Читайте также:
|
В тот год я проводил с семьей Финчей все больше и больше времени. Я сам ощущал, что меняюсь кардинально и стремительно. Я был, как сухая шипучка, они — как вода.
Безупречные брюки ушли в прошлое. Их сменили старые джинсы Вики, которые Натали вытащила из кучи одежды возле сушилки.
— Они будут прекрасно на тебе смотреться.
Когда я выразил мнение, что носить драные в паху «Ливайсы» не очень удобно, она лишь отмахнулась:
— Ой, брось. Это всего лишь небольшая вентиляция.
Я оставил попытки укладывать волосы безупречной блестящей волной, а вместо этого позволял им вести себя, как они хотели — беспорядочно завиваться непослушными кольцами.
— Ты выглядишь гораздо лучше, — похвалила Натали. — Очень похож на барабанщика из «Блонди».
Сам я чувствовал, что за несколько месяцев повзрослел на несколько лет. Мне это очень нравилось. А в доме было так привольно и свободно жить, все казались такими простыми и дружелюбными. Никто не обращался со мной, словно с маленьким ребенком.
И все равно я боялся, как Финчи воспримут мой глубоко запрятанный, темный секрет. Меня моя гомосексуальная ориентация не смущала — я знал про нее всю жизнь. Я мало общался с другими детьми и не был запрограммирован на то, что это плохо. Анита Брайант говорила по телевизору, что гомосексуалисты — люди больные и порочные. Сам я считал ее вульгарной и безвкусной, а потому нисколько не уважал. Другое дело Финчи — они были католиками, а католики всегда казались мне очень строгими и непримиримыми. Я боялся, как бы они не отвернулись от меня, узнав, что я голубой.
— Подумаешь, важность, — бросила Хоуп, когда я открыл ей свои сомнения.
Мы с ней гуляли ночью по окрестностям, и мне потребовалось двадцать минут» чтобы высказаться.
— Я это уже и сама поняла. — Она искоса, хитро улыбаясь, посмотрела на меня.
— Правда? — удивленно и испуганно воскликнул я.
Что, от меня пахнет как-нибудь по-особенному, как
от гомика? Или, может, моя неестественная страсть к чистоте ей это подсказала? Одно дело — быть геем, но совсем другое дело — выглядеть голубым.
Мой сводный брат Нейл тоже гей, — заметила она,
остановившись, чтобы приласкать кошку.
Неужели? Среди Финчей тоже есть такие?
Да, Нейл Букмен. Когда-то он лечился у папы, а теперь он его приемный сын.
Сколько ему лет? — поинтересовался я. Столько же,
сколько и мне? На год больше?
Тридцать три, — ответила Хоуп.
Многовато для усыновления.
А где он живет?
— Ну, — начала Хоуп, когда мы снова пошли вперед, — раньше он жил во дворе, в сарае. Потом разозлился, что папа не дает ему комнату в самом доме, и переехал в Истхэмптон; и вот уже несколько месяцев живет там, делит квартиру с какой-то разведенной женщиной. А комнату в сарае держит за собой, в качестве резервного жилья.
Да, мне не везло со временем. Я только что почти постоянно поселился у Финчей, и вдруг оказывается, что
единственный имевшийся в наличии гей недавно переехал.
— Он часто бывает у нас. Если хочешь, я ему позвоню.
Вы подружитесь. Больше того, мне кажется, вы друг другу
понравитесь.
Я еще ни разу не видел живьем настоящего гея — только по телевизору, в шоу Фила Донахью. Я задумался, как может пройти встреча с таким человеком, но без светящейся над головой надписи «открытый гомосексуалист».
Через неделю Хоуп позвонила мне в Амхерст и сказала, что Букмен появится после обеда. Через полчаса я уже ехал к Финчам на автобусе.
Агнес сидела на диване перед телевизором и что-то ела из пачки с надписью «Пурина — корм для собак». Увидев меня и перехватив мой взгляд, рассмеялась:
На самом деле это не так плохо, как кажется. Хочешь попробовать?
Да нет, спасибо, — вежливо ответил я.
Сам не знаешь, что теряешь, — заметила она и от
правила в рот еще один коричневый шарик.
Она права. Эта штука действительно вкусная, — произнес за моей спиной низкий голос.
Я обернулся и увидел высокого, худого человека с коротко остриженными черными волосами и черными усами. Карие глаза смотрели дружелюбно.
Ну, привет, Огюстен. Помнишь меня? Букмен. Да,
когда я тебя последний раз видел, ты был вот таким… —
Он опустил руку до пояса.
Привет, — поздоровался я, стараясь не выглядеть
наэлектризованным. — Наверное, помню. Немножко.
Мне кажется, когда я был маленьким, вы иногда приходили к нам домой.
Да, правда. Я приходил к твоей маме.
Итак, — неопределенно произнес я, небрежно засовывая руки в карманы и пытаясь выглядеть раскованным и беззаботным,
Итак, Хоуп сказала, что ты хочешь со мной познакомиться. Я польщен. Чувствую себя невероятно знаменитым. — Он улыбнулся.
Да-да. Знаете, теперь, когда я часто живу здесь, мне
хочется знать всех.
Его глаза блеснули, а теплая улыбка моментально поблекла.
— Так ты здесь живешь? И у тебя есть своя комната?
Я вспомнил о сарае, о том, как доктор заставлял его
жить не в комнате, а где-то на задворках, и поэтому пошел на попятную.
— Да нет, не совсем так. Я хочу сказать, что часто здесь бываю. Ни комнаты, ни чего-то подобного у меня нет.
Казалось, у него камень с сердца упал.
— О! — произнес он. — Понятно!
В коридоре появилась Хоуп и обняла Букмева.
Эй, старший брат, — проговорила она, — я вижу,
что вы уже нашли друг друга.
Конечно, — ответил тот. — Не так крепко, Хоуп.
Боже, я все-таки не собака!
Ах, бедный малыш, — насмешливо пропела Хоуп,
убирая руку. — Я и забыла, какой ты нежный и хрупкий.
Это Хоуп? — поинтересовалась из комнаты Агнес. —
Скажите ей, что она должна мне четыре доллара.
Я здесь, Агнес, так что вполне можешь сказать мне
это сама.
Ах да, хорошо, хорошо, — как-то засмущалась Агнес. — Это ты. Мне и показалось, что я слышу твой голос.
Ты должна мне четыре доллара.
Хоуп заглянула в комнату.
— Я знаю об этом и обязательно… о Господи, Агнес,
ты что, поедаешь собачий корм?
И почему все устраивают из этого такую трагедию?
Просто немножко жестковато.
Ну, мам, — сморщившись, укоризненно протянула
Хоуп. — Эта штука грязная, она же сделана для собак.
Довольно вкусно, — подал голос Букмен, облизываясь.
Хоуп повернулась к нему.
Ты хочешь сказать, что тоже его лопаешь?
Совсем чуть-чуть. Иногда. И тебе советую попробовать.
— Ни за что на свете не буду есть собачий корм.
Агнес улыбнулась.
—– Ты такая консервативная. Никогда не хочешь попробовать ничего нового. Боишься нового с раннего детства.
Я вовсе не боюсь пробовать новое, — серьезно возразила Хоуп, — но решительно отказываюсь есть собачью еду.
И мне тоже почему-то не хочется ее пробовать, —
вставил я.
Букмен положил руку мне на плечо, и я весь словно моментально нагрелся на пять градусов.
Попробуй чуть-чуть.
Делать было нечего.
Я попробую, если Хоуп тоже попробует.
Хоуп взглянула на меня и закатила глаза.
— Ну, большое спасибо! Значит, я трусиха. Хорошо,
давайте мне этот пакет.
Агнес протянула нам пакет, и мы с Хоуп достали по шарику. Потом, пристально глядя друг на друга, засунули их в рот.
Оказалось на удивление вкусно. С ореховым ароматом, немножко сладко и с приятным хрустом. Я сразу понял, почему собаки так любят эти шарики.
Вовсе не гадость, — оценил я.
Ну, видишь? — сказал Букмен.
Я же говорила вам. Что вы думали? Стала бы я их
есть, если бы они не были такими вкусными? — торжествовала Агнес, засовывая в рот целую пригоршню и аппетитно хрустя. Через секунду она снова погрузилась в свою мыльную оперу.
Ну ладно, мне пора идти, — вспомнила Хоуп. —
Папа ждет меня в офисе. Мы, как всегда, не успеваем с
бланками страховых свидетельств. Увидимся позже?
Хорошо. Встретимся попозже, — согласился Букмен.
Хоуп уже открыла входную дверь, собираясь уходить.
Пока, Огюстен. Не скучай!
Постараюсь. До встречи.
Как только она ушла, Букмен посмотрел на меня.
— Ну вот. Хочешь пройтись?
Мы отправились в центр, до колледжа Софии Смит, а потом и дальше, до больницы. Всю дорогу мне до смерти хотелось рассказать ему о себе. Я чувствовал, как много между нами общего — то, что мы геи и что живем у Финчей, без родителей — два парня в толпе девчонок. И все-таки я не мог ничего ему сказать. Говорил совсем о другом — о том, как ругались и дрались мои родители, как все это в конце концов стало совсем плохо. Об их разводе, о том, что мама стала довольно странной и теперь постоянно консультируется у доктора Финча. Что я практически поселился здесь, в этом доме, потому что она не в состоянии мной заниматься.
Тяжело иметь больную мать, — заключил Нейл. —
Моя мама тоже не справлялась со мной. Как, впрочем, и
отец.
Да, и мой тоже. Он никогда не хочет меня видеть. А
мама — она целиком ушла в себя и свои заботы. Мне кажется, ей действительно было очень плохо, и поэтому сейчас просто необходимо заняться собой.
А ты вроде как и не у дел? — уточнил Нейл.
Нуда.
Понятно, именно так. Поэтому она и сунула тебя
в сумасшедший дом еще более сумасшедшего доктора
Финча.
Так вы считаете, что он сумасшедший?
В хорошем смысле. Я считаю, что он гений. Прекрасно понимаю, что он спас мне жизнь. — А потом, совершенно внезапно, добавил: — И он был первым человеком, которому я признался, что я гей,
Правда? — удивился я. Наконец-то он это произнес. А то я уже начал думать, что Хоуп ошиблась. Он казался таким нормальным, таким правильным парнем. Неносил сережку в ухе, не говорил нараспев, не шепелявил.
И яркие цвета не любил, судя по коричневым ботинкам и
бледно-голубым джинсам.
Я тоже, — выдавил я.
Что? — Букмсн даже остановился.
Я — гей.
Странно, но для него это оказалось полной неожиданностью. Он даже открыл от изумления рот, резко вдохнув и почти вытаращив глаза.
Ты что, серьезно?
Да, — сказал я, чувствуя себя смущенным. — Я думал, вы знаете, думал, что Хоуп вам об этом сказала.
Святая Мария, Матерь Божья, — пролепетал он. —
Так вот, значит, с чего все это…
-Что?
Ничего. Ты правда гей? — переспросил Букмен.
Правда, — твердо ответил я.
Мы пошли дальше, но через минуту он снова остановился.
— Ты уверен в том, что ты гей? Я имею в виду, когда
ты это понял?
Я ответил, что знал это всю жизнь.
— Да, значит, так и есть. — Он усмехнулся.
Мы не спеша шли по Мэйн-стрит мимо закрытых магазинов, и Нейл, немного помолчав, сказал:
— Хочу, чтобы ты знал: как только тебе потребуется
поговорить, я готов. То есть и днем и ночью. Можешь
говорить со мной о чем угодно — и об этом, и обо всем
другом.
Я взглянул на него и подумал, что в искусственно ярком, желтом свете уличных фонарей он особенно красив.
Спасибо.
И не бойся, я не злоупотреблю нашей дружбой.
Хорошо, — ответил я и полез в карман за пачкой
«Мальборо лайт».
Ты куришь?
Да, — признался я. Эту привычку я перенял от Натали. Поначалу я волновался, что Агнес и доктор рассердятся, но они отнеслись к новости очень спокойно, лишь попросили не спалить дом.
Нейл вытащил из кармана зажигалку и поднес мне.
—– Спасибо, — поблагодарил я. Курение стало моим любимым занятием. Сигарета моментально приносила успокоение и комфорт, не важно, где и когда. Неудивительно, что родители так много курят. Та часть меня, которая готова была часами полировать какую-нибудь блестящую безделушку или расчесывать волосы, пока не начинала саднить кожа на голове, теперь поминутно закуривала. А потом аккуратно гасила сигареты. Оказалось, что всю жизнь я был заядлым курильщиком. Просто под рукой не было сигарет.
Мы вернулись домой.
Было приятно с тобой поговорить, — заметил Букмен.
Спасибо за все, — снова поблагодарил я.
— Спасибо тебе, — искренне, с внезапно повлажневшими глазами ответил он.
Потом сел в старенькую, достаточно неприглядную машину и уехал, а я уселся на диване перед телевизором. Ощущение было такое, словно глотнул снотворного. Тут я увидел пакет с остатками собачьего корма: Агнес оставила его на диване. Ни секунды не колеблясь, я засунул в пакет руку и отправил в рот целую пригоршню шариков. Больше я не буду бояться ничего нового.
— Привет, Огюстен, — коротко поприветствовала меня Хоуп, примерно через час вернувшись домой. Я, все еще словно в тумане, сидел на диване.
— Привет, — невнятно ответил я.
— Чем занимаешься?
Вообще-то я занимался тем, что смотрел на батарею.
— Да ничем особенным. Только что вернулся — мы с Букменом гуляли.
Она посмотрела вокруг.
— Правда? Здорово. Мне нужно кое о чем его попросить. Где он?
— Уже уехал.
— Ах, черт! Как ты думаешь, если я побегу по улице, то
смогу его догнать?
— Нет, — сказал я, — он с час назад уехал.
Хоуп присела на диван.
— Ах, как плохо, — расстроилась она, — а я хотела его попросить посидеть за меня в офисе в эту пятницу. Хотела съездить в Амхерст, навестить подругу, Вивиан.
Хоуп залезла в свою яркую полотняную сумку и достала маленькую белую Библию.
— Погадаешь со мной на Библии?
— Конечно, — сразу согласился я.
Все Финчи регулярно гадали на Библии. Это все равно что гадать с магическим шаром, только в данном случае вы спрашиваете Бога. Происходило все так: один из гадающих держал Библию, а другой в уме, про себя, задавал Господу вопрос — ну, например:
— Сделать ли мне короткую стрижку?
Тот, кто держал Библию, открывал ее наугад, а сам гадающий, не глядя, тыкал пальцем в страницу. То слово, на которое попадал палец, и было ответом. Доктор считал гадание на Библии прямым общением с Богом, и поэтому этим занимались все его пациенты. Однако Хоуп гадала чаще всех.
Я взял Библию, а Хоуп закрыла глаза.
— Готова? — спросил я.
Она открыла глаза.
— Да.
Я раскрыл Библию.
Ее палец попал на слово «пробужденный».
— О Господи! — воскликнула она. — Просто невероятно!
— А что ты спрашивала?
— Я спросила, может быть, если я упустила Букмена, мне и не надо ехать в пятницу к Вивиан. Знак ли это.
— И что же?
— А вот что. Выпало слово «пробужденный». Для меня это означает, что если я поеду к Вивиан, то помешаю ей. Она не так давно болела, простудилась. А ей семьдесят четыре года. Поэтому она сейчас подолгу спит. И если я в пятницу заявлюсь, то помешаю ей.
Я кивнул, соглашаясь, а Хоуп посмотрела в потолок.
— Спасибо, Господи, — произнесла она.
Отношения у Бога и Хоуп были свойскими, как у близких приятелей, без всяких там ритуалов.
На прошлой неделе мы с Хоуп колесили по центру города, пытаясь найти, где бы поставить машину. Вдруг с огороженной площадки перед «Торнз маркет» вывернула красная «вега».
Ура! — закричала Хоуп.
Здесь нельзя парковаться, — заметил я. В машине
было душно, пахло псиной и потными подмышками, мне
не терпелось выбраться на воздух. И все-таки я чувствовал, что нельзя занимать эту огороженную площадку.
Это место создано как раз для меня, — возразила
Хоуп.
Мы выбрались из машины, и Хоуп перебросила через плечо яркую полотняную сумку. Она всегда носила с собой эту сумку, а в придачу к ней обычно еще и пластиковый пакет.
— Запри, — распорядилась она.
Я запер машину, не понимая, однако, зачем. Что в ней можно украсть? Значок Дня отцов, пакет с воздушными шариками, голубую пластиковую расческу «Гуди» на передней панели. Ах да, там же упаковка валиума!
Хоуп опустила руку в сумку и вытащила электрический будильник.
— У тебя есть десять центов?
Я залез в карман, ощутив собственную худобу, и нащупал монетку.
— Вот. — Я протянул ее Хоуп.
И тут я заметил, что счетчика здесь нет.
Хоуп, здесь же нет счетчика!
Знаю, — ответила она, наклоняясь и опуская монетку прямо на асфальт, перед машиной. — Это церковная
десятина. Мне нравится благодарить Бога, когда он делает мне что-нибудь хорошее.
В «Торнз маркет» Хоуп долго выбирала между сандвичем с тунцом и сандвичем с индейкой. Поэтому, хотя сзади уже выстроилась очередь, она вытащила свою белую Библию. Торопясь, самостоятельно провела всю процедуру гадания.
— «Урожай», — сказала она. — Я попала на слово
«урожай».
Она на секунду задумалась.
— Ведь индеек кормят зерном, правда? По-моему, да. Так что это достаточно близко к урожаю. — Она улыбнулась озадаченной продавщице, недовольно взирающей на нее из-за прилавка, и заявила: — Я возьму индейку. Она ближе к урожаю.
Мне поначалу тоже казалось странным постоянное гадание на Библии и доме доктора. Правда, скоро я привык к этой особенности, как и ко всему прочему.
А потом и сам начал этим заниматься. Даже странно, насколько притягивающим было гадание. Когда, например, я спрашивал, хочу ли новый альбом «Супертрэмп», а палец попадал на слово «голод», я не сомневался, что альбом — прихоть и я должен экономить деньги. Получалось примерно то же самое, как, решая задачу, заглядываешь в конец учебника и смотришь ответ.
Или, еще вернее, это напоминало совет кого-то из родителей.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 71 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |