала установка ценностного над познавательным – знание соразмерялось с системой религиозных ценностей. Важно отметить факт арабского ренессанса, благодаря которому были восприняты и сохранены ценности античной науки и техники. Только с конца XII в. Европа стала обгонять арабов, во многом благодаря переводу античных авторитетов с арабского и заимствования технологий. В эпоху Гуманизма и Возрождения находят поддержку установки на познание через разум, историзм, социально-исторический оптимизм. В становлении классического естествознания огромную роль сыграла деятельность таких личностей как Леонардо да Винчи (философ, художник, архитектор, инженер), Бернардино Телезио (физика как автономная область исследования), Джордано Бруно - (гелиоцентризм, бесконечность Вселенной, бесчисленность миров, Вселенский разум, магико-герметическая традиция).
ВТОРАЯ рациональная революция знаменует Новое время – наука отстаивает свое право на самостоятельное существование в борьбе с религией и превращается в ведущий способ познания и преобразования мира, революция Нового времени подготовила классическое естествознание.
Научную революцию Нового времени датируют 1543-1687. Первой дате соответствует труд Николая Коперника «О вращении небесных сфер», а второй выход в свет работы Исаака Ньютона «Математические начала натуральной философии». На становление науки оказали влияние идеи и деятельность Н. Корперника, Дж. Бруно, Н. Кузанского, Г. Галилея, И. Кеплера, Ф. Бэкона, Р. Декарта, И. Ньютона. Важно уяснить мировоззренческие следствия научной революции:
1. Порождение религиозных и антропологических проблем: земля не центр мира, а человек не венец творения.
2. Образ науки – экспериментальное научное знание. Исследование и раскрытие мира на основании метода. Эксперимент и доказательства Знание может быть представлено на математическом языке. Наука дает истинные знания.
3. Наука как социальный институт. Порождение теорий, их признание и общественный контроль за научной деятельностью.
4. Объект познания – физический окружающий мир. Характеристики предметов и явлений так, как они даны объективно.
5. Смена философских установок – критика аристотелевской натурфилософии, научная революция – взаимовлияние рационального направления с мистическим и магическим.
6. Союз науки и техники как новый тип знания. Сближение ученого и ремесленника, что дало слияние техники с познанием.
ТРЕТЬЮ рациональную революцию датируют концом XIX – началом XX вв. и связывают с промышленно-технологической революцией и со становлением идей релятивистской физики и квантовой механики. Если классическому естествознанию соответствует классическая парадигма в науке (результат революции Нового времени), то с конца XIX в. формируется и развивается неклассическая парадигма в науке.
ЧЕТВЕРТАЯ научная революция 90-е годы XX в.
Постнеклассическая наука – термин ввёл В. С. Степин. Объекты ее изучения: исторически развивающиеся системы (земля, вселенная и т. д.)
Синергетика – (от греч. «совместно» и «действующий») – междисциплинарное направление научных исследований, задачей которого является изучение природных явлений и процессов на основе принципов самоорганизации систем (состоящих из подсистем). «...наука, занимающаяся изучением процессов самоорганизации и возникновения, поддержания, устойчивости и распада структур самой различной природы...».
В. С. Степин разработал концепцию структуры и генезиса научной теории, открыл и описал операцию постороения теории. В рамках этой концепции Стёпиным была раскрыта структура оснований науки, показана их взаимосвязь с теориями и опытом. Разработал концепцию типов научной рациональности (классический, неклассический, постнеклассический), каждый из которых характеризуется собственным типом рефлексии над наукой и системой идеалов и подходов.
В эпоху научных революций, при перестройке оснований науки, культура отбирает из нескольких потенциально возможных линий будущей истории науки те, которые наилучшим образом соответствуют фундаментальным ценностям и мировоззренческим структурам, доминирующим в данной культуре.
Социокультурную размерность той или иной парадигмы в науке можно выразить понятием «типа научной рациональности». Типы эти соответствуют стадиям исторического развития науки, каждую из которых открывает научная революция. Каждый тип характеризуется особым состоянием научной деятельности, основаниями науки, различной глубиной её рефлексии. Выделяют следующие типы научной рациональности: классический, неклассический, постнеклассический. При возникновение нового типа рациональности сохраняется преемственность его с предыдущим типом, который по-прежнему используется, но уже не является доминирующим.
Глобальные научные революции оказывают влияния на изменение типов рациональности. Современный кризис рациональности – это кризис классического представления о рациональности, отождествленной с нормой и жестко однозначным соответствием причины и следствия. Классическое представление о рациональности тесно связано с идеалом научной объективности знания. Классический идеал чистого разума не желал иметь ничего общего с реальным человеком, носителем разума. В модели классической рациональности место реального человека, мыслящего, чувствующего и переживающего, занимал абстрактный субъект познания.
Неклассическаянаучная рациональность оформилась в результате открытия теории относительности Эйнштейна. Неклассический тип рациональности учитывает динамическое отношение человека к реальности, в которой важное значение приобретает его активность. Субъект пребывает в открытых проблемных ситуациях и подвержен необходимости саморазвития при взаимодействии с внешним миром. В классической рациональности речь идет о предметности бытия, в неклассической – о процессе Становления.
Постнеклассическая рациональностьпоказывает, что понятие рациональности включает в себя не только логико-методологические стандарты, но и анализ рациональных действийчеловека. Возникает идея плюрализма рациональности. На месте одного разума возникло много типов рациональности. Человек входит в картину мира не просто как активный ее участник, а как системообразующийфактор. В контексте новой парадигмы субъект есть одновременно и наблюдатель, и активатор. Мышление человека с его целями и ценностными ориентациями несет в себе характеристики, которые сливаются с предметным содержанием объекта.
Все три типа научной рациональности взаимодействуют и появление каждого нового типа не отменяет предшествующего, а лишь ограничивает, очерчивает сферу его действия.
24. Социальные и этические проблемы современной науки в работе Р. Мертона «Эффект Матфея в науке»
Научный вклад будет иметь в обществе больший резонанс, если он будет представлен ученым, имеющим в этом сообществе высокий статус, и будет иметь меньший резонанс (или вообще никакого), если он будет представлен ученым с низким (или вообще никаким) статусом.
Например: генетик Холдейн получил премию за то, что разрешил своему ученику сделать открытие и опубликовать его. Эффект Матфея – это форма неравномерного распределения наград.
Закон обратной пропорциональности: только 5-6% ученых публикуют львиную долю статей в мире. Остальные имеют 2-3 статьи за всю деятельность по своей специальности, т.к. используют работы своих коллег. Например: по статистике 0,3% статей процитировано в мире 100 раз за 25 лет. 27 % статей -50 раз за 25 лет.
Феномен «Все или ничего»: с возрастом у ученых исследовательская продуктивность падает и они переходят на администраторские должности.
Эффект Матфея среди молодых ученых: ранние способности игнорируются преподавателями и вредят поздним талантам, не обладающим социальными и денежными преимуществами (некому поддержать, спонсировать). Так как для проявления поздних талантов нужно совпадение нескольких факторов: социальных, интеллектуальных, психологических. Раннее созревание приветствуется в физике, математике и биологии. Гуманитарии достигают рассвета позднее.
Процесс аккумуляции преимуществ: когда студент превышает стандарты своего ВУЗА, то он аккумулирует свои преимущества: публикация интересных идей, статей, в журналах.
Эффект Матфея в научных институтах: элитные центры (Гарвард) привлекают больше человеческих ресурсов и лучше спонсируются государством. Например: в 1981 году 28% денег федерального бюджета получили только 10 университетов, в которых работают 49% Нобелевских лауреатов (Гарвард, Чикаго Роквеллеровский университет. В них работает 70% именитых ученых.
Уравновешивающие процессы эффекта Матфея: Отделение молодых талантов от старых неперспективных ученых. Переход молодых перспективных ученых в другие ВУЗЫ, этот процесс может регулироваться правительством.
«Эффект Матфея» полагает Мертон хотя и является неудобным для молодых ученых, но функционально оправдан для научного сообщества, поскольку позволяет отбирать материалы с заранее проверенного качества. Отметим, что «Эффект Матфея» Мертона противоречит его же концепции «этоса науки».
Название эффекту дано по цитате из Евангелия от Матфея: «Всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет».
Дата добавления: 2015-02-16; просмотров: 111 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |