Читайте также:
|
Пройдя весь город из конца в конец, я повернула назад, к центру, и скоро снова очутилась в толпе. Перед тем как я вернулась к тому месту, откуда утром начала свой обход, я прошла мимо четырех городских ворот.
Полдня я в изумлении кружила по городу и к вечеру прошла более пятидесяти фарлонгов. С наступлением сумерек я попросилась ночевать в спальную повозку; свободное место оказалось лишь в четвертой по счету. Я не знала, где еще можно безопасно отдохнуть. Каждый участок земли, по которому не шли толпы народу, кому-то принадлежал, как Маленькому Карину принадлежал клочок земли за воротами.
К концу следующего дня я пришла в отчаяние. Деньги у меня почти закончились. Я не знала, как грабить прохожих в большом городе, не привлекая к себе внимания. За мной самой повсюду следовали карманные воришки. Вскоре я догадалась, что все не просто так.
Кто-то за мной следил!
Может, снова наняться на корабль? Но я ничего не умею; могу только готовить. Неизвестно, удастся ли мне скрывать от матросов свой пол в течение всего путешествия. Да и потом, куда мне плыть? Уж точно не назад в Медные Холмы! Как только все поймут, что Правитель сгинул из-за меня, мне наверняка отрубят голову… Куда мне податься? В страну красных людей, мимо которых я только что прошла? Там я буду чужестранкой, не знающей языка и не имеющей никакой цели.
Правда, и в Калимпуре я не знала, что делать, хотя была здесь не совсем чужой. На селю я изъяснялась уже вполне сносно.
Вдруг я вспомнила слова старой паломницы: «Если тебе понадобится помощь, приходи к храму богини Лилии и спроси матушку Мейко». Может, они принимают на работу преступников и хулиганов, которые защищают алтарное золото и гоняют попрошаек? Старуха сразу догадалась, что я — женщина. Рано или поздно мне придется кому-то открыться. Лучше сделать это в храме богини — покровительницы женщин, чем на людной улице. Маленький Карин довольно быстро разгадал мою тайну; значит, не так уж хорошо я маскируюсь.
Голова болела от трудных мыслей; кишки тоже взбунтовались. Меня сильно мутило. Может, съеденный голубь оказался несвежим, а может, сказывались старые раны, растравленные долгой прогулкой.
Я начала расспрашивать, как пройти к храму богини Лилии. Прохожие не отвечали; наконец ко мне обратился один из карманных воришек — целая стайка их следовала за мной по пятам:
— Он называется храмом Серебряной Лилии. Иди прямо до статуи Кабана Маджа. Там поверни на север и иди до Кровавого фонтана.
— Спасибо, — поблагодарила я.
— Ты мне надоел, — пожаловался воришка. — Иди в свой храм, а я пойду домой.
Я решила не спрашивать, кто приставил его следить за мной. Работая на Маленького Карина, я успела понять, как делаются дела в Калимпуре. Я пошла к храму, гадая, что за жидкость наполняет Кровавый фонтан и является ли он священным для богини Лилии.
«Может, она — покровительница, за которой я могу последовать», — подумала я. Руки мои были обагрены кровью двух человек, не считая праха Правителя и его приспешников.
* * *
Кровавым фонтан назвали потому, что чаши его были сделаны из ярко-красного мрамора. Прежде чем попасть в чашу, вода стекала по семи мраморным ступеням, сплошь покрытым резьбой. Резьбу, впрочем, сгладила вода; красные плитки издали казались маленькими пухлыми подушками.
Фонтан воздвигли посреди площади, которую огибали бесконечные толпы. От площади лучами, как спицы в колесе, расходились пять улиц, которые вели в разные части города. Площадь обступали многочисленные строения. Не привыкшая к особенностям местной архитектуры, я не сразу поняла, которое же из них — храм.
В толпе я прошла мимо постоялого двора; издали могло показаться, что на первом его этаже начался мятеж. С трудом протолкавшись по запруженным людьми и повозками улицам, я очутилась перед базаром, который закрывался на ночь. Судя по запаху и немногочисленным клеткам, в которых что-то звенело и гремело, здесь торговали домашней птицей и мелким рогатым скотом. Чуть поодаль стояли лотки, уже закрытые навесами.
Базарная вонь заставила меня вспомнить о протухшем голубе. Меня снова замутило; я брела дальше, еле сдерживаясь. Неподалеку заметила лавку, где торговали тканями и готовым платьем. В другое время мне, наверное, захотелось бы в нее заглянуть. Перейдя еще одну улицу, я увидела здание с остроконечным куполом, похожим на гигантскую головку чеснока. Может быть, это и есть храм? Верхние ярусы серебрились на солнце. Нижние этажи, деревянные и кирпичные, как будто выстраивали как попало. Мельком я увидела кусок величественной мраморной лестницы того же цвета, что и чаша Кровавого фонтана; недавно выстроенные стены почти целиком заслоняли ступени.
Здание показалось мне многообещающим. Я поднялась по ступеням, переступая через нищих. Они спали ближе к верхней площадке, рядом со скругленным дверным проемом, в котором я не увидела самих дверей. Снаружи казалось, что в залах царит полный мрак.
Я вошла, и у меня сразу стеснило грудь от запаха благовоний, густого и насыщенного. Снова замутило; я упала на колени у небольшой скамеечки, и меня вырвало на мраморный пол.
Ко мне подошла женщина в светлых одеждах и, поджав губы, осмотрела меня. В тусклом освещении она гораздо больше походила на ханьчуйку, чем на селистанку. Возраста она была среднего, ни молодая ни старая, с благородной внешностью.
— Матушка Мейко так и говорила, что ты придешь, — обратилась она ко мне. — Правда, я бы предпочла, чтобы твое появление оказалось не таким… ярким. — Она помогла мне встать и отряхнуться. — Пусть ты и не слишком хитра, дорогая моя, зато умеешь входить с шиком!
На следующее утро я проснулась на узкой кровати под высоким треугольным окном. Солнечный свет проникал внутрь вместе с птичьим гомоном. Рядом со мной на низком табурете, опираясь на клюку, сидела матушка Мейко.
— Зря ты наелась сушеного оранжевого перца, — заметила она. — Его называют «гномьим колпаком». Так и умереть недолго!
Я задышала открытым ртом — в нем как будто поместилось содержимое птичьей клетки, стоящей в самом низу пирамиды.
— Я пока жива, матушка.
— Да, девочка. — Матушка Мейко помолчала, поджала губы, а потом уверенно объявила: — Ты ведь девочка, кого бы ты ни убила!
Сон мигом слетел с меня. Я стала озираться по сторонам. Непонятно, где дверь; как выбраться отсюда? Только бы выйти, а там как-нибудь убегу по крышам… Но в такое узкое окошко не пролезла бы даже я.
Матушка Мейко коснулась меня своей клюкой:
— Послушай-ка, ты. Я пришла не для того, чтобы вершить правосудие.
Я решила не хитрить:
— Благодарю за ночной отдых; вы все мне очень помогли. Но сейчас я бы хотела отправиться дальше.
— Ничего подобного! — Матушка Мейко снова дотронулась до меня клюкой. — Ты чужестранка, хотя по лицу — селистанка, как и я. И все же ты не выживешь здесь в одиночку, потому что почти ничего не знаешь о наших краях. Ты несешь на себе тяжкое бремя и обладаешь необычными навыками. — Она снова коснулась меня клюкой. — Такие навыки, как у тебя, даются не везде — особенно девушкам.
Она говорила на селю; хотя я понимала, что вспыльчивость мне не поможет, я ничего не могла с собой поделать.
— Матушка, прошу, зовите меня Зелёная.
— Зелёная… — Старуха снова оперлась на свою клюку и некоторое время внимательно разглядывала меня.
Первое время я не отводила взгляда, а потом сдалась. Движимая любопытством и страхом — взрывоопасной смесью, — я не удержалась и спросила:
— Как вы догадались, что я убила человека?
Матушка Мейко хмыкнула и довольно долго не отвечала. Наконец она сказала:
— Девушки твоего возраста обычно не ходят с такими ножами, как у тебя. — Я невольно ощупала ногу — проверить, на месте ли мое оружие. Нож никуда не делся. — На дороге ты вела себя так, словно нож — это змея, а иногда — как будто нож твой лучший друг. Я сразу поняла, что когда-то этот нож оказал тебе большую услугу. Какую услугу может оказать нож девушке? Скорее всего, он спас ей жизнь… или, может быть, честь?
— И то и другое, — кивнула я.
— Ты знаешь о Праве смерти?
— Да.
— Убить в первый раз очень трудно. Убивать во второй раз легче. На третий раз убийство превращается в привычку.
Странно было слушать, как женщина, по возрасту годившаяся мне в бабушки, так непринужденно рассуждает об убийстве. Как будто убийство — дело совершенно обычное. Внешность и слова матушки Мейко располагали к откровенности.
— Я уже убила… двоих.
Матушка Мейко сразу подметила мое смущение.
— Только двоих?
— Только двоих.
Она снова хмыкнула и надолго задумалась.
— Ты как-нибудь отметила свои преступления?
— Меня страшно вырвало, а потом я долго плакала. — Я вздохнула. — Я помолилась за их души, хотя ни один из них по большому счету не был достоин моего сожаления.
Матушка Мейко так подалась вперед, что я испугалась: вдруг упадет с табурета? Затем она взяла меня за руку:
— В таком случае твоя душа еще при тебе. Возможно, здесь найдется для тебя место.
— Могу ли я убить в третий раз?
От улыбки матушки Мейко кровь застыла у меня в жилах. Сердце ушло в пятки.
— Да. Если ты найдешь в себе силы убить в третий раз.
— А… как же те, кто обладает Правом смерти?
— Моя милая Зелёная, как по-твоему, а мы-то кто?
Я надолго задумалась. Может быть, она и подослала уличных воришек следить за мной? Даже Маленький Карин мог подчиняться этой женщине. Пусть она уже старуха, пусть глаза ее почти не видят, а лицо покрыто сеткой морщин; она не менее ужасна, чем заговорщики при дворе Правителя в Медных Холмах.
В тот миг я боялась ее так, как не боялась никого в жизни. Я поняла, что отсюда мне никуда не деться. Не убежать от нее. Особенно в этом городе.
Я заставила себя улыбнуться, хотя матушка Мейко, конечно, понимала, что улыбка притворная.
— Тогда я с радостью воспользуюсь вашим гостеприимством!
— Никогда не видела, чтобы сюда принимали таких перестарков, как ты, — сказала мне девочка с заостренным личиком. Носик у нее был узкий, как у моей бабушки. При знакомстве она промямлила свое имя так быстро, что я его не запомнила. Облаченная в блеклое одеяние, она выглядела ненамного моложе меня. Похоже, ее приставили руководить мною. Следом за ней я шла по извилистому коридору.
— А обычно сколько лет… тем, кого сюда принимают?
— Я была младенцем, — с гордостью ответила моя спутница. — Меня подбросили к Двери Слоновой кости.
Меня тоже похитили в младенческом возрасте! Но никто не приносил меня к тайному входу в женский храм.
— Мне двенадцать, скоро будет тринадцать.
— Понятно. Ты ведь с востока? Из Бхопуры?
— Откуда ты…
Девочка покачала головой:
— В твоих вещах я увидела расшитый колокольчиками шелк. Только бхопурские крестьянки пришивают колокольчики к куску материи… Напрасная трата времени и сил! Впрочем, иногда крестьянки с востока выходят за здешних вельмож… И все-таки им не понять, что такое настоящее искусство!
Я воспылала немедленной и глубокой неприязнью к этой девочке.
— Я много путешествовала.
— Зачем? Все самое лучшее здесь, в Калимпуре.
Мы очутились в просторных покоях с высокой алебастровой ванной, вделанной в пол. Остролицая девочка тут же скинула свой небеленый халат, сняла сандалии. Грудь у нее была еще совсем плоская; я застеснялась своих холмиков.
— Пойдем купаться!
Мне пришлось дольше снимать с себя мужскую одежду. Когда я сняла сандалии и положила на пол нож, она присвистнула:
— Нам не позволяют носить такие ножи, пока мы не отогнем Шестой Лепесток!
— Что? — не думая, переспросила я. Мне совсем не хотелось откровенничать с этой неприятной девочкой.
— Мы проходим испытания. Охотимся с разными видами оружия, доказывая, что достойны лучшего… — Помолчав, она с восхищением продолжала: — Должно быть, ты очень кому-то понравилась!
— Только в жизни, — буркнула я. Смущенно прикрыв рукой груди, я скользнула в ванну.
Девочка бросила в воду травяные шарики и душистые соли, а потом спустилась сама. Вскоре вода помутнела, и мне стало легче. Некоторое время она разглядывала меня, не сводя с меня пристального взгляда.
— Ты вся в синяках, я заметила, — сказала она наконец. — Кто-то тебя очень сильно избил.
Я решила, что лучше ответить правду:
— На меня набросились восемь или десять человек сразу!
Девочка взволнованно наклонилась ко мне:
— Ты заставила их пожалеть о том, что они сделали?
— Они и так пожалели, — сухо ответила я. — Потому-то они меня и избили.
Не знаю почему, но мой ответ произвел на нее сильное впечатление.
Некоторое время мы сидели молча. Очевидно, моя новая знакомая стеснялась и все же попыталась для начала умаслить меня. Наконец она не выдержала:
— Я помогу тебе вымыть голову, дам чистую одежду и отведу к матушке Ваджпаи. Вряд ли тебе разрешат оставить свой нож при себе… Клинки не носят оружия, по крайней мере в храме.
«Клинки»… Интересное слово! Несмотря на то что в ванне я расслабилась, а боль и усталость начали проходить, мой разум не дремал.
— Повтори, как тебя зовут? — нехотя сказала я. Назвать ее «девочкой» у меня язык не повернулся.
— Самма, — тихо и как будто смущенно ответила новая знакомая.
— Красивое имя.
— Нет, некрасивое! — Она показала мне язык. — Ты приехала издалека и ничего не знаешь. В наших краях так в основном называют собак.
— Как же мне называть тебя?
— По имени, — с несчастным видом ответила Самма.
— Имена можно менять, поверь мне. — В конце концов, из-за своего имени я убила человека!
— Ты странная, Зелёная!
Прижавшись спиной к скругленному бортику ванны, я наклонила голову вперед:
— Да, наверное… У меня болят плечи. Ты не поможешь мне вымыть голову?
Мне было очень приятно, когда она, намыливая мне волосы, касалась грудью моей спины — как будто лила бальзам на мои раны. Я и не представляла, что мне так больно! Бывает ли больно обычным детям, которые растут у любящих родителей? Когда Самма начала ласкать пальцами мою шею и плечи, меня пробила такая дрожь, что я едва не потеряла сознание.
Наконец, вымывшись и одевшись, мы отправились к матушке Ваджпаи. Нож я завернула в купальное полотенце, чтобы не демонстрировать оружие при первом же знакомстве.
Матушка Ваджпаи оказалась той самой женщиной, которая первой подошла ко мне в храме Серебряной Лилии. Сегодня она была одета в красное шелковое платье и плотную куртку, простеганную серебристыми нитями. Волосы ее были зачесаны наверх и подхвачены тугой рубиновой сеткой; глаза были подведены порошком того же цвета.
— Матушка Ваджпаи! — воскликнула я, склоняя голову.
Самма дотронулась до моего плеча — наверное, пожелала мне удачи — и удалилась, закрыв за собой закругленные двойные двери, в которые мы с ней только что вошли.
Комната, в которой я очутилась, была треугольной в плане, небольшой, но высокой, со сводчатым потолком. Матушка Ваджпаи сидела как бы в остром углу. Кроме ковров и подушек на полу, никакой мебели в комнате не было.
— Ты Зелёная, — сказала матушка Ваджпаи. — Матушка Мейко очень хвалила тебя, хотя она редко кого-то хвалит.
— Мы с ней познакомились в пути. Какое-то время шли вместе, правда, не разговаривали.
Матушка Ваджпаи сложила пальцы рук домиком и кивнула.
— Матушка Мейко очень, очень хорошо умеет слушать. Особенно тишину.
Пришлось признать, что моя собеседница права.
— Да, — уныло кивнула я.
— Ты здесь чужестранка.
Поскольку это был не вопрос, то и отвечать не потребовалось.
— Тебя воспитали за морем, — продолжала матушка Ваджпаи после короткой паузы. — На Каменном Берегу. В Хокхэрроу или, может, в Медных Холмах?
— В Медных Холмах, матушка.
— Кто-то не пожалел сил и средств на твое воспитание. — Она обошла меня кругом и встала сзади. — Здесь, в Калимпуре, о женщинах заботятся мало. Иногда, очень редко, женщина воспитывает себя сама. — Матушка Ваджпаи сделала полный круг и остановилась напротив меня.
Вспомнив, что почти так же меня в свое время осматривал Управляющий, я вспылила:
— Я не стану ничьим орудием! Я не буду мечом ни в чьей руке!
— Все люди — орудия в чьей-то руке. — Матушка Ваджпаи нагнулась и посмотрела мне прямо в глаза: — Таков замысел Творения. Секрет в том, чтобы выбрать, чьи пальцы будут перебирать тебе волосы.
— Чьи пальцы перебирают ваши волосы, матушка? — спросила я самым своим противным голосом.
Зубы ее сверкнули в улыбке, как солнечные лучи; я увидела, что они сделаны из слоновой кости, оправленной в серебро. Никогда еще я не видела таких зубов, и первое время лишь дивилась их необычности.
— Моя маленькая Зелёная, я служу богине Лилии. Ни один мужчина не владеет мной. Ни один закон не предписывает, куда мне идти. Ни один властитель не осаживает меня!
— Да… — Я сразу разглядела расставленную ею ловушку. — Зато ваша богиня держит в своих руках ваше сердце… Кем бы она ни была.
— Ты выросла в Медных Холмах, девочка моя. Тамошние боги долго молчали, и люди Медных Холмов беспечно идут своей дорогой. Но однажды они поплатятся! Ты, видимо, не совсем понимаешь, что такое богиня.
— Богиня — то же самое, что тульпа, только очень большая.
По-прежнему склоняясь ко мне, матушка Ваджпаи рассеянно покачала головой:
— Тульпы… Деревенское суеверие! Мелкие духи, которых обожествляют невежественные крестьяне и лицемерные монахи!
Я-то считала тульп своего рода зародышами богов… Или, наоборот, очень древними богами, которые постепенно истаяли. Разбились на куски, как в старинных преданиях.
Матушка Ваджпаи продолжала:
— Нет, Зелёная! Богиня — сумма всех ее верующих, всех молитв и надежд, всех проклятий и всего отчаяния, с какими к ней обращаются. Наша богиня управляет жизнью всех женщин. Темной ночью она утешает изнасилованную девочку, брошенную умирать в припортовом переулке; светлым днем радуется на свадьбе самой высокородной княжны в нашей стране. Рука богини Лилии на моем сердце — моя собственная рука, умноженная тысячекратно. Мы служим ей, как она служит нам. Мы — она, а она — это мы.
Я слушала ее невнимательно, отнесясь к ее словам как к трескучим фразам, рассчитанным на дешевый эффект. Я прочла много таких фраз в книгах госпожи Данаи. И все же я понимала, что боги существуют на самом деле. Таким был спящий Чернокров, бог Септио в Медных Холмах. В годы учения я прочла множество историй, мифов и легенд о происхождении богов. Боги в книгах госпожи Данаи бывали задиристыми, ребячливыми, мстительными, злобными. От худших из людей их отличала лишь способность властвовать.
В тот миг мое юношеское неверие слегка пошатнулось.
— Наверное, так и есть, матушка, — вежливо сказала я.
Матушка Ваджпаи выпрямилась в полный рост.
— Разумеется, ты мне не веришь. Да и как тебе поверить? Ты явилась к нам из страны отступников. В Калимпуре тебе не место. Я знаю, как тяжело тебе пришлось у городских ворот. Ты…
— Вы ничего не знаете обо мне, матушка, — перебила ее я. — Даже понятия не имеете!
Матушка Ваджпаи покачала головой:
— Девочка твоего возраста не убивает человека без веских на то оснований. Куда ты пойдешь? В сердце твоем угнездился гнев, а руки умеют только одно: убивать!
Пришлось признать: кое-что обо мне она все же понимала.
— Я что-нибудь придумаю, — угрюмо ответила я. Мне очень хотелось бежать от нее.
— У нас для тебя открыто множество путей.
— Какой путь ждет убийцу-сироту? — парировала я. — Заблудшую с глазами, по которым видно, что она убийца? Я много знаю о пустяках и совсем не знаю главного…
— У нас открыт путь для девушки, которая умеет сохранять равновесие и управляться с ножом… Готова поспорить, что у тебя есть и другие таланты.
— Я умею приготовить настоящее пиршество, сшить одежду, которая подходит для жены правителя, и играть на девяти музыкальных инструментах, — сказала я.
— В этом я нисколько не сомневалась, — ласково ответила матушка Ваджпаи. — В нашем храме имеется орден защитниц. Клинки защищают молодых и старых женщин, которые служат богине Лилии. Если нужно, они исполняют волю богини. Их путь может стать твоим.
«Испытывает? Запугивает?» — подумала я. Впрочем, какое это имело значение?
— Вы предлагаете мне вступить в ваш орден Клинков. Обещаете приют и покровительство в обмен на мои таланты.
— Да. — Рот у нее скривился, и лицо стало печальным. — Твои таланты… Нам очень не хватает девочек, обладающих нужными нашему храму навыками. Особые навыки требуются и в служении у алтаря, и в палатах целительниц, и среди Юстициариев. Но особенно — среди Клинков Лилии.
— Убить в первый раз трудно, — сказала я, вспомнив слова матушки Мейко. — Убить во второй раз легче. Третье убийство превращается в привычку. Большинству ваших воспитанниц не хочется вступать на трудный путь, верно?
— Верно. — Она вздохнула. — Зато Клинки обладают Правом смерти.
В голову мне пришел неожиданный вопрос:
— Кто же возглавляет орден Клинков?
— Что ж, моя дорогая… — Матушка Ваджпаи улыбнулась. — Его возглавляю я. — С этими словами она вдруг вскочила и продемонстрировала великолепный замах ногой, которая поднялась очень высоко, на уровень ее ладоней.
Я целый месяц передвигалась пешком, а до этого месяц плыла по морю, но до того много лет тренировалась с Танцовщицей. Мое тело не забыло уроков. Уклонившись, я перешла в наступление, ударив ее по второй, опорной, ноге.
«Никогда не бей, если у тебя есть выбор, — учила меня Танцовщица. — Тебя, скорее всего, собьют с ног».
Матушка Ваджпаи лишний раз подтвердила правоту моей наставницы. Рукоятка моего туго обернутого ножа скользнула рядом с ее коленом, а я всей тяжестью обрушилась на ее лодыжку.
Она упала на пол, запутавшись в полах красного шелкового халата, но успела больно схватить меня за ухо. Мы сплелись в схватке на полу, среди подушек. Очень скоро, не выпуская уха, матушка Ваджпаи приставила к моему горлу острие ножа.
— Очень хорошо, — прошептала она. Ухо у меня горело от ее острых ногтей. Я боялась пошевелиться. — Новеньким еще ни разу не удавалось сбить меня с ног на первом же уроке. Правда, ты не совсем новенькая…
— Для меня это почти привычка.
— Тебе предстоит еще многому научиться. Мы закончили. — Она отпустила меня. — Ну как, остаешься?
— Мне некуда идти, — без выражения ответила я, отодвигаясь от нее.
— Теперь есть куда. — Матушка Ваджпаи быстро и плавно вскочила, хотя я понимала, что у нее болит колено. — Считай себя одной из нас!
И все же мне не хотелось быть ничьим орудием.
— Я вступила в ваш орден?
— Еще нет. Тебе предстоит какое-то время подождать. Ступай с Саммой. Она ждет за дверью. Самма покажет тебе общую спальню и познакомит с матушками-наставницами.
Одернув свой полотняный халат, я ответила:
— Я не желаю больше никому подчиняться.
— Иди, Зелёная. Все будет хорошо.
Некоторое время все действительно было хорошо. Меня поселили с претендентками ордена Лилейных Клинков. Самма стала моей соседкой в общей спальне и за столом в трапезной; что еще важнее, она показывала мне дорогу в тренировочные залы, объясняла, как ориентироваться в лабиринтах коридоров храма Серебряной Лилии. Мы вместе стояли на службах и возносили молитвы богине Лилии.
Новая жизнь немного напоминала мое заточение на Гранатовом дворе. Правда, если тамошнее существование можно было назвать тенью, то теперешнее стало светом. В то время как госпожа Тирей держала меня в четырех стенах и не позволяла ни с кем видеться, матушки-наставницы повсюду водили за собой группку претенденток. Нас, тех, кто должен был проходить испытания — Лепестки, — набралось девять.
Другие девушки готовились вступить в другие ордена богини Лилии. Вскоре я узнала, что храм принимал и девушек из знатных и богатых купеческих семей; претендентки приходили не только из Калимпуры; они стекались со всего Селистана. Претендентка должна была отказаться от наследства и оставить все мирские дела. Ее жизнь посвящалась богине. Взамен она получала право жить в относительной роскоши и заниматься традиционно мужскими искусствами и ремеслами, например целительством и правом.
Знатные претендентки и претендентки из богатых семей не забывали о своем происхождении. Те из них, кто готовился вступить в орден Целителей или Юстициариев, гордо шествовали впереди всех на службах и праздниках. Иногда они появлялись при дворах знатных домов. В отличие от Медных Холмов в Калимпуре существовала вполне разумная система правления, хотя иностранцам трудно было разобраться в ней.
Совсем другими были Клинки. Из нашей девятки только одна девушка, Яппа, происходила из купеческой семьи; первое время она собиралась стать Юстициарием, но потом, уже на уровне второго Лепестка, перешла к Клинкам. Остальные девушки родились в нищете. Многие были подкидышами или внебрачными дочерьми незамужних матерей.
И конечно, среди нас была одна иностранка — я.
Хотя цветом кожи я не отличалась от прочих селистанцев, мое лицо со шрамами выделялось в толпе. Ребенка с такой внешностью, как у меня, наверняка утопили бы в реке. Девушку постарше выкинули бы на улицу и заставили попрошайничать. Более того, на родном языке я говорила с сильным акцентом. И самое главное, голова моя была устроена совсем по-другому.
Вначале моим товаркам пришлись по вкусу мои чужеземные познания. Бывшие беспризорницы не слишком хорошо умели готовить, но ценили вкусную еду. Хотя некоторые из девушек много времени проводили в храмовой кухне, мои особые таланты в области кулинарии вызывали всеобщее восхищение.
У нас были всевозможные уроки. На них-то пригодился мой жизненный опыт. Кроме того, мы тренировались с действующими Лилейными Клинками; они часто брали нас с собой в город.
Некоторые из экскурсий напоминали вылазки, на которые я ходила с Танцовщицей в Медных Холмах. Крыши Калимпуры оказались не такими проходимыми, как в моем прежнем городе, зато подземелья были гораздо более разветвленными. Под Калимпурой жило несколько кланов; члены кланов носили серую одежду с капюшонами и на поверхность выбирались только по ночам. В калимпурских подземельях размещались военные заводы и водоемы, хранилища зерна, темницы и кузницы. Там кипела жизнь.
Для меня походы в подземелья стали блаженством. Я отлично ориентировалась в темноте. Прыгала, бегала и падала я не хуже, чем матушка Шейла — она часто водила нас под землю, — и значительно лучше, чем большинство действующих Клинков. Вскоре матушка Шейла поручила мне тренировать других претенденток. Я часто вспоминала уроки, которые давала мне Танцовщица, и старалась так же воспитывать нужные навыки у своих учениц.
Поэтому по ночам я часто лежала без сна и думала о том, как объяснить то или иное упражнение подоходчивее. Кое-что я даже записывала или зарисовывала на бумаге, а потом отрабатывала во время спаррингов с Саммой.
В те первые месяцы я достала из сумки свой расшитый колокольчиками шелк. По пути из Бхопуры я часто забывала о нем от горя и отчаяния, но совсем его не забросила. При желании я могла бы возобновить отсчет дней — ведь мне уже приходилось делать так раньше. Товарки слегка поддразнивали меня, но постепенно привыкли засыпать под тихий звон крошечных колокольчиков.
Пришивая колокольчики, я думала о детях. Федеро украл меня с особой целью… точнее, и не украл даже — он ведь заплатил за меня отцу. Здесь, в Калимпуре, я видела стайки уличных детей. Они перетаскивали тяжести, продавали фрукты, передавали записки и поручения, помогали владельцам повозок. Насколько они были свободными? Сколькие из них жили с родителями?
Я не забывала обещания, данного самой себе еще в Медных Холмах. Сумею ли я когда-нибудь спасти всех детей? Сумею ли помочь хотя бы кому-нибудь из них? Как мне найти и победить богача, окруженного стражниками и решетками?
Если не считать трудных мыслей, тяжелее всего я привыкала к тренировкам Клинков. Отличалась я только в подземельях; в остальном мне недоставало познаний и навыков, которые требовались от претендентки моего возраста.
— Когда я нападаю, нагибайся, — посоветовала матушка Ваджпаи.
Сегодня на ней было простое платье, как на всех, хотя и подпоясанное в талии. Подол юбки она приподняла и подоткнула. Мы спустились в один из дворов на нижнем уровне храма — Клинки устраивали там тренировки с оружием. Если оружие не требовалось посвященным, его могли брать для занятий претендентки. Как правило, после тренировок все мы уходили в синяках.
Ко мне матушка Ваджпаи проявляла особый интерес.
Самма, Яппа и еще три претендентки в тот день занимались в нижнем дворе. Шипели фонари, горевшие на газе, переработанном из сточных вод; сырой каменный зал был ярко освещен. Пол в зале был усыпан соломой, а в углах лежали муслиновые валики, набитые ватой.
Я, как мне казалось, незаметно перемещалась в сторону, надеясь застать матушку Ваджпаи врасплох. Дрались мы по правилам.
— Можно наносить только разрешенные удары и применять разрешенные приемы, — предупредила меня перед боем матушка Ваджпаи.
— Когда мы будем драться без правил? — спросила я Самму позже.
Та со смехом объяснила, что бои без правил — последний Лепесток, пройдя который мы станем полноправными Лилейными Клинками.
Итак, до поры до времени нас ограничивали правилами — почти как на Гранатовом дворе. Девять лет предстояло сражаться по правилам, а несколько последних месяцев — без правил. Так я еще могла бы жить.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 80 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |