|
Читайте также: |
Там же. У стены, рядом с занавеской, стоит ёлка.
Т а т ь я н а печёт пироги, Д е д и В а н я занимаются ёлкой.
Входит Л ю ш а.
Татьяна. Ну что там? Порядок?
Люша. Порядок.
Дед Гагин (ворчливо). Могла и не бегать из дому в дом, не досматривать: говорил же тебе, что вчера ещё протопил и постели прогрел.
Татьяна (Гагину). Да соскучилась она по родным стенам, будто не понимаешь, Гагин? (Люше.) Сядь, Люша, протяни ноги. Всё у нас порядком: и за домом следим, и за огородом. Мальцов Никифоровских я гоняю, а то повадились ваши яблони трясти, будто своих нету. Морда у них треснет, нечего. А яблоки я лучше в дело пущу. (Похлопывает по бутыли с самогоном.)
Ваня. Люша, на яблоко! (Протягивает Люше красный ёлочный шарик.) Люша хорошая. (Трётся щекой о её плечо.)
Люша. Ваня умница… (Гладит его по голове. Татьяне.) И надолго они сюда?
Татьяна. Да кто ж их знает. Дед говорит: у них конверт какой-то от Андрея Данилыча.
Люша (удивлённо). Письмо? От Андрея?
Дед Гагин. Да какое письмо... Бумагу он отписал.
Татьяна. Завещание?
Дед Гагин. Да не: завещание его уже все тут видали. Это, ну… вроде как последняя воля. Только огласить её Андрюха велел через год – сегодня, в час пополудни. (Смотрит на часы.) Скоро уже.
Татьяна. Зачем это?
Люша. Странно…
Дед Гагин. А то Андрюху не знаете? Любил он шары в мир закатывать…
Ваня. У Вани шарик.
Из-за занавески выползает бледный, взъерошенный Т о н и к.
Татьяна (Тонику). Ну ты даёшь, Палыч – бледный-то! Чисто семафор: то синий, то белый явишься. Краше в гроб кладут.
Дед Гагин. Да не, ничего – в самый раз сгодится.
Тоник (Гагину). Вам виднее… э-э-э… дедушка… а как мне вас лучше звать?
Дед Гагин. Гагин, как же ещё.
Люша. Дед по имени не любит.
Тоник (Люше). Ой, здравствуйте… а мы с вами вчера не виделись, не? Простите, я не помню ничего… я вчера так перебрал… позор просто.
Люша (с улыбкой). Нет, не виделись.
Тоник. Это хорошо. Давайте знакомиться.
Татьяна. Это Антон Палыч, он из Москвы. А это Люша наша, она Ване тётка. (Идёт к печке, вынимает противень с пирогами, Люша ей помогает перекладывать пироги на блюдо.)
Тоник. Люша? А как же полным именем?
Люша (с улыбкой). Не надо полным именем.
Дед Гагин. А полным именем она будет – Любовь…
Ваня роняет шарик, но дед подхватывает его на лету и сразу вешает на ёлку.
Ваня (бормочет). Любовь взрывает сердце, отчаявшееся полюбить… Любовь взрывает сердце, отчаявшееся полюбить… (Бросается к столу.) Ваня хочет пирожок!
Татьяна. Тише, оглашенный! Они ж горячие, с пылу с жару.
Люша (с улыбкой). Не обожгись, Ваня – дуй.
Ваня дует на пирожок, перебрасывая его с руки на руку.
Дед Гагин. Вальша сказал – всем быть вовремя. (Грозит Ване пальцем.) Смотри, дождёшься у меня, егоза! Всё тут переколотишь! (Уходит.)
Сверху тихо спускается А л я.
Люша вздрагивает, услышав скрип ступенек.
Кто… кто там, на лестнице?
Татьяна. Это Аля, я ж тебе говорила.
Аля (входя). Это я. Всем доброе утро. (Люше.) Вы наверно Ванина тётя, да? Люда, верно? (Протягивает ей руку для пожатия.)
Люша (не пожимая руки). Неверно. Любой зовите.
Накидывает пальто, быстро хватает ведро и выходит.
Аля (почти про себя). Кажется, я ей не понравилась…
Тоник. Всем нравиться невозможно, Ал. Ты не знала? (Пауза.) Ты где спала?
Аля молча указывает наверх.
Слышен свист на улице.
Татьяна (снимая фартук). Ну вот, теперь к мамке побегу. Вы пирогами-то угощайтесь! (Уходит.)
Аля. Интересно, на кого же она учится…
Тоник. Татьяна? На свиную дрессировщицу.
Аля. Да не Татьяна – Люба эта.
Тоник. Без понятия. (Кивает на Ваню.) Может, у него спросишь?
Аля (Ване). Ваня, Люба где учится?
Молчание.
Тоник. Пролёт, Ал – неверный пароль: он её не Любой, а Люшей зовёт.
Аля (Ване). Ваня, где учится Люша?
Ваня. Люша любит коровок. Муу!
Тоник. На доярку, значит…
Ваня. Люша коровок лечит.
Аля. Поняла – на ветеринара.
Ваня. У коровок молочко, у коровок творожок. (Протягивает Але ватрушку.)
Аля. У-у-у, какая ватрушка! (Берёт ватрушку и обжигается.) Ой!
Ваня. Осторожно, горячо! Дуй, Ваня! (Протягивает пирожок Тонику.)
Тоник (кривясь). Не, спасибо… не надо мне ничё…
Аля (Тонику). Пить надо меньше!
Тоник (садясь). А что тут ещё и делать, в этом кошмаре…
Ваня. Ваня делает коробочки. (Убегает за занавеску.)
Аля идёт к умывальнику.
Аля. Иди сюда, умойся, легче будет! Сто лет колодезной водой не умывалась… (Осматривает ёлку.) Настоящая, смолой пахнет… А у нас теперь искусственная. Иногда и убирать лень: стоит до самой весны, пылится…
Тоник. Здесь всё настоящее, Ал… потому и страшно.
Аля. Ничего не страшно. Умойся, кому сказала!
Тоник неохотно ползёт к умывальнику, брезгливо плещется и отскакивает.
Тоник. Я… ой… я… (Вылетает за дверь.)
Аля. Похмельный синдром в чистом виде. (Пауза.) Как хорошо, никого… только я и ёлка. (Прохаживается, жуёт ватрушку, смотрит в окно.) И в окошке один снег, одно небо…
Возвратившийся Ваня роняет из рук коробочку.
Ваня (чётко). Одно небо – это реальность. Деревья растут и падают, умирают люди, сохнут реки, острова погружаются в океаны – и вся планета когда-нибудь остынет и рассыплется в прах. И небо примет, разнесёт в своей бесконечности обезличенные атомы, бывшие когда-то нами, слепит из них другую реальность.
И так же, как я сейчас, некто неведомый будет вглядываться потом в небо нового мира… (Замолкает и глядит в одну точку.)
Аля. Ваня… ты это откуда знаешь?
Ваня (трясёт головой). Ваня коробочку принёс! (Озирается, видит на полу уроненную коробку, поднимает.) Ваня умница! (Кладёт в коробку пирожки.)
Раз… два… три… три…
Третий пирожок в коробочку не влезает.
Ваня долго пытается его втиснуть, потом съедает.
Аля. Ты такая умница, да…
Ваня (доставая с полки бумагу и карандаши). Ваня будет рисовать! (Протягивает карандаш Але.) Аля будет рисовать.
Аля. А что рисовать?
Ваня. Ваня хочет ёлку.
Рисуют. Под окном слышны голоса. Открывается дверь.
В сенях Люша придерживает корыто, пропуская вперёд В а л е н т и н а с ведром воды и В а л е р и ю; входит следом.
Люша (Валентину). Сюда ставьте!
Валентин ставит ведро возле умывальника.
Не облились, Валентин?
Валентин. Нет, ничего. Отвык от такой работы.
Люша. Для нас это будни. Да вы располагайтесь.
Валентин (тянет носом). Ёлка! Пироги! Божественный запах!
Гости раздеваются. Валерия подходит к ёлке.
Валерия (тихо). Правда, ёлка… Дед не шутил.
Люша (Валентину). У вас действительно есть бумага от Андрея?
Валентин. Да. Я её получил письмом… уже после его смерти.
Люша. Странно… он ничего не говорил о таком письме.
Валерия (Люше). А разве он должен был вам сказать? Вы с ним… вы с ним были настолько близки?
Люша молча смотрит на неё, на Валентина – потом выходит.
Странная особа…
Валентин. Но и ты тоже, Валера! Мы только что познакомились, заговорили – и ты бомбить её в лоб такими неловкими вопросами! (Замечает Алю.) Здравствуйте… Алина.
Аля. Здравствуйте, Валентин.
Валерия (Але). Вы всё ещё здесь… проездом. А вам не кажется, что проезд затянулся? У нас тут чисто семейная ситуация, точнее сказать – для очень узкого круга.
Аля. Но я… я думала здесь подождать. Поезд только вечером.
Валерия (Але). Можете подождать в городке. Валентин быстро вас отвезёт, ему нетрудно. Там в гостинице вполне сносные номера.
Валентин. Да, пожалуй… (смотрит на часы) как раз успею обернуться в оба конца.
Аля (Валерии). Вы не слишком гостеприимны. Впрочем, Валерия, вы ведь здесь и не хозяйка? А хозяева меня пока не гнали. (Ване.) Ваня, хочет, чтобы Аля ушла?
Ваня. Аля хорошая! Аля, рисуй ёлку.
Аля. Вот видите!
Валерия. Вы нахальная девушка… (Садится возле стола.) Ваня этот не в счёт. Думаю, стоит спросить остальных, взрослых.
Аля. Я вам так сильно мешаю? Вы же знаете, я пишу о вашем муже, мне всё о нём интересно.
Валерия. Именно это мне и не нравится. (Валентину.) Слушай, а мы не можем прочесть эту бумагу где-нибудь… наедине?
Валентин. Он оставил чёткие указания: бумага должна быть оглашена сегодня, в этом доме, ровно в час дня.
Валерия. Но он же не узнает.
Аля. Фу! Как не стыдно…
Валерия (игнорируя её). Но ведь только для узкого круга лиц? Без посторонних?
Валентин. Он вообще не упоминал никакого круга: только время и место.
Аля (торжествующе). Вот видите! Это судьба, что я случайно оказалась здесь именно теперь. А к знакам судьбы писатель Батов, насколько я знаю, относился серьёзно.
Валерия сердито встаёт и уходит за занавеску, садится на лесенке.
Валентин следует за ней, они разговаривают шёпотом.
Валерия (негромко, но резко). Я не хочу, чтобы она здесь была!
Валентин. Тише, Валера. Я попробую с ней договориться.
Валерия. А остальные? Может быть, ты договоришься со всеми? Ведь есть же у них ещё один дом, пусть бы там и посидели полчасика: раз тебе так важно соблюсти ритуал, ты быстро прочтёшь бумагу здесь – и мы сразу уедем. Заплати им, сколько надо, я денег дам.
Валентин. Это неудобно, Валера. Мы ведь не знаем, как тут без нас жил Андрей…
Валерия. Не понимаю…
Валентин. …возможно, эта бумага их тоже касается.
Валерия. Скажите, какие мы вдруг стали деликатные! Ерунда, вышлешь им копию.
Валентин. Деликатность тут ни при чём, ты плохо разбираешься в таких делах. Если бумага их тоже касается – я должен сразу видеть реакцию каждого и вовремя принять меры, потом может быть поздно.
Валерия. Поздно? Что – поздно, не понимаю? Андрей умер, дом достался дураку, мне завещаны эти чёртовы книги – что нам с ними ещё делить?
Валентин. Ты же знаешь, я говорил: он перед смертью писал новую книгу.
Валерия. Но ты уже искал: никакой такой книги нет!
Валентин. То-то и оно, Валера, то-то и оно! Я ничего не нашёл, но подозреваю, что книга всё-таки есть – и письмо именно о ней. Мы должны быть готовы к любой ситуации. Теперь его новая книга – это сенсация, просто бомба! Читатели будут рвать её из рук, как горячие пирожки – а заодно и все остальные книги.
Валерия. Горячие пирожки… боже, какая пошлость…
Валентин. Не пошлость, а разумный подход. Мы ещё живы, Валера – и завтра умирать не собираемся. Глупо отказываться от целого состояния. Потерпи немного, это всё быстро кончится.
Валерия. Тогда прочти мне эту бумагу прямо сейчас, быстро, чтобы я успела всё обдумать.
Валентин. Не могу. Видишь, на пакете сургуч? Это личная печать Андрея, я должен взломать её публично. Извини, но это уже вопрос профессиональной этики.
Валерия. Ханжа. Лицемер.
Валентин. Педант.
Сидят молча.
Гром корыта. Внизу открывается дверь и входит Тоник.
Валерия (прислушиваясь). Иди-иди, поговори с этой назойливой девицей. Уведи её отсюда.
Валентин выходит из-за занавески.
Тоник (Валентину, удивлённо). А вот и вы! Вы что, тоже здесь ночевали? (Але.) Ал, вы что… вы ночевали там вместе?
Валентин (усмехаясь). Не ревнуйте, юноша: мы с Валерией Сергеевной только что приехали из гостиницы. (Але.) Э-э-э… Алина… можно вас, буквально на два слова?
Аля. Ну да. Тоник, иди, иди отсюда.
Тоник. Ага, опять больного на мороз!
Аля. Пить надо меньше, больной.
Валентин (Але). Нет, здесь говорить нам будет неудобно. Давайте-ка выйдем – утро чудесное, заодно и воздухом подышите.
Аля молча натягивает куртку, Валентин берёт с вешалки пальто – выходят.
Тоник провожает их настороженным взглядом, потом его внимание переключается на рисующего Ваню. Входит Валерия.
Тоник. Валерия Сергеевна!
Валерия. Тише, малыш! Мы одни?
Тоник молча указывает на рисующего Ваню.
Он не в счёт, конечно.
Валерия хватает Тоника за руку и тащит за занавеску.
Тоник. Валерия Сергеевна, я вам так жутко рад!
Валерия. Антон, что вы здесь делаете с этой наглой девицей?
Тоник. Ну… это неважно.
Валерия. Для меня всё важно: что ей нужно? Она, правда, пишет о моём муже?
Тоник. А кто ваш муж?
Валерия. Как – кто? Андрей. Андрей Батов. Ты разве не знал?
Тоник. Нет. Конечно же – нет! Я не знал… мне раньше и в голову не приходило, что это вы его… его…
Валерия. Та-а-ак, малыш… выходит, и тебе близка эта тема. И ты тоже что-то не договариваешь. Какие у тебя отношения с этой Алиной?
Тоник. Мы… мы просто друзья, мы учимся вместе.
Валерия. Конечно, я так и думала.
Тоник. Она ничего для меня не значит, поверьте!
Валерия. Ну конечно, я верю, верю… Только увези её отсюда быстренько.
Тоник. Вы её не знаете. Она ни за что не уедет, пока… (Запинается.)
Валерия. …пока не будет оглашена бумага, верно? Я догадывалась, я с самого начала подозревала… Никому, никому нельзя доверять!
Тоник. Мне можно! Я же вас, я вас… (Целует ей руки.)
Валерия. Можно, говоришь? Не знаю, малыш…
Тоник. Хотите, я выкраду для вас эту бумагу?
Валерия. Это было бы прекрасно. Впрочем – поздно. Боюсь, тебе не успеть.
Гром корыта.
Возвращаются Аля и Валентин.
Аля. Нет. Я сказала – нет. И кончено.
Валерия выходит из-за занавески и испепеляет Валентина взглядом.
Следом выходит Тоник – и Аля смотрит на него с подозрением.
Гром корыта. Появляются Люша и дед Гагин.
Дед Гагин. Ну, все что ли сползлись? (Натыкается взглядом на Ваню.) Иди-ка, Ваньша, поиграй в Андрюхиной горнице.
Ваня. Ваня ёлку рисовал! (Показывает рисунок.)
Дед Гагин. Вот в горницу и отнеси.
Ваня поднимается наверх.
Валентин. Пора. Прошу всех садиться.
Все рассаживаются, Валентин в центре.
Чуть приоткрывается дверь, и Татьяна из сеней тихонько слушает.
Это письмо было получено мной после смерти Андрея Батова, с указанием вскрыть и огласить его здесь, в этом доме – в этот день и в это самое время. Вот на конверте личная печать Андрея. (Демонстрирует всем печать, эффектно взламывает, вскрывает конверт, достаёт бумагу – все смотрят на неё.)
Валерия. Да не томи, читай же!
Валентин (читает). «Сегодня я закончил свою последнюю книгу…»
Валерия. Господи…
Аля. Так книга есть!
Валентин. «…Я оставил её вам и сам обрёк на уничтожение. Бог. Небо. Любовь. Слово. Вера…» И дата – написано годом раньше, день в день.
Валерия. А дальше?
Валентин. Это всё.
Валерия. Как – всё?
Аля. Как?!
Валентин. Всё.
Аля. И где же книга?
Валерия. Девушка, вас это касается меньше всех. (Валентину.) Да, где книга, где сама рукопись?
Валентин. У меня её нет. (Вертит бумагу.) И он не оставил указаний.
Тоник. Может быть, это тайнопись? Знаете, есть спецом такие чернила. Или нужно подержать над свечкой, как делали в тюрьме Ленин с Троцким?
Валерия. Какая глупость! Не сошёл же он с ума… Не знаю, не понимаю… Детские игры в шпионов.
Тоник. А почему вы ищете рукопись? У него что, компа своего не было?
Аля. Не было.
Тоник. Дикость какая!
Аля. Он любил писать на бумаге, любил настоящие рукописи.
Валерия. Поразительная осведомлённость!
Аля. Это все знают, все его читатели. Может быть, книга здесь, в доме? Может, её просто плохо искали? Есть же тут чердак, подвал, погреб какой-нибудь? Можно было спрятать где угодно. Давайте искать!
Тоник (язвительно). Ага, и весь огород заодно перекопать: он мог зарыть в грядку. Чушь! Зачем вообще прятать? Какой писатель будет гробить свою книгу в подвале, в погребе, в сырости, чтобы она там сгнила? Да он всё сделает, чтобы его драгоценная писанина всех пережила и осчастливила грядущих потомков!
Аля. Что ты в этом понимаешь, дурак!
Валентин. Тихо! В словах юноши есть здравое зерно.
Валерия. Но… насколько я понимаю, Андрей сам распорядился как раз уничтожить эту книгу. Вот же, написано (хватает бумагу, читает) «…сам обрёк на уничтожение…», яснее некуда. Видимо, он понял, что написал что-то… недопустимое. Сжечь рука не поднялась, я понимаю, всё-таки автор – вот и поручил нам… на него это так похоже: спихнуть грязную работу на других. Что ж, что бы это ни было – мы должны это отыскать и… и уничтожить.
Валентин (перечитывая бумагу). Строго говоря, формулировка неточна: он не поручает нам уничтожать книгу…
Валерия. …но не сомневается в подобном исходе. И не сомневается в нашей порядочности. Мы – его семья, его друзья – просто обязаны в точности исполнить его последнюю волю. Что нам ещё остаётся…
Аля. Уничтожить книгу? Последнюю книгу Андрея Батова? Сжечь, как фашисты? Вы в своём уме, вдова? Или у вас от горя крыша поехала?
Валерия (Але). Нет, девушка, это вы, похоже, сходили по нему с ума… и всё ещё сходите. А я смотрю на вещи трезво: я сделаю всё, чтобы последняя воля моего мужа была исполнена неукоснительно. Неукоснительно!
Аля (Валерии). Вы… да вы его ненавидите… не цените его книги даже! Разве можно доверять вам их судьбу? Не случайно Андрей Данилович не доверял вам.
Валерия. Как… да как вы смеете?! Да вы тут кто вообще? Немедленно вон отсюда!
Аля. Я? Да я самый нужный ему человек, самый близкий – я его читатель! Это для меня он писал, со мной разговаривал! И я не уйду, пока буду знать, что его книге угрожает уничтожение.
Валерия. А я говорю – уйдёте в два счёта!
Люша. Тихо. Молчите вы, обе.
Валентин (примирительно). Девушки, тише, тише, не будем ссориться! Давайте объединим усилия и спокойно обсудим ситуацию: все будут только в выигрыше – и читатели, и писатели, и все наследники. К чему упражняться во взаимных упрёках, когда мы даже не знаем, где сама книга?
Тоник. Действительно. Может, никакой книги вообще нету? И это банальный писательский пиар-ход, чтоб пробудить к себе посмертный интерес? Ну, чтобы помнили и читали форева?
Валерия. Знаете, а на Андрея это как раз похоже…
Аля. Да что вы о нём знали?!
Валерия. А вы?
Аля. Я его хотя бы читала… и понимаю. Я верю, что эта книга есть.
Дед Гагин. Должна быть книжица, по всему – должна. Пописывал Данилыч, пописывал. Иной раз глядишь – полночи окошко светится.
Аля. Вот! Вот видите!
Ваня тихо спускается и стоит за занавеской.
Валентин. Значит, будем искать. Любой тайник или укрытие. Нам нужно составить план и тщательно осмотреть дом, все уголки и закоулки.
Тоник (язвительно). …перекопать грядки.
Валентин. Грядки? Что ж, друзья мои, перекопаем и грядки, если придётся.
Татьяна (входя). Да какие грядки, землю промёрзла. Грядки, надо же… Грядки – это весной, заодно и огород вскопаете, всё от дурной возни польза будет.
Валерия встаёт и отходит в сторону, Валентин идёт за ней.
Валерия. Не думала, что доживу до такого цирка. Он много выкидывал номеров, но это… это уже ни в какие ворота, извините… За что он так со мной? Мог оставить хоть намёк, знак. Хотя бы какое-то наводящее слово…
Ваня (чётко). Слово… Слова… Слова оказались бесполезны, бессильны. Они не могли охватить этой бывшей во мне полной, сочной реальности – они трескались, расползались, скатывались с неё. Я познал их слабость, я бросил их и отступил – отступил, торжествуя, потому что не потерял ничего. Ничего. Вся книга уже была во мне.
Валерия (в ужасе). Боже…
Аля (отдёргивая занавеску). Ваня, откуда ты это знаешь?
Тоник. Что за бред?
Аля. Погодите… это не бред. Может быть, Ваня запомнил, что говорил Андрей Данилович? Может быть, он кому-то здесь диктовал?
Аля с подозрением оглядывает окружающих.
Валентин. Может быть – и диктовал. Но вы только что слышали – он отступил. Выходит, нет никакой книги. Валера, может нам стоит просто уехать?
Валерия. Нет. Он отступил – зато я не отступлю. Мы будем искать, пока не найдём. Я уверена, книга есть: то, чего нет, мой муж не мог бы обречь на уничтожение.
Аля. Я не дам вам её уничтожить!
Тоник. Стойте, я понял! На уничтожение… А вдруг он её заминировал? Вдруг решил утащить всех с собой? Мы найдём эту книгу – а она как бабахнет!
Все разом замолкают.
Татьяна. Господи, Палыч, до чего уж договорились! Бросьте вы это всё, давайте обедать, день рожденье Андрея Данилыча отмечать. Зря я что ли с рассвета хлопотала – и пирогов напекла, и борща наварила?
Татьяна и Люша накрывают на стол.
Дед Гагин (ставит на стол бутыль). На сытый желудок и искать проще.
Татьяна. Просим к столу.
Гости садятся за стол, Люша тихо поднимается в горницу, ставит там пластинку на старый проигрыватель.
Дед Гагин. Ваньша, зажигай!
Ваня бросается к ёлке и зажигает гирлянду.
Сверху доносится тихая музыка.
Валерия. Не может быть… Здесь, сейчас. Это же та старая пластинка, его любимая…
Звучит музыка.
Идёт снег...
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 23 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |