Читайте также:
|
В то время как темы чисто социологических анкет почти без исключения относятся к сюжетам, которые обычно хорошо определены и непосредственно затрагивают опрашиваемое население, вопросы, задаваемые институтами изучения общественного мнения - а на самом деле, лучше или хуже переформулированные вопросы, поставленные клиентами этих институтов - охватывают самые обширные, самые разнообразные/116/ и иногда самые неожиданные области. Большая часть анкет институтов изучения общественного мнения - это, собственно говоря, анкеты, не допускающие возможность методического контроля, - с учетом как разнообразия затрагиваемых сюжетов, так и социальных различий населения, которое должно на них ответить. Когда мы задаем один и тот же вопрос, а особенно так называемый вопрос "о мнении", такой неоднородной в социальном и культурном планах аудитории, которая обычно составляет подвыборки населения, опрашиваемые этими институтами, то очень трудно быть убежденным, что он понят всеми одинаковым образом. Если в большей части анкет даются ответы на поставленные вопросы, в том числе и на те из них, которые кажутся абсурдными или непонятными, - то не только потому, что люди, согласившиеся на участие в опросе, заранее хотя бы в некоторой мере "идут навстречу" правилам игры анкеты, но еще и потому, что требуемые от них ответы обычно сводятся к простому согласию или несогласию с уже сформулированными мнениями и к выбору заранее закодированных ответов. Иначе говоря, это значит, что с помощью анкеты собирают не данные о самих мнениях, а только "ответы" на вопросы о мнениях, которые могут в разных пропорциях, в зависимости от социальных групп и затронутых тем, соответствовать или не соответствовать действительным мнениям. Профессиональные навыки специалистов по опросам, существование которых не подлежит сомнению, не применяются там, где они должны были бы применяться с точки зрения правильной научной логики: они больше стремятся получить информацию не о действительных мнениях (которых в реальности может быть довольно мало по отдельным проблемам), а получить по каждому вопросу максимум ответов, чтобы иметь возможность говорить об "общественном мнении" и не разочаровать своих клиентов, которые зачастую очень дорого платят за каждый вопрос. Вопрос, дающий высокий процент отказов, может быть, по этой логике, только "неудавшимся" вопросом. Вот почему "специалисты по опросам" изобретают такие формулировки вопросов, чтобы любой человек мог бы что-нибудь ответить; этим они скрывают тот факт, что многие из подобных опросов лишены смысла, по крайней мере для некоторых групп населения, и сильно снижают долю отказов, которые они должны были бы повлечь за собой. Институты почти исключительно используют технику "закрытых вопросов", особенно когда речь идет о так называемых вопросах "о мнениях", а эта техника сильно ограничивает участие опрашиваемого,/117/ который - как, впрочем, и в политике, и мы еще к этому вернемся - может без объяснений ограничиться выбором одного варианта из всех ответов, изобретенных в институтах. Это одновременно позволяет искусственно сократить процент отказов, потому что для отнесения респондентов к чисто "остаточной" категории "не ответивших" нужно, чтобы они выразили явное желание не отвечать или заявили "не знаю"; впрочем, в соответствии с указаниями большинства руководителей институтов изучения общественного мнения, такая возможность предоставляется респондентам лишь в последнюю очередь*.
Техника закрытых вопросов увеличивает риск недоразумений, неизбежно возникающих при проведении любого опроса, так как она может привести к получению скорее поверхностных, - например, случайных или высказываемых "не всерьез" и не влекущих за собой каких-либо последствий, а не действительных ответов. Поэтому зачастую малое количество "не ответивших", обычно получаемое благодаря этой технике, оплачивается большой неопределенностью смысла выраженных ответов, так как невозможно всегда знать, как опрашиваемые поняли вопрос за рамками явной формулировки, и, следовательно, на какой вопрос они отвечали. При исследовании мнений - хотя, несомненно, и меньше, чем при любом другом анкетном опросе - нельзя не спросить себя о том, что значит "понять вопрос" в ситуации интервью. Некоторые методологи называют "правильным" вопрос, сформулированный таким образом, чтобы он мог быть одинаково понятым - и лингвистически и семантически - всеми опрашиваемыми, однако этого недостаточно. Все руководители институтов изучения общественного мнения давно знают, что они должны формулировать вопросы, думая о мифических "лозерских крестьянах", о которых уже давно говорил Жан Стецель своим коллегам из ФИОМ. Напротив, гораздо менее очевидно - учитывая неустранимую долю этноцентризма любого исследователя, побуждающую его принимать очевидное для него за очевидное для всех - то, что чисто лингвистическое понимание вопроса (вряд ли существующее у всех опрашиваемых) не обязательно подразумевает практическое понимание проблемы, предлагаемой респонденту, ни, тем более, признание существования проблемы, предполагаемого постановкой вопроса/118/
* Я подробнее анализировал эти методологические проблемы в книге P.Champagne, R.Lenoir, D.Merllie et L.Pinto, "Introduction a la pratique sociologique", Paris, Dunod-Bordas, 1989, pp.168-210. См. также Д.Гакси (D.Gaxie, "Au-dela des apparences... Sur quelques problemes de mesure des opinions", Actes de la recherche en sciences sociales, 81/82, mars 1990, pp.97-112).
как "проблемы", ни, еще менее, - контекста, особенно политического, который она может включать. Таким образом, респондент чаще, чем кажется, походит на того американского юмориста, который заранее отвечал "да" анкетеру, прежде чем узнать о содержании вопроса ("Я отвечаю "да"... но, вообще-то, какой был вопрос?"), и тот, кто анализирует исследования мнений, часто находится - не всегда это осознавая - в парадоксальной ситуации; она состоит в том, что он точно знает ответы (представленные в форме статистических распределений, вариации которых тщательно исследуются), но имеет очень приблизительное представление о тех многочисленных вопросах, которые поняли за необходимо одинаковой формулировкой анкеты разные категории опрашиваемых и на которые они на самом деле отвечали. Для каждого вопроса, даже для наиболее простых с виду, надо было бы не только построить спектр разных смыслов, которые могут ему придаваться в реальности разными категориями опрашиваемых, но также и меру, в которой эти группы сами задаются данным вопросом и придают ему смысл.
Возьмем следующий пример, взятый из опроса об "окружающей среде" (опрос Софрес, декабрь 1987 года). Вопрос: "Достиг ли или не достиг городской шум невыносимого уровня?", несомненно, с лингвистической точки зрения понятен всем, даже тем, кто не живет в городской зоне. Тем не менее смысл вопроса не так уж однозначен, как это может показаться на первый взгляд. О каких городах идет речь? О тех, в которых проживают опрашиваемые? О тех, которые они знают в более широком смысле? Что они вообще подразумевают под шумом "в городах", в соотношении с деревней? и т.п. Кроме того, на практике этим вопросом не задаются все в равной степени и одним и тем же образом: это показывает тот факт, что "мнения не имеют" 22% сельских жителей, против всего лишь 4% проживающих в парижской агломерации, или то, что приемлемым уровень шума считают 57% служащих и лиц, занятых умственным трудом, против лишь 47% рабочих, а значит, конкретное содержание вопроса неодинаково для этих различных социальных категорий.
Специалистам по опросам следовало бы более серьезно относиться к ответам, которые они получают на редко задаваемые открытые вопросы, как и к ответам на те вопросы, которые просто тестируют знания. Повышенный процент не ответивших, который они чаше всего влекут за собой, или разнообразие порождаемых ими ответов, дают более реальное представление о/119/ мнениях или о действительных знаниях опрашиваемых. Следуя правилам, специалисты по опросам должны были бы использовать эти вопросы как "вопросы-фильтры", позволяющие строить подвыборки респондентов, которые были бы, без сомнения, менее многочисленны, чем подвыборки, искусственно получаемые ими с помощью закрытых вопросов, но которые позволяли бы выделить слои населения, действительно затрагиваемые или заинтересованные проблемами каждого исследования.
Например, когда, по данным опроса о "французах и окружающей среде", проведенного институтом КСО в декабре 1988 года по заказу Государственного секретариата по окружающей среде, оказывается, что только 35% опрошенных знают, кто является министром по окружающей среде (в том числе 49% служащих и занятых умственным трудом, против 27% рабочих), можно задаться вопросом, действительно ли нужно спрашивать у всех респондентов, считают ли они его "очень хорошим, вполне хорошим, довольно плохим или очень плохим министром окружающей среды" (в то же время мнение по этому поводу очевидно имеют 54%), или находят ли они его "симпатичным, компетентным, "устаревшим", наивным, эффективным, убеждающим, современным, близким к нуждам людей, искренним" (по этим позициям ответило от 50 до 62%), или считают ли, что "Мишель Рокар был прав паи неправ, назначив приверженца "зеленых" на пост министра окружающей среды" (мнения по этому поводу не имеют лишь 16%, в том числе 9% из числа служащих и работников умственного труда). Подобным же образом, когда известно, что при вопросе, о чем "сразу подумал" респондент при слове "окружающая среда", только 24% вспоминают о проблемах загрязнения, и 12% - об охране природы (при этом 26% указали "природу" вообще, 24% - условия жизни, 32% - социальную или городскую среду, некоторые назвали даже эмигрантов и т.п.), то можно считать мало вероятным, что они думали об одном и том же, отвечая далее на вопрос, "является ли борьба за охрану окружающей среды (какой?) делом тех, кто имеет привилегии (какие?)" (23% сельских работников и 21% рабочих считают, что "да", против только 5% служащих и лиц, занятых умственным трудом). Возьмем последний пример из опроса Софрес, проведенного в декабре 1987 года и также посвященного окружающей среде, хотя мы могли бы умножить число примеров по этой, уже весьма широко изученной, теме, спросим себя, насколько можно доверять тому факту, что 95% опрошенных имеют мнение о том, следует ли усилить или ослабить/120/ законодательство в области охраны окружающей среды, которое, по их оценкам, знают лишь 23%.
Эти замечания столь элементарны, что следовало бы спросить, почему они не возникают у специалистов по опросам. Дело в том, что социальные агенты, наиболее заинтересованные в опросах, также относятся к наиболее заинтересованным в политике. Одни и те же лица и формулируют вопросы, и знализируют ответы. Так как вопросы создаются в рамках их политической культуры, то им кажется естественным задавать их всем. Кроме того, разделение исследовательского труда приводит к тому, что политологи сами редко задают неспециалистам вопросы, конструируемые ими в собственных целях, и объясняет то, что часто они в последнюю очередь могут оценить значительное расстояние, существующее между заданным вопросом и вопросом, понятым большинством респондентов. В качестве эксперимента стоило бы однажды спросить у респондентов, как они поставили бы вопросы, а затем сравнить их разные формулировки с формулировкой политологов. Даже когда пресса проводит опросы с явной целью измерения политической культуры граждан, она остается слепой к радикальным выводам по поводу практики проведения опросов, которые она должна была бы из этого извлечь. Так, например, в ходе одного опроса ИПСОС - Ле Монд 13-14 марта 1988 года был задан "открытый вопрос" (журналист подчеркивал весьма неординарный характер этого подхода) о том, какой смысл респонденты придавали двадцати ключевым словам тогдашней предвыборной борьбы ("безработица", "сосуществование", "группы интересов", "государство-попечитель", "дерегулирование" и т.п.) Столкнувшись с большим количеством "не ответивших" или "давших произвольный ответ", журналист сделал вывод о "чрезвычайных потерях в политической коммуникации, происходящих между передачей и восприятием сообщения" (тем самым он имплицитно критикует политиков, не умеющих передать свое сообщение), не видя, что это исследование скорее свидетельствует против практики опросов общественного мнения в том виде, в каком она обычно существует в прессе.
Итак, вместо того, чтобы выявлять уже существующие мнения - чего мы были бы вправе как минимум ожидать от такого типа опросов - институты изучения общественного мнения создали в обществе новый, ранее не существовавший тип мнения, который мы могли бы назвать "мнение для исследования мнений": это ответы на заранее сформулированные вопросы о мнениях, не предполагающие каких-либо последствий или какой-либо/121/ вовлеченности для респондента и ирреальность которых частично объясняет неспособность этих исследований к предсказанию действительных и масштабных изменений во мнениях (как, например, "Мая-68", или демонстраций лицеистов и студентов в ноябре 1968 года). Подобные ответы могут быть объяснены только оторванным от реальности характером большой части вопросов. Когда мнения действительно существуют, они почти всегда находят выражение, несмотря на разнообразие формулировок вопросов. Все, кто проводит полевые опросы, знают, что наиболее "просвещенные" респонденты - это те, которые чаще всего имеют наиболее определенные мнения, и которые поэтому наименее послушны и без конца пытаются переформулировать вопросы, оспаривая их адекватность, или добавляя мнения, изначально не предусмотренные.
Институты изучения общественного мнения далеки от того, чтобы фиксировать "состояния мнений", хотя они на это претендуют. Они больше всего способствуют убеждению в том, что по всем или почти всем темам существует "общественное мнение", которое постоянно движется и меняется, и что институты изучения общественного мнения позволяют уловить его точные, но лишь мгновенные образы, и, следовательно, что нужно проводить больше опросов, чтобы знать и измерять повседневные вариации этого мнения. Если институты изучения общественного мнения и составляют, с их точки зрения, "прогресс", то он выражается, возможно, в степени усложнения, привнесенного ими в демократическую идеологию: специалисты по опросам, упрекавшие политиков в постоянных апелляциях к "имени народа", действительно пошли дальше, так как теперь они заставляют непосредственно сам "народ" высказываться по всем вопросам. Опросы о мнениях, посвященные "проблемам окружающей среды", взятые нами как пример, показывают, что даже в этой научной области, крайне дискуссионной (вспомним о противоположных позициях, занимаемых учеными по вопросам озонового слоя, рисков, связанных с атомными станциями, загрязнения Антарктики и т.п.), и неясной для простых граждан (слово "окружающая среда" подобна "испанскому трактиру")*, всегда можно произвести нечто похожее на "общественное мнение", способное, с политической точки зрения, оказать все последствия, ожидаемые от реальных сдвигов во мнениях./122/
* Подразумевается ссылка на А.Моруа "С чтением дело обстоит так же, как с испанскими трактирами: там находишь только то, что туда приносишь" (прим. переводчика).
Дата добавления: 2015-09-11; просмотров: 69 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |