Для многих писателей главное вредоносное воздействие текста состоит в том, что читатели ему наивно верят. У читателей есть дурная привычка, говорят писатели, они тотчас обманываются всякой историей и позволяют себя убедить, что существует нечто «там снаружи», и оно является референтом текста и ему соответствует. Многие древние и современные писатели, желая отвлечь читателей от референта, пытались добавить рефлексивные элементы, которые функционировали в форме предостережений: не верьте мне, на карту поставлено нечто более важное.
Когда писатели пытаются переключить внимание читателя на текст, их называют «деконструктивистами» и часто ассоциируют с Жаком Деррида. Когда писатели пытаются направить внимание читателя на саму работу веры и осмысления, их иногда называют «этнометодологами», чей символ – Гарольд Гарфинкель. Деконструктивисты пытаются писать тексты, не ссылаясь на что-либо и не создавая впечатления присутствия или репрезентации. Этнометодологи стремятся к противоположному; они пишут тексты, которые в силу необходимости удалены от описываемой ситуации, но стремятся создать впечатление, что все же присутствуют – без деформации и переноса – там снаружи, в жизненном мире[20] своих субъектов. Стилистическая задача в обоих случаях схожа: сделать текст неудобочитаемым с тем, чтобы обычная двусторонняя связь между рассказом и референтом была прервана и приостановлена.
Претендуя на новизну и постмодернизм, эти авторы слишком часто забывают, что существует третий способ создавать рефлексивные тексты, который веками практиковался писателями, стремящимися направить внимание на самого читателя, на его собственную жизнь и судьбу. Это перенаправление удается многим религиозным текстам, в особенности Новому Завету, и подразумевает радикальный отказ от объяснения [Peguy, 1914; Latour, 1975]. Например, история о пустой могиле в Евангелие от Марка (Мк 16) не должна читаться как сообщение о далекой эмпирически существующей могиле в предместьях Иерусалима в канун Пасхи около 30 г. н.э., но как о читателе Евангелия и тех знаках, которые ему нужны, чтобы самому понять: Иисус жив, он воскрес. В ответ на нелепый эмпирический вопрос женщин: «Кто отвалит нам камень от двери гроба?» (Мк 16:3)[21] звучит ангельское наставление: «Он воскрес, Его нет здесь. Вот место, где Он был положен». Хороший читатель подобного текста – это не тот, кто задает нелепые вопросы: «Что случилось на самом деле? Нашел бы я следы пустой могилы, если бы я поехал на то место в Иерусалим и провел раскопки?», но тот, который спрашивает: «Что происходит со мной сейчас, когда я слышу голос ангела? Иисус действительно больше не есть там – там снаружи. Вот что на самом деле имеет в виду ангел. Прекратите задавать нелепые вопросы. Он воскрес. Он жив». И в ходе этого процесса читатель становится писателем или комментатором, или проповедником другого текста – тем, кто трансформирует, переводит, украшает и дополняет непрерывную цепь комментариев. В течение сотен лет (до XVII в.) все усилия были направлены на то, чтобы сделать нормальное «прямолинейное» фактологическое прочтение Библии невозможным. Не удивительно, что, когда научно подготовленные экзегеты стали толковать Библию новым способом, большинство историй распались.
Я не уверен, что в отношении рефлексивности, перевода, изобретательности и ума постмодерные деконструктивисты могут сравниться с Евангелистам и Отцами Церкви. В сравнении с ними деконструктивисты пользуются очень малым числом инструментов. Их метарефлексивность достигается путем прибавления (как это я делаю сейчас) особых разделов о том, каким образом следует или не следует создавать тексты или дискурсы. Это то, что обычно называют методологией. В конечном итоге, единственный способ написать текст, который не рискует тем, чтобы в него наивно верили, – это писать методологически. Жуткие результаты такого подхода видны в трудах Деррида и Гарфинкеля. Если бы эта проза была просто непригодна для чтения, это было бы полбеды. Но в ней есть нечто похуже с их собственной рефлексивной точки зрения. Деконструктивисты и этнометодологи считают, что если принять достаточно методологических мер предосторожности, можно написать тексты, которые будут лучше (лучше в том смысле, что позволят решить задачу присутствия–отсутствия). Деррида действительно полагает, что благодаря трюкам, хитростям, ловушкам тексты, которые он пишет, являются более деконструированными, чем колонка журналиста в «Нью-Йорк Таймс», сообщающего о недавнем крушении самолета. Некоторые последователи Гарфинкеля действительно верят, что раз предприняты все методологические меры предосторожности, то мир, населенный компетентными членами коллектива, может быть представлен правдивее, чем в интерпретации такого классика социологии, как Роберт Мертон. Деррида полагает, что текст может избежать удела присутствия, а Гарфинкель, кажется, верит, что сообщение в конце концов может избежать удела отсутствия. За этими противоположными рефлексивными заявлениями стоит наивная и неукротимая вера в возможность написания более правдивых текстов. Восхитительно комичная докторская диссертация Малькольма Эшмора [Ashmore, 1985] высмеивает все претензии на метарефлексивность, доводя их до предела. Как мы бы сказали по-французски «Plus réflexif que moi, tu meurs»[22].
Метарефлексивность основывается на идее, что самое вредоносное влияние текста состоит в том, что читатель наивно верит ему, некоторым образом устанавливая связь с референтом «там, снаружи». Рефлексивность, как полагают, должна противодействовать этому эффекту, делая текст непригодным для нормального потребления (часто это означает – непригодным для чтения). Тем самым принимается как данность, что читатели – наивные верующие; есть такая вещь, как нормальное потребление; люди легко верят тому, что они читают; верить всегда означает соотносить рассказ с референтом «там снаружи». Это очень наивный набор верований в наивные верования читателей. Я подозреваю, что этот постмодерный взгляд на то, что значит быть нововременным (modern), является результатом наивной и некритической интерпретации научного объяснения в целом. Опыт изучения научной литературы заставляет меня серьезно сомневаться во всех четырех предположениях [Callon et al., 1986]. Читателей куда труднее обмануть, они менее легковерны, более искусны в деконструкции и стремительны в создании вымысла, чем допускают писатели, которые высокомерно верят в то, что другие верят. Здесь мы должны «не преувеличивать экзотизм других»[23]. Научные тексты готовят себе куда более вероятную судьбу: читатели им не поверят или, того хуже, они никого не заинтересуют.
Однако самое эксцентричное верование, связанное с метарефлексивностью, возникает, когда вы изучаете самореференцию. Вулгар [Woolgar, 1988], например, считает, что этнографический текст Малиновского о том, как заниматься этнографией, рефлексивнее, чем этнографический текст, скажем, о балийцах. Более того, рефлексивность Малиновского может быть, с точки зрения Вулгара, наивным способом рассказать нам подлинную историю о том, как составить этнографический отчет. Поэтому он последовательно придумывает подлинно рефлексивный текст третьей степени.
Согласно ему, Малиновский наивно полагал, что, будучи рефлексивным (на втором уровне), он избежит обвинений в собственной наивности в качестве рассказчика. Но Вулгар не хочет, чтобы мы поверили, будто третий уровень «подлинно» рефлексивен, и потому рад представить множество других ступенек на лестнице Иакова; ее верхушка теряется в облаках, но она не приносит бесконечных плодов. К несчастью, ни одно множество степеней, слоев, трюков Хофштадтера[24] не смогут снять простой семиотический аргумент. Текст о том, как Малиновский пишет о балийцах не более и не менее рефлексивен, чем текст Малиновского о балийцах, и не более и не менее рефлексивен, чем то, что говорят сами балийцы; а вулгаровская трактовка n -й степени всего вместе не более и не менее рефлексивна, чем любая другая трактовка в этой цепи. Почему же нельзя их расположить в виде кипы рефлексивных слоев? Потому что все они являются текстами или историями, опирающимися на что-то еще. Нет способа распределять тексты по слоям, потому что они все равны. Тексты, так сказать, живут в демократии, пока дело касается семиотики. Головокружение самореференции берет начало в наивном убеждении, что и в первом тексте (внизу), и во втором (наверху) присутствует один и тот же актор. Рефлексивисты, напротив, полагают, что когда в тексте нет автора в качестве одного из персонажей, он менее рефлексивен, чем когда автор есть, хотя с точки зрения семиотики, эти тексты суть два схожих способа строить высказывания [Greimas, Courtes, 1983; Bastide, 1985]. С семиотической точки зрения, роль, сыгранная балийцами в первом тексте, такая же, как в вулгаровской трактовке пятой степени. Трактовки не сидят друг у друга на закорках, а располагаются бок о бок.
Когда Вулгар показывает фотографию самого себя, пишущего подпись к этой же самой фотографии в статье о книге, посвященной наблюдению за наблюдателями, он, видимо, полагает, что поднялся на несколько витков рефлексивности над «наивной» и «непроблематичной» фотографией голого туземца. С семиотической точки зрения, он не продвинулся ни на дюйм; два изображения, лежащие бок о бок, просто показывают разных акторов и вещи. Фотографии Вулгара не удается хотя бы мало-мальски снять проблему расстояния. Это также означает, что исходное изображение ни в коей мере не является более наивным или менее рефлексивным, чем его фотография. Изображения равноправны, так как оба показывают вещи на расстоянии, и оба играют с этим расстоянием. Нет разницы между тем, чтобы показывать женщину, сажающую рис на плантации, и социолога, пишущего подпись к собственной фотографии. Первое не проще второго, а фраза «жили-были» не создает больше проблем, чем «это первое предложение рассказа». Сюрреалисты упивались фокусами вроде «ceci n’est pas une pipe»[25] и подобными апориями не потому, что они, как утверждалось, покончили со здравым смыслом, а потому что они полагали здравый смысл наивной верой. Если Вулгар прав, то «не преувеличивать экзотизм других» (см. настоящий сборник[26]) означает: мы должны избавиться от витков [рефлексивности] не потому, что они бесполезны, а потому что все остальные тоже ими пользуются.
Дата добавления: 2015-02-16; просмотров: 91 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |