Главная страница | Контакты | Случайная страница Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Старый» и «новый» институционализм

С 1970-х годов произошел заметный рост того, что было названо «новой институциональной экономикой», не через возрождение традиционного институционализма, но в основном через улучшение ядра современной ортодоксальной теории. Ирония состоит в том, что исходный институционализм Торстейна Веблена и других возник в большинстве своем из критики ортодоксальных предположений [1,3].

Несмотря на название, «новый» институционализм опирается на некоторые давно установленные предположения, касающиеся человеческого агента. Они происходят от традиции классического либерализма, известного работами Джона Локка и Дж. Стюарта Милля. Другие замечательные члены этой значительной ассоциации - это Иеремия Бентам, Давид Юм и Адам Смит. Изначально классический либерализм затмил экономику; намного легче указать на нескольких диссидентов в этом господстве, таких, как Карл Маркс и Торстейн Веблен, чем многих конформистов. Классический либерализм остался доминирующим в нашей дисциплине, вопреки его частичному затмению в других интеллектуальных кругах в первых двух третях XX века. С подъёмом Новой Правой идеологии в 70-80-х годах, классический либерализм возродился широким фронтом.

Объединяет менторов классического либерализма взгляд, что в известном смысле индивидуум может быть «взят как данный». По-другому, индивидуум вместе со своими предполагаемыми поведенческими характеристиками взят как элементарный строительный блок в теории социальной или экономической системы. Эта атомистическая идея «абстрактного индивидуума» является фундаментальной в классическом либерализме в целом. В общем, существование этой идеи в Западной мысли относится к периоду от XVII до XIX века.

Идея абстрактного индивидуума часто связана с доктриной «методологического индивидуализма» и является противоположной к их общему врагу: холизму, т.е. примату целого над частью. Однако эти термины редко хорошо определены, существует много двусмысленностей и контрверсий. Анализ, основанный на абстрактном индивидууме, включает форму редукционизма. Целые понимаются, будучи объясненными, в терминах этой элементарной единицы. Но здесь возникает сомнительное предположение, что индивидуум неделим и замкнут (изолирован от различных фактов). Спорно, но нет первенства в объяснении институтов в терминах индивидуумов, как нет первенства в объяснении поведения индивидуумов в терминах институтов.

Экономист может предположить, что индивидуумы или их желания и предпочтения могут изменяться в связи с обстоятельствами. Действительно, все разумные экономисты от Смита до Хайека включительно допускали, что индивидуумы могут быть изменены. Тем не менее, этого недостаточно, чтобы предотвратить критику по данному поводу. Критика состоит в том, что классические либералы могут сделать такое допущение, но затем предположить в целях экономического исследования, что индивидуумы и их предпочтения должны быть взяты как данные. Таким образом, разграничивающий критерий состоит не в проблеме индивидуальной изменчивости как таковой, но в желании рассмотреть эту возможность как важную или законную задачу экономического исследования. Часто повторяемое утверждение ортодоксальных экономистов, что вкусы и предпочтения не являются предметом экономики вытекает прямо из классической либеральной традиции и подвергается критике.

В то время как идея абстрактного индивида считается фундаментальной в стандартных версиях «экономического человека» в учебниках, часто принимаются дополнительные предположения. Они касаются природы и экзогенности индивидуальных предпочтений, пренебрежения к серьезным реальным проблемам информации и знания до XX века и принятия скорее механистических равновесных моделей экономики, напоминающих классическую механику, которые, конечно, господствовали в то же время в самом классическом либерализме.

Австрийское ответвление классической либеральной традиции разделяет некоторые, но не все из этих предположений, придерживаясь идеи абстрактного и целеустремленного индивидуума. Во всех случаях процессы, управляющие определением индивидуальных целей, вкусов и предпочтений, игнорировались. Предположение об абстрактном индивиде, которое является фундаментальным для классического либерализма, также является фундаментальным и для «новой институциональной экономики». Перечень работ «новых институционалистов» мог бы начаться с теории фирмы, развитой Оливером Уильямсоном, который был одним из первых, кто популяризовал идеи «новых институционалистов». К этому направлению относятся также Гарольд Демсец, Фридрих Хайек, Дуглас Норт, Манкур Олсон, Ричард Познер и Эндрю Шоттер, которые исследуют такие проблемы, как права собственности, «спонтанный порядок», экономическую историю, экономический рост, экономику права и теорию игр.

Все эти авторы разделяют известную тему «новых институционалистов»: объяснить существование политических, правовых и, более широко, социальных институтов, обращаясь к модели индивидуального поведения, выводя ее следствия в терминах человеческих взаимоотношений. Кроме того, в отношении теоретических принципов Уильямсон, Шоттер и Хайек, возможно, самые инновативные. В сущности, Норт, Олсон и Познер ближе всех стоят к ортодоксальной неоклассической теории, особенно в принятии стандартных механических версий максимизирующей рациональности, без рассмотрения серьезных проблем информации.

Таким образом, «новый институционализм» имеет известное неоклассическое крыло, но неполностью неоклассическое в общепринятом смысле. На противоположном конце находятся австрийские теоретики такие, как Хайек, который отошел от господствующего неоклассического подхода благодаря признанию серьезности информационных проблем в реальном процессе принятия решений и воздержанию от равновесных моделей экономического процесса. Тем не менее и австрийская школа и неоклассические институционалисты разделяют приверженность к фундаментальным предположениям неоклассического либерализма.

Принимая индивидуума «как данное», новые институционалисты стали пытаться объяснить возникновение, существование и функционирование социальных институтов на базе таких предположений. Конечно, существование институтов рассматривается для влияния на индивидуальное поведение, но только в условиях выбора, ограничений и информации, предоставленной агентам, но не через формирование предпочтений и, конечно, не самой индивидуальности тех самых агентов. Другими словами, в объяснении возникновения институтов они рассматриваются только как обеспечивающие внешние ограничения, условности и возможности для индивидуумов, которые берутся как данные, атомистические сущности. Возможность формирования самих индивидуумов социальными институтами не рассматривается. Иногда, например, допускается, что институты могут образовать или сформировать когнитивные процессы, а информация, которую институты обеспечивают, не может быть рассмотрена просто как «затраты»; сами индивидуумы - изменяемы.

Эти общие черты нового институционализма могут быть проиллюстрированы несколькими примерами [22, р.399-400]. Рассмотрим работу Д.Норта и Р. Томаса «Подъём Западного мира» (1973) о переходе от феодализма к капитализму в Англии. Хотя в их обсуждении рассмотрено много факторов, центральное место занимает возникновение хорошо определенных частных прав собственности в средневековый период. Предполагается, что с постепенным появлением частной собственности, рациональные, расчётливые индивидуумы начали предпринимать действия, направленные на поиск прибыли, приведя в результате к большему экономическому благосостоянию нации в целом. Тем не менее, несмотря на свою ценность, анализ Норта - Томаса не достиг цели в объяснении рационального, рассудительного и коварного человека, которого он предполагает в начале. Так бывает в экономической теории, что рациональный, расчетливый индивидуум охотнее предполагается, чем объясняется. Наконец, в этом отношении, «новый институциональный подход» Норта и Томаса контрастирует с более ранней работой К. Маркса и М. Вебера, которые были оба резки в объяснении происхождения и развития культуры эгоистических максимизаторов, объединяющей индивидуумов, действующих на основе рационального расчета. Они видели их как специфическое историческое явление, а не как элементарные и универсальные черты человеческой жизни. Однако Маркс и Вебер не предполагали, что такие рациональные, расчетливые индивидуумы существовали во все исторические времена. Их возникновение должно быть объяснено в терминах таких факторов, как изменения в культуре и институтах.

Похожие моменты являются центральными в сильной критике

А. Филдом (1981) работы Норта-Томаса и связанных разработок в теории игр применительно к институтам. В попытке объяснить возникновение социальных институтов «новая институциональная» экономическая история должна предположить заданных индивидуумов, действующих в определенном контексте. Что забывается, так это то, что в начальном «состоянии природы» целый ряд влиятельных институтов, культурных и социальных норм должен быть уже предположен. Другой пример, теоретик игр Шоттер, считает индивидуума как данного, как агента, максимизирующего свой ожидаемый выигрыш. Филд указывает, что определенные нормы и правила должны быть неизбежно предположены вначале, при попытке объяснить возникновение институтов с помощью теории игр. Некоторые новые институционалисты такие, как Хайек, Шоттер и Уильямсон, использовали «эволюционную» аналогию, как часть своей теории. Однако, так как индивидуумы взяты как данные, они не рассматривают полный и кумулятивный процесс, в котором индивидуальные предпочтения тоже развиваются.

Поэтому кажется, что все варианты «нового институционализма», несмотря на большие различия в аналитических методах и даже политических выводах, объединены своим трактованием факторов, формирующих индивидуальные предпочтения и цели как экзогенные. Во всех случаях процессы, управляющие их определением, игнорируются. Кроме того, в теоретико-игровых объяснениях институтов некоторые нормы или мета-игры должны быть приняты так же, как экзогенные.

Существует глубокий контраст с идеями «старых» институционалистов, таких, как Т. Веблен. Он придавал большое значение и процессам экономической эволюции и технологической трансформации, и способу формирования действия в определенных условиях. Веблен в работе «Место науки в современной цивилизации и другие сочинения» (1919) утверждает, что неоклассическая экономика имеет «ошибочную концепцию природы человека», неправильно понимающую индивидуума «в гедонистических терминах; так сказать в терминах пассивной и сущностно инертной и неизменно данной человеческой природы» [22, р. 400]. Безусловно, критика Веблена идет даже дальше неоклассической экономики, включая всех теоретиков, которые берут индивидуума как данного (табл.2.1).

Тема Веблена об эндогенности предпочтений упорно присутствует в истории старого институционализма и восходит к настоящему времени. Она развивалась, например, Джоном Коммонсом относительно анализа институтов и трансакций, а также Уэсли Митчеллом относительно анализа потребительского поведения и развития монетарной экономики. Ее можно обнаружить, например, в работах Дж. К. Гэлбрейта, в его настойчивой идее, что вкусы изменчивы, и его критике идеи «потребительского суверенитета» [14, 23].

В отличие от «нового» институционализма нет единой позиции относительно «жесткого ядра» предположений, с которой идентифицируется «старый» институционализм. Тем не менее, существуют общие нити, такие, как использование институтов, а не атомистических индивидуумов, как элементов и основы анализа. Не будучи запутанным индивидуалистической онтологией или методологией, «старый» институционализм способен рассматривать элементы анализа выше уровня индивидуума. Работа Дж. Коммонса об институтах, так же, как и Т.Веблена, как и работа по макроэкономике У.Митчелла соответствует этому. Так как проект, базировавшийся на индивидуалистических «микрооснованиях», достиг тупика, экономическая теория, возможно, должна получить вдохновение в сфере «старого» институционализма.

Аналогично отказу от гедонистических предположений существует

отказ от равновесного теоретизирования в угоду эволюционных подходов. Особое внимание уделяется продолжающейся структурной трансформации экономических систем, а не равновесию и оптимальности. Вдохновляющая научная парадигма для «старого» институционализма – это биология в противоположность «новому», который сильно использует физику. Отличительная черта «старого» институционализма – это его акцент на технологическое изменение. Критика Вебленом ортодоксальной экономической теории была не просто по поводу ее нереалистичности, а по поводу того, что она не обращается к анализу долговременного роста. В этом контексте ясна неуместность принятия технологии как данной. Современные исследования по теории технологического изменения основаны на связи с работой в «старой» институциональной традиции. В противоположность этому технологическое изменение не является важным элементом в «новой» институциональной теории.

Таблица 2.1

Сравнительная характеристика «старого» и «нового»

институционализма

В целом, «новый» институционализм основывается на предположении об экзогенности вкусов и технологии, а «старый» берет эти параметры, как эндогенные. Онтология «нового» институционализма атомистична, его методология индивидуалистическая, в противоположность к органическим и институциональным элементам «старого». «Новый» институционализм, верный своим неоклассическим корням, размышляет о равновесии и механистических концепциях процесса, в противоположность биолого- вдохновляющему эволюционализму «старых».

И «новый», и «старый» институционализм может что-то предложить, но предупреждения «старого» институционализма о продолжении использования устарелых классических либеральных предположений не должно быть проигнорировано. В этом отношении «старый» институционализм сохраняет некоторые преимущества над «новым». Рассмотрим основные идеи трех «старых» и трех «новых» институционалистов.