Читайте также:
|
На обратной стороне обертки от батончика «Нестле» оказалась записка. Я прочитал: «Ты просто сексуальный объект». Батончики купил внизу, в автомате рядом с мороженым. Купил для Букмена. Он съел половину, отдал остальное, а потом написал эту самую записку и сунул ее мне. Все это происходило возле кровати, на которой лежала моя мать, без сознания, в черном мохнатом свитере, перепачканная детской присыпкой «Джонсоне бэби».
Мне почти исполнилось пятнадцать, Букмену — тридцать четыре. Наш бурный роман был в разгаре.
Мы жили в мотеле «Трэдвэй инн» в Ньюпорте, Род-Айлэнд. Я, Букмен, Хоуп, Дороти и доктор.
Ну и конечно, моя мать.
Все мы оказались здесь из-за нее. Она снова спятила. И на этот раз дело обстояло очень серьезно.
Вместо того чтобы отправить маму в лечебницу, Финч решил остановиться в мотеле в Ньюпорте, чтобы круглосуточно за ней наблюдать. Лечение состояло в следующем: мама рисовала губной помадой цифру «5» на любой гладкой поверхности, бросалась в ярости на каждого, кто показывался на глаза, крушила казенную мебель. Она даже соскребала обгрызенными ногтями с потолка штукатурку и ела.
Мы по очереди за ней следили. Хоуп и доктор уже отдежурили свою смену и теперь отсыпались в одной из трех снятых комнат. На пост заступили мы с Нейлом.
Из-за лекарств, которыми напичкал ее Финч, мать крепко спала. Я радовался, потому что ее истерики меня приводили в ужас. Сам я не спал три дня кряду. Спать хотелось страшно, но я не спал — боялся, как бы она что-нибудь с собой не сделала. А сейчас Букмен передал записку мне. Я прочитал ее и показал ему язык. Он улыбнулся. Потом на свободном клочке нацарапал еще что-то. Я прочитал: «У тебя самые красивые глаза на свете».
Мне достались мамины глаза — все так говорили. А меня это пугало; я боялся, что вместе с глазами я унаследовал и то, что за ними кроется, — то, из-за чего она верила, будто может не только разговаривать с мертвыми, но и курить с ними в ванной комнате.
Сидя возле кровати, я начал думать о том, что бы произошло, если бы тогда я не лег в психбольницу, а продолжал ходить в школу. Ведь меня ждали там уже следующим утром. Что бы тогда было? Даже если бы я хотел ходить в школу, все равно в моем мире для нее не нашлось бы места. Я старался представить, что сказала бы на моем месте эта сучка Косби — если бы сейчас здесь в мохнатом свитере лежал ее отец. «Нет, папочка, Толстый Альберт вовсе не прячется в углу с топором в руках. Ты сам и есть Толстый Альберт, как ты не поймешь?»
Я пробовал позвонить отцу (разумеется, с оплатой получателем), чтобы сказать ему, что случилось с мамой. Вдруг он пожалеет меня и куда-нибудь заберет, увезет. Как обычно, он отказался оплачивать разговор. Я решил, когда мы все вернемся, первым делом послать ему наложенным платежом фаллос. «Что это?» — удивится он прямо перед почтальоном. А потом откроет коробку и увидит фаллос длиной девять дюймов.
Я сидел на жестком виниловом стуле, Букмен сидел рядом, на другом таком же стуле, и я спрашивал себя, вернется ли когда-нибудь жизнь в нормальное русло. Что, если мать больше не поправится? Если не удастся вернуть ее оттуда, где она сейчас? А самое главное, во что превратит мои волосы дешевое мотельное мыло?
Когда мать впервые попала в больницу, мне было всего восемь лет. Она не возвращалась так долго, что я даже забыл ее лицо. Я начал бояться, что она уже никогда не вернется домой. А когда это все-таки произошло, показалось, что вернулась не вся она, а лишь ее часть. Какая-то скучная, печальная. Словно ей хирургическим путем удалили кусок души.
С началом лечения у доктора Финча она уже сходила с ума каждую осень. Как будто ум ее регулярно отправлялся на зимнюю распродажу. Иногда доктор увозил ее в какой-нибудь мотель, и они оставались там в течение четырех-пяти дней, вместе проходили через случившееся обострение. В других случаях ее отправляли в больницу — обычно недели на две. Навещать ее в больнице было очень тяжело. Не потому, что мать не вписывалась в компанию других психов, а как раз потому, что она слишком хорошо в нее вписывалась.
Каждый раз, когда мать слетала с катушек, я надеялся, что это в последний раз. Она и сама потом говорила:
— Думаю, что это был последний случай. По-моему, я наконец прорвалась к подсознанию.
В течение нескольких месяцев я верил, что она вернулась, чтобы остаться здесь, со мной. Примерно как если бы моей матерью была рок-звезда, постоянно разъезжающая по свету. Интересно, есть ли дети у Бенатар? И если есть, то сидят ли они в надежде, что тур под названием «Ад создан для детей» окажется для их матери последним?
В конце концов я задремал. И, наверное, Букмен перенес меня, потому что проснулся я на кровати, под пледом. Я был в рубашке, хотя джинсы с меня сняли.
— Тебе получше? — усаживаясь на другую кровать и закуривая, спросил он.
Я ощущал такую тяжесть, словно проспал несколько месяцев.
— Не знаю. Сколько я спал?
— Около часа.
— А как мама?
— Все еще спит.
Мне хотелось снова заснуть, но в уме постоянно крутился наш с ней разговор, который произошел как раз перед тем, как она впала в забытье.
— У тебя все в порядке? — спросила она.
-Да.
— Ты уверен?
-Да.
— Откуда ты знаешь?
— Просто уверен.
— А мне кажется, у тебя что-то не так.
Так продолжалось в течение двадцати минут. Если бы она спросила один раз, я чувствовал бы себя лучше — как будто она все еще моя мама и беспокоится за меня. Однако из-за того, что она спрашивала, словно заезженная пластинка, я очень ясно ощущал всю полноту ее безумия.
Финч сказал, что мама сошла с ума потому, что влюблена в него и боится это признать. Постоянно подавляемое чувство к нему и привело ее к болезни.
— Мне необходимо с тобой поговорить, — сказал Нейл.
Я понял, что тупо смотрю в пол, и поднял глаза.
-Да?
— Я сейчас переживаю свой собственный кризис, — начал он. — Относительно тебя.
Мне не хотелось слушать, что говорит Нейл. Лучше бы он ушел. Уехал. Уехал обратно в Род-Айленд и ждал там меня.
— О чем ты?
— Мои чувства к тебе настолько велики, что я просто не могу их вместить. Иногда хочется обнять тебя так крепко, что я пугаюсь сам себя. Как будто хочу удержать тебя до самого конца жизни, чтобы ты никуда не делся.
Его слова до ужаса напоминали то, что говорили в «Ангелах Чарли». В финальном эпизоде, когда ангелов заперли в складе и облили бензином, а в карманах у них были ракеты.
— Ты ведь не сойдешь с ума тоже, правда? — спросил я. Неужели теперь все сходят с ума? Неужели это так же заразно, как грипп?
— Я очень даже могу сойти с ума, — ответил Букмен.
Он дрожал. Его зажженная сигарета описала в темном воздухе кривую линию.
— Давай поговорим об этом позже. Я просто не смогу сейчас разобраться с чем-нибудь еще.
— Но я не в силах справиться со своими чувствами, с тем, что ты со мной сделал. Ты полностью мной завладел.
Мне было неприятно слушать о том, какую власть я над ним имею. Он казался одним из тех людей, которые сидят в коридоре и непрестанно бьются головой о стену. Он просто не мог остановиться.
— Потом, — отрезал я.
Нейл лег на кровать и уставился прямо перед собой. Я обидел его. В раскаянии я подошел к нему и крепко обнял.
— Прости. Я чувствую себя так, словно сейчас взорвусь.
— Неужели ты не понимаешь, — сказал он, — что у меня точно такое же ощущение?
В течение двух дней мама казалась медведицей гризли. Словно она увеличилась в размерах и обросла мехом. От ее тела шел отталкивающий запах — одновременно и сладкий, и металлический. Сколько лекарств ни давал ей доктор, ничего не помогало. Я начал втайне мечтать, чтобы она выбросилась из окна. По крайней мере тогда жизнь вернулась бы в нормальное русло. Казалось, ничто уже не сможет ей помочь.
Так продолжалось до тех пор, пока на горизонте не появилась Винни Пай.
Винни была развязной официанткой из соседнего кафетерия. Мама заявила, что хочет сандвич с жареным сыром и помидорами. Когда доктор сказал, что пошлет за ним Хоуп или меня, она закричала:
— Нет, я пойду сама и куплю себе этот чертов сандвич!
Финч ответил, что она не настолько хорошо себя чувствует, чтобы показываться на людях. Тогда она схватила его «Брил крим» и распылила прямо в лицо доктору.
— Если я в состоянии попасть вам в лицо, то в состоянии и купить себе сандвич!
Поэтому Финч отправился вместе с ней в кафетерий на углу улицы, а я, словно телохранитель, поплелся вслед за ними, отстав на несколько шагов.
Обслуживала их Винни. Ее светлые волосы были взбиты в высокий начес, а сухая загорелая кожа слегка морщинилась вокруг рта. Ярко-розовая губная помада расплылась по углам. Веки были ярко-голубыми от толстого слоя теней, а в ушах болтались огромные золотые серьги в форме сердца.
Мать влюбилась в нее тут же, немедленно.
— Меня держит заложницей вот этот сумасшедший, — заявила она, впившись в новую пассию диким взглядом и усаживаясь за стойку.
— Что ты говоришь, милочка? И вы, два голубка, балуетесь с детской присыпкой? — подмигнув, поддразнила официантка.
— Ты просто не понимаешь. — Мать наклонилась к ней. — Это он сумасшедший, а вовсе не я.
— Эй, милая, лучше ни о ком не суди. Каждому свое. Так что же мы заказываем? — Винни лизнула кончик карандаша и открыла блокнот.
Мать заказала сандвич, а доктор — кусок торта.
Я сидел в дальнем конце стойки и смотрел на них. Винни подошла ко мне, чтобы принять заказ, и поинтересовалась:
— И что же это молодой человек сидит здесь в одиночестве?
— Я с ними, — ответил я, кивая в противоположный конец стойки.
— О! — произнесла она и наклонилась ко мне. — В чем дело? Тебе не нравится мамочкин новый друг?
Я закатил глаза.
— Это ее психиатр.
Винни от удивления раскрыла рот.
— Психиатр? Так твоя мама завела роман с собственным психиатром? Да уж, она, должно быть, и впрямь не в себе.
— У них вовсе не роман. Моя мама невменяемая, а он ее опекает и лечит.
— Твоя мама невменяемая? — переспросила Винни, отводя взгляд.
В это время мама разговаривала со своей ложкой. —Да, — подтвердил я. — Она не в себе. И поэтому доктор поселился с ней в мотеле — вон там, рядом, — чтобы ее вылечить.
Винни нахмурилась:
— Что-то концы с концами не сходятся. Зачем это психиатру селиться вместе с сумасшедшей пациенткой в мотеле?
— Ну, — ответил я, — он не очень типичный психиатр.
— Да уж, не то слово, — заметила Винни. — Что-то здесь нечисто. Пойду взгляну. — И она направилась в дальний конец стойки.
Я наблюдал, как Винни с улыбкой подошла к маме и доктору. Потом наклонилась через стойку, положила голову на плечо Финчу и сказала что-то, от чего тот засмеялся и покраснел. Потом показала в сторону туалетов в дальнем конце комнаты. Финч поднялся и направился туда. Тогда Винни вышла из-за стойки и уселась на высокий стул рядом с мамой. Они повернулись лицом друг к другу и начали болтать. Через минуту, когда снова появил-ся доктор, Винни встала и подошла ко мне.
— Милок, происходит что-то чудное, — заметила она.
— Да, — согласился я. — Моя мать совершенно ненормальная.
Официантка покачала головой.
— Не знаю, милый. У меня на этот счет инстинкт срабатывает четко. — Она склонилась ко мне и зашептала: — Я здесь повидала немало психов. Некоторые были… ну совсем не в себе. Твоя мама другая. Говорит, этот ее доктор, ну, пытается, получить свое, если ты понимаешь, о чем я. — Винни
многозначительно подмигнула.
— Не слушайте ее, — ответил я. — Она сама не знает, что говорит. Сегодня утром она утверждала, что рядом с ней стоит покойный дедушка и держит корзинку с орехами.
— Люблю орехи, — отозвалась Винни. — Послушай, у нас довольно хороший ореховый пирог. Хочешь кусочек?
Взять с собой, домой?
— Да нет, спасибо.
Она пожала плечами.
— Ну, дело твое. Только пирог и правда хороший, даже не слишком сладкий.
— Я не люблю пироги, — пояснил я. — Вообще не очень люблю сладкое.
Она сразу как-то помрачнела.
— Ты не очень любишь сладкое? Послушай, милый, сладкое любят все.
— Кроме меня.
— Ну, просто у тебя голова занята другим.
Я взглянул на мать и доктора Финча и увидел, что он крепко схватил ее за руку. Отлично. Значит, сейчас с ней случится припадок прямо на людях, в ресторане.
— Я сказала твоей маме, что попозже приду навестить ее в мотеле.
— Правда?
— Правда. Ей нужна подруга. — Винни продолжала развивать собственную мысль. — Сомневаюсь я насчет психиатра. — Она покачала головой. — Не знаю. Он, конечно, психиатр, но он ведь еще и мужчина.
Я представить не мог, что такого мать ей сказала. Как можно при виде испачканной детской присыпкой полоумной южанки решить, что с ней стоит завести дружбу? Грань, разделяющая нормальных и сумасшедших, оказалась немыслимо тонкой. Чтобы не упасть и не разбиться, необходимо быть необычайно искусным кана-тоходцем.
В тот же вечер Винни пришла к нам в мотель. На ней были белые джинсы с вышитыми на задних карманах бисерными розами и рубашка в красно-белую клетку, которую она завязала узлом под объемистой грудью.
В эту самую минуту Финч лежал на моей матери, пытаясь прижать ее руки к матрасу. Я стоял возле телевизора, мечтая лишь о том, чтобы она перестала наконец биться. Услышав стук в дверь, я решил, что менеджер мотеля пришел вышвырнуть нас вон. Однако в дверях стояла Винни.
— Что это, черт возьми, происходит у вас в комнате?
Ее голос прозвучал требовательно и резко. Финч обернулся, и мама выскользнула из-под него.
Вини подбежала к ней.
— Вы совсем не похожи на тех докторов, которых я видела раньше. Вы-то как раз и выглядите ненормальным.
Мать тяжело дышала.
— Именно так, Винни. Он именно сумасшедший.
Официантка повернулась к ней.
— Нам надо тебя хорошенько отмыть, милая. Во что этот человек тебя превратил?
Мать зарыдала.
Винни посмотрела на меня.
— А ты, дорогой, сбегай и купи себе кока-колу в автомате. Монетки есть? Залезька в мою сумку, вон там, вытащи кошелек и возьми мелочь.
— Да есть у меня деньги, — ответил я.
— Ну и ладно. Только скройся.
Потом Винни взглянула на доктора, потрясенно застывшего возле кровати, и, крепко обняв маму, потребовала:
— А вы — вы больше не распускайте руки и оставьте нас одних.
Финч откашлялся.
— Послушайте, мисс, — начал он. — Вы не совсем верно понимаете ситуацию. Эта женщина находится в состоянии серьезного кризиса, и ей необходимо…
Винни разжала объятия и подошла к доктору. В красных сапогах на высоких каблуках она была по крайней мере на четыре дюйма выше него. Глядя доктору прямо в глаза, она зашептала:
— Видишь вон тех парней на стоянке? Это все мои приятели. Я знаю каждого. Там Фред из Алабамы, он занимается доставкой арахиса. А Стью? Он сюда приехал из Невады. И знаешь… —– она уперлась кулаками в свои крутые бока, — ни одному из них не понравится, если я скажу, что вот тут один психиатр в комнате мотеля прижал к кровати женщину, переживающую серьезный кризис. Честно говоря, мне кажется, они могут
очень даже сильно рассердиться. А теперь иди, дай женщинам побыть одним.
Финч ничего не ответил. Он молча развернулся и вышел из комнаты.
Винни снова повернулась к маме и обеими руками взяла ее за лицо.
— Все в порядке, — проворковала она, — Винни с тобой.
***
В течение трех дней дверь в комнату открывалась лишь для того, чтобы принять передачи от друзей новой знакомой.
Когда наконец мать вышла из этой самой комнаты, она казалась совершенно преображенной.
— О Боже! — воскликнула, увидев ее, Хоуп.
— Дейрдре! — удивился Букмен.
Я и сам с трудом ее узнал.
На матери была одна из ярких гавайских рубашек Винни. Новая подруга не забыла и про макияж — мама выглядела сейчас точь-в-точь как старая стриптизерша из Лас-Вегаса. Веки напоминали панцири черепах, а когда она моргала, пластиковые ресницы касались бровей.
Маме нравился и собственный новый облик, и новая подруга.
Я пристально посмотрел на Винни, пытаясь обнаружить видимые признаки душевного заболевания. Неужели матери удалось каким-то образом завладеть ее рассудком и сделать ее такой же ненормальной, как она сама?
— А вот и мы, — провозгласила Винни, представляя нам новую, совсем незнакомую Дейрдре. — Ей всего лишь требовалось немножко участия и немножко новой внешности. Женщина должна ощущать себя женщиной.
— Ну, поедем? — спросила мама.
Все молчали.
— Винни поедет с нами, — продолжала она. — Решила немножко отдохнуть от своей работы. А заодно проследить, насколько крепко я стою на земле.
Вини улыбнулась и захлопала синтетическими ресницами.
Пока мы ехали в машине, я не отрываясь смотрел на новое мамино лицо. Через каждые несколько миль она произносила что-нибудь типа:
— Какое красивое дерево.
Или:
— А вот симпатичный газончик.
Со стороны она могла бы показаться совершенно нормальной. Однако я видел правду. Замечал дикий блеск глаз — затаившийся, скрытый. От меня не укрылась и крошечная тень улыбки в уголках губ, словно говорившая: «Вот как я всех вас перехитрила».
Я положил голову на плечо Букмена, а он тихонько опустил руку к моей ширинке, не забыв при этом взглянуть в зеркало заднего вида и удостовериться, что Хоуп ничего не видит.
Он попытался довести меня до кондиции прямо через джинсы, но я как-то слабо реагировал.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 68 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |