Читайте также:
|
Иисуса Христа"
Говорить людям, будто стоит только рассмотреть малейшую из окружающих их вещей, чтобы ясно обнаружить в ней присутствие Бога, и, в доказательство описывать, им пути луны и планет и тем считать дело убеждения сделанным, - значит давать им повод думать, что доказательства нашей религии весьма слабы. По убеждению и по опыту, я нахожу, что это, напротив, вернейшее средство породить, в них презрение к религии. Так говорит об этом Писание, которому лучше известны дела Божии. Оно утверждает, что Бог сокрыт и с тех пор, как природа повреждена, Он оставил людей в ослеплении, от которого исцелиться они могут только через веру в Иисуса Христа, и без Него невозможно никакое общение с Богом (Мф. 11:27). Познание Бога без сознания вашей немощи производит гордость. Сознание же нашей немощи без
сознания Иисуса Христа ведет к отчаянию. Но познание Иисуса Христа ограждает нас и от гордости и от отчаяния. Таким образом, все, ищущие Бога без Христа и останавливающиеся на природе, или не находят никакого света, который бы мог удовлетворить их, или кончают тем, что изобретают средство познавать, Бога и служить Ему без посредника и таким путем доходят или до атеизма, или до деизма, - двух вещей, почти одинаково противных христианской религии. Следовательно, все
наши стремления должны быть направлены к познанию Иисуса Христа, потому что только чрез Него мы можем получить уверенность, что знаем Бога так, как знать Его нам полезно. Он есть истинный Бог людей, т.е. немощных и грешных. Он есть предмет и средоточие всего: кто не знает Его, не знает ничего ни в порядке мира, ни в се6е самом. Ибо, помимо Иисуса Христа, нам недоступно не только познание Бога, но и самих себя. Без Иисуса Христа человек предоставлен пороку и своей немощи; с Иисусом же Христом человек освобождается: от того и другого. В нем вся наша добродетель и все наше блаженство; вне Его лишь порок, бедствие, заблуждение, мрак, отчаяние, и, кроме мрака и беспорядка, мы не видим ничего ни в природе Бога, ни в нашей собственной.
"Мысли о чудесах"
Иудеи были весьма виновны, отвергая творивших чудеса пророков и Иисуса Христа, они не были бы виновны, если бы чудес не видели. "Если бы Я не сотворил между ними дел, каких никто другой не делал, то не имели бы греха" (Ин. 15:24). Противясь чудесам, они противились истинному свидетельству; так как, за неимением истолкований, они должны были руководствоваться чудесами. Иисус Христос свою истинность, как Мессии, никогда не доказывал согласностью Своего учения с Писанием и пророчествами, но всегда доказывал ее чудесами. Никодим, по чудесам Иисуса Христа, признал, что учение Его от Бога: "Равви! мы знаем, что Ты учитель, пришедший от Бога; ибо таких чудес, какие ты творишь, никто не может творить, если не будет с ним Бог" (Ин. 3:2). Правда всегда одерживает верх в чудесах. Никогда не случалось чудес на стороне заблуждения без того, чтобы еще большие чудеса не
совершались также и на стороне истины. Иудеи обязаны были уверовать в Иисуса Христа, Он был для них подозрителен, но Его чудеса были бесконечно яснее имевшихся против Него подозрений, поэтому следовало веровать в Него. Бог изобличил ложные чудеса, или предсказал их таким образом, что возвысил Себя, а вместе и нас самих над тем, что в наших глазах сверхъестественно.
"Различные мысли о религии"
Бог, управляющий всем с кротостью, влагает религию в ум посредством умственных заключений, а в сердце посредством благодати. Но вселять религию насильно, угрозами значит вселять не религию, а страх. Сначала пожалейте неверующих; они и так несчастны. Поносить их было бы уместно только в том случае, когда бы это могло принести им пользу; но это вредит им. Сердцу человеческому свойственно от природы любить высшее, всеобъемлющее существо и свойственно любить самого себя. Сердце чувствует Бога, а не разум. Вот что такое вера. Хорошо человеку утомиться в бесполезном искании истинного блага, чтобы протянуть руки к Избавителю с просьбой о помощи. Мало, говорю я, есть истинных христиан. Много есть верующих, но по суеверию; много есть неверующих, но по легкомыслию. Гордость это - чудовище и яркое свидетельство ослепления человека. О том, что хорошо и что дурно, нужно судит согласно с волею Бога, который не может быть
несправедливым или заблуждаться, а не с нашей собственной, всегда слепой и злой, волей. Очень счастливы те, которым Бог вложил религию в сердце; убеждать их нет надобности. Людям же, лишенным веры, мы можем внушать ее только путем рассудочным, в ожидании, что Сам Бог запечатлеет ею сердца их, без чего вера для спасения бесполезна. Предсказано, что избранные не будут сознавать своих добродетелей, а осужденные своих грехов: Господи, скажут те и другие, когда мы видели Тебя алчущим? (Мф. 25:37, 44). Условия, самые удобные для жизни светской, самые неудобные для жизни в Боге. Есть три средства уверовать: разум, привычка и вдохновение. Христианская религия, имеющая разумное основание, не признает своими истинными чадами верующих без вдохновения. Это не значит, что она исключает разум и привычку, но ум должен быть доступен доказательствам,
укрепляться в них привычкою, смирением и покорностью открыть себя для вдохновения, которые только и могут иметь истинное и спасательное влияние.
Одни боятся не найти Бога, в которого веровали, другие боятся найти Бога, которого они отрицали. Когда мы хотим думать о Боге, не является ли многое, отвращающее нас от этого и уклоняющее наши мысли в совершенно другую сторону? Все это - зло, родившееся вместе с нами. В человеке происходит вечная внутренняя борьба между рассудком и страстями. Он мог бы наслаждаться некоторым миром, если бы у него был только рассудок без страстей... или одни страсти без рассудка. Но, раз в нем есть то и другое, он не может быть без борьбы, не имея возможности быть в мире с одним, не воюя в то же время с другим. Таким образом, человек всегда разъединен и в противоречии с самим собою. Бог смотрит только на внутреннего человека, церковь на внешнего. Бог спасает от греха, как только видит раскаяние в сердце; Церковь - когда видит раскаяние в делах. Бог создаст Церковь чистую внутренне; своею внутренней и вполне духовной чистотой она смутит внутреннее нечестие надменных мудрецов и фарисеев. Церковь создаст собрание людей, нравы которых настолько
чисты с внешней стороны, что приведут в смущение нравы язычников. Если есть столь искусно замаскированные лицемеры, что Церковь не в состоянии открыть в них сердечную злобу их, то она терпит их, ибо если Бог, которого обмануть они не могут не принимает их, то принимают люди, которых они обманывают. Таким образом, она не обесчещивается их поведением, так как оно внешне свято. Люди знают, что чистота религии противоречит растлению. Смешно сказать, будто вечная награда ожидает двуличные души. Хорошо писать больше не позволено, - так испорчена или невежественна инквизиция. Если мои Письма осуждены в Риме - я осуждаю в них то, что осуждено на Небе. Инквизиция и Общество (иезуитов) - два бича истины. Люди ищут спокойствия совести и ради этого говорят, что папа непогрешим в вопросах веры, а ученые доктора в своих нравах. Все люди от природы ненавидят друг друга. Они пользуются, как могут, чувственностью для общественного блага. Но это лишь притворство, ложное подобие любви к ближнему. Если хотят сказать, что человек слишком ничтожен, чтобы входить в общение с Богом, то нужно быть очень великим, чтобы иметь возможность судить о том. По-моему, совсем ничего не нужно делать, потому что уверенности нет ни в чем, и в религии больше несомненности, чем в надежде, что мы увидим завтрашний день, что мы доживем до него. К вещам несомненным веру отнести нельзя, но кто осмелится сказать, что смысла верить не
существует? А ведь все считают, что поступают разумно, работая для завтрашнего дня, которого, возможно, для них и не будет.
"Размышления о Тайне Христовой"
Иисус Христос переносит в Своих страстях муки, причиняемые Ему людьми, но в смертной борьбе страждет муками, Самим на Себя наложенными, эта казнь уже не от руки человеческой, но от руки всемогущей, и только всемогущим Существом переносимая. Иисус в саду, но не в том саду, исполненном всяческих утех, где первый Адам погубил себя и все человечество, а в саду мучений, где спасен был он и с ним весь человеческий род. Иисус ищет общества и облегчения со стороны людей. Мне кажется, это единственный случай во всей его жизни. Но Он не получает ни того, ни другого, ибо ученики Его спят. Он совершил спасение человечества, пока мы спали, и в небытии, до нашего рождения, и в грехах после него. Несите свои телесные узы и рабство; в настоящее время Бог избавляет вас только от рабства духовного.
По мере твоего раскаяния в грехах, ты познаешь их, раскаивайся же в своих скрытых грехах и в видимой злобе грехов, тебе известных. Я вижу всю бездну моей гордости, любопытства, чувственности. Никакой правды нет в моих отношениях к Богу. Утешьтесь: не от себя вам нужно ждать спасения; напротив, вы должны ждать
его, ничего не ожидая от себя. Когда не находишь Меня в тех, с которыми себя сравниваешь, значит сравниваешь себя с гнусными. "Молитесь, чтобы не впасть в искушение" (Лк. 22:46). Впасть в искушение опасно; и если кто впадает в него, то потому что не молится.
Охарактеризуйте цивилизационные особенности конфуцианского культурно-религиозного фундамента.
Во второй половине XIX и особенно в начале XX в. традиционное китайское конфуцианство постепенно теряло свое значение. Конечно, оно во многом по-прежнему определяло систему ценностей страны и народа, принципы жизни китайцев, основы их мировоззрения и менталитета. В этом смысле каждый китаец оставался, даже если он не сознавал этого, все-таки конфуцианцем. И все же конфуцианство как господствующая доктрина, как генеральный принцип жизни под ударами извне давало трещины, сквозь которые в империю проникали новые веяния — от христианства, под знаком которого формировались идеи тайпинов, до различных европейских социально-политических идей, как либерально-демократических, так и радикальных, включая различные формы социализма, анархизма и коммунизма. В идейно-доктринальном плане, значение которого для Китая последнего столетия невозможно переоценить, проблема здесь практически сводилась к тому, чтобы оптимально сочетать традиционные и заимствованные идеи и институты и на этой синтетической основе создать определенный фундамент для строительства на нем нового Китая.
Религиозно-цивилизационный фундамент старого Китая, его ценности были ориентированы прежде всего на ценности конфуцианства. В самом сжатом виде это можно изложить в форме нескольких тезисов: — Китай в принципе нерелигиозен и, в отличие от индобуддийской либо исламской цивилизаций, считает наивысшим смыслом существования людей достижение социальной гармонии в рамках мудро управляемого государства, к чему призывали Конфуций и конфуцианцы и что было основной заботой великих правителей доконфуцианского прошлого, на мудрость которых не уставал ссылаться Конфуций.
— Мудрость разумного правления, обеспечивающего социальную гармонию, отрабатывалась веками и закреплялась в социальном генотипе, на страже которого и стояли конфуцианцы. Неудивительно, что единственно стоящей мудростью в Китае всегда считалась именно она, так как только она способна научить людей жить по правилам, как то и подобает цивилизованному человеку, т. е. китайцу. Отсюда логичный вывод: лишенные этой мудрости народы суть жалкие варвары, у которых китайцам нечему учиться и которые, войдя в соприкосновение с китайцами, сами рано или поздно китаизируются и конфуцианизируются. Конфуцианская мудрость имеет надежный механизм самосохранения и самосовершенствования, сводящийся прежде всего к мобилизации умных и способных, т. е. к концентрации мозговых усилий всех тех, кто на это способен (речь идет прежде всего о тройном сите конкурсного отбора, в результате которого к власти в бюрократической иерархии империи приходят лучшие знатоки конфуцианства).
— Система в целом бдительно следит за престижем мудрости и священного канона, в котором она запечатлена, за стандартом конфуцианского ученого-чиновника, в котором она воплощена. Конечно, чиновник — не, идеал цзюнь-цзы. Но он обязан ориентироваться на этот идеал, и именно потому публичное уличение его во взятке, в коррупции важно не столько с точки зрения правосудия и правовой нормы, сколько с позиций этической нормы: «потеря лица» в традиционном Китае всегда означала гражданскую смерть для чиновника, образованного интеллектуала.
— Стремление к постоянному постижению мудрости древних, к самоусовершенствованию на основе выработанных ими предначертаний, к примату высокой морали, с которой не идет ни в какое сравнение низменная материальная выгода (хотя при этом всегда имеется в виду, что высокая мораль в статусе чиновника очень неплохо материально вознаграждается), — таков эталон поведения в Китае, воспетый в литературе, всегда высоко почитавшийся в реальной жизни и приносивший немалую практическую пользу каждому, кто добивался успеха на этом пути. Не богатый и знатный, но исполненный мудрости древних конфуцианский ученый-чиновник всегда стоял на вершине престижных ценностей в старом Китае. Залог же любого успеха — труд, постоянный и упорный. Культура и высокая дисциплина труда, как умственного, так и физического, — важнейший элемент конфуцианской цивилизации.
— Форма, ритуал, церемониал — основные способы закрепления и сохранения нормы, консервации социального порядка, обеспечения строгой организации общества, дисциплины и послушания. Общество в целом, как и его части, социальные корпорации (включая семью), всегда стояли на страже ноpмы, главной сутью которой был строгий принцип патернализма. Долг как социальная категория намного выше чувства, особенно личностного, диктуемого неконтролируемыми эмоциями, включая низменные суеверия.
Охарактеризованный выше конфуцианский в своей основе религиозно-цивилизационный фундамент старого Китая во многом определял судьбы этой страны в XIX и тем более в XX в. Открытая для заимствований и даже достаточно охотно перенимавшая чужие идеи традиционная китайская мудрость имела тем не менее определенный предел, потолок заимствований, не говоря уже о практике переработки чужих идей до неузнаваемости. Выработанная веками, эта практика трансформации чуждого интеллектуального потенциала создала определенные стереотипы, сущность которых сводилась к тому, что перенимается прежде всего то, что как-то созвучно своему, привычному, и что может поэтому укрепить хорошо известное свое, придав ему новые возможности. Именно это было продемонстрировано в случае с тайпинами, а позже стало лозунгом в официальной политике самоусиления. Это же определило собой отношение к европейским идеям и институтам, от демократии и либерализма до социализма и коммунизма, после крушения империи.
Идеи равенства и справедливости, поиск социальной гармонии и ориентация на стремящегося к ней, ищущего его авторитетного лидера-мудреца — в крови китайской традиции. Отсюда — с легкостью воспринятая Китаем идея революции с ее ориентацией на лозунги Сунь Ятсена; отсюда же и взлет влияния компартии во главе с Мао. Идея о ведущей роли государства и аппарата власти с его бюрократической иерархией — опять-таки в крови китайской традиции с ее неизменной ставкой на централизованное регулирование хозяйства. Именно это проявило себя во времена самоусиления, в годы успешных экспериментов гоминьдановского правительства до Второй мировой войны, и, наконец, в период экспериментов Мао в КНР. Привычное отношение к частному предпринимательству как к поискам низменной выгоды, наносящим в конечном счете вред обществу в целом, определило и жалкое положение частного китайского капитала в годы самоусиления, и немногим лучший его статус в период власти гоминьдановцев, и тем более его ликвидацию при Мао. И еще одно: Китаем должны править мудрые правители, опирающиеся на хорошо знающих господствующую доктрину помощников. В свое время это были императоры с конфуцианскими чиновниками, рекрутировавшимися посредством системы экзаменов. При гоминьдановцах во главе страны встали лидеры этой партии, опиравшиеся на хорошо знакомых с теорией Сунь Ятсена функционеров, включая и военных. При Мао их место заняли активисты КПК, получившие сводное наименование «ганьбу» (кадровые работники-профессионалы).
Традиционный Китай не был, начиная с середины XIX века, закрыт для перемен. Напротив, он, несмотря на мощный пласт традиционного фундамента, был открыт для трансформации, которая и составляла едва ли не главное внутреннее содержание развития страны. Китай был не столько сильно скован традицией, сколько был несколько по-другому ориентирован и ограничен ею. Сила государства и бюрократической власти, помноженная на века отработанной техники управления, опирающаяся на многотысячелетнюю общепризнанную традицию, не могла быть сломлена с легкостью, тем более что речь шла не столько о ломке одряхлевших институтов, сколько о крушении привычных стандартов бытия, о радикальной трансформации веками воспитывавшегося социального сознания. Неудивительно поэтому, что прагматичный Китай воспринимал, причем весьма избирательно, из потока нахлынувшего в страну нового именно то, что было ему наиболее близко и понятно, что хоть как-то вписывалось в хорошо знакомые ему нормы, порядки и ценности. Неудивительно и то, что все новое в китайских условиях привычно трансформировалось и приспосабливалось, обретая несколько иные формы, а порой и иное содержание, будь то промышленное развитие или идеи социализма.
Дата добавления: 2014-12-19; просмотров: 112 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |