Читайте также:
|
Врачебный кабинет.
В глубине на возвышении смутно виднеется каменный ангел. Сгорбившись, сидит у стола Джон. Входит Альма с чашкой кофе на подносе. Из соседней комнаты доносятся звуки молитвы.
Голос мистера Уайнмиллера.
Боже всемилостивый и всемогущий,
Смилуйся над рабом Твоим в час его нужды,
И если будет на то воля Твоя, о Господи,
Прими его в лоно Свое и упокой его душу.
Джон. Что это он там бормочет, ваш отец?
Альма. Молитву.
Джон. Скажите, чтоб заткнулся. Нам это кликушество ни к чему.
Альма. К чему или ни к чему — вопрос уже не в этом. Я вам сварила кофе.
Джон. Не хочу.
Альма. Поднимите голову, Джон, я оботру вам лицо. (Осторожно прижимает полотенце к кровоподтекам на его лице.) Такое прекрасное, такое одухотворенное лицо! Оно обличает силу, которую грех растрачивать.
Джон. Не ваше дело. (Отталкивает ее руку.)
Ал ь м а. Вы бы подошли к нему.
Джон. Не могу. Он не захочет меня видеть.
Альма. Всему причиной его безграничная любовь к вам.
Джон. Всему причиной фискал-доброхот, позвонивший ему ночью. Кто бы это мог быть?
Альма. Это я.
Д ж о н. Догадывался, но верить не хотелось.
Альма. Я позвонила ему в клинику, как только узнала, что вы задумали. Просила приехать и воспрепятствовать вашему намерению.
Джон. Вот и подставили его под пулю.
Альма. Возлагайте вину только на собственную слабость.
Джон. Не вам рассуждать о моей слабости.
Альма. Порой только несчастье — вроде этого — способно сделать слабого сильным.
Джон. Ах вы старая дева — рыбья кровь! Знаю я вас всех, праведников, святоши несчастные: что поп, что поповская дочка! Вся ваша напыщенная болтовня, все ваше кликушество и шаманство давно уж молью трачены — отжили свой век, а вы все цепляетесь за них! А я, видите ли, должен обслуживать ваши неврозы, снабжать вас снотворным, тонизирующим, чтоб вы с новыми силами могли пороть свою чепуху!
Альма. Обзывайте меня как хотите, но разве обязательно, чтоб эти пьяные крики слышал ваш отец? (Пытается вырваться.)
Джон. Стойте! Я покажу вам кое-что. (Заставив ее повернуться лицом к стене.) Вот схема строения человека, глядите!
Альма. Я уже видела. (Отворачивается.)
Джон. Да вы ни разу не осмелились взглянуть на нее.
Альма. С чего бы это я не осмелилась?
Джон. Со страха.
Альма. Вы... не в своем уме, должно быть.
Джон. Разглагольствуете о слабости, а сами не в силах даже взглянуть на изображение людских внутренностей.
Альма. В них нет ничего особенного.
Джон. В этом-то и ошибка ваша. Вы полагаете, что набиты лепесточками роз. Повернитесь и взгляните, полезно будет!
Альма. Как вы только можете так вести себя, когда рядом умирает отец, и винить вам...
Джон. Тихо! Выслушайте лекцию по анатомии. Видите схему? На ней изображены... На ней изображено дерево, а на дереве... три птенца. Тот, что повыше, мозг. Птенца мучит голод, а кормится он — Истиной. Досыта этот птенчик не наедается никогда, и все машет слабенькими окоченевшими крылышками да попискивает: «Еще! Еще!..» Дальше — желудок. Тоже прожорливый птенец! Но и практичный: лопает, что дают. И вот, наконец, последний птенчик... а может, первый, кто знает?.. Взгляните, взгляните на него! Точно так же, как тем двум, ему голодно и еще больше, чем тем, одиноко! А изголодался он по любви!.. Вот они все на схеме — три птенчика, три голодных крохотных птенчика на высоком иссохшем дереве!.. Поняли? — иссохшее дерево, а взлететь не могут!.. Вот я и кормлю их, всех трех кормлю — до отвала!.. А вы на своих пост наложили!.. Разве что среднего, практичного птенчика, подкармливаете понемногу — бурдой какой-нибудь... Но чтоб тех двоих напитать — ни-ни! Какая уж там любовь?! Или Истина!.. Ни того ни другого — одни только заплесневелые предрассудки! Да они у вас подохнут с голодухи, эти два птенца, — еще до того, как дерево ваше рухнет... или сгниет!.. Вот все, что я вам хотел сказать. Можете идти. Лекция по анатомии окончена.
Альма. Вот, значит, каковы ваши возвышенные идеи о том, что нужно людям. Но у вас здесь показано строение не зверя, а человека. И я... я не приемлю ни вашего понятия о любви, ни той истины, которой, как вы считаете, кормится мозг! На вашей схеме показано не все.
Джон. Вы имеете в виду тот орган, который по-испански зовется «альма»?
Альма. Вот именно — душа: как раз ее и недостает на вашей схеме. Но все равно она в нас! Пусть ее не видно, пусть, — она все-таки есть. И вот ею- то... ею-то я вас и любила!.. Ею, а не так, как вы тут объясняли!.. Да-да, любила, Джон, и чуть не умерла, когда вы меня оскорбили!
Джон(медленно повернувшись к ней, мягко). Я не тронул бы вас тогда.
Альма(не понимая).Что?
Джон. В тот вечер, в казино, я бы не тронул вас, даже если б вы согласились пойти наверх. Не смог бы.
Альма не отрывает от него глаз, словно предчувствуя новый жестокий удар.
Да-да, не смог бы! Правда смешно? Страшусь души вашей больше, чем вы моего тела. Были б там в не меньшей безопасности, чем каменный ангел в парке, — мне недостало бы... порядочности прикоснуться к вам...
Мистер Уайнмиллер (из-за двери). Альма! (Входит.) Ему легче немного.
Альма. Да?..
Джон берет с подноса чашку кофе.
Остыл, я подогрею.
Джон. Ничего.
Мистер Уайнмиллер. Альма, доктор Бьюкенен просит тебя.
Альма. Я...
Мистер Уайнмиллер. Он хотел бы, чтобы ты спела.
Альма. Я... я не могу... Не могу сейчас.
Джон. Спойте ему, мисс Альма.
Мистер Уайнмиллер выходит в наружную дверь. Альма, обернувшись, смотрит на Джона, склонившегося над чашкой кофе, но он не поднимает глаз. Оставив приоткрытой дверь, Альма проходит в оранжевый полумрак соседней комнаты, и спустя несколько секунд оттуда доносится ее тихое пение. Внезапно поднявшись, Джон идет к двери и, медленно растворив ее настежь, проходит к отцу.
Джон (негромко, с глубокой нежностью.) Папа?..
Свет меркнет, освещен лишь каменный ангел.
Дата добавления: 2015-09-11; просмотров: 70 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |