Главная страница | Контакты | Случайная страница Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Стратегии становления человека советского

Анализируется аналогично порошку и, кроме того, определяется рН (потенциометрически) и каждая партия перед выпуском проверяется на пирогенность.

Лекция 9. Анропологический портрет человека советского.

1. Социальные корни «человека советского»

Канон советского человека

Стратегии становления человека советского

4. Номенклатура и перерожденцы – типы человека советского

Следует поразмышлять — в контексте всего того, что говори­лось раньше — о габитусе советского человека. С этой точки зрения не каждый, кто жил в советском обществе, является типичным советским человеком. Например, дворянин или старый интеллигент, волею исторических судеб оказавшиеся члена­ми советского общества, могли внутренне отделять себя от него. При этом они, конечно, участвовали в социальных и языковых играх эпохи и обозначали себя в анкете или автобиографии как советских людей. Тем не менее при рассмотрении советского человека как ти­па они вряд ли попадут в эту группу. Они советские по случайности рождения. То же касается и других, например, тех, кто происходил::з городского мещанства, хотя эти люди часто неплохо вписывались в новое общество. Вряд ли можно счесть советским человеком кре­стьянина, переживающего крушение своего хозяйства, своего мира и гибнущего вместе с этим миром.

Сегодня вопрос представляется более сложным. Возникла потребность исследовать, результатом каких процессов был «советский человек». Ведь существовали и сейчас существуют люди, которые называют себя советскими людьми. Обрете­ние габитуса следует рассматривать как процесс, сложный и много­мерный. Идентичность не сводится к словесным выражениям. Габи­тус не является только языковым. Мало просто сказать: «Я — советский человек». Человек проявляет и обозначает свою идентичность нс только прямо отвечая на вопрос: «Кто ты такой?», но и действуя: одеваясь, проводя досуг, определенным образом питаясь, обустраивая жилище и выбирая жену... Мы уже показали (см. тему 2), что тело — практический способ оперирования внешними ситуаци­ями и событиями. Можно узнать, кто есть этот человек, если он спо­собен это показать. Степень и форма телесного самоконтроля — центральный аспект того, что не может быть выражено в слове. Одновременно это рамки того, что человек может сказать о себе. С ан­тропологической точки зрения то, что человеку нравится или не нравится, дано главным образом в социальном взаимодействии. По­пробуем ответить на вопрос: какие практики ассоциируются с пред­ставлением «советский человек»?

1. Социальные корни «человека советского»

В 1926 г. городское население СССР составляло 18%, столько же, сколько перед первой мировой войной, и только в начале 60-х доля городского населения достигла 66%, т.е. страна подошла к большин­ству так называемых развитых стран. Т.о., типичный «советский человек» — бывший крестьянин, ставший городским жителем. Это человек традицион­ного общества, который раньше занимал место на нижних ступенях социальной иерархии. Он вступает в общество Модерна и создаст своей жизнью советский Модерн.

Напомним, Модерн несводим ни к ка­питализму, ни только к индустриализму. Модерн определялся нами как цивилизация нормы, цивилизация проекта, больших идеологий и централизованных систем насилия. Мы не можем не признать суще­ствования множества обществ Модерна, не во всем соответствую­щих идеальному типу. Советское общество мы рассматриваем как разновидность Модерна. В качестве главного абстрактного посред­ника в отношениях между людьми выступают здесь не столько день­ги (общество не рыночной, а раздаточной экономики), сколько идео­логическая система и идеологический язык. Что касается централи­зованных систем насилия, всем известно: в советском обществе они были развиты сверх всякой меры.

Годы рождения тех, кто формирует советское общество, советских горожан, — приблизительно 1908—1925. Возрастная разница мог­ла достигать 15—17 лет. В 1929 г., когда начался Великий перелом, одни были малыми детьми, другие входили в группу молодежи. Го­родское население пополнялось бывшими крестьянами, принадле­жащими именно к тому поколению, о людях которого здесь идет речь. Истории жизни этих людей видятся типичными. Новое социальное поколение бывших крестьян од­новременно изобрело советское общество и советский Модерн. Что происходило с человеком, который переставал быть кресть­янином? Каким образом он становится агентом социальной систе­мы, т.е. тем, без чьей деятельности се существование невозможно. Советского общества не могло существовать без советского челове­ка. Советское общество стало разваливаться, когда с поверхности истории стали исчезать советские люди.

Как возникло новое общество? Часто полагают, что единствен­ным субъектом социального превращения была власть и властите­ли, сами не подверженные превращениям, но лишь превращающие других. У власти был проект, который она впечатывала в реаль­ность. С этой точки зрения масса — лишь объект репрессии, норми­рования. Власть — то, что у одного есть, а у другого нет. Власть бы­ла у большевиков. Сегодня каждый школь­ник знает, что крестьянство было объявлено последним капиталистичсским классом. Каждый расскажет историю уничтожения кре­стьянства.

Но вот что интересно и не может не обращать на себя внимание. Если обратиться к историям жизни советской и даже постсоветской элиты, то биографии часто начинаются со слов «родом из крестьян». То же можно сказать о так называемой советской интеллигенции: о бюрократах и технократах, «инженерах человеческих душ», об ар­мии рядовых врачей и учителей. Крестьянин с Урала становится столичным жителем и довольно крупным архивным работником, сын раскулаченного с севера Вологодской области — партийным ра­ботником, третий кончает университет, воюет, становится полковни­ком... Не должна ли идти речь о параметрах возникновения согласия между доминируемыми и доминирующими, между «властью» и «массой»? Не существует ли тесной взаимосвязи между принуди­тельностью и добровольностью в процессе изменения человека и общества?

Как и отчего начинают люди действовать по-новому? Как кре­стьянин превращается в некрестьянина? С чего начинается измене­ние человека, которое меняет общество? Вероятно, с кризиса. Здесь действуют факторы разных уровней.

1 фактор – страх молодежи стать не нужным «для жизни», страх остаться «бывшим человеком», превратиться в мусор, быть упраздненным за ненадобностью. Отсутствие онтологической безопасности выступало в качестве механизма запуска социального изменения. От­сюда — слом вековых коллективно поддерживаемых установлений. Исчезает взаимность ограничений, кругового контроля. Разрыв этот принимает внезапную коллективную форму. Он осуществляется от­нюдь не только через властное воздействие сверху, но и изнутри кре­стьянских общностей.

2 фактор - стигматизация. К концу 20-х годов крестьяне несли на себе клеймо «отживающего класса». И.Сталин называл крестьянство последним капиталистическим классом. За­писки и дневники молодых людей — бывших крестьян свидетельст­вуют: они не сомневались, что принадлежат к отживающему классу. Это было детерминантой повседневного восприятия идеологической риторики сначала (в 20-е годы) «нового человека», а затем «совет­ского человека».

Дети не желали принадлежать к отживающему классу. Они хотели быть «нормальными» членами общества. Работала мощная машина школьного обучения и пропаганды, которая задавала новый жизненный образец.

Пребывание в деревне виделось активным молодым людям опас­ным, по меньшей мере, бесперспективным предприятием. Они хоро­шо знали, что такое ссылка, ибо часто жили в тех местах, куда ссы­лали. В лучшем случае их ждал удел тяжкого физического труда. Можно возразить, конечно, что крестьянин к физическому труду привычен. Однако к 30-м годам они прекрасно знали, что можно по­ступить на рабфак или в техникум, стать выдвиженцем, уже город­ским жителем. Можно было стать рабочим, шахтером, по меньшей мерс, дворником или домработницей в городе...

Расширение поля жизненного выбора, принуждение к выбору — признак Модерна. Они видели, помимо продолжения дела отцов, и другие жизненные альтернативы. Самые активные и жизнеспособ­ные хотели избежать судьбы жертвы коллективизации.

Общество, с одной стороны, принуждало молодых людей — быв­ших крестьян к перемене жизни. «Чистокровный пролетарий» был объявлен ключевой фигурой тогдашнего общества. Крестьянские дети хотели быть пролетариями. С другой стороны, они сами ощу­щали возможность решительных перемен в своей судьбе. Они долж­ны были стереть клеймо отживающего класса (или, во всяком слу­чае, его запрятать) и воспользоваться снятием запрета на социаль­ное превращение.

Крестьянские дети охотно шли на службу в армию, которая позволяла сменить кожу. Ис­пользовались испытанные крестьянские техники жизни: просачива­ние и проскальзывание. Риск игры ощущался, но шли на риск. Они иг­рали по правилам, которые придумали другие, но играли свою игру.

Следует отметить, что в изобретении советского человека участ­вовали не все крестьяне. Речь идет о самых жизнеспособных моло­дых людях, которые двинулись в город, в промышленность. Их, в свою очередь, можно разделить на две группы. Одна — большая, другая — меньшая.