|
Читайте также: |
— И кто же будет представлять Летний Двор? — спросила Джиа Пенхаллоу.
Зал Заседаний был завешан голубыми знаменами победы. Они выглядели как кусочки вырезанного неба. Каждый был украшен золотой руной победы. На улице был ясный зимний день и свет, который проникал сквозь окна, мерцал позади высоких кресел, которые стояли на возвышении в центре зала, где Консул и Инквизитор сидели за длинным столом. Сам стол был украшен золотыми и синими цветами: там стояли массивные золотые подсвечники, что почти перекрыли вид Эммы на нежить, которая разделяла с ними стол. За ним сидел Люк, который представлял оборотней; молодая женщина по имени Лили, которая была представителем вампиров, и невероятно знаменитый Магнус Бейн, представитель магов.
Не было лишь никого на месте для представителя Летнего Двора. Медленно, из сидящей толпы, на ноги поднялась молодая женщина. Ее глаза были абсолютно синими, в которых не было ни намека на белый цвет, а ее уши были как у Хелен.
— Я Кэйли Уайтвиллоу, — сказала она. — Я буду здесь от лица Благого Двора.
— Но не от лица Неблагого Двора? — спросила Джиа, которая что-то писала пером на листе бумаги.
Кэйли покачала головой, а ее губы сжались в тонкую линию. По комнате пробежал ропот. Несмотря на яркость украшенного зала, настроение в комнате было напряженным, безрадостным. В первом ряду, где сидели Блэкторны, также были и Лайтвуды: Мариза, которая сидела, выпрямив спину, и рядом с ней Изабель и Алек — их темные головы соприкасались, пока они перешептывались.
Джослин Фэйрчайлд сидела рядом с Маризой, но не было ни намека на присутствие Клэри Фрэй и Джейса Лайтвуда.
— Зимний Двор отказался присутствовать здесь, — произнесла Джиа, отложив перо в сторону. Она посмотрела на Кэйли поверх ее очков. — С каким ответом от Благого Двора вы прибыли? Они согласны с нашими условиями?
Эмма услышала, как Хелен сделала глубокий вдох с ее места в заднем ряду. Все решили, что Дрю и Тавви, и близнецы были слишком маленькими, чтобы прийти на встречу. Технически, никому до восемнадцати лет не разрешалось присутствовать здесь, но из некоторых соображений, были приглашены она и Джулиан, которые имели непосредственное отношение к Темной Войне.
Кэйли начала идти к проходу между рядами сидений и уже почти подошла к возвышению, но Роберт Лайтвуд поднялся на ноги.
— Вы должны спросить разрешения, чтобы подойти к Консулу, — возразил он резким голосом.
— Разрешение не было дано, — сказала Джиа холодно. — Стойте, где стоите, Кэйли Уайтвиллоу. Я итак прекрасно вас слышу.
Эмма почувствовала внезапный укол жалости к девушке фейри — все смотрели на нее с укором и недоверием. Все, кроме Хелен и Алины, которые сидели близко друг к другу и держались за руки так крепко, что их пальцы побелели.
— Летний Двор просит вашей милости, — произнесла Кэйли, сжимая тонкие руки перед собой. — Условия, которые поставили, слишком суровые. У фейри всегда был свой суверенитет, свои короли и королевы. У нас всегда были воины. Мы древний народ. То, что вы требуете, уничтожит нас.
Низкий гул прошелся по залу, но он не предвещал ничего хорошего. Джиа взяла бумагу, лежащую на столе перед ней.
— Должны ли мы пересмотреть их? — спросила она. — Мы просим, чтобы Дворы фейри понесли всю ответственность за гибель людей и ущерб, нанесенный сумеречным охотникам и нежити в Темной Войне. Летний Двор несет ответственность за затраты на восстановление разрушенных зданий, Претора Люпуса на Лонг-Айленде, и некоторых частей Аликанте. Вы будете тратить свои собственные богатства на него. А что касается сумеречных охотников, которых вы похитили…
— Если вы имеете в виду Марка Блэкторна, то он был похищен для Дикой Охоты, — сказала Кэйли. — У нас нет юрисдикции над ним. Вам придется самим вести переговоры с ним, мы не будем препятствовать этому.
— Он не единственное, что у нас отобрали, — сказала Джиа. — Есть еще такие потери, которые не возместить. Жизни сумеречных охотников и оборотней, которые мы потеряли в бою, и те, кого мы потеряли из-за Чаши Ада.
— В этом вина Себастьяна Моргенштерна, а не дворов, — возразила Кэйли. — Он был сумеречным охотником.
— И именно поэтому мы не наказываем вас войной, которую вы неизбежно проиграете, — ответила Джиа холодно. — Вместо этого мы лишь настаиваем на том, чтобы вы распустили свои войска, и у волшебного народа не было воинов. Вы больше не может брать в руки оружие. Любой фейри, носящий оружие без разрешения совета, будет убит на месте.
— Условия слишком жестокие, — запротестовала Кэйли. — Волшебный народ не может существовать при них! Если мы безоружны, то не сможем защитить себя!
— Позже мы обсудим этот вопрос и проголосуем, — ответила Джиа, отложив лист. — Те, кто недовольны требованиями, установленными для волшебного народа, пожалуйста, выскажитесь сейчас.
Повисло долгое молчание. Эмма видела, как Хелен обводит взглядом комнату, сжав губы, а Алина крепко держит ее за руку. Наконец раздался звук отодвигаемого назад стула, раздавшегося в тишине, и одинокая фигура поднялась на ноги.
Магнус Бейн. Он все еще был бледен, после того, что испытал в Эдоме, но его золотисто-зеленые глаза так ярко горели, что даже Эмма могла увидеть в другом конце комнаты.
— Я знаю, что человеческая история не представляет огромного интереса для большинства сумеречных охотников, — начал он. — Но было время в истории, до появления нефилимов. Время, когда Рим сражался вместе с городом Карфаген, и они побеждали во многих войнах. После одной из войн, Рим потребовал, чтобы Карфаген платил им дань, отдал свою армию, и чтобы их земли засыпали солью. Историк Тацит сказал римлянам, что «они создают пустыню и называют это миром», — он повернулся к Джие. — Карфагеняне ничего не забыли. Их ненависть к Риму, в конце концов, разожгла новую войну, и закончила она смертью и рабством. Это не было миром. И это не мир.
После его слов прозвучал свист из задних рядов.
— Может, мы не хотим мира, колдун! — прокричал кто-то.
— Тогда каково твое решение? — крикнул кто-то еще.
— Снисхождение, — произнес Магнус. — Волшебный народ уже давно ненавидит нефилимов за их жестокость. Показав им нечто другое, нежели суровость, вы получите нечто другое, вместо ненависти в ответ!
Шум разразился снова, еще громче, чем за все время заседания. Джиа подняла руку, и толпа успокоилась.
— Кто-нибудь еще выступит в защиту волшебного народа? — спросила она.
Магнус, снова усаживаясь, покосился на своих друзей из нежити, но Лили ухмылялась, а Люк смотрел на стол с отсутствующим выражением на лице. Всем было известно, что его сестра была первой, кого обратил в Омраченную Себастьян Моргенштерн, и что многие из волков в Преторе были его друзьями, в том числе Джордан Кайл, но все же на его лице еще было сомнение.
— Люк, — сказал Магнус мягким голосом, и каким-то образом ему удалось достучаться до него через весь зал. — Пожалуйста.
Сомнение исчезло. Люк мрачно покачал головой.
— Не просите о том, чего я не могу дать, — сказал он. — Весь Претор был убит, Магнус. Как представитель оборотней, я не могу противиться тому, что все они желают. Если я сделаю это, то они обернутся против совета, и этим мы ничего не добьемся.
— Ну, вот и все, — заключила Джиа. — Говорите, Кэйли Уайтвиллоу. Вы согласитесь с условиями, или между нами разгорится война?
Девушка фейри склонила голову.
— Мы согласны с условиями.
Толпа взорвалась аплодисментами. Лишь немногие не хлопали: Магнус, ряд Блэкторнов, Лайтвуды, и сама Эмма. Она была слишком занята, наблюдая как Кэйли села. Ее голова, возможно, была покорно склонена, но ее лицо было искривлено гневом.
— Дело сделано, — произнесла Джиа, явно довольная этим. — Теперь мы перейдем к…
— Подождите, — худой сумеречный охотник с темными волосами поднялся на ноги. Эмма не узнала его. Он мог быть кем угодно. Картрайт? Понтмерси? — Открытымостается вопрос о Марке и Хелен Блэкторн.
Глаза Хелен закрылись. Она выглядела как человек, который отчасти ожидал обвинительного приговора в суде, и отчасти надеялся на отсрочку, и это был момент, когда обвинительный приговор был снят.
Джиа задержалась с пером в руке.
— Что вы имеете в виду, Бэлог?
Бэлог выпрямился.
— Уже не раз обсуждали то, что силы Моргенштерна слишком легко проникли в институт Лос-Анджелеса. В жилах Марка и Хелен Блэкторн течет кровь фейри. Мы знаем, что мальчишка уже присоединился к Дикой Охоте, так что он один из нас, но девушка не должна быть среди сумеречных охотников. Это не допустимо.
Алина вскочила на ноги.
— Это просто смешно! — выплюнула она. — Хелен сумеречный охотник. И всегда была! В ней также течет кровь ангела — вы не можете закрыть на это глаза!
— И кровь фейри, — заметил Бэлог. — Она может лгать. Мы уже были обмануты одним из ее рода, к нашей скорби. Я говорю, что мы лишим ее рун…
Люк опустил руку на стол с громким хлопком. Магнус сидел, наклонившись вперед, закрыв лицо длинными пальцами, а его плечи опустились.
— Девушка ничего не сделала, — сказал Люк. — Вы не можете наказать ее за то, какой она родилась.
— То, что случается при рождении, делает нас тем, кем мы являемся, — возразил Бэлог упрямо. — Вы не можете отрицать то, что кровь фейри течет в ней. Вы не можете отрицать то, что она может лгать. Если дело дойдет до войны снова, то на чьей стороне будет она?
Хелен поднялась на ноги.
— На той же стороне, что и прежде, — произнесла она. — Я сражалась в Буррене, и в Цитадели, и в Аликанте, чтобы защитить свою семью и защитить нефилимов. Я никогда не давала оснований сомневаться в моей преданности.
— Вот что происходит, — сказал Магнус, подняв лицо. — Разве ты не видишь, что все начинается снова?
— Хелен права, — сказала Джиа. — Она не сделала ничего плохого.
Другой сумеречный охотник поднялся на ноги: женщина с темными волосами, свисавшими на ее лицо.
— Прошу прощения, Консул, но вы не объективны, — сказала она. — Мы все знаем об отношениях вашей дочери с девчонкой фейри. Вы должны отказаться от участия в обсуждении этого вопроса.
— Хелен Блэкторн нужна здесь, миссис Сэджвик, — сказала Диана Рэйбёрн, поднявшись. Она выглядела возмущенной, и Эмма вспомнила ее в зале заседаний, и она первая, кто попытался помочь Эмме. — Ее родители были убиты. У нее есть пять младших братьев и сестер, о которых надо заботиться…
— Она не нужна здесь, — отрезала Сэджвик. — Мы вновь открываем Академию — дети могут пойти туда, или они могут быть распределены по различным Институтам.
— Нет, — прошептал Джулиан. Его руки были сжаты в кулаки на коленях.
— Ну, уж нет, — воскликнула Хелен. — Джиа, ты должна…
Джиа встретилась с ней глазами и кивнула — медленно, неохотно, но кивнула.
— Артур Блэкторн, — сказала она. — Пожалуйста, встань.
Эмма почувствовала, как Джулиан рядом с ней оцепенел, когда человек на другой стороне комнаты, скрытой толпой, поднялся на ноги. Он был невысоким, бледным, уменьшенной версией отца Джулиана, с жидкими каштановыми волосами и черными глазами, наполовину скрытыми за очками. Он тяжело оперся на деревянную трость, с неуклюжестью, которая заставила ее подумать, что у него была недавняя травма.
— Я хотела подождать до конца этого заседания, чтобы дети могли встретить их дядю, как подобает, — сказала Джиа. — Я вызвала его, сразу после новостей о нападении на Лос-анджелесский институт, но он был ранен в Лондоне. Он прибыл в Идрис только сегодня утром, — она вздохнула. — Господин Блэкторн, вы можете представить себя.
Мужчина оглянулся вокруг с доброжелательным выражением на лице и выглядел очень смущенным тем, что на него уставилось так много людей.
— Я Артур Блэкторн, брат Эндрю Блэкторна, — сказал он. Его акцент был британским. Эмма всегда забывала, что отец Джулиана первоначально приехал из Лондона. За долгие годы в Америке он потерял акцент. — Я отправлюсь в Лос-Анджелесский институт как можно скорее, в результате чего мои племянники и племянницы поедут со мной. Дети будут находиться под моей защитой.
— Это действительно ваш дядя? — прошептала Эмма, глядя на него.
— Да, это он, — прошептал Джулиан в ответ, явно взволнованный. — Просто… Я надеялся… Я имею в виду, что уже действительно начал думать, что он не приедет. Я бы… я бы предпочел, чтобы Хелен заботилась о нас.
— Я уверен, что мы все безмерно рады тому, что вы будете приглядывать за детьми Блэкторнов, — сказал Люк. — Но Хелен является одной из них. Вы хотите сказать, что беря на себя ответственность за младших братьев и сестер, вы согласны на то, что ее руны будут стерты?
Артур Блэкторн выглядел испуганным.
— Вовсе нет, — воскликнул он. — Мой брат может не был столь разборчив в его… увлечениях, но все указывает на то, что дети сумеречных охотников являются ими по умолчанию. Как говорится, ut incepit fidelis sic permanet.
Джулиан расслабился.
— Еще больше латыни, — пробормотал он. — Он прям как папа.
— Что это значит? — спросила Эмма.
— Где начинается, там и заканчивается, что-то вроде этого, — глаза Джулиана пробежались по залу: все бормотали что-то и пялились на дядю. Джиа тихо переговаривалась с Робертом и представителями нежити. Хелен все еще стояла, но это выглядело так, как будто Алина была всем, что держало ее.
Переговоры на возвышении прекратились, и Роберт Лайтвуд шагнул вперед. Его лицо было суровым.
— Чтобы дружба Джии с Хелен Блэкторн не повлияла на ее решение, она отказалась голосовать, — сказал он. — Остальные из нас решили, что, так как Хелен восемнадцать, и она в том возрасте, когда многие молодые сумеречные охотники разъезжают по разным институтам, чтобы узнать их путь, она будет отправлена на остров Врангеля, изучать воинское дело.
— Как долго? — сразу спросил Бэлог.
— Навечно, — отрезал Роберт, и Хелен опустилась на место, а лицо Алины рядом с ней преобразилось в маску скорби и потрясения. Остров Врангеля, возможно, был резиденцией всех воинов, которые защищали мир, и это был престижный пост, но также был крошечный остров в Ледовитом Океане к северу от России, за тысячи километров от Лос-Анджелеса.
— Это достаточно хорошо для вас? — произнесла Джиа холодным тоном. — Мистер Бэлог? Миссис Сэджвик? Должны ли мы голосовать за это? Все в пользу отправки Хелен Блэкторн на остров Врангеля, пока ее преданность не оправдается, и тогда мы сможем сказать «да»?
Хор из «да», и потише «нет» пробежался по комнате. Эмма ничего не сказала, и Джулс тоже: они оба были слишком молоды, чтобы голосовать. Эмма протянула руку и взяла ладонь Джулиана в свою, крепко сжав ее. Его пальцы были холодны как лед. У него был вид человека, которого ранили столько раз, что он больше не хотел даже вставать. Хелен тихо рыдала в объятиях Алины.
— Остается открытым вопрос о Марке Блэкторне, — сказал Бэлог.
— Какой еще вопрос? — потребовал Роберт Лайтвуд, звуча раздраженно. — Мальчик был взят для Дикой Охоты! В том маловероятном случае, что мы можем вести переговоры о его освобождении, не должно ли это быть проблемой, о которой нам стоит заботиться?
— Вот о чем я говорю, — сказал Бэлог. — Пока мы не ведем переговоры о его освобождении, проблема позаботится сама о себе. Мальчику будет лучше с ему подобными.
Круглое лицо Артура Блэкторна побледнело.
— Нет, — сказал он. — Мой брат не хотел бы этого. Он бы хотел, чтобы мальчик был дома со своей семьей, — он указал ряд, в котором сидели Эмма, Джулиан и остальные. — Они итак многое потеряли. Как мы можем отнять еще больше?
— Мы будем защищать их, — отрезала Сэджвик. — С братом и сестрой, которые только предадут их, как пройдет время, и они осознают свою истинную преданность фейри. Все, кто за то, чтобы мы отказались от возвращения Марка Блэкторна, скажите «да».
Эмма успела остановить Джулиана, когда он подался вперед со своего места. Она неловко вцепилась в него. Все его мышцы были жесткими и твердыми, как железо, будто он готовил себя для падения или удара. Хелен наклонилась к нему, что-то шепча и бормоча — ее лицо было в слезах. Когда Алина потянулась мимо Хелен, чтобы погладить по волосам Джулса, Эмма увидела плетеное кольцо, искрящееся на пальце Алины. Пока хор «за» прошелся по комнате в ужасной симфонии, блеск заставил Эмму думать о сигнале бедствия далеко в море, где никто не мог увидеть его, где не было никого, чтобы позаботиться о тебе.
Если это было миром и победой, то Эмма подумала, что, в конце концов, может быть война и борьба были лучше этого.
Джейс слез со спины лошади и подал руку Клэри, чтобы помочь ей спуститься следом за ним.
— Вот мы и приехали, — сказал он, поворачиваясь лицом к озеру.
Они стояли на мелком каменистом пляже, опоясывающим западную сторону озера Лин. Это не тот же пляж, где Валентин призывал Ангела Разиэля, где из Джейса утекала жизнь, а потом восстанавливалась. Но с тех пор Клэри не возвращалась к этому озеру, и при виде него у нее по прежнему пробегала дрожь по телу.
Чудесное место, в этом нет сомнений. Озеро тянулось вдаль, окрашенное цветом зимнего неба и серебром, поверхность покрывалась рябью, так что напоминала кусочек металлической бумаги, сворачивающейся и разворачивающейся от прикосновения ветра. Высоко в небе висели белые облака, а холмы вокруг стояли голые.
Клэри двинулась вниз, направившись к кромке воды. Она думала, что мама пойдет с ней, но в последнюю минуту Джослин отказалась, сказав, что она уже давно попрощалась со своим сыном, и теперь пришел черед Клэри. Конклав сжег его тело — по просьбе Клэри. Сжигание тела — это честь, и тех, кто умирал в позоре, хоронили на перекрестках целыми и несожженными, как и маму Джейса. По мнению Клэри, сжигание — это больше, чем проявление благосклонности. Для Конклава это самый верный способ убедиться, что он мертв. Но до сих пор прах Джонатана так и не доставили в обитель Безмолвных Братьев. Они никогда не станут частью Города Костей, а он никогда не будет душой среди душ других нефилимов.
Он не будет похоронен среди тех, кого убили по его вине, и это, считала Клэри, было справедливо и заслуженно. Омраченные были сожжены, а их прах закопали на перекрестках возле Брослинда. Там будет стоять монумент — кладбище, чтобы вспоминать тех, кто когда-то был Сумеречным охотником. Но памятника Джонатану Моргенштерну, которого никто не хотел помнить, не будет. Даже Клэри страстно желала забыть, но не так-то это легко.
На прозрачной поверхности озера расплывались радужные круги, как от пятен масла. Вода билась о мыски ботинок Клэри, когда та открыла серебристую коробочку, которую держала в руках. Внутри нее покоился прах, рассыпчатый и серый, испещренный кусочками обуглившихся костей. Среди пепла лежало кольцо Моргенштерна из мерцающего серебра. Оно висело на цепочке вокруг горла Джонатана, когда того сжигали, и осталось нетронутым огнем.
— У меня никогда не было брата, — проговорила она. — По-настоящему.
Она ощутила, как рука Джейса легла ей на спину, между лопаток.
— Был, — сказал он. — У тебя был Саймон. Он был для тебя братом во всех смыслах. Он видел, как ты взрослеешь, защищал тебя, боролся с тобой и ради тебя, заботился о тебе всю жизнь. Он был братом, которого ты выбрала. Даже если сейчас… его нет, никто и ничто не может отнять это у тебя.
Клэри сделала глубокий вдох и швырнула коробочку как можно дальше. Она пролетела далеко над радужной водой, черный пепел тянулся за ней как след от реактивного самолета. А за ним выпало и кольцо, переворачиваясь в воздухе и рассыпая серебристые вспышки, пока не скрылось под водой.
— Ave atque vale, — процитировала она целые строчки древней поэмы. — Ave atque vale in perpetuum, frater[7]. Брат мой, навеки прощай.
С озера дул холодный ветер, она чувствовала его на своем лице, щек касался лед, и только тогда она осознала, что плачет и что ее лицо замерзло из-за слез. С тех пор, как она узнала, что Джонатан жив, она все удивлялась, почему ее мама каждый год в день его рождения плакала. Почему она плакала, ведь она же ненавидела его? Но теперь Клэри понимала. Мама оплакивала того ребенка, которого у нее никогда не будет, все те мечты о сыне, что погасли в ее воображении, ее представлении о том, каким мог бы быть этот мальчик. И она плакала о том жестоком событии, уничтожившем ребенка еще до его рождения. И теперь, в точности как Джослин на протяжении многих лет, Клэри стояла у Зеркала Смерти и оплакивала брата, которого у нее никогда не будет; мальчика, которому так и не выпал шанс пожить. А еще она плакала за всех тех, кто погиб в Темной войне; за свою мать и пережитую ею потерю; за Эмму и Блэкторнов, которые еле сдерживали слезы, когда она сказала им, что видела Марка в тоннелях фей и что теперь он принадлежал Дикой Охоте. Она оплакивала Саймона и дыру в своем сердце, образовавшуюся на его месте, и том, что она будет скучать по нему каждый день, пока не умрет. А еще она оплакивала себя и произошедшие с ней изменения, потому что порой даже перемены к лучшему казались маленькой смертью.
Пока она плакала, Джейс стоял рядом с ней и молча держал ее за руку, а в это время прах Джонатана тонул и исчезал без следа в водах озера.
— Не подслушивай, — сказал Джулиан.
Эмма глянула на него. Ладно, значит, она услышала громкие голоса сквозь толстую деревянную дверь кабинета Консула, которая сейчас закрыта, но не до конца. И, возможно, она прислонилась к двери, увлеченная тем, что слышит голоса и может их практически различить, но не совсем. Так что? Разве не лучше ли знать, чем не знать?
Она проговорила одними губами: «И что?» — вскинувшему брови Джулиану. Парню, конечно, не нравились правила, но он им подчинялся. Эмма же считала, что правила для того и существуют, чтобы их нарушать или, по крайней мере, подстраиваться.
Вдобавок ко всему, ей было скучно. Их привел к двери один из членов Совета и оставил в конце длинного коридора, тянувшегося чуть ли не на весь Гард. Вокруг входа в кабинет висели гобелены, обветшалые от времени. Большинство из них изображали отрывки из истории Сумеречных охотников: Ангел с Орудиями Смерти поднимается из озера; Ангел передает Серую Книгу Джонатану Моргенштерну; первый договор; Битва в Шанхае; Совет Буэнос-Айреса. Был там и еще один гобелен, но на вид новее, и его, похоже недавно повесили: на нем изображен Ангел, поднимающийся из озера, но на этот раз без Орудий Смерти. На краю озера стоял светловолосый мужчина, а рядом с ним, почти невидимая фигурка стройной девушки с рыжими волосами и со стило в руках…
— Однажды и про тебя соткут гобелен, — сказал Джулс.
Эмма бросила на него взгляд.
— Чтобы про тебя соткали гобелен, нужно совершить что-то действительно великое. Например, выиграть войну.
— Ты могла выиграть войну, — уверенно произнес он. Эмма ощутила, как у нее слегка сжалось сердце. Когда Джулиан смотрел на нее вот так, как на изумительный бриллиант, ее тоска и боль по родителям ослабевали. То, что кто-то о ней так заботился, заставляло ее не чувствовать себя одинокой.
Если только они не решили забрать ее у Джулса. Перевезти в Идрис или в один из Институтов, где у нее были дальние родственники — в Англии, Китае или Иране. Внезапно ощутив панику, она достала стило, вырезала на руке руну слуха, а потом прижалась ухом к дереву, игнорируя взгляд Джулса.
Голоса тут же обрели четкость. Сначала она узнала голос Джии, а спустя секунду второй голос — Консул разговаривала с Люком Гэрровэем.
— … Захария? Он больше не действующий Сумеречный охотник, — говорила Джиа. — Он уехал сегодня перед собранием, сказав, что ему нужно доделать кое-какие дела, а потом в начале января состоится срочная встреча в Лондоне, которую он не может пропустить.
Люк пробормотал что-то в ответ — Эмма не расслышала. Она не знала, что Захария уезжает, и жалела, что не смогла поблагодарить его за помощь, которую он оказал им в ночь битвы. А еще она не спросила, откуда он узнал ее второе имя — Корделия.
Она склонилась ближе к двери и расслышала часть предложения Люка:
— … должен сначала сообщить вам. Я планирую уйти с поста представителя. Мое место займет Майя Робертс.
Джиа издала звук удивления.
— А она не слишком молода?
— Она очень способная, — ответил Люк. — Она вряд ли нуждается в моей поддержке…
— Да, — согласилась Джиа. — Без ее предупреждения перед нападением Себастьяна мы могли бы потерять гораздо больше Сумеречных охотников.
— А поскольку сейчас она возглавляет нью-йоркскую стаю, было бы разумным сделать ее представителем, а не меня. — Он вздохнул. — Кроме того, Джиа. Я потерял свою сестру. Джослин потеряла сына — еще раз. А Клэри никак не оправится после произошедшего с Саймоном. Я бы хотел быть рядом со своей дочерью.
Джиа расстроенно фыркнула.
— Может, мне не следовало позволять ей звонить ему.
— Она должна была знать, — сказал Люк. — Это потеря. Ей нужно с ней смириться. И я хочу быть рядом, чтобы помочь ей это пережить. Я бы хотел жениться. Быть со своей семьей. Мне нужно отступить.
— Конечно, у тебя есть мое благословение, — сказала она. — Хотя мне понадобилась бы твоя помощь в восстановлении Академии. Мы так много потеряли. Уже очень давно не погибало столько нефилимов. Нам необходимо войти в мир примитивных, найти тех, кто может Вознестись, научить и обучить их. Нужно очень много сделать.
— И многие вам помогут, — голос Люка был непреклонен.
Джиа вздохнула.
— Не бойся, я приму Майю. Бедный Магнус, окружен женщинами.
— Сомневаюсь, что он будет против или вообще заметит, — проговорил Люк. — Хотя я должен сказать, вам известно, что он прав, Джиа. Отказаться от поисков Марка Блэкторна, отправить Хелен Блэкторн на остров Врангеля — это вопиющая жестокость.
Повисла пауза, а потом она тихим голосом произнесла:
— Я знаю. Думаешь, я не понимаю, что сделала для своей собственной дочери? Но позволь я Хелен остаться — я видела бы в глазах Сумеречных охотников ненависть и боялась за Хелен. Боялась за Марка, если бы мы смогли найти его.
— Ну, а я в глазах детей Блэкторнов видел опустошение, — сказал Люк.
— Дети приспосабливаются.
— Они потеряли брата и отца, а теперь вы оставляете их на воспитание дяди, которого они видели всего несколько раз…
— Они узнают его, он хороший человек. Диана Рейберн вызвалась стать их учителем, и я склонна согласиться. Ее поразила их храбрость…
— Но она не их мать. Моя мама ушла, когда я был ребенком, — сказал Люк. — Она стала Железной Сестрой. Клеопа. Больше я ее не видел. Меня вырастила Аматис. Не знаю, что бы я делал без нее. Она все… что у меня было.
Эмма быстро оглянулась на Джулиана, чтобы понять, слышал ли он. Наверно, нет, потому что не смотрел на нее, а уставился куда-то в одну точку. Его сине-зеленые глаза были такими же далекими, как океан, который они напоминали. Интересно, он видел прошлое или боялся будущего? Как бы ей хотелось, повернуть время вспять, вернуть своих родителей, а Джулсу — его отца, Хелен и Марка, собрать то, что было разбито.
— Я сожалею по поводу Аматис, — произнесла Джиа. — И я беспокоюсь о детях Блэкторнов. У нас всегда были сироты, мы же нефилимы. Тебе это так же известно, как и мне. Что до девочки Карстаирс, ее отправят в Идрис. Меня лишь беспокоит, что она может быть немного упряма…
Эмма толкнула дверь кабинета, и та распахнулась — вышло это проще, чем она ожидала, так что она практически ввалилась внутрь. Она слышала испуганный визг Джулса, который последовал за ней, хватая ее сзади за пояс джинсов, чтобы удержать ее на ногах.
— Нет! — закричала она.
Джиа и Люк в удивлении уставились на нее: у Джии отвисла челюсть, на лице Люка расползлась улыбка.
— Немного? — проговорил он.
— Эмма Карстаирс, — начала Джиа, поднимаясь на ноги, — как ты смеешь…
— Как смеете вы! — И Эмма чрезвычайно удивилась, что сказал это Джулиан со сверкающими глазами цвета патины. За пять секунд из обеспокоенного мальчика он превратился в яростного молодого человека, его каштановые волосы стояли дыбом, как будто тоже злились. — Как вы смеете кричать на Эмму, когда именно вы дали обещание. Вы обещали, что Конклав никогда не бросит Марка, пока он жив… вы обещали!
Надо отдать должное, Джиа казалась пристыженной.
— Сейчас он один из Дикой Охоты, — сказала она. — Они же не являются ни живыми, ни мертвыми.
— Так вы знали, — сказал Джулиан. — Когда обещали, вы знали, что это ничего не значит.
— Это значило спасение Идриса, — ответила Джиа. — Мне очень жаль. Но вы двое были нам нужны, и я… — Она будто выдавливала из себя слова. — Я бы выполнила обещание, если бы могла. Если бы был способ — если бы можно было что-то сделать, — я бы так и поступила.
— Значит, вы у нас в долгу, — вмешалась Эмма, решительно топнув ногой перед столом Консула. — Вы в долгу у нас за нарушенное обещание. Поэтому вы должны это сделать сейчас.
— Сделать что? — Джиа смотрела на нее с недоумением.
— Я не поеду в Идрис. Не поеду. Я должна жить в Лос-Анджелесе.
Эмма ощутила, как Джулс позади нее замер.
— Конечно, тебя не отправят в Идрис, — сказал он. — О чем ты говоришь?
Эмма обвиняюще показала пальцем на Джию.
— Так она сказала.
— Ни за что, — возразил Джулиан. — Эмма живет в Лос-Анджелесе, это ее дом. Она может остаться в Институте. Так же поступают Сумеречные охотники. Институт должен быть убежищем.
— Твой дядя будет возглавлять Институт, — сказала Джиа. — Все зависит от него.
— Что он сказал? — потребовал Джулиан, и за этими тремя словами скрывалась вся глубина чувств. Если Джулиан любил кого-то, то любил навсегда, а если ненавидел, то и ненавидел навсегда. И у Эммы возникло ощущение, что в этот миг вечная ненависть или любовь к его дяде висели на волоске.
— Он сказал, что он примет ее, — ответила Джиа. — Но на самом деле я считаю, что место Эммы здесь в Идрисе, в Академии Сумеречных охотников. Она исключительно талантливая, ее будут окружать самые лучшие учителя, а также там учится множество других студентов, которые испытали чувство потери и которые могут помочь ей справиться с горем…
Горе. На Эмму вдруг нахлынули различные образы: фотографии с телами родителей на пляже, покрытые отметинами. Явное отсутствие интереса Конклава в том, что с ними произошло. Отец наклонился к ней, чтобы поцеловать ее, прежде чем отойти к машине, где ждала мама. Их смех в порывах ветра.
— Я испытал чувство потери, — сквозь стиснутые зубы проговорил Джулиан. — Я могу ей помочь.
— Тебе всего двенадцать, — сказала Джиа, как будто это все объясняло.
— Но не всегда же! — воскликнул Джулиан. — Эмма и я, мы знаем друг друга всю нашу жизнь. Она как… она как…
— Мы собираемся стать парабатай, — вдруг произнесла Эмма, прежде чем Джулиан успел сказать, что она для него как сестра. По какой-то причине ей не хотелось этого слышать.
У всех, включая Джулиана, округлились глаза.
— Джулиан спросил у меня, и я согласилась, — сказала она. — Нам двенадцать, но мы достаточно взрослые, чтобы принять такое решение.
Обращенные на нее глаза Люка сверкнули.
— Парабатай нельзя разлучить, — сказал он. — Это против Закона Конклава.
— Мы должны обучаться вместе, — сказала Эмма. — Вместе сдавать экзамены, совершать обряд…
— Да-да, я поняла, — сказала Джиа. — Очень хорошо. Твой дядя не возражает, Джулиан, если Эмма будет жить в Институте, а появление парабатай превыше всего остального. — Она переводила взгляд с Эммы на Джулиана, чьи глаза сияли. Он выглядел счастливым, по-настоящему счастливым, впервые за долгое время — Эмма даже не могла припомнить, когда в последний раз видела у него такую улыбку. — Вы уверены? — добавила Консул. — Стать парабатай — очень серьезное дело, к нему нельзя относиться легкомысленно. Это обязательство. Вам придется присматривать друг за другом, защищать друг друга, заботиться о другом больше, чем о самом себе.
— Мы уже так делаем, — уверенно произнес Джулиан. Это дало Эмме еще какое-то время подумать. Она до сих пор видела в голове своих родителей. В Лос-Анджелесе находились ответы на вопросы о том, что с ними произошло. Так нужные ей ответы. Если никто не отомстит за их смерти, то получится так, будто они никогда и не жили.
Дело не в том, что она не хотела быть парабатай Джулса. Мысль о том, чтобы всю жизнь провести с ним, не разделяясь, обещание, что она никогда не будет одна, подавил голос, шепчущий в ее голове: «Подожди…».
Она решительно кивнула.
— Да, — сказала она. — Мы абсолютно уверены.
В первый раз, когда Клэри была здесь осенью, Идрис был зеленым, золотистым и красно-коричневым. А в конце зимы, ближе к Рождеству, он приобретал строгое величие: возвышающиеся вдалеке горы с заснеженными вершинами и голые деревья вдоль дороги, ведущей от озера к Аликанте, их безлистные ветви на фоне яркого неба рисуют кружевные узоры.
Ехали они не спеша, Путник легко ступал по дороге, Клэри сидела позади Джейса, ухватившись руками за его корпус. Порой он замедлял коня, чтобы показать на особняки богатых семей Сумеречных охотников, скрытые с дороги, когда деревья были покрыты полностью листьями. Она почувствовала, как его плечи напряглись, когда они миновали один такой, чьи увитые плющом камни сливались с окружающим лесом. Очевидно, что он был сожжен дотла и заново построен.
— Поместье Блэкторнов, — сказал он. — А это значит, что за изгибом этой дороги… — Он помолчал, пока Путник взбирался на небольшой холм, а потом Джейс натянул поводья, чтобы они могли сверху посмотреть туда, где дорога разделялась на две части. Одна вела обратно к Аликанте — Клэри видела вдалеке башни демонов, — а другая обвивалась вокруг большого здания из рыхлого камня золотистого цвета, окруженного низкой стеной. — Поместье Эрондейлов, — закончил Джейс.
Поднялся ледяной ветер, взъерошив волосы Джейса. Клэри надела капюшон, но он был без головного убора и перчаток, сказав, что ненавидит носить перчатки во время верховой езды. Ему нравилось чувствовать поводья в руках.
— Хочешь спуститься и посмотреть на него? — спросила она.
Его дыхание вырывалось белыми облачками.
— Не уверен.
Дрожа, она крепче прижалась к нему.
— Ты беспокоишься из-за того, что пропустил собрание Совета?
Она волновалась, хотя в Нью-Йорк они возвращаются завтра и другого времени, чтобы похоронить прах ее брата, у них не будет. Именно Джейс предложил вывести из конюшни лошадь и съездить к озеру Лин, где практически каждый в Аликанте ощущал себя как в Зале Соглашений. Джейс понимал, что значит для нее похоронить идею о брате, хотя другим это было трудно объяснить.
Он покачал головой.
— Мы слишком молоды, чтобы голосовать. Тем более, думаю, они справятся без нас. — Он нахмурился. — Нам придется вломиться, — сказал он. — Консул сказала мне, если я хочу звать себя Джейсом Лайтвудом, то у меня нет законного права на собственность Эрондейлов. У меня даже нет их кольца. Его не существует. Железным Сестрам придется смастерить новое. По сути, когда мне исполнится восемнадцать, я полностью утрачу право на имя.
Клэри сидела неподвижно, слегка держась за его талию. Были времена, когда он хотел, чтобы его подталкивали и задавали вопросы, а бывало наоборот, как сейчас. Он сам примет решение. Она обнимала его и тихонько вздыхала, пока он вдруг не напрягся в ее руках и не вдавил пятки в бока Путника.
Конь рысью направился вниз по тропинке, в сторону усадьбы. Низкие ворота, украшенные железным мотивом из летающих птиц, были открыты, и дорожка выходила на круглую покрытую гравием подъездную аллею, в центре которой располагался каменный фонтан, теперь высохший. Джейс остановился возле широкой лестницы, поднимающейся к входной двери, и уставился на пустые окна.
— Здесь я вырос, — произнес он. — Здесь умерла моя мама, а Валентин не подпустил меня к ее телу. Ходж принял меня и спрятал, так что никто не узнал. Тогда стояла зима.
— Джейс… — Она приложила раскрытые ладони к его груди, ощущая под пальцами его сердцебиение.
— Думаю, я хочу быть Эрондейлом, — неожиданно сказал он.
— Так будь им.
— Я не хочу предавать Лайтвудов, — ответил он. — Они моя семья. Но я понимаю, что если не возьму имя Эрондейлов, то со мной будет покончено.
— Это не твоя обязанность…
— Знаю, — сказал он. — В коробочке, которую дала мне Аматис, было письмо от моего отца ко мне. Он написал его еще до моего рождения. Я прочитал его несколько раз. Сначала я его просто ненавидел, хотя он и говорил, что любит меня. Но несколько предложений засели у меня в голове. Он писал: «Я хочу, чтобы ты был лучше, чем я сам. Не позволяй никому говорить тебе, кто ты есть или кем должен быть». — Он откинул голову назад, как если бы мог прочитать свое будущее в завитках карнизов. — Смена имени не меняет твоей сущности. Посмотри на Себастьяна — Джонатана. То, что он назвался Себастьяном, в конечном итоге ничего не изменило. Я хотел отвергнуть имя Эрондейл, потому что считал, будто ненавижу отца, но это не так. Может, он и был слабым и принимал неправильные решения, но он это знал. У меня нет причин его ненавидеть. А до него существовали целые поколения Эрондейлов — семья, сделавшая много хорошего, — и позволить всему их дому развалиться, лишь бы отомстить отцу, будет расточительством.
— Впервые я слышу, чтобы ты звал его своим отцом и говорил вот так, — сказала Клэри. — Обычно такие слова ты говоришь только о Валентине.
Она почувствовала его вздох, а потом его рука накрыла ее ладонь у него на груди. Его длинные и тонкие пальцы, такие знакомые, что она узнает их даже в темноте, были холодными.
— Однажды мы могли бы жить здесь, — произнес он. — Вместе.
Девушка улыбнулась, зная, что он ее не видит, но не смогла сдержаться.
— Думаешь, что можешь завоевать меня необычным домом? — сказала она. — Не забегай вперед, Джейс. Джейс Эрондейл, — добавила она и обхватила его руками.
Алек сидел на краю крыши, свесив ноги. Он предполагал, что кто-то из его родителей, вернувшись домой и посмотрев наверх, увидит его и накричат на него, но он сомневался, что Мариза или Роберт вскоре вернутся. После собрания их вызвали в кабинет Консула, и скорее всего они все еще там. Новый договор с Волшебным народом будет разработан в течение следующей недели, которую они проведут в Идрисе, а остальные Лайтвуды вернутся обратно в Нью-Йорк и отпразднуют Новый год без них. Формально на эту неделю Институт возглавит Алек. И он очень удивился, когда понял, что с нетерпением этого ждет.
Ответственность — хороший способ от всего отвлечься. Например, того, как выглядела Джослин, когда ее сын умер, или как Клэри заглушала тихие рыдания в пол, когда осознала, что они вернулись из Эдома, но без Саймона. То, как выглядело лицо Магнуса, суровое и отчаянное, когда произнес имя своего отца.
Потеря — это часть бытия Сумеречных охотников, ты этого всегда ждешь, но Алеку было не легче увидеть выражение лица Хелен в Зале Заседаний, когда ее изгнали на остров Врангеля.
— Ты не мог ничего сделать. Не наказывай себя, — прозвучал знакомый голос позади него. Алек зажмурил глаза, пытаясь выровнять дыхание, и ответил:
— Как ты здесь оказался? — Послышалось шуршание ткани, пока Магнус усаживался рядом с Алеком на краю крыши. Алек случайно мельком взглянул на него. С момента возвращения из Эдома он видел Магнуса всего дважды и то быстро: первый раз, когда Безмолвные Братья выпустили их из карантина, а второй — сегодня в Зале Заседаний. И ни разу им не удалось поговорить. Алек с тоской, которую ему плохо удалось замаскировать, посмотрел на него. К Магнусу вернулся его нормальный здоровый цвет лица после того истощенного вида в Эдоме. Его ушибы практически все зажили, а глаза снова сверкали на фоне потемневшего неба.
Алек вспомнил, как в мире демонов, найдя Магнуса прикованным цепями, обхватил его руками, и удивился, почему подобные поступки легче совершать в мгновения, близкие к смерти.
— Я должен был что-то сказать, — произнес Алек. — Я голосовал против того, чтобы ее отсылали.
— Знаю, — ответил Магнус. — Ты и еще около десяти человек. Но подавляющее большинство проголосовало «за». — Он покачал головой. — Люди боятся и за это расплачиваются теми, кто, по их мнению, отличается от них. Все тот же порочный круг, который я видел тысячу раз.
— Я чувствую себя таким бесполезным.
— Ты уж точно не бесполезен. — Магнус откинул голову назад, глазами ища в небе появляющиеся одна за другой звезды. — Ты спас мне жизнь.
— В Эдоме? — спросил Алек. — Я помог, но на самом деле… ты сам спас себя.
— Не только в Эдоме, — проговорил Магнус. — Мне было… Мне почти четыреста лет, Александр. Маги, становясь старше, начинают ожесточаться. Они перестают чувствовать. Заботиться, волноваться или удивляться. Я всегда говорил себе, что со мной такого не случится. Что я, как Питер Пэн, никогда не вырасту и постараюсь сохранить ощущение чуда. Всегда буду влюбляться, удивляться, буду открытым к боли, как до этого к счастью. Но за последние двадцать лет я ощутил, как оно подкрадывается ко мне. За долгое время, до тебя, у меня никого не было. Я никого не любил. Никто не удивлял меня, и ни от кого не перехватывало дыхание. Пока на той вечеринке не появился ты, и я полагал, что больше никогда не испытаю настолько сильных чувств.
У Алека перехватило дыхание, и он посмотрел на свои руки.
— О чем ты говоришь? — дрожащим голосом спросил он. — Ты хочешь, чтобы мы снова были вместе?
— Если ты этого хочешь, — сказал Магнус, но его голос звучал не достаточно уверенно, так что Алек с удивлением взглянул на него. Магнус выглядел очень молодо: широкие золотисто-зеленые глаза, волосы касаются висков черными прядями. — Если ты…
Алек застыл. Долгие недели он сидел и мечтал о том, что Магнус произнесет именно эти слова, но теперь, когда это случилось, он не чувствует того, что должен. В груди не взрывается множество фейерверков, он чувствует себя пустым и холодным.
— Не знаю, — ответил он.
Свет в глазах Магнуса погас.
— Ну, я могу понять, что ты… — начал он. — Я был не очень добр к тебе.
— Нет, — резко ответил Алек. — Не был, но думаю, порвать с кем-то по-доброму не просто. Дело в том, что я сожалею о содеянном. Я был неправ. Но причину этого поступка изменить нельзя. Я не могу жить с чувством, что совсем не знаю тебя. Ты говоришь, что прошлое — это прошлое, но прошлое сделало тебя тем, кто ты есть. Я хочу знать о твоей жизни. И если ты не готов рассказывать мне о ней, то я не могу быть с тобой. Потому что я себя знаю, и меня это не устроит. Так что мы не можем снова через все это проходить.
Магнус подтянул колени к груди. В сгущающихся сумерках он выглядел неуклюжим: длинные ноги, руки и тонкие пальцы в сверкающих кольцах.
— Я люблю тебя, — тихо проговорил он.
— Не надо… — остановил его Алек. — Не надо. Это нечестно. Тем более… — Он отвел глаза. — Я сомневаюсь, что первым разбил тебе сердце.
— Мое сердце разбивалось больше, чем Закон Конклава о запрете романтических отношений между Сумеречными охотниками и нежитью, — сказал Магнус, но его голос надломился. — Алек… ты прав.
Алек скосил глаза. Он никогда не видел мага таким уязвимым.
— Это несправедливо по отношению к тебе, — сказал Магнус. — Я всегда твердил себе, что открыт новому опыту, а когда стал… стал ожесточаться, то был потрясен. Мне казалось, что я все делал правильно — не закрывал своего сердца. А потом я вспомнил о твоих словах и понял, почему начал умирать изнутри. Если ты никогда не говоришь никому правды о себе, то, в конце концов, начинаешь забывать. Любовь, несчастье, радость, отчаяние, все хорошее и постыдное — если я держу их внутри, то все мои воспоминания о них постепенно исчезают. А потом исчезну и я сам.
— Я… — Алек не знал, что сказать.
— После нашего расставания, у меня было много времени на раздумья, — сказал Магнус. — Так что я написал вот это. — Он вынул из внутреннего кармана пиджака блокнот — самый обычный блокнот на спирали с линованной бумагой, — но стоило ему его открыть, как Алек увидел страницы, покрытые тонким закругленным почерком. Почерком Магнуса.
— Я записал свою жизнь.
У Алека округлились глаза.
— Всю жизнь?
— Не всю, — осторожно заметил Магнус. — Но некоторые сформировавшие меня события. Как я впервые познакомился с Рафаэлем, когда тот был совсем молод, — грустно проговорил Магнус. — Как я влюбился в Камиллу. История с отелем «Дюморт», хотя там мне помогла Катарина. О некоторых своих ранних увлечениях и поздних. Имена, должно быть, тебе известные: Эрондейл…
— Уилл Эрондейл, — сказал Алек. — Камилла упоминала о нем. — Он взял блокнот — тонкие страницы раздулись, как если бы Магнус с огромной силой вдавливал ручку в бумагу, пока писал. — Ты был… с ним?
Магнус рассмеялся и покачал головой.
— Нет, хотя на этих страницах полно Эрондейлов. Сын Уилла, Джеймс Эрондейл, отличился, как и сестра Джеймса, Люси. Но должен сказать, что окончательно меня отвратил от этой семьи Стивен Эрондейл, пока не появился Джейс. Ужасный выскочка. — Он заметил взгляд Алека и быстро добавил: — Больше никаких Эрондейлов. Никаких вообще Сумеречных охотников.
— Никаких Сумеречных охотников?
— В моем сердце никого, подобных тебе, — ответил Магнус. Он слегка постучал по блокноту. — Учитывая, что это лишь первая серия того, что я хотел тебе рассказать. Я не был уверен, но надеялся — если ты захочешь быть со мной, как этого хочу я, то примешь это в качестве доказательства. Доказательства того, что я готов дать тебе то, что никогда никому не давал: свое прошлое, правду о себе. Я хочу поделиться своей жизнью с тобой, а это значит сегодняшним днем, будущим и всем прошлым, если ты этого хочешь. Если ты хочешь меня.
Алек опустил блокнот. На первой странице была нацарапана надпись: «Дорогому Алеку…».
Он очень четко видел перед собой развитие событий. Он мог отдать блокнот, уйти от Магнуса, найти кого-то другого, полюбить какого-нибудь Сумеречного охотника, быть с ним, делить подобие предсказуемых дней и ночей, ежедневную поэзию обычной жизни.
Или он мог шагнуть в неизвестность и выбрать Магнуса, далекую незнакомую поэзию его самого, его великолепие и злость, дурное настроение и радость, сверхъестественные способности его магии и не менее захватывающую магию его необычного способа любить.
Вряд ли тут вообще приходилось выбирать. Алек сделал глубокий вдох и решился.
— Хорошо, — таков был его ответ.
Магнус сквозь темноту устремил на него взгляд, всю свою собравшуюся сейчас энергию, скулы и мерцающие глаза.
— Правда?
— Правда, — сказал Алек. Он протянул руку и переплел пальцы Магнуса со своими. В груди Алека, где до этого было темно, проснулось свечение. Магнус прижал свои длинные пальцы к подбородку Алека и поцеловал его, легко касаясь кожи. Медленный и мягкий поцелуй, обещающий намного больше, когда они окажутся уже не на крыше и вдали от взглядов прохожих.
— Так значит, я твой первый Сумеречный Охотник, да? — спросил Алек, когда они наконец отстранились друг от друга.
— Ты мой первый во всех смыслах, Алек Лайтвуд, — ответил Магнус.
Солнце уже садилось, когда Джейс высадил Клэри у дома Аматис, поцеловал ее и направился вдоль канала к Инквизитору. Девушка наблюдала за тем, как он уезжает, а потом со вздохом повернулась к дому. Она рада, что им уезжать на следующий день.
Было то, что ей нравилось в Идрисе. Но все же Аликанте — самый прекрасный город из всех, что она видела. Сейчас над домами она видела закат, высекающий искры из ярких вершин демонских башен. Ряды домов вдоль канала смягчала тень, делая их похожими на бархатные силуэты. Но находиться в доме Аматис, зная, что она туда больше никогда не вернется, было болезненно грустно.
Внутри дома было темно и тускло. Люк сидел на диване и читал книгу. Рядом с ним, свернувшись под пледом, спала Джослин. Люк улыбнулся Клэри, когда та вошла, и показал на кухню, изобразив странный жест рукой, сказавший девушке, что на кухне есть еда, если она хочет.
Она кивнула и на цыпочках поднялась по лестнице, стараясь не разбудить маму. Она вошла в комнату, уже стянув пальто, как тут же поняла, что здесь есть кто-то еще.
В комнате было прохладно, холодный воздух проникал сквозь приоткрытое окно. На подоконнике сидела Изабель. Поверх джинсов у нее были застегнуты высокие ботинки, распущенные волосы слегка покачивались на ветру. Она взглянула на вошедшую Клэри и натянуто улыбнулась.
Клэри подошла к окну и уселась рядом с Иззи. Места для них обоих было достаточно, но впритык — мыски ее ботинок задели ногу Охотницы. Она сложила руки на коленях и стала ждать.
— Прости, — наконец начала Изабель. — Мне, наверно, следовало войти через входную дверь, но не хотелось встречаться с твоими родителями.
— На заседании Совета все прошло хорошо? — спросила Клэри. — Что-то произошло…
Изабель коротко рассмеялась.
— Фейри согласились на условия Конклава.
— Это же хорошо, да?
— Может быть. Но Магнус, похоже, так не считает. — Изабель выдохнула. — Просто… Повсюду торчали отвратительные острые злобные кончики. Это не было похоже на победу. А еще они отсылают Хелен Блэкторн на остров Врангеля «изучать патрулирование». Освоить его. Они хотят от нее избавиться, потому что в ней течет кровь фейри.
— Это ужасно! А что же насчет Алины?
— Алина отправится с ней. Она сказала Алеку, — проговорила Изабель. — У них есть какой-то дядя, который позаботится о детях Блэкторнов и девочке — той, которой вы с Джейсом нравитесь.
— Ее зовут Эмма, — сказала Клэри, тыкая ногу Изабель мыском. — Могла бы и запомнить. Она же помогла нам.
— Да, но сейчас мне как-то трудно быть благодарной. — Изабель провела ладонями по покрытым джинсовой тканью ногам и глубоко вздохнула. — Я знаю, что по-другому все не могло закончиться. Пытаюсь найти другой вариант, но не могу ничего придумать. Мы должны были пойти за Себастьяном, мы должны были выбраться из Эдома, иначе все бы погибли, но я просто скучаю по Саймону. Все время скучаю по нему, и я пришла сюда, потому что ты единственная, кто скучает по нему так же сильно, как и я.
Клэри замерла. Изабель теребила красный камешек, висящий у нее на шее, глядя в окно со знакомым Клэри неподвижным взглядом. Этот взгляд говорил: «Я пытаюсь не расплакаться».
— Знаю, — сказала Клэри. — Я тоже по нему все время скучаю, просто по-другому. Это как если бы проснуться с отсутствующей рукой или ногой — то, на что ты привык положиться, исчезло.
Изабель по-прежнему смотрела в окно.
— Расскажи мне о телефонном звонке, — попросила она.
— Я не знаю, — помедлила Клэри. — Он получился плохим, Из, не думаю, что тебе захочется…
— Расскажи, — сквозь стиснутые зубы проговорила она. Клэри вздохнула и кивнула.
Дело не в том, что она не помнила, наоборот каждая секунда произошедшего была выжжена у нее в мозгу.
Прошло три дня с тех пор, как они вернулись, — три дня, в течение которых они все находились на карантине. Ни один Сумеречный охотник раньше не выживал после путешествия в измерение демонов, и Безмолвные Братья хотели убедиться, что те не притащили с собой темную магию. Три дня Клэри орала на Братьев, чтобы ей вернули стило, что ей нужен Портал, нужно увидеть Саймона, чтобы кто-то проверил, все ли с ним в порядке. Все эти дни она не видела ни Изабель, ни всех остальных, даже свою маму или Люка. Должно быть те тоже кричали, потому что как только их очистили Братья, появился стражник и провел Клэри в кабинет Консула.
В кабинете, в Гарде на вершине холма Гард, находился единственный в Аликанте работающий телефон.
Незадолго до развития огненных сообщений, его заколдовал маг Рагнор Фелл на рубеже столетий, чтобы он поработал какое-то время. Он пережил несколько попыток его убрать на основании предположения, что так он может нарушить охрану, хотя и не показывал никаких признаков для этого.
В комнате находилась лишь Джиа Пенхаллоу, которая жестом пригласила Клэри сесть.
— Магнус Бейн сообщил мне о том, что произошло с твоим другом Саймоном Льюисом в измерении демонов, — сказала она. — Мне бы хотелось выразить свои сожаления по поводу твоей утраты.
— Он не мертв, — процедила она сквозь зубы. — По крайней мере, не должен. Кто-нибудь вообще потрудился проверить? Кто-нибудь узнал, все ли с ним в порядке?
— Да, — довольно неожиданно ответила Джиа. — Да, он в порядке, живет дома со своей мамой и сестрой. Он полностью здоров: конечно, больше не вампир, но простой примитивный, живущий самой обычной жизнью. Судя по наблюдениям, он, похоже, ничего не помнит о Сумеречном Мире.
Клэри вздрогнула, потом выпрямилась.
— Я хочу с ним поговорить.
Джиа поджала губы.
— Ты знаешь Закон. Нельзя рассказывать примитивному о Сумеречном Мире, если тому не угрожает опасность. Нельзя открывать правду, Клэри. Магнус сказал, что демон, освободивший тебя, говорил тебе то же самое.
Демон, освободивший тебя. Так Магнус не упомянул, что это его отец — хотя Клэри и не винила его. Она не откроет его тайну.
— Я ничего не скажу Саймону, ладно? Я просто хочу услышать его голос. Мне нужно знать, что с ним все хорошо.
Джиа вздохнула и пододвинула к ней телефон. Клэри взяла его, гадая при этом, как же позвонить из Идриса — как они оплачивают телефонные счета? — а потом решила наплевать. Она позвонит так, будто находится в Бруклине. Если не сработает, то всегда можно попросить помощи.
К ее удивлению, телефон работал, и трубку подняли почти сразу же, знакомый голос мамы Саймона эхом раздался в динамике.
— Алло?
— Здравствуйте. — Трубка чуть не выскользнула из руки Клэри, ладонь вспотела. — Саймон дома?
— Что? Ах, да, он в своей комнате, — сказала Элейн. — А кто его спрашивает?
Клэри закрыла глаза.
— Клэри.
Повисла короткая пауза, а потом Элейн проговорила:
— Простите, кто?
— Клэри Фрей. — Во рту она ощутила горький привкус металла. — Я… я учусь в Сейнт Хавьере. Я звоню по поводу нашей домашней работы по английскому.
— Ах, да. Тогда ладно, — произнесла Элейн. — Я позову его. — Она положила трубку, а Клэри стала ждать — ждать женщину, выгнавшую Саймона из дома и назвавшую его чудовищем, оставившую его в грязи выплевывать кровь себе на колени и теперь отправившуюся посмотреть, ответит ли он на телефонный звонок, как нормальный подросток.
Но это не ее вина. Все дело в Метке Каина, влияющей на нее без ее ведома, превратившей Саймона в Скитальца, отрезавшей его от семьи — так говорила себе Клэри, но от этого жгучая злость и тревога не прекращали течь по ее венам. Она слышала удаляющиеся шаги Элейн, шелест голосов, еще шаги…
— Алло? — прозвучал голос Саймона, и Клэри чуть не выронила трубку. Ее сердце готово было разорваться на части. Она так четко могла его представить: худощавый, с каштановыми волосами, он стоит, прислонившись к столику в узком коридоре, прямо возле входной двери дома Льюисов.
— Саймон, — проговорила она. — Саймон, это я. Клэри.
Повисло молчание. Когда он снова заговорил, его голос звучал растерянно:
— Я… Мы знакомы?
Каждое слово впивалось в кожу словно гвоздь.
— У нас вместе занятия по английскому, — сказала она, что в каком-то смысле было правдой — большинство занятий они посещали вместе, когда Клэри все еще училась в школе примитивных. — Мистер Прайс.
— Ах, да. — Говорил он не очень дружелюбно, довольно весело, но расстроенно. — Мне очень жаль. Я совершенно плохо запоминаю лица и имена. Что случилось? Мама сказала, что речь идет о домашней работе, но я не думаю, что у нас на сегодня есть домашняя работа.
— Можно у тебя кое-что спросить? — сказала Клэри.
— По поводу «Повести о двух городах»? — весело проговорил он. — Послушай, я ее еще даже не прочитал. Мне нравится более современные произведения. «Уловка-22», «Ловец во ржи» («Над пропастью во ржи») — что-то со словом «ловить» в названии. — Он слегка флиртовал, решила Клэри. Наверно, он подумал, что она так неожиданно ему позвонила, потому что считала его симпатичным. Какая-то случайная девчонка со школы, чье имя он даже не знает.
— Кто твой лучший друг? — спросила она. — Самый лучший друг на всем свете?
На мгновение он замолчал, а потом рассмеялся.
— Наверно, речь идет об Эрике. Знаешь, если тебе нужен его номер телефона, то могла бы просто попросить у него…
Клэри повесила трубку и уставилась на нее, как на ядовитую змею. Она слышала голос Джии, спрашивающей, все ли с ней в порядке, что случилось, но девушка не отвечала, лишь стиснула челюсти, твердо решив не плакать на глазах у Консула.
— А ты не думаешь, что он мог просто притворяться? — спросила Изабель. — Сделать вид, что не знает тебя, потому что это было бы опасно?
Клэри помедлила. Голос Саймона звучал так весело, банально и совершенно обычно. Такое нельзя подделать.
— Я совершенно уверена, — сказала она. — Он нас не помнит. Он не может.
Иззи отвернулась от окна, и Клэри заметила в ее глазах навернувшиеся слезы.
— Я хочу тебе кое-что сказать, — проговорила Изабель. — Но не хочу, чтобы ты меня ненавидела.
— Я не могу тебя ненавидеть. Это невозможно.
— Это еще хуже, — сказала Изабель. — Чем если бы он был мертв. Если бы он был мертв, то я могла бы горевать, но я не знаю, что думать — он в безопасности, жив, я должна быть благодарна. Он больше не вампир, а ему ненавистна была эта мысль. Я должна быть счастлива. Но это не так. Он говорил мне, что любит. Говорил, что любит, Клэри, а теперь он даже не знает, кто я такая. Если я буду стоять перед ним, он даже не узнает моего лица. Как будто все было неважно. Ничто не имело значения и не происходило. Он вообще никогда меня не любил. — Она со злостью ударила себя по лицу. — Ненавижу! — вдруг выпалила она. — Ненавижу это чувство, как будто что-то давит на грудь.
— Скучать по кому-то?
— Да, — ответила Изабель. — Никогда не думала, что буду испытывать подобное к какому-то парню.
— Не просто какому-то парню, — поправила Клэри. — А Саймону. И он действительно тебя любил. И это было важно. Может, он и не помнит, но ты-то помнишь. Я помню. Тот Саймон, что сейчас живет в Бруклине, — тот же Саймон, которым он был шесть месяцев назад. И это не ужасно. Он был замечательным. Но он изменился, когда ты узнала его: стал сильнее, познал боль и стал другим. И в этого Саймона ты влюбилась, а он влюбился в тебя, так что ты скорбишь, потому что его больше нет. Но ты можешь его немного оживить тем, что будешь помнить. Мы обе можем.
Изабель всхлипнула.
— Ненавижу терять людей, — сказала она, в ее голосе сквозила жестокость — отчаяние человека, потерявшего слишком много и слишком рано. — Ненавижу.
Клэри потянулась и взяла руку Иззи — правую худенькую ладошку, вдоль костяшек которой тянулась руна Всевидящее Око.
— Знаю, — сказала Клэри. — Но помни и о тех людях, что ты приобрела. У меня появилась ты. И я за это благодарна. — Она сильно сжала ладонь Иззи, и какое-то время ответа не было. А потом пальцы Изабель сжались. Так они и сидели в тишине на подоконнике, держась за руки.
В квартире, которая теперь стала ее, Майя села на диван. Будучи предводителем стаи, ей платили маленькую зарплату. Так что она решила потратить ее на аренду, чтобы сохранить место, когда-то принадлежавшее Джордану и Саймону, не допустить того, чтобы их вещи выкинул на улицу злой выселенный арендатор. Наконец она разберет их вещи, сложит что возможно, переберет воспоминания. Изгонит призраков.
Но сегодня она была настроена сидеть и смотреть на то, что прибыло к ней из Идриса в маленькой коробочке от Джии Пенхаллоу. Консул не поблагодарила ее за предупреждение, но при этом поприветствовала ее в качестве нового и неизменного лидера нью-йоркской стаи. Тон ее письма был холодным и отстраненным. Но в конверт была вложена бронзовая печать — печать главы Претора Люпуса, которой семейство Скотт всегда подписывало свои письма. Ее извлекли из руин на Лонг-Айленде. К ней была приложена маленькая записка, с написанными аккуратной рукой Джии двумя словами:
«Начни заново».
— С тобой все будет в порядке, обещаю.
Уже, наверно, в сотый раз Хелен повторяла одно и то же. И это, возможно, и помогло, если бы не казалось, будто она пытается убедить себя.
Хелен почти закончила собирать вещи, которые она привезла с собой в Идрис. Дядя Артур (так он сказал Эмме называть его) пообещал переслать все остальное. Он ждал внизу с Алиной, чтобы сопровождать Хелен в Гард, где она войдет в Портал, ведущий на остров Врангеля. Алина последует за ней на следующей неделе после подписания последних договоров и отданных голосов в Аликанте.
Эмме все это казалось скучным, сложным и ужасным. Единственное, о чем она жалела, что допустила мысль о сентиментальности Хелен и Алины. Сейчас Хелен совершенно такой ей не казалась, просто грустной, у нее покраснели глаза, а руки тряслись, когда она застегнула сумку и повернулась к кровати.
Кровать была огромной — на ней поместилось бы человек шесть. На одной ее стороне сидел Джулиан, прислонившись к изголовью, а с другой — Эмма. Между ними еще поместилась бы остальная семья, но Дрю, близнецы и Тавви спали в своих комнатах. Дрю и Ливви кричали, Тиберий воспринял новость об отъезде Хелен со смущением и широко раскрытыми глазами, как будто не понимал, что происходит или какого ответа от него ждут. В последний раз он пожал ей руку и торжественно пожелал удачи, как если бы она была коллегой, уезжающей в командировку. Та залилась слезами:
— Ох, Тай, — произнесла она, и напуганный мальчик тут же убежал.
Теперь Хелен опустилась на колени, встав на один уровень с Джулсом, сидящим на кровати.
— Помни о том, что я сказала, хорошо?
— С нами все будет в порядке, — повторил Джулиан.
Хелен сжала его руку.
— Не хочу оставлять вас, — проговорила она. — Если бы могла, я бы позаботилась о вас. Ты же знаешь, да? Я бы возглавила Институт. Я так вас всех люблю.
Джулиан поежился, как это мог сделать только двенадцатилетний мальчик при слове «люблю».
— Знаю, — выговорил он.
— Единственная причина, почему я уезжаю, — я оставляю вас в надежных руках, — сказала она, впившись в него глазами.
— Ты имеешь в виду дядю Артура?
— Я имею в виду тебя, — сказала она, и глаза Джулса округлились. — Знаю, что прошу многого, — добавила она. — Но еще я знаю, что могу на тебя положиться. Ты можешь помочь Дрю с ее кошмарами и позаботиться о Ливви и Тавви, а, может, и дядя Артур сможет. Он неплохой человек. Рассеянный, но хочет попробовать, похоже… — она замолкла. — Но Тай… — Она вздохнула. — Тай особенный. Он… В отличие от всех нас он по-другому воспринимает этот мир. Не все могут говорить на его языке, а ты можешь. Позаботься о нем ради меня, хорошо? Из него получится что-то удивительное. Но нужно, чтобы Конклав не узнал о его особенности. Они не любят, когда люди чем-то выделяются, — закончила она, и в ее голосе прозвучала горечь.
Теперь Джулиан, выглядя обеспокоенным, сел прямо.
— Тай ненавидит меня, — сказал он. — Он все время со мной дерется.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 77 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |