Читайте также:
|
Мы уже отметили, что тактика и практика революционного рабочего движения по своей внутренней напряженности немногим отличается от тактики и практики буржуазного правительства. В обоих случаях совпадает даже терминология, выражающая борьбу против «надоедливых». Те же упреки против недовольных, тот же способ аргументации для защиты сложившихся обстоятельств: в одном случае — сохранение государства, в другом — сохранение партии. Даже то же смещение понятий в оценке фактов и личностей, индивидуального и коллективного. Авторитаризм официальных представителей германской социал-демократии, частично присущий любой строго структурированной организации, обнаруживает во многом большое сходство с авторитаризмом официальных представителей германского рейха. В одном случае Вильгельм II, советующий «нытикам», если им не нравится в Германии, его империи, отряхнуть пыль со своих ног и покинуть ее. В другом случае Бебель, угрожающий, что пора покончить, наконец, с постоянным нытьем и подстрекательством в партии, и считающий, что если оппозиция не может согласиться с позицией руководства партии, то пусть она «убирается». В чем же различие между тем и другим, кроме различия, которое существует между добровольной организацией (партией) и недобровольной (государством), т. е. между организацией, в которую вступают, и той, в которой живут от рождения?
Вряд ли найдется сколько-нибудь значительный партийный вождь, который так не думает и не поступает, а если у него есть темперамент и природная честность — не рассуждает так, как, по преданию, отозвался король-Солнце о своем государстве: «Партия — это я». Отождествление бюрократа со всей партией и интересов одного с интересами другого полное. Любую объективную критику он относит к самому себе. Отсюда характерная почти для любого вождя партии пугающая неспособность к объективной оценке критики, исходящей от противника в рядах собственной партии. Он всегда чувствует себя задетым лично, иногда искренне, иногда и намеренно, чтобы переменить место борьбы, предстать незаслуженно обиженным и наградить в глазах массового общественного мнения своих теоретических противников сомнительной славой его личных ненавистников. Если же нападки на вождя носят личный характер, то первое, что он считает необходимым сделать, это отнести эти нападки на партию — и не по дипломатическим соображениям, чтобы, скажем, обеспечить себе таким образом поддержку всей партии и повергнуть нападающих тяжестью массы, но и в силу наивного отождествления части с целым. <...>
Диктаторство вождей проистекает не только из презренной жажды господства и дикого эгоизма, но и нередко из честной уверенности в ценности собственного «я» для общего дела. Именно верные своему долгу, профессионально подготовленные чиновники оказываются наибольшими диктаторами. Вольфганг Гейне отзывается о существующей в германской социал-демократии взаимосвязи между принципом «государство — это я» и уровнем чиновничьего аппарата следующим образом: пусть не говорят, будто неподкупность и основательность наших партийных функционеров и их любовь к нашему великому делу создадут оборонительный вал против таких последствий. Напротив, чиновники, знающие свое дело и стремящиеся бескорыстно служить общему благу (что, к счастью, имеет место в партии) скорее всего, осознавая свои заслуги, проявят склонность рассматривать все то, что они считают правильным и приемлемым, в качестве непреложной нормы и исключают все отличающееся от нее — якобы в интересах дела препятствуя тем самым дальнейшему здоровому развитию партии.
Даже у надежных и некоррумпированных государственных чиновников германской империи маниакальная персонификация дела объясняется в некоторой степени их доброй совестью и большой любовью к делу. Кроме того, почти каждый из этих бюрократов склонен к тому, чтобы любой укол против своей личности воспринимать как преступление против любимого государства. <...>
Бюрократ также легко верит в то, что он знает потребности масс лучше, чем они сами. В отдельных случаях это мнение не лишено смысла, но все же в большинстве является симбиозом наивных претензий и самодовольной мании величия. И все же партийный чиновник подвержен моральному разложению и жестокосердию в гораздо меньшей степени, чем чиновник, состоящий на государственной службе, поскольку он, как правило, ведет разъяснительную работу, хотя и не сохраняет прочный контакт с массами. С другой стороны, привычка к постоянным аплодисментам льстит его самолюбию.
На высокой стадии развития олигархической организации вожди начинают отождествлять не только учреждения, но даже и имущество организаций, которые они возглавляют, со своим имуществом. Но и этот феномен является общим как для партийной, так и для государственной олигархии, которая всегда смешивает общее достояние со своим собственным благом. Один из рабочих вождей Генуи, который вырос и добился признания вместе с организованным пролетариатом и который в результате неограниченного доверия своих товарищей был осыпан различного рода полномочиями и почетными должностями, при заключении договора о тарифах и подобных руководимых им мероприятиях счел справедливым вместе с доходом, причитающимся рабочим, рассчитать и вычесть свою собственную долю дохода. В знаменитом споре между вождями и массами в германских профсоюзах за право объявления войны в экономической жизни первые до сих пор считали, что и в правовом, и в моральном отношении они могут претендовать на право объявления войны потому, что им приходилось бы «добывать и средства». «Похоже на то,— заметил по поводу этой аргументации один наблюдательный критик,— что бедные профсоюзные функционеры собираются покрывать расходы из собственного кармана». Но это только завершающий этап, решающее следствие олигархической идеологии, которая обязательно ведет к полному умерщвлению любой живой демократической идеи.
Перевод кандидата философских наук Ю.ФИЛИППОВА
Дата добавления: 2015-02-16; просмотров: 77 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |