Главная страница | Контакты | Случайная страница Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Основные вехи жизни и творчества И. Канта

Критическая философия И. Канта

Закон, живущий в нас, называется совестью.

Иммануил Кант

С именем великого немецкого философа Иммануила Канта (1724—1804) связывают начало немецкой классической философии. Творчество Канта в течение двух с лишним столетий подверга­лось глубокому, нередко горячему и страстному, изучению, о нем написаны тысячи статей и книг, до сих пор издаются специаль­ные журналы, посвященные его идеям и их развитию. Сегодня вряд ли возможно найти в мысли или жизни Канта какой-нибудь «закоулок», который бы остался неизвестным для исследовате­лей. Но в то же время, Кант в своей умственной жизни постоян­но касался таких вечных вопросов, на которые никогда не будет дан окончательный ответ, поэтому анализ его идей составляет необходимый момент в изучении философии. Недаром на пер­вых страницах «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова мы читаем о том, как мессир Воланд поведал Берлиозу и Бездомному о своей беседе за завтраком с профессором Кантом, — Кант стал знаковой фигурой для всей человеческой культуры.

Читать Канта не просто. Понимать еще труднее. Но игра стоит свеч, затраченное умственное усилие вознаграждается, — кантовские идеи расширяют интеллектуальный горизонт, отта­чивают мысль. Сам Кант понимал масштаб того переворота, ко­торый он совершил в философии, и называл его «коперникианским». Продолжая его собственное сравнение с Коперником, можно сказать, что Кант не открыл для людей новых миров, но Дал человеческому уму такую новую точку зрения, с которой все прежнее представилось ему в другом, более истинном виде. Пе­ред нами стоит сложная задача: представить в этой главе общий «очерк» кантовского учения. Конечно, мы неизбежно упростим систему Канта, но постараемся сделать это так, чтобы не иска­зить его основные идеи.

Основные вехи жизни и творчества И. Канта

Жизнь Канта была небогата внешними событиями. Он ро­дился в Кенигсберге в семье ремесленника, семнадцати лет по­ступил в Кенигсбергский университет, где изучал богословие, ес­тественные науки и философию. Несколько лет Кант зарабаты­вал себе на жизнь, будучи домашним учителем, потом получил место приват-доцента, и довольно позд- но — когда ему было уже 47 лет! — профессора в родном университете. Несмотря на сухую манеру изложения, его лекции своей содержательностью и оригинальностью привлекали значительное число слушателей. Кроме логики и ме­тафизики, он читал курсы лекций по математике, физике, минералогии, естественному праву, этике, физической географии, антропологии, богословию.

Кант оставался в Кенигсбергском уни­верситете до самого своего выхода в отставку. Он слыл педантом и буквоедом, жители города проверяли по нему свои часы — изо дня в день он выходил на прогулку в одно и то же время.

Несмотря на сравнительно позднее вхождение в универси­тетский и научный мир, Кант еще при жизни стал знаменит, его называли «немецким философом номер один». Однако Кант был не только философом. В течение многих лет, в тиши захудалого немецкого университета, вне центров научной жизни того вре­мени, Кант самостоятельно работал над вопросами астрономии, физической географии и антропологии, внимательно следил за развитием естествознания. Все творчество Канта принято под­разделять на два периода: докритический (до 1770 г.) и критиче­ский. В первый период интересы Канта носили ярко выражен­ный естественно-научный и даже материалистический характер. В это время он написал знаменитый трактат «Всеобщая естест­венная история и теория неба», в котором обосновал гипотезу происхождения Вселенной из первоначальной «туманности», ко­торую, в сущности, лишь повторил Лаплас спустя несколько де­сятилетий (Лаплас не читал этой работы Канта).

В 1770 г. состоялся переход Канта к воззрениям «критиче­ского» периода. Это событие произошло под влиянием работ Д. Юма. Кант писал позднее, что именно «Юм пробудил его от догматической дремоты». Если вы помните, Юм довел до логи­ческого конца эмпиризм, предположив, что в познании мы име­ем дело только со своими субъективными впечатлениями, более того, мы никогда не сможем достоверно узнать, что стоит за эти­ми впечатлениями, что их вызывает. Именно эти идеи Юма за­ставили Канта критически задуматься о процессе познания. В 1781 г. появилась его работа «Критика чистого разума», за ней последовали «Критика практического разума» (1788) и «Критика способности суждения» (1790). Отсюда и название второго пе­риода в его творчестве — критический.

«Вещь в себе» и «вещь для нас»

Вопрос о том, как возможна подлинная (в терминах Кан­та — «рациональная») наука, был общим для всех мыслителей Нового времени. При решении этого вопроса Канта не удовле­творили ссылки на опыт и эксперимент, потому что для него было очевидно, что опытные данные человек может получать лишь в соответствии с устройством своего ума. Мы восприни­маем мир не таким, каков он есть на самом деле, а таким, ка­ким он является нам, — кошка или землеройка видят мир со­всем иным. Наш ум познает предметы по присущим ему правилам и законам. Эти правила даны нам до всякого опыта и даже предшествуют ему, иначе бы мы не могли познавать мир. По­этому Кант разделил все знания на априорные, то есть предше­ствующие опыту, и апостериорные, приобретенные опытным пу­тем. Не так уж важно, откуда берутся в нашей голове априор­ные предпосылки познания — вложил их в человека Бог или эволюция живого мира в своем развитии создала такие мозго­вые структуры, но именно наличие этих априорных оснований делает возможным познание. Ведь априорные (доопытные) суж­дения присущи всем людям, значит, именно они могут стать фундаментом истинной науки, ее бесспорным основанием. С другой стороны, опыт дает нам новую информацию, благода­ря ему мы приращиваем свое знание. Поэтому подлинная («ра­циональная») наука должна совмещать в себе оба этих призна­ка—с одной стороны, опираться на признаваемые всеми апри­орные суждения, а с другой — включать в себя продуктивность суждений, приносящих нам что-то новое. Возможно ли это? На этот вопрос и отвечал Кант в своей «Критике чистого разума», где была изложена его теория познания.

Кант выделял три основных познавательных способности че­ловека (следуя здесь традиции, поскольку такие познавательные способности выделяли и многие философы до него — Спиноза, например):

1) чувственная (когда мы познаем мир на основе наших ощу­щений);

2) рассудочная (когда мы описываем мир с помощью рас­судка);

3) разумная (когда мы пытаемся познать принципы мирозда­ния, понять, каков мир на самом деле).

Пространство и время как априорные формы чувственности

Для чувственного восприятия априорным фундаментом по­знания, по Канту, являются такие формы, как пространство и время. Казалось бы, мы привыкли считать, что представление о пространстве и времени возникают у нас в результате опыта: мы получаем данные об окружающем мире, а в результате у нас вы­рабатываются понятия пространства и времени (так рассуждал, скажем, Локк). Но задумайтесь, возможно, Кант прав, когда го­ворит, что все происходит прямо наоборот: нам врожденно представление о пространстве и времени, и только благодаря этому чувственные восприятия мира не смешиваются у нас в не­вообразимую кашу, а существуют в нашей голове последователь­но (из-за того, что время нам дано априорно) и раздельно (из-за априорного характера пространства). Пространство и время ко­ординируют наши чувственные ощущения. Чувственное воспри­ятие ребенка уже с рождения оперирует пространством и време­нем, значит, делает вывод Кант, — пространство и время — это априорные формы чувственности. Благодаря этому возможно су­ществование математики как рациональной (значит — истинной, настоящей) науки: геометрия базируется на заданном нам пред­ставлении пространства, а алгебра опирается на априорную уста­новку о последовательности действий (времени). Пространство и время оказываются субъективной схемой, содержащейся в на­шей голове, с помощью которой мы и описываем мир. Возмож­но, у других живых существ эти схемы совсем иные, и их чувст­венное восприятие мира отличается от человеческого.

Схематизм рассудка

Еще более схематичной становится следующая ступень по­знания — рассудочная. Нить рассуждения Канта была такова: любая наша мысль, говорим ли мы о любви или о сдаче экзаме­на по математике, может быть выражена в форме суждения. Еще Аристотель показал, что для формальной логики существует все­го 12 видов суждений. Например, с точки зрения общности, су­ждения можно подразделить на общие, частные и единичные. «Все студенты должны изучать философию» — пример общего суждения. «Некоторые студенты должны изучать философию» — пример частного суждения. «Студент Иванов должен изучать философию» — единичное суждение. Подобным же образом вы­деляются и другие виды суждений. Причем эта классификация «срабатывает» не только вне зависимости от содержания сужде­ния (о любви или об экзамене идет речь), но и вне зависимости от языка (она одинаково верна для русского или английского языков, хинди или древнегреческого). Согласитесь, удивитель­ная вещь: в любом уголке земного шара люди беседуют о совер­шенно разных предметах, но «схемы» их мышления укладывают­ся всего в12 видов суждений! Наверное, это не случайно, поду­мал Кант, и приписал каждому виду суждения свою категорию (понятие). Например, общим, частным и единичным суждениям соответствовали категории «единство», «множественность», «со­вокупность».

Человек описывает мир именно при помощи таких априор­ных по своей сути категорий, утверждал Кант. Они даны нам как схемы, заложенные в нашем рассудке. Когда естествоиспытатель описывает мир, он как будто «накладывает» эти схемы на живую, постоянно меняющуюся, жужжащую, шевелящуюся действи­тельность, «подгоняет» ее под эти схемы и тем самым формули­рует определенные рассудочные теории. Законы естествозна­ния — как раз и есть такие схемы, которые отвлекаются от разно­образия и непохожести предметов в мире. В мире нет двух одинаковых существ, нет двух абсолютно одинаковых предметов, а мы строим некие всеобщие схемы: «Все предметы расширяются при нагревании», «Пройденное расстояние всегда зависит от ско­рости движения и затраченного времени», «У млекопитающих два круга кровообращения» и т. д. Но ведь млекопитающим мо­жет быть кит, а может быть заяц, двигаться можно на самолете или пешком, прихрамывая, нагреваться могут камни всахаре или ртуть вградуснике, которым вы меряете температуру тела. Все очень разное, но естествоиспытатели отвлекаются от этих различий и дают нам общие схемы, которые, по мнению Канта, опираются на априорные категории рассудка, — благодаря этому законы естественных наук понятны всем людям, носят всеобщий характер. Именно поэтому естествознание (наравне с математи­кой, базирующейся на априорных формах чувственности), воз­можно как рациональная наука. Кант совершенно гениально по­казал, что естественные науки всегда схематичны, их задача — от­влечься от единичных различий (неважно, сломан ли усик у Данной бабочки или нет, все равно бабочка, как представитель чешуекрылых, должна обладать определенным «набором» харак­теристик, а любой человек — плачет он или смеется — дышит с помощью легких и т. д., и т. п.) и сформулировать общие положения, законы, с помощью которых мы смогли бы разложить мир «по полочкам», сделать понятным для себя.

Но означает ли это, что естественно-научные законы—схе­мы описывают реальный мир? Кант ответил на этот вопрос па­радоксальным образом: «Человек — законодатель природы». Как это так? Разве мы предписываем законы природе? Привычная точка зрения говорит, что мы открываем уже имеющиеся при­родные законы, не более того. Но задумайтесь: ведь мы описы­ваем мир с помощью уже имеющихся у нас в голове рассудоч­ных схем, то есть мы организуем полученную извне информа­цию о мире определенным образом, мы навязываем миру свою точку зрения на него. В этом смысле Кант прав, — математиче­ские и естественные науки дают нам «человеческую» картину мира, поскольку опираются на априорные предпосылки чувст­венного и рассудочного познания. С их помощью мы познаем мир, нам явленный, но каков он вне нашего восприятия, сам по себе — мы не знаем, хотя очень хотели бы узнать. Кстати, этот вывод Канта получил неожиданное подтверждение уже в XX в. в трудах Нобелевского лауреата Конрада Лоренца и других уче­ных, изучавших познавательные процессы в человеческом моз­ге. Оказалось, что наше восприятие действительности напрямую зависит от того, каким образом — в результате эволюционного развития — устроен наш мозг.

Вывод Канта был следующим: настоящее познание, посколь­ку предмет его — мир явлений, и опыт не есть что-то внешнее познающему и независимое от него, а напротив, представляет собой лишь порождение самого ума, согласованное между собой с помощью схем рассудка. Как написал позже об учении Канта русский философ Владимир Соловьев, «Мир познается умом, лишь поскольку он создается им же».

Противоречивость разума

Таким образом, с помощью чувственности и рассудка чело­век познает мир явлений: то, какими вещи нам являются, како­вы они для нас. Но человек всегда мечтал познать, каков мир сам по себе, независимо от нашего восприятия, объективно. Та­кую задачу ставит перед собой разум. Он пытается узнать, что такое «вещь в себе» или, говоря более привычным языком, — вещь сама по себе, не в человеческом восприятии, а самостоя­тельно. Человечество предпринимало множество попыток по­знать «вещи в себе», строя различные метафизические (фило­софские) системы. Суть всех этих систем можно свести к трем основным вопросам, волновавшим людей с древних времен: о душе, о Боге и о космосе. Кант смог определить те «точки», в которые упирались все духовные искания как отдельного инди­вида, так и всей культуры в целом. Что такое моя душа, смертна она или бессмертна? Есть Бог или нет, какова его роль в мире? Что такое сам этот мир, имеет ли он начало в пространстве и времени или бесконечен? В конечном счете, именно эти вопро­сы всегда лежали в основе философии-метафизики. Поэтому Кант говорил о трех априорных идеях, свойственных разуму.

Сам Кант подробно рассмотрел третью идею — о космосе, ведь недаром еще в докритический период он отдал так много времени размышлениям о происхождении Вселенной, эта идея была понятнее и легче для него, чем вопросы о душе или о Боге. Но и здесь он натолкнулся на неразрешимые противоречия — антиномии. Кант выделил 4 таких антиномии:

1. Мир имеет начало во времени и ограничен в пространст­ве. — Мир бесконечен и во времени, и в пространстве.

2. Любая сложная вещь состоит из простых частей. — В мире нет ничего простого, не существует предела делимости.

3. Все в мире совершается по природной необходимости, свободы нет. — В мире существует свобода.

4. Существует Бог как причина мира. — Бога нет ни в мире, ни вне его.

Поразительным было то, что обе части этих антиномий мож­но доказать одинаково строго, не нарушая законов логики. Но разве такая ситуация возможна в науке?! Конечно, нет, значит, сделал вывод Кант, метафизика невозможна как рациональная наука. Как только мы попытались узнать, каковы «вещи в себе» (мир, душа, Бог — это тоже «вещи в себе»), а не явления, мы на­толкнулись на антиномии. С точки зрения великого Канта, ан­тиномии-противоречия играют роль пограничных столбов для научного познания: дальше идти бессмысленно, мы не сможем получить научных ответов на поставленные вопросы. Если чув­ственность и рассудок, описывающие явления, дают нам вполне Достоверное знание, то разум поставил перед собой задачу «не по плечу», — человек не может познать мир таким, каков он есть на самом деле. «Вещи в себе» непознаваемы.

Кант — агностик (вы помните, что агностицизмом называет­ся позиция, провозглашающая непознаваемость мира). Наше познание пригодно для решения практических задач, описания нашего восприятия действительности, но оно бессильно при решении фундаментальных вопросов бытия. Наука — это остров за краями которого — океан непознаваемого, и в силу своей ог­раниченности ее необходимо дополнить верой. Мы не сможем научно доказать, есть Бог или нет, но мы можем верить в то, что он существует или не существует. Мы не сможем в виде одно­значно истинной научной теории доказать, имеет ли мир грани­цы в пространстве и времени, — но мы можем верить в то, что он безграничен или, наоборот, имеет пределы. И так обстоит дело со всеми антиномиями. В предисловии к «Критике чистого разума» Кант писал о том, что предпринял свое исследование человеческого познания с целью ограничить науку и очистить место вере. Он преуспел в этом, но пошел дальше: следующая его работа, «Критика практического разума», была посвящена уже исследованиям морали.

Моральный закон

«Чистым» для Канта был теоретический, научный разум, ко­торый, как он показал, имел свои пределы. А что же такое «прак­тический разум»? Для Канта «практический разум» — это разум, который направляет поступки людей. А отношения людей в об­ществе регулируются прежде всего моралью, а потому в этом со­чинении Кант исследовал условия моральных поступков людей.

Так же, как ив теоретическом познании, Кант искал основа­ние для морального поведения людей — некий общий принцип, из которого бы выводились правила для различных ситуаций. Этот принцип должен носит формальный характер, потому что если бы он описывал содержание конкретных поступков, то он должен был бы быть бесконечным перечислением всех возмож­ных случаев и ситуаций. В результате Кант сформулировал свой знаменитый категорический императив — всеобщий моральный закон. «Императив» переводится как требование, то есть речь идет о категорическом, безоговорочном требовании, без соблю­дения которого мораль невозможна. Кант предложил несколько формулировок категорического императива; самая известная зву­чит так: «Поступай так, чтобы максима (предписание — Авт.) твоей воли всегда могла стать принципом всеобщего законодатель­ства». То есть, поступай в любой ситуации так, чтобы твой по­ступок смог стать образцом для других. Есть и другая формули­ровка категорического императива, которая нам особенно импо­нирует: «Человек человеку всегда цель, но никогда — средство». Человек не может рассматриваться никем как средство, как инструмент для достижения какой-то цели, он имеет высшую цен­ность, он сам — цель любого поступка и действия.

Этот моральный закон содержится в сознании каждого че­ловека, ведь в глубине души мы всегда знаем, когда поступаем нехорошо, какие бы отговорки не придумывали. Категориче­ский императив — мерило для оценки наших поступков. Кант лишь сформулировал явно то, что неявно уже было основанием человеческой морали на протяжении долгих веков. «Звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас» неизменны, считал Кант.

Но здесь перед ним встал вполне резонный вопрос: а как от­личить нравственное поведение от лицемерного, «притворяюще­гося» нравственным? Ведь не секрет, что для того, чтобы произ­вести «хорошее впечатление», человек иногда совершает поступ­ки, внешне не отличимые от того, что предписывает моральный закон в данной ситуации, но мотивы этих поступков могут быть далеки от моральных. В конечном счете вопрос мотивации — главный для оценки поступка как морального, аморального, или имморального. В зависимости от мотивов Кант разделил «внеш­не» правильные поступки на моральные и легальные. Легальные поступки — те, которые по форме совпадают с рекомендациями морального закона, но их мотивы имеют совсем иной характер: человек, совершающий поступок, получает от него удовольст­вие, выгоду, пользу и т. д. Моральные поступки — те, что совер­шаются из чувства долга, из уважения к нравственному закону, даже когда он противоречит сиюминутным интересам человека. То есть, с точки зрения Канта, мораль должна быть автономна (независима) от выгоды, социальных условий, целей достижения Удовольствия, счастья и т. д. Если, скажем, французские мате­риалисты XVIII в. утверждали, что нравственным является все, что способствует человеческому счастью, то Кант с этим катего­рически не согласен: человек должен следовать моральному за­кону даже в том случае, если это сделает его лично несчаст­ным, — это его долг.

В истории, действительно, много примеров нравственных по­ступков, ценою которых иногда была даже жизнь человека, их совершившего. Вспомните, например, о польском враче и писа­теле Януше Корчаке, который, имея возможность уехать из окку­пированной нацистами Польши, добровольно пошел в Варшав­ское гетто, чтобы помогать там детям в «Доме Сирот». Когда были получены достоверные сведения, что «Дом Сирот» в полном составе немцы отправляют в концлагерь, в Треблинку, выру­чать Корчака пришел один из его учеников — Игорь Неверли, который смог достать пропуск для Корчака, чтобы тот смог по­кинуть гетто и вернуться домой. Неверли вспоминал впоследст­вии: «Когда я пришел к нему, имея пропуск на два лица, Корчак взглянул на меня так, что я съежился. Видно было, что он не ждал от меня подобного предложения. Смысл ответа доктора был такой: не бросишь же ты своего ребенка в несчастье, болезни и опасности. А тут двести детей... Если их оставить, можно ли та­кое пережить?..» Доктор не покинул обреченных детей. У него была еще одна возможность остаться в живых: во время отправки эшелона в Треблинку немецкий комендант, отвечавший за по­грузку эшелона, спросил Корчака, не он ли написал «Банкротст­во маленького Джека», одну из известных книжек. «Да, а разве это как-то связано с отправкой эшелона?» — спросил Корчак. «Нет, просто я читал Вашу книжку в детстве. Хорошая книжка. Вы можете остаться, доктор...» — «А дети?» — «Невозможно, дети поедут.» — «Вы ошибаетесь, — крикнул Корчак, — Вы ошибае­тесь, дети прежде всего!» — И захлопнул за собой дверь вагона. А через несколько дней Корчак вместе со своими детьми вошел в газовую камеру. Как видите, мораль и стремление к счастью — все-таки разные вещи, поэтому, думается, Кант был абсолютно прав, когда не соглашался с французскими просветителями, счи­тая, что их взгляд на мораль принижает человека.

К удовольствию, радости стремятся даже животные. Человек же, по мнению Канта, — единственное существо, которому зна­комо чувство долга. Вовсе не щедрый на эмоции, Кант букваль­но пел гимн долгу в своих работах: «Долг! Ты возвышенное, ве­ликое слово, так как в тебе нет ничего угодливого, что льстило бы людям... Это именно то великое, что возвышает человека над самим собой...». Получалось, что моральный поступок отличает­ся от легального тем, что он совершается из чувства долга. Такое представление о долге чем-то роднило кантовскую позицию со стоицизмом. И здесь Кант, поставив действительно важную (мо­жет быть, самую важную в этике) проблему различения поступ­ков в зависимости от мотивов, пришел к парадоксальным выво­дам из-за чрезмерного противопоставления долга и стремления к счастью, радости. Выходит, что если совершая некий хороший поступок, я при этом испытываю от него удовольствие, поступок не может считаться нравственным: ведь мотив такого поступка обусловлен не только уважением к моральному закону и чувством долга, но и стремлением к радости, чувством эгоистичным. Немецкий поэт Фридрих Шиллер написал по этому поводу за­бавную эпиграмму на кантовскую этику:

Ближним охотно служу, но — увы! — имею к ним склонность.

Вот и гложет вопрос: вправду ли нравственен я?

Нет тут другого пути: стараясь питать к ним презренье

И с отвращеньем в душе, делай, что требует долг.

Шиллер подметил определенную слабость этического учения Канта: нравственным мог называться поступок, который не нес в себе ничего радостного и приятного для человека, тот посту­пок, где он, сжав зубы, переступал через свои желания и следо­вал лишь долгу. Значит, человеконенавистник, помогающий лю­дям из уважения к нравственному закону, гораздо больше под­ходил под кантовское понимание достойного человека, чем тот, кто совершал бы те же самые поступки с охотой.

Разрешение некоторых антиномий теоретического разума

Но остановимся в своих рассуждениях и подумаем: о каких морали и долге мы говорим, если согласно антиномиям чистого (теоретического) разума вопрос о свободе остался неразреши­мым? Ведь если нет свободы, — нет ответственности, значит, нет и морали. Если встать на точку зрения фатализма (все предо­пределено, мы несвободны в своих поступках), человека нельзя осуждать даже за самый страшный проступок: такова его судьба, он здесь не виноват. Если Нерон убил собственную мать Агрип­пину, значит так было предопределено, он не отвечает за убий­ство. А Кант говорит о моральном законе, о том, что человек может сделать свободный выбор, — следовать долгу или стре­миться к наслаждениям и счастью. Таким образом, получалось, что противоречие, неразрешимое с точки зрения теории, разре­шалось практическим разумом: свобода существует, потому что иначе человеческое общество не знало бы морали и не могло су­ществовать. Свобода — условие нравственного закона, категориче­ского императива. «Ты должен, значит, ты можешь», — таков вывод Канта о свободе человека.

Практический разум разрешает и еще одну антиномию, пе­ред которой теоретические рассуждения были бессильны: анти­номию о существовании Бога. Как вы думаете, всегда ли в на­шей жизни нравственным людям живется лучше, чем безнравст­венным? К сожалению, ответ на этот вопрос будет, скорее всего, отрицательным. Значит, мера счастья, отпущенная человеку в жизни, не зависит от его нравственных качеств. И хотя Кант считал, что мораль должна быть автономна (независима) от вы­годы, пользы, стремления к удовольствиям и т. п., все-таки тре­бовать от людей соблюдения нравственного закона только из чувства долга, отказавшись от всякой надежды на счастье, — утопично, да и несправедливо. Значит, если человек не получает адекватного воздаяния за свои поступки в этом мире, такое воз­даяние должно быть в мире ином. Поэтому должен существовать всесильный Бог, как гарант морали, как гарант воздаяния каждо­му по заслугам. Удивительная вещь: в Средние века мораль вы­водили из существования Бога (Бог дал людям заповеди, зако­ны, правила поведения, на которых базировалась мораль), а у Канта все наоборот — раз есть мораль, должен быть Бог.

Соответственно, необходимо признать и бессмертие человеческой души. Если воздаяние за нравственные или, наоборот, безнравственные поступки не совершается в этом мире, то душа человека должна не умирать вместе с телом, во-первых, для того, чтобы Бог мог по заслугам оценить жизнь каждого человека, а во-вторых, чтобы у каждого был шанс исправиться, — бессмер­тие души дает возможность бесконечного, вечного ее совершен­ствования.

Таким образом, Кант показал зависимость мира явлений от нашего сознания (в своей теории познания), но утвердил абсо­лютную независимость морали (в своей этике).

Значение философии Канта нельзя переоценить. После его работ уже невозможно было наивное восприятие научных тео­рий как напрямую отражающих реальность: и его последователи, и его критики вынуждены были считаться с активностью челове­ческого сознания, которое привносило свои черты и особенно­сти в познавательный процесс. В то же время, для великого Кан­та был очевиден примат морали и нравственной воли над теоре­тическими познавательными усилиями: сколь ни могущественна наука, она все равно слабее человеческой души, ее стремления к добру.

Крупнейшие немецкие мыслители, представители так назы­ваемой немецкой классической философии (основоположником которой был гениальный кенигсбержец) после Канта стремились преодолеть его дуализм (между явлением и «вещью в себе») и связанный с ним агностицизм (утверждение о непознаваемости «вещей в себе»). Об этом речь пойдет в следующей главе.

Вопросы и задания

1. Какие периоды принято выделять в творчестве Канта? Что для них ха­рактерно?

2. Что такое априорное знание? Почему Кант считал, что науки должны базироваться на таком априорном знании?

3. Возможны ли, с точки зрения Канта, математика, естествознание и метафизика в качестве рациональных наук? Почему?

4. В метафизике теоретический разум сталкивается с неразрешимыми противоречиями. Какие это противоречия? О чем они свидетельст­вуют?

5. Почему взгляды Канта можно назвать агностицизмом?

6. Кант писал, что предпринял свое исследование науки для того, чтобы «очистить место вере». Каким образом он выполнил эту задачу?

7. Что такое «практический разум» в системе Канта?

8. Сформулируйте категорический императив Канта. Что вы можете сказать об этом нравственном законе?

9. Приведите примеры легального и морального поведения из своей жизни. Какой критерий предложил Кант для их различения? Согласны ли вы с его критерием?

10. Булгаков в «Мастере и Маргарите» написал, что Кант предложил свое, шестое, доказательство бытия Бога. Что это за доказательство?

11. Объясните, почему мораль всегда предполагает наличие свободной воли у человека.